Мая. Ширах обвиняет Гитлера

 

Утреннее заседание.

 

Ширах говорил о своих антисемитских убеждениях; и он, и немецкая молодежь надеялись на решение «еврейского вопроса» мирным путем. Он не имел отношения к «нюрнбергским законам», а скорее считал данную проблему решенной, а сами «нюрнбергские законы» – излишними. Решать эту проблему – дело правительства, заявил Ширах, а что до немецкой молодежи, она вряд ли могла серьезно повлиять на это. (Когда Ширах произнес эту фразу, Фрик бросил на него недобрый взгляд.)

 

 

Что же касается штрейхеровского «Штюрмера», то это издание немецкая молодежь отвергала. (Злорадная усмешка Штрейхера.)

Ширах охарактеризовал погромы 1938 года, как урон культуре и преступление. И тут же выдвинул идею о том, что участь евреев была бы легче, если бы они поселились где‑нибудь на Востоке. Он признал, что, будучи гауляйтером Вены, одобрил насильственный вывоз венских евреев, что выразил поддержку этой акции в своей речи в Вене 15 сентября 1942 года. Вот что сказал Ширах: «Я произнес то, в чем сейчас искренне раскаиваюсь. Я морально поддержал данную акцию, руководствуясь ложными побуждениями хранить верность фюреру. Я пошел на это. И не могу этого отрицать». Говоря о своем разрыве с Гитлером, Ширах в качестве основания для этого привел серьезные разногласия по вопросам культуры и антисемитизм.

Затем Ширах заклеймил антисемитизм и Гитлера. О показаниях Гесса и концентрационном лагере Освенцим он заявил следующее: «Это самый сатанинский и крупнейший по своим масштабам геноцид в мировой истории. Но в этом геноциде повинен не Гесс. Приказ исходил от Адольфа Гитлера, о чем тот и заявил в своем политическом завещании. Это завещание – подлинное. Мне пришлось держать в руках его фотокопию. Это преступление, совершенное им в сговоре с Гиммлером, навеки останется несмываемым пятном позора в нашей истории. Это преступление наполняет стыдом каждого немца». (Напряжение на скамье подсудимых стало почти осязаемым. Франк, Функ и Редер, вслушиваясь в слова Шираха, постоянно вытирали глаза. Смешки Штрейхера становились все злораднее.)

«…отныне я несу вину перед Богом, перед моим немецким народом за то, что воспитывал германскую молодежь для и во имя человека, которого на протяжении многих лет считал непогрешимым, как фюрера и главу государства, требуя того же и от своих воспитуемых. Я несу свою вину за то, что взращивал германскую молодежь для и во имя человека, который оказался убийцей миллионов … И, если на почве расовой ненависти и антисемитизма стало возможным появление Освенцима, тогда пусть тот же Освенцим ознаменует собой и конец расовой политики, и антисемитизма».

 

В перерыве заседания Розенберг попросил своего адвоката не задавать ему никаких вопросов. Тот предупредил Розенберга, что впредь он уже не станет утверждать, что геноцид евреев можно каким‑либо образом оправдать. Позиция Шираха воспринималась, как позиция человека, искренне, без уверток признавшего свою вину и обвинившего Гитлера в раздувании антисемитизма и геноциде. То, что Ширах, вопреки давлению на него Геринга, все же набрался мужества заявить на суде правду, произвело весьма глубокое впечатление на Фриче и Шпеера.

Я заметил, что упорное нежелание Геринга воспринимать данный процесс всерьез, достойно лишь сожаления. На что Шахт ответил:

– Что тут говорить! На эту толстокожую свинью ничего не действует!

Фриче и Шпеер энергичными кивками подтвердили свое согласие с мнением бывшего банкира.

Франк явно нервничал – осознание того, что кто‑то, кроме него самого, претендует на искреннее раскаяние, лишало его покоя, и он поспешил осудить Шираха, считая, что не ему высказываться в подобном тоне о Гитлере. Я сказал ему, что весьма удивлен слышать такое от него – ведь он сам так часто и так откровенно честит Гитлера в наших с ним частных беседах, что я даже невольно задаю себе вопрос, а почему бы ему не заявить об этом у свидетельской стойки. Франк возразил мне, сославшись на то, что это, мол, чисто юридический вопрос, тут же добавив, что, стоя перед судьями, негоже пытаться брать на себя их роль.

Обеденный перерыв. Уже в конце утреннего заседания вопрос адвоката Розенберга способствовал прояснению еще одного, довольно любопытного факта: Ширах так и не прочел «Миф XX столетия» Розенберга. Автор опуса взъярился на своего адвоката за его якобы идиотский вопрос.

Когда обвиняемые направлялись наверх обедать, я опросил их всех на предмет выяснения, знаком ли кто‑нибудь с трудом Розенберга «Миф XX столетия». Оказалось, что никто. У большинства название вызывало смех, лишь Штрейхер утверждал, что это, по его мнению, глубокое и серьезное исследование, однако, на его взгляд, слишком «заумное». Я попытался успокоить Розенберга, мол, не все, так не все.

– Я пишу книги, чтобы их читали! Кто тащил за язык этого дурака адвоката задавать такой вопрос? – кипел от ярости Розенберг.

В отсеке, где обедали младшие обвиняемые, все приветствовали признание Шираха, считая его победой над цинизмом Геринга и добрым делом для немецкого народа. Фриче, Функ и Шпеер от всей души поздравляли Шираха.

И сам Ширах явно возрадовался, став объектом всеобщего уважения.

– Ну, как мне кажется, легенде о Гитлере положен конец. Я сказал им, что завещание Гитлера – подлинное, что он тем самым сам признался в своих ужасных преступлениях, что действительно ненавидел всех венцев, что антисемитизм – преступление, а каждый, кто до сих пор не отказался от своих антисемитских убеждений – преступник. Это освободит германскую молодежь от конфликта совести.

Ширах прекрасно сознавал, что этим он обвинил и замешанный на ложной героике цинизм Геринга. Шпеер считал, что Шираху предстоит поставить и последнюю точку – вскрыть и то, что Гитлер стремился уничтожить немецкий народ. И, кроме того, признать, что не сумел сразу разгадать тщеславные замыслы Гитлера.

В отсеке пожилых обвиняемых Папен, Нейрат и Шахт единодушно разделяли позицию Шираха в отношении Гитлера.

– Он был величайшим из злодеев и убийц всех времен! – возмущенно воскликнул Папен. – А, поняв, что конец его не за горами, он заявляет, что неполноценные остатки немецкого народа лишили себя права на существование!

Я спросил у Дёница, не разделяет ли он эти чувства, и тот в ответ принялся торопливо уверять меня:

– Конечно, конечно!

После чего снова погрузился в молчание.

Штрейхер оставил выступление Шираха «без комментариев». Риббентроп усердно закрывался от меня газетой.

 

Послеобеденное заседание.

 

Обвинитель Додд в ходе перекрестного допроса доказал, что у Шираха были все основания для раскаяния. Обвинителем были вскрыты факты, неупомянутые Ширахом: к началу войны он горел желанием превратить немецкую молодежь в «бойцов‑патриотов». Боевой дух членов «гитлерюгенда» Ширах поднимал сочиненной им же песней, восхвалявшей милитаризм и антисемитизм. Бесчисленное множество членов этой молодежной организации упражнялись в стрельбе из малокалиберной винтовки и планерном спорте. Всеми средствами членов «гитлерюгенда» стремились отвратить от религии и церкви. В заключение стало известно и о договоренности Шираха с Гиммлером о рекрутировании из членов «гитлерюгенда» бойцов дивизии СС «Мертвая голова» (осуществлявшей среди прочего и охрану концентрационных лагерей), и что ему на стол поступали еженедельные сводки обо всех акциях геноцида, проводимых СС.

 

В конце судебного заседания Ширах вновь удостоился критики Франка, уже порицавшего его в тот же день с утра пораньше за резкий тон высказываний в адрес Гитлера. По мнению Франка, Ширах сознательно упустил весьма важные вопросы, имеющие самое непосредственное отношение к его, Шираха, вине. Фрик, как всегда, демонстрировал позицию приспособленца:

– Этот донос на самого себя ему все равно не поможет! Обвинитель все равно его доконает!

 

⇐ Предыдущая61626364656667686970Следующая ⇒

Поделиться: