H. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

Августа 1925 г., Москва

Дорогой Сергей Сергеевич, наконец, получилось Ваше письмо, а то мы с Держановским совсем растерялись, я даже начал думать, что Вы изменили самому себе. Я был уверен, что Ваше молчание как-то связано с исполнением симфонии, но недоумевал, ибо нигде не мог получить сведений даже об ее исполнении. Спрашивал приехавшего из Парижа Беляева (В. М.), — что он слышал о Вашей симфонии, но он даже не знал о ее исполнении. Только на днях в номере «Courrier Musicale» наткнулся на отзыв¹. Тогда начал ломать голову и подумал, неужели Серж изменился и вместо того, чтобы всех обозвать идиотами, которые ничего не поняли в гениальном сочинении, впал в сомнение или во что худшее. К счастью, письмо вовремя поспело, а то уж я хотел было начать лить бальзам на Ваши раны — воображаю, что бы получилось! Из французского отзыва и Ваших недоумений я понял один, что симфония оказалась не по французским зубам (или желудкам?), и, видимо, дает Вас такого, какой Вы, наверно, в полной глубине и ширине Вашей сущности, то есть по концепционному захвату она, очевидно, гораздо больше, нежели привычные и излюбленные публикой стороны Вашего дарования, отсюда, вероятно, смехотворное обвинение в отсутствии в этой симфонии Вашей «персоналите»*! Но ничего, теперь я успокоен, Вы, видимо, в глубине души также уверены в достоинстве симфонии, как и я, — несмотря на свою отдаленность. Жаль, что Вы не могли приехать в этом сезоне, — поставили бы здесь, у нас оркестр иногда играет вполне хорошо. А Вы не рискнете дать эту симфонию Сараджеву пока что? Мы твердо надеемся иметь в этом году свои симфонические концерты. Когда я ждал исполнения Вашей симфонии, меня все время угнетала мысль, что это будет не ко двору там. Очень уж у меня сложилась дурная картина современного европейского творчества. Легковесность и банальность французов и итальянцев (Равель, Казелла, Малипьеро, Мийо, Орик, Ал. Черепнин и др., даже Онеггер мне кажется больше мастером на малые дела — см. «Давида»), невероятная сухость и грубость немцев (Хиндемит, Каминский, даже Кшенек, хотя у этого есть иногда темперамент) или аморфно-протоплазмическая бескровность лукавомудрствующего Шёнберга и его выводка — прямо не знаешь, куда сунуться, а тут еще Стравинский со своей белибердой (не впал ли он в детство?)! Я в полном отчаянии, ибо, если и в Европе ничего нет, то куда же податься, ибо, если у нас можно сочинять все, что хочется, то только потому, что все равно негде исполнять. Но все-таки я подозреваю, что где-нибудь в другом месте Ваша симфония будет лучше понята (я, между прочим, далеко не уверен, что Куся был на высоте), я же, в конце концов, убежден, что это отменное произведение и буду его с большим нетерпением ждать, не-

* личности, лица — от la personnalité (франц.).

<стр. 220>

Страница письма Н. Я. Мясковского
от 16 августа 1925 г.

<стр. 221>

жели грядущего Вашего трехголосия, хотя думаю, что Вы и с этим справитесь лучше, чем Стравинский.

Присланная Вами тема Дукельского мила, особенно 2-я часть, но напоминает Вас. Относительно Дукельского здесь уже спор — Яворский приписывает его себе; между прочим, Болеслав сейчас путешествует по Европе, быть может, заедет в Париж, если пустят. Во всяком случав, он всегда требует от меня, чтобы я Вам кланялся. Он также просит сообщить Дукельскому его адрес: Москва, Мал[ая] Полянка, д. 9.

Что касается меня, то, проведя месяц в деревне — очень как-то плохо, и совсем не восстановивши нервов, я сижу сейчас в Москве и перебеляю партитуру 8-й, которую до того писал эскизно. Пока получается ничего себе, довольно разнообразно и цветисто, но, к сожалению, очень много работают струнные. Шикарнее всего должен выйти финал с темой о Стеньке Разине:

Когда я все это кончу, не знаю. В 8 рук мы играли пока только три части, причем, сколько я понял, симфония никому не нравится. Говорят, что русские темы мне не к лицу, хотя на самом деле их там только две — в скерцо (трио) и в финале (который мы не играли), но, видимо, самый характер ее непривычно эмоциональный, мало «импонирует». 4-я соната должна была уже выйти, 6-я симфония ждет еще одной корректуры, которую почему-то до сих пор мне не присылают. Я просил заведующего русским отделом Univers[al] Edit[ion] послать Вам по экземпляру того и другого, как только выйдут, на парижский адрес Относительно opus’ов я кое-что переменил: «Сонет» — будет вовсе без опуса, а остальное, как я Вам писал. Быть может, не затруднитесь сообщить Эбергу: Гиппиус — ор. 4, В. Иванов — ор. 8, «Сонет» — как был — без. Исчезнувший ор. 22² придется мне чем-нибудь заполнить, не могу только придумать чем. Разве сочинить что на старые темы простенькое? В пандан* к симфоньетте³, которую я этим летом переделал для парного состава — вышло гораздо лучше, чем со всеми контрафаготами, бас-кларнетами и т. д. Теперь хоть играть можно без труда. Всего лучшего.

Между прочим, если в Париже будет Мария Александровна Корчинская (арфа), по мужу Бенкендорф (очень милый человек, бывший граф (!), флейтист, энтузиаст и Ваш уже поклонник), которую Вы, кажется, немного знаете — сделайте для нее все Вам доступное, хотя это такая отменная арфистка, что сможет себе кое-что завоевать без особой помощи, но всегда лучше иметь друзей — для них, — а они могут быть такими и для Вас. Привет!

 

Ваш Н. Мясковский

 

16/VIII 1925

* pendant (франц.) — в пару.

<стр. 222>

⇐ Предыдущая46474849505152535455Следующая ⇒

Поделиться: