Из книги Л.Д. Троцкого «Дневники и письма». «Правда», 26 января 1937 г. К. Пухов. Сын Троцкого Сергей Седов пытался отравить рабочих

 

7 января 1937 г.

Что бы ни говорили святоши чистого идеализма, мораль есть функция социальных интересов, следовательно, функция политики. Большевизм мог быть жесток и свиреп по отношению к врагам, но он всегда называл вещи своими именами. Все знали, чего большевики хотят. Нам нечего было утаивать от масс. Именно в этом центральном пункте мораль правящей ныне в СССР касты радикально отличается от морали большевизма. Сталин и его сотрудники не только не смеют говорить вслух, что думают; они не смеют даже додумывать до конца, что делают. Свою власть и свое благополучие бюрократия вынуждена выдавать за власть и благополучие народа. Все мышление правящей касты насквозь проникнуто лицемерием. Чтоб залепить открывающиеся на каждом шагу противоречия между словом и делом, между программой и действительностью, между настоящим и прошлым, бюрократия создала гигантскую фабрику фальсификаций. Чувствуя шаткость своих моральных позиций, питая острый страх перед массами, она со звериной ненавистью относится ко всякому, кто пытается прожектор критики направить на устои ее привилегий. Травлю и клевету против инакомыслящих сталинская олигархия сделала важнейшим орудием самосохранения. При помощи систематической клеветы, охватывающей все: политические идеи, служебные обязанности, семейные отношения и личные связи, люди доводятся до самоубийства, до безумия, до прострации, до предательства. В области клеветы и травли аппараты ВКП, ГПУ и Коминтерна работают рука об руку. Центром этой системы является рабочий кабинет Сталина. Отсюда методически подготовлялся московский процесс.

…На Западе не имеют и приблизительного представления о том количестве литературы, которое издано в СССР за последние 13 лет против левой оппозиции вообще, автора этих строк в частности и в особенности. Десятки тысяч газетных статей в десятках миллионов экземпляров, стенографические отчеты бесчисленных обвинительных речей, популярные брошюры в миллионных тиражах, толстые книги разносили и разносят изо дня в день самую отвратительную ложь, какую способны изготовить тысячи наемных литераторов, без совести, без идей и без воображения. Во время нашего интернирования мы наталкивались несколько раз у радиоприемника на речи из Москвы (после некоторых колебаний и проволочек социалистическое правительство великодушно разрешило нам иметь радиоприемник в нашей тюремной квартире) на тему о том, что Троцкий хочет опрокинуть правительство народного фронта Испании и Франции и истребить советских вождей, чтоб таким образом обеспечить победу Гитлера в будущей войне против СССР и его союзников. Монотонный, безразличный и вместе [с тем] наглый голос «оратора» отравлял в течение нескольких минут атмосферу нашей комнаты. Я взглянул на жену: на лице ее было непреодолимое отвращение; не «ненависть», нет, а именно отвращение. Я повернул штифт и закрыл оратору глотку.

…Грязный поток лжи извергался свыше 12 лет, прежде чем принял форму московского судебного процесса, самого вероломного, самого подлого из всех процессов, какие бесчестили нашу планету.

 

Из статьи А. Ильина, канд. ист. наук, «Загадки ссыльного Седова» (прислана автору‑составителю по Интернету)

 

…Двигатели собирали и обкатывали в ремонтно‑механическом цехе. Однажды в ночь с 31 марта на 1 апреля 1936 года [198] дежурный по станции мастер Рогозов ушел домой, забыв перекрыть кран газификатора. Пустой цех медленно наполнился газом.

Спустя две недели начальник пожарной охраны Алексей Тимофеев рассказал следователям, что часов в 10–11 вечера его команду вызвали в ремонтно‑механический цех. Там он застал кучку рабочих из ночной смены подле раскрытых ворот цеха, через которые валил дым. Рабочие подсказали ему, что дым идет из испытательной станции газогенераторов.

Отчаянный пожарный ползком обследовал темное помещение и обнаружил, что дым валил из горячего бункера газогенератора, доверху загруженного березовыми чурками. По его приказу пожарные надели противогазы и попытались руками выгрузить горящие дрова из бункера агрегата, но были вынуждены отступить из‑за жары.

Тогда командир дружины узнал у рабочих, кто занимается газовой станцией, и послал за Седовым пожарную машину. Сергей немедленно приехал, надел противогаз и включил вентилятор. Дым быстро рассосался, но у пожарных потом болели головы от угара [199] .

Тогда на происшествие не обратили внимания. Газ был достаточно безопасен для жизни и лишь вызывал головную боль. К задымленности помещений все давно привыкли, поскольку цеха строили аврально и до вентиляции руки не доходили.

По свидетельству заведующего мастерскими автопарка, зимой 1936/37 года, когда ворота не открывали из‑за холодов, рабочие в гараже угорали ежедневно. Отравившихся рабочих без сознания выносили на снег, чтобы привести их в чувство [200] . Другой свидетель подтвердил, что и в чугунолитейном цехе массовые отравления рабочих газом случались всякий раз, когда начиналась плавка [201] .

Геройский поступок инженера Седова и пожарных, предотвративших более серьезную техническую аварию, ни на кого тогда не произвел впечатления. Более того, Седову даже пришлось объясниться в месткоме за то, что ночная смена 3 часа простояла без работы [202] .

 

«Правда», 26 января 1937 г. К. Пухов. Сын Троцкого Сергей Седов пытался отравить рабочих

 

Красноярск, 26 января. (Корр. «Правды»)

В кузнечном цехе крупнейшего в Красноярском крае машиностроительного завода им. Серебровского сегодня состоялся многолюдный общезаводской митинг, продолжавшийся несколько часов. На трибуну поднимались литейщики, столяры, кузнецы, монтажники, руководители цехов. Дрожа от негодования, они бросали слова, полные жгучего презрения изменникам родины.

Презренный агент международного фашизма Троцкий запустил свои гнусные щупальца и на наш завод, – заявил мастер кузнечного цеха Лебедев. – Почти до последнего времени здесь в качестве инженера подвизался сын Троцкого – Сергей Седов. Этот достойный отпрыск продавшегося фашизму своего отца пытался отравить генераторным газом большую группу рабочих завода.

В жилищно‑плановом отделе завода долго обретался племянник Зиновьева – некий Закс. Этот, теперь разоблаченный, враг попал сюда почти одновременно с Сергеем Седовым. Им обоим покровительствовал главный директор завода Субботин, – сообщил экспедитор чугунолитейного цеха Борисенко.

Формовщик завода Фоменко, мастер Плотников, столяр Поляков, стахановка Дмитриева и ряд других, выступавших на митинге, привели много фактов вредительства троцкистских выродков, окопавшихся на производстве. В цехах завода заведомо неправильно монтировалось оборудование, омертвлялись капиталовложения, выводились из строя сложнейшие агрегаты, уничтожалась вентиляция.

В единодушно принятой резолюции участники митинга постановили «просить органы НКВД очистить завод от последышей троцкистской агентуры и выявить прямых пособников этой фашистской сволочи».

«Мы не позволим, – говорится в резолюции, – чтобы заклятые враги советской земли и дальше посягали на нашу родину, на вождей партии и правительства, на трудящихся социалистической страны. В ответ на омерзительную деятельность озверелых фашистских псов еще выше поднимем революционную бдительность и теснее сплотимся вокруг коммунистической партии и любимого отца народов СССР товарища Сталина. Настойчиво требуем от Верховного Суда уничтожить троцкистских гадов из антисоветского троцкистского центра – всех до единого».

 

Из статьи П. Ричардс [203] «Встреча с сыном Троцкого»

 

Февраль 1937 года, Москва, Лубянская тюрьма. Сразу же после того, как я был помещен в камеру, дверь вновь открылась, чтобы впустить коренастого, белокурого, голубоглазого заключенного в фланелевой куртке и в брюках (это было обыкновенное одеяние лагерных заключенных). Дверь снова закрыли, и мы остались наедине.

Разговор начался с обычных тюремных вопросов: откуда, почему, как. Оказалось, что тот, кто пришел в камеру, был привезен из исправительно‑трудового лагеря, который находился в Воркуте, за полярным кругом. Заключенный представился Сергеем Львовичем Седовым, приговоренным в 1936 году к 5 годам трудовых исправительных работ, а сейчас он был привезен из лагеря в центр для пересмотра его дела. Несколько часов мы оставались вместе, и все это время Седов рассказывал мне разные эпизоды своей жизни.

В Воркуте он жил в тяжелых условиях, заболел, и в конце концов, когда началось сосредоточение троцкистов во второй половине 1936 года, он был схвачен вместе с ними. Сергей Львович никогда прежде, как он сказал, не имел с троцкистами никаких связей.

Вскоре Сергей неожиданно для себя обнаружил, что оказался в центре этой группы, и как раз в тот момент, когда у них был острый конфликт с лагерными авторитетами.

Он описывал разные моменты голодовки, которая длилась от недели к неделе больше 3 месяцев. Забастовщики были изолированы и через какое‑то время насильно накормлены, но, несмотря на это, как говорил Сергей, были случаи смерти, особенно среди женщин.

Седов продержался до конца, и, по его собственным словам, сам был на волоске от смерти. Главные требования забастовщиков были удовлетворены специальной комиссией, присланной из центра, и в конце голодовки весь режим стал терпимее.

Через некоторое время после этих событий администрация лагеря, где был заключен Сергей Львович, получила приказ срочно отправить его в центр для продолжения расследования. Так как реки уже частично вскрылись, Сергей Львович со своей охраной путешествовал неделями от деревни к деревне среди ледяного мусора. Сергей Львович со смехом рассказывал, что после событий последнего времени это была для него не иначе как приятная поездка, настоящее облегчение. Он отдохнул от лагерного режима и был отлично накормлен. Он говорил, что во время этой поездки он не только вернул все, утраченное во время голодовки, но и потолстел и чувствовал себя так же хорошо, как в лучшие годы своей молодости.

Разговор пришел к вопросу о том, что Сергей Львович думал о возобновлении расследования его дела, а также его перемещении на Лубянку. Он не питал иллюзий о возможности пересмотра его дела или даже об утверждении старого наказания. Он подробно рассказал о методах, которые использовались при расследованиях, и высказал мнение, что человек должен иметь представление обо всем, что делается с заключенными на допросах.

Сергей Львович смотрел в будущее абсолютно спокойно и ни при каких обстоятельствах не был готов, даже чуть‑чуть, обвинить себя или других.

Во время этого разговора Сергея Львовича вызвали из камеры, мы коротко попрощались. Больше я никогда его не видел…

 

Из книги Иосифа Бергера [204] «Крушение поколения. Воспоминания»

 

…Были и такие, однако, которые не капитулировали до конца. Сына Троцкого Сергея я встретил в 1937 году. Оба мы ожидали допроса в одной из камер предварительного заключения на Лубянке. Камера эта – маленькая клетушка, которую заключенные называли «конурой». Обычно в такую «конуру» помещали только одного заключенного, но, поскольку Лубянка была переполнена, то нас поместили вдвоем. Так что нам пришлось провести вместе несколько часов однажды ночью в феврале 1937 года.

Это была памятная для меня встреча. Сергея только что привезли в Москву из лагеря в Воркуте. Дело его было назначено на перееледствие, и он весьма мрачно смотрел на свое будущее. Мои перспективы были не многим лучше. И действительно, вскоре после этого я был приговорен к смерти. Но Сергей почему‑то был убежден, что мне удастся выжить. И он просил меня передать несколько слов его родителям, если мне приведется с ними встретиться.

Ему было тогда около двадцать восемь лет. Небольшого роста, худощавый, круглолицый, с усами. В отличие от своего брата, Сергей никогда не проявлял ни малейшего интереса к политике и отказался даже вступить в комсомол. Он был страстным книгочеем, а его другим пристрастием был цирк. Ребенком он даже однажды убежал из дому и пристал к бродячему цирку.

Родители, конечно, не одобряли его поведения и объясняли ему, что оно может повредить отцу. Однако он оставался неисправимым. Когда его отец оказался в оппозиции, Сергей усмотрел в этом подтверждение своим аполитичным взглядам. Учился он хорошо, но долго не мог решить, какую выбрать специальность. <…>

Когда Троцкий в 1929 году был выслан за границу, Сталин в одну из своих редких минут великодушия разрешил Троцкому взять с собой семью и свои архивы. Сергей узнал об этом в провинциальном городе, где он тогда работал. Родители настойчиво уговаривали его уехать с ними. Троцкий отчетливо предвидел судьбу связанных с ним людей, оставшихся в СССР.

Представьте себе самое ужасное и помножьте его на десять, – сказал он друзьям, провожавшим его в Одесском порту.

Сергей же в это время был влюблен и не захотел оставить свою подругу. Он отказался уехать. Некоторое время все шло как будто благополучно, и страхи отца казались преувеличенными. Ему не только удалось избежать репрессий начала 30‑х годов, но друзья сумели даже устроить его на работу. И лишь в 1935 году, после убийства Кирова, его вызвали и потребовали публичного отречения от отца. Ему внушали, что от него требуют только правды: т. е. чтобы он сказал, что никогда не разделял взглядов отца и не пожелал с ним уехать за границу. К этому следовало лишь добавить, что он считает своих родителей «врагами народа». Сергей отказался подписать это на том основании, что не имеет никакого отношения к политике, и заявил, что хотя его аполитичность была причиной расхождений с отцом, он ни в коем случае не хочет принимать участия в публичной травле отца. Его уволили с работы, а еще через несколько месяцев арестовали [205] .

Немедленно по прибытии в Москву осенью 1936 года он объявил в тюрьме голодовку. Следствие по его делу было закончено в течение десяти дней. Его приговорили к пяти годам лагерей. В декабре того же года он прибыл в Воркуту и там впервые столкнулся лицом к лицу с убежденными последователями его отца. Он проникся глубоким уважением к этим людям.

Хотя огромное большинство троцкистов к этому времени капитулировало, все еще оставалось, главным образом, конечно, в тюрьмах и лагерях, ядро убежденных и бескомпромиссных. Арестованные троцкисты и их семьи были собраны большей частью в трех крупных лагерных системах: на Колыме, в Воркуте и в районе Норильска. О троцкистах Воркуты я впервые узнал от самого Сергея.

Меня не удивило, что бывшие участники оппозиции произвели на него такое сильное впечатление. Я сам столкнулся в заключении с некоторыми из них. В основном это были интеллигенты, которым взгляды Троцкого, менее ограниченные и сухие, чем ленинские, импонировали с самого начала. Большинство из них были в прошлом профессиональными революционерами, участниками Гражданской войны, примкнувшими в начале

20‑х годов к оппозиции. Среди троцкистов представители национальных меньшинств занимали больший удельный вес, чем в других оппозиционных группах. Все они были убежденными интернационалистами, и идея местного советского национализма была им глубоко чуждой. Если бы в то время существовал термин «безродные космополиты», то его определенно применили бы к троцкистам.

Когда я говорил этим людям, что как политики они сами «исключают себя из истории», они отвечали, что то же самое слышат от всех «оппортунистов».

Сергею условия в лагере показались ужасающими. Но в честь отца ему был оказан такой теплый прием, что он приободрился. С другой стороны, и его присутствие придало новые силы заключенным оппозиционерам. Сергея по‑прежнему мало интересовали их политические и экономические взгляды, но огромное впечатление на него произвели их духовная независимость, преданность и верность взглядам отца. Сергей с полным правом сказал потом, что недели, проведенные им в Воркуте среди последователей и идейных друзей отца, были самыми счастливыми в его жизни. Сергею очень хотелось сообщить родителям об их друзьях, а также и о своих изменившихся взглядах. А особенно ему хотелось попросить прощения у матери за то беспокойство и горе, которые он ей причинил. Еще Сергей просил передать, что он с достоинством встретит смерть. Через несколько недель Сергея расстреляли.

Когда меня освободили, мать Сергея была еще жива. Я написал ей письмо. К сожалению, встретиться нам не удалось, я приехал в Париж в 1962 году, но она уже умерла.

Еще я слышал о Сергее от одного из его друзей (их дела вел тот же следователь). Когда этот друг спросил у следователя о Сергее, тот ответил: «Если отец пришлет за него вагон золота, мы, может быть, его отпустим». Но это была просто жестокая шутка. Никаких подобных предложений Троцкому никто никогда не делал. А судьба Сергея все равно была предрешена.

Наталья Троцкая получила письмо о своем сыне от русского невозвращенца в Западной Европе (Имя и адрес редакторам известны) …Во время массовой ликвидации так называемых троцкистов ваш сын был арестован. В сентябре 1936 года я уже встречался с ним в концентрационном лагере в Воркуте (в то время еще известного как Воркутпечлаг), расположенном на Дальнем севере, в Арктике, на берегах Баренцева моря.

Он произвел на меня впечатление вежливого, культурного молодого человека, но совсем отстраненного от активной политики. Состояние его здоровья было довольно слабым, его освободили от работы на руднике и послали мыть бараки заключенных. Во время массовой голодовки‑забастовки (примерно 700 заключенных), беспрецедентной в истории политических заключений и ссылок, которая продолжалась 104 дня, ваш сын принял в ней участие из солидарности.

Во время судебного процесса над Бухариным, Рыковым, Радеком и другими (в начале 1937) вашего сына, вместе с несколькими видными лидерами троцкистской оппозиции, было приказано немедленно доставить в Москву.

Специальная полиция НКВД пыталась схватить их, но им это не удалось. Только с помощью лагерных бандитов и убийц, которым Третье отделение [206] дало оружие и пообещало особые привилегии, разыскиваемые люди, среди них ваш сын, были насильственно и жестоко схвачены. Они были уведены конвоем, состоявшим из тех же вооруженных убийц, конечно, под надзором человека из Третьего отделения.

0 его последующей судьбе я ничего не слышал.

 

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться: