Вопрос о выходе России из Первой мировой войны в частной переписке

 

В начале Первой мировой войны наблюдатели единодушно отмечали «взрыв национального чувства»[402]. Однако через три года массовый характер приняли требования о выходе России из войны. Когда произошёл этот перелом в общественных настроениях? Его не зафиксировали официальные документы. Материалы прессы (как подцензурной, так и нелегальной) также не позволяют четко уловить изменения в отношении общества к войне. В этой ситуации на помощь историку могут придти источники личного происхождения и, прежде всего, материалы частной переписки. Особенно удобный объект для изучения представляют собой выписки из перлюстрированных писем.

Данный исторический источник хорошо известен специалистам. Его ценность, по справедливой характеристике В.С. Измозика заключается, в высокой степени репрезентативности[403]. Материалы перлюстрации представляют собой в полном смысле срез общественного мнения. Они позволяют уловить подлинные настроения, характерные для общества в данный момент времени. Ведь частная переписка по самой своей природе носит доверительный, откровенный характер. Именно из неё историк может выяснить истинную подоплеку многих высказываний и действий людей прошлого.

Характерный пример в этом плане представляет собой письмо Леонида Андреева к товарищу по писательскому цеху – И.С. Шмелеву, посланное в начале Первой мировой войны. Из него становится понятным, почему пацифисты и противники великодержавной политики царского режима с воодушевлением приветствовали эту войну. Её смысл для них заключался в том, что «это борьба демократии всего мира с царизмом и деспотией, представительницей каковых является Германия». И если во время конфликта с Японией Леонид Андреев написал рассказ «Красный смех» (1904), ярко выраженного антимилитаристского содержания, то, теперь он «стоял за войну», надеясь на то, что разгром Германии будет «началом целого цикла европейских революций»[404].

Русские реакционеры, по мнению Андреева, тоже это почувствовали: они «начинают бить отбой, намекать о мире и прославлять Вильгельма»[405]. Так в частной переписке уже в 1914 г. появляется мотив угрозы сепаратного мира, исходящий из правого лагеря. Как отмечает А.А. Иванов, «либеральная печать на протяжении всей войны с исключительной силой муссировала слухи о желании правых кругов заключить сепаратный мир с Германией и пыталась уличить своих противников из консервативного лагеря в скрытом германофильстве (ибо говорить о германофильстве явном в годы войны поводов решительно не было)»[406].

В свою очередь либеральные политики внимательно фиксировали все факты и слухи, которые могли иметь отношение к этой теме. Так влиятельный член ЦК КДП Ф.Ф. Кокошкин, нередко игравший роль политического советника П.Н. Милюкова в письме к нему 20 декабря 1915 г. затронул вопрос «о существовании записки в пользу мира, подписанной видными славянофильскими именами из среды московского дворянства». О ней кадетский лидер, будучи в Москве, говорил Кокошкину. Выяснилось, однако, что записка, вышедшая в этом время из среды московского дворянства, говорила не о мире, а о необходимости признания независимости Польши[407]. Таким образом, тревога Милюкова оказалась ложной.

Вообще, в просмотренных нами письмах правых, отсутствуют даже намеки на необходимость прекращения войны. Её подспудное неприятие крайне правыми можно усмотреть лишь в их критическом отношении к союзникам-англичанам. Так Н.С. Мельцов в письме члену Государственного совета П.С. Шереметеву (датированным 15 июня 1916 г.) предполагал, что в результате войны Россия попадет в кабалу британцам, в результате чего её ждет «насаждение насильно парламентского строя и переход в чужестранные руки всех естественных богатств»[408].

Поводом к этим прогнозам стали размышления автора письма над ходом экономической конференции Антанты в Париже в июне 1916 года. Там была достигнута договоренность о том, что союзники и после окончания войны будут ограничивать товарообмен со странами враждебной коалиции. При этом страны Антанты получали преимущественное право перед всеми другими государствами на использование естественных богатств друг друга[409].

На Парижской конференции выявились существенные разногласия между Россией и её западными союзниками. Ещё более напряженный характер они приняли в июле 1916 г., после того как С.Д. Сазонова на посту министра иностранных дел сменил председатель совета министров Б.В. Штюрмер. Отставка Сазонова, имевшего репутацию твердого сторонника «войны до победного конца» вызвала нервную реакции французской и, особенно, английской, дипломатии и прессы[410]. Российская либеральная оппозиция также выказывала обеспокоенность тем, что назначение Штюрмера может означать поворот внешней политики в сторону сепаратно мира. Началась мощная компания по дискредитации нового министра иностранных дел.

Особую роль в её начале сыграло письмо А.И. Гучкова к начальнику штаба верховного главнокомандующего генералу М.В. Алексееву от 16 августа 1916 года. Гучков писал Алексееву: «А если Вы подумаете, что вся эта власть возглавляется господином Штюрмером, у которого и в армии и в народе прочная репутация, если не готового уже предателя, то готового предать, что в руках этого человека ход дипломатических сношений в настоящем и исход мирных переговоров в будущем, а, следовательно, вся наша будущность, то Вы поймёте, Михаил Васильевич, какая смертельная тревога охватила общественную мысль и народное настроение»[411].

А.И. Гучков, несомненно, имел возможность передать своё послание через нарочного, но предпочел воспользоваться услугами почты. Между тем корреспонденция этого политика с 1906 г. находилась под регулярным контролем МВД[412]. Гучков, одно время находившийся в близких отношениях с главой ведомства, П.А. Столыпиным, не мог этого не знать. Значит, он хотел, чтобы информация из его послания дошла не только до М.В. Алексеева, но и до министра внутренних дел, которому на просмотр передавались выписки из писем деятелей такого уровня. Письмо, адресованное начальнику штаба Верховного главнокомандующего, обязательно легло бы на стол министра. Видимо на это и рассчитывал А.И. Гучков.

Впрочем, можно высказать предположение, что истинным адресатом письма являлся Николай II. Вероятно, именно до него (через Алексеева или министра внутренних дел А.А. Хвостова, во второй половине августа вступившего в острый конфликт со Штюрмером) Гучков хотел донести информацию о том, что у председателя совета министров «и в армии и в народе прочная репутация, если не готового уже предателя, то готового предать». Целью была отставка Штюрмера. Однако тот сохранил свой пост. Пришлось уйти А.А. Хвостову. Тогда, чтобы добиться задуманного, Гучков дал толчок распространению своего письма в копиях, формируя соответствующим образом общественное мнение. В начале октября письмо Гучкова к Алексееву получило широкое распространение в Москве. 3 октября 1916 г. протоиерей С. Успенский сообщал епископу Владимиру в город Орлов Вятской губернии: «По Москве ходит письмо А.И. Гучкова, в котором Министры обвиняются, чуть ли не в потворстве врагам, и один прямо обвиняется в измене»[413].

В этом же духе в октябре 1916 г. действовали конституционные демократы и Прогрессивный блок в целом. Вместе оппозиционные силы смогли создать мощный информационный фон, оказавший значительное влияние на общественное мнение. В результате октябрь 1916 г. стал тем временем, когда тема сепаратного мира с Германией впервые начинает часто встречаться в выписках из перлюстрированных писем. Причем её касаются не только политики, но и обыватели.

Некая «Мисси» из Петрограда 19 октября 1916 г. писала князю Горчакову в Кисловодск: «В клубах говорят о тенденции к миру в правительстве, и вообще чувствуется всеобщее недоверие к власти»[414]. В числе «изменников» упоминался и новый глава МВД А.Д. Протопопов. 10 октября И. Виноградов из Твери сообщал А.П. Надежину в Петроград: «Про Москву говорят, что готовится грандиозный погром, будто бы ходит по рукам записка с требованием удалить Протопопова за то, что он ставленник немцев и на немецкие деньги вместе с подкупленными немцами банками хотел издавать газету»[415]. Перспектива заключения сепаратного мира казалась настолько близкой, что даже назывались конкретные даты его заключения. 12 октября 1916 г. гофмейстер Императорского Двора А. А. Арапов передавал: «В придворных кружках пущен слух, что переговоры начнутся в декабре, пока прилагаются все усилия, чтобы подпустить черную кошку между Англией и нами»[416]. 15 октября 1916 г. неизвестный москвич зафиксировал слух, что перемирие будет объявлено 12 ноября. ГАРФ[417].

Пиком этой пропагандистской кампании стало сенсационное выступление в Государственной думе 1 ноября 1916 г. П.Н. Милюкова, бросившего Штюрмеру и царице обвинение в измене. Выдержки из перлюстрированных писем позволяют утверждать, что речь Милюкова получила сильнейший отклик в обществе. Археолог, профессор Петроградских высших женских курсов Б.В. Фармаковский 3 ноября писал своей матери в Киев: «Здесь все потрясены разоблачениями в Государственной думе»[418]. Речь Милюкова активно распространялась в машинописных копиях и имела «огромное агитационное значение» для пропагандистов из левых партий, убеждавших на её основе слушателей в том, что «Штюрмер с Гришкой Распутиным и императрицей продали Россию немцам и все время добивались сепаратного мира»[419]. Причем на Александру Федоровну начинают указывать, «как на главный источник измены»[420].

Муссирование слухов об измене высших властей способствовало росту недовольства их политикой в целом. Возникновение подобных настроений среди горожан стимулировали бытовые трудности (дороговизна, или нехватка необходимых товаров). Представители элиты названные проблемы часто связывали с происками «внутренних немцев». «Банки под немецким засильем хлопочут вовсю, и им мы всецело обязаны дороговизной, которая продолжает расти не по дням, а по часам», – сетовал гофмейстер А.А. Арапов[421]. «Внутренние немцы разыгрывают на струне продовольственных неурядиц», – жаловалась В.М. Пуришкевичу член Главной палаты Русского народного союза имени Михаила Архангела С.Л. Облеухова[422].

Во внеэлитных слоях указанные трудности чаще списывали на войну как таковую. Мир же представлялся желанным избавлением от всех этих неурядиц. «Я убежден, что если бы сегодня был заключен мир, то завтра у нас все магазины были б завалены всякой всячиной», – писал 14 октября 1916 г. нотариус Андреев из Одессы М.К. Богоявленскому в Москву[423].

Что касается крестьян, то антивоенные настроения среди них осенью 1916 г. проявились в связи с возможностью призыва старших возрастов. 17 ноября 1916 г. М.П. Новиков из деревни Боровково Тульской губернии бросал упрек депутату-кадету В.А. Маклакову: «Видимо поддерживаемые Вами и Вашей фракцией истребительные лозунги для продолжения никому ненужного безумия войны не остановятся на 45-летих, а придется ещё и ещё приносить жертвы и все только ради удовлетворения какого-то самолюбия небольшой группы властолюбцев»[424].

М.П. Новиков в своё время был корреспондентом Л.Н. Толстого. В 1914 г. вместе с некоторыми другими последователями писателя он подписал воззвание против войны «Опомнитесь, люди-братья! », за что около года просидел в тюрьме под следствием, но по суду вместе с другими участниками подписания воззвания был оправдан и освобожден из-под стражи.

Новый всплеск антивоенной активности М.П. Новикова произошёл после того как 2 декабря 1916 г. Государственная дума отвергла официальное предложение Германии, направленное ко всем странам Антанты, немедленно приступить к мирным переговорам. 3 декабря крестьянин-толстовец с гневом обратился к депутату А.Ф. Керенскому: «Стыдно и больно до слез, что единственная наша опора – народные представители – с самого начала этой безбожной и никому не нужной войны стали провокаторами и изменниками и помогают жестокому правительству избивать и уничтожать ни в чем не повинный народ, и теперь, когда немцы сами желают мира, они делают все возможное, чтобы этого не могло случиться»[425].

Миротворческая инициатива Германии получила довольно широкий отклик в крестьянской среде. Именно в связи с ней в перлюстрированной переписке впервые появляются призывы к прекращению войны. В их ряду, кроме процитированного выше письма Новикова можно назвать послание К. Сахарука из Новгородской губернии от 3 декабря 1916 г. А.Ф. Керенскому (такое же письмо было послано им и Милюкову). «Дай Бог, чтобы предложение Германии приступить к мирным переговорам, было принято», – выражал надежду Сахарук, добавляя: «Все крестьяне при встрече со мной только и говорят: пошли Ты, Господи, скорей мир, полно проливать невинную кровь»[426]. Непримиримая позиция депутатов вызвала недовольство сельских жителей. «Государственная дума не вправе кричать на весь свет, что она не согласна принимать мирные предложения Германии, еще не зная, в какой форме они будут, и что Германия будет предлагать», – писал 5 декабря 1916 г. на имя М.В. Родзянко «уполномоченный от имени более двухсот граждан Рыбинска и Рыбинского уезда» В. Васильев, – «Народ желает, чтобы, пока не поздно, был заключен мир»[427].

Но депутаты были непреклонны. Член фракции кадетов Ф.И. Родичев свёл немецкую инициативу к неприемлемому предложению: «просите прощения – я подумаю»[428]. Интересно, что сторонниками войны до победного конца показали себя даже правые. «Предложение мира – одна демонстрация и вместе провокация», – писал 5 декабря 1916 г. входивший в их фракцию Г.А. Шечков. «Надеются немцы возбудить у нас всех тех, которые с первого дня войны мечтали не о победе, а только о мире, во что бы то ни стало», – разъяснял депутат. Но, добавлял он, «это им не удалось»[429]. Примерно также рассуждал прогрессивный националист

А.И. Будрин, считавший, что «враг германец» «предлагает мир как брошенную кость, авось мол, перессорятся»[430]. Конечно, среди депутатов присутствовали и сторонники прекращения войны. Но они не решались открыто высказаться. Так священнослужитель С.Н. Остроумов (фракция земцев-октябристов) хотя и полагал, что «союзникам пора бы подумать о прекращении кровопролития», но не говорил об этом публично, сознавая, что подобное заявление «от октябриста-священника вызовет бурю негодования». Причем «тем сильнее будет это негодование, что многие из негодующих будут чувствовать справедливость заявления»[431].

Судя по материалам перлюстрации, не получила одобрения идея сепаратного мира и в войсках. 6 декабря 1916 г., офицер штаба 3-й армии передавал свои впечатлением так: «Вся армия к немецкому предложению о мире отнеслась прямо с насмешкой и каким-то даже озверением»[432]. В нашем распоряжении имеется и одно солдатское письмо на эту тему. Рядовой С. 2 декабря писал М.В. Родзянко: «Мы будем за нашу свободу биться за жизнь и смерть, нам необходимо разбить наших врагов, отомстить немцам за их услугу, за 1905–1906 гг.»[433]. Этот солдат явно выражал точку зрения социалистов-оборонцев, видевших в Германии оплот европейской реакции, поддержавший в своё время борьбу царизма с революцией. Таким образом, мы видим, что идея «войны до победного конца», характерная для образованного общества проникла и в солдатскую массу.

Если немецкие предложения российская элита сходу отмела, то миротворческая инициатива Вильсона вызвала в её среде значительное беспокойство (5 декабря президент США обратился к воюющим странам с вопросом: на каких условиях они готовы заключить перемирие? ). 11 декабря депутат-националист А.И. Савенко сообщал в Киев «В Таврическом дворце сегодня большое волнение по поводу выступления Вильсона». В письме Савенко содержится интересный анализ ситуации: «Можно думать, что Америка, страшно обогатившаяся во время войны, боится продолжения войны: она боится, что Европа, задолжавшая Америке множество миллиардов, может обанкротиться. И если Америка решит прекратить войну, она сделает это в один месяц. А то обстоятельство, что она грозит, позволяет опасаться, что Америка приняла решение. Это делает положение страшно сложным и трудным. Теперь Америка предложила сообщить ей мирные условия. Вообрази: Германия ей ответит – я согласна мириться на условиях статус-кво и установления на будущее третейского суда. Что тогда? Если союзники скажут “нет”, то Америка заявит: “А, значит, вы ведете завоевательную войну или воюете для войны? ” И тогда она раскроет скобки своих нынешних формул угроз…Америка может очень скоро придушить голодом Англию и Францию…Словом дело обстоит очень серьезно, и я ставлю 50 % за мир»[434].

Такой же тревогой проникнуто письмо Ф.Ф. Кокошкина П.Н. Милюкову от 13 декабря. Кокошкин констатировал, что «вопрос об ответе на ноту Вильсона составит особый и весьма трудный вопрос». Московский корреспондент Милюкова выступал за продолжение войны, но предупреждал, что «это решение необходимо обосновать вполне убедительно для населения»[435].

Как видим, Ф.Ф. Кокошкин понимал, что предложения Вильсона найдут отклик у «населения», но считал необходимым их отвергнуть. Именно так было настроено образованное общество в конце 1916 года. Элита не хотела прислушиваться к голосу большинства народа. Это и привело её в скором времени к краху.

 

 

Глава 4

«Умеренная» часть контрэлиты и вопрос о войне в 1917 году

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: