Норвежское море и побережье

 

Сигур Йохансон не видел Тину Лунд неделю. В это время ему пришлось заменять заболевшего профессора и прочесть на несколько лекций больше, чем было запланировано. Кроме того, он был занят статьёй для журнала и ещё пополнением своего винного погребка, ради чего ему пришлось оживить ослабевшую связь с одним эльзасским знакомым, представителем славной давильни Hugel&Fils, располагавшей известными раритетами. Некоторые из них Йохансон намеревался подарить себе ко дню рождения. А также он по случаю приобрёл виниловые пластинки с записями 1959 года «Кольца Нибелунгов» под управлением сэра Джорджа Солти и коротал с ними вечера. Червяки Лунд были оттеснены на второй план, тем более, что пока о них не было никаких новых известий.

На девятый день после их встречи Лунд наконец позвонила – в явно приподнятом настроении.

– Что‑то больно ты весела, – отметил Йохансон. – Не повредит ли это твоей научной объективности?

– Вполне возможно, – радостно возвестила она.

– Объяснись.

– Потом, при случае. Слушай, завтра «Торвальдсон» будет на континентальной окраине и спустит на глубину робота. Хочешь при этом присутствовать?

Йохансон мысленно просмотрел своё расписание.

– В первой половине дня я занят, – сказал он. – Буду знакомить студентов с сексуальной жизнью серных бактерий.

– Это плохо. Корабль отплывает ранним утром.

– Откуда?

– Из Кристиансунна.

Кристиансунн находился в часе езды от Тронхейма на скалистом мысе, обдуваемом всеми ветрами. С расположенного неподалёку аэродрома регулярно летали вертолёты в сторону буровых островов, которые один за другим тянулись по всему североморскому шельфу вдоль норвежского фарватера. Семьсот платформ для добычи нефти и газа.

– Может, я приеду позже? – предложил Йохансон.

– Да, пожалуй, – сказала Лунд после короткого раздумья. – Неплохая идея. Собственно, мы оба могли бы приехать позже. Что ты делаешь послезавтра?

– Ничего, что нельзя было бы отменить.

– Тогда так и поступим. Приедем позже, переночуем на «Торвальдсоне» и вдоволь насмотримся на запуск этого робота.

– То есть ты поедешь со мной?

– Не совсем. Я полдня проведу на берегу, а ты примкнёшь ко мне после обеда. Вместе полетим в Гульфакс, а оттуда нас переправят на «Торвальдсон».

– Одно удовольствие слушать, как ты импровизируешь на ходу. А можно узнать, зачем такой сложный путь?

– Ну, чтобы тебе было проще.

– Мне‑то да. Но ты могла бы спокойно отплыть завтра утром прямо на борту.

– Лучше я составлю компанию тебе.

– Врёшь, но очаровательно, – сказал Йохансон. – Где я тебя там найду?

– Приезжай в Свегесунне.

– О боже! В эту дыру?

– Это очень милая дыра, – настаивала Лунд. – Встретимся в «Фискехузе». Знаешь, где это?

– Я достаточно хорошо знаком с цивилизацией Свегесунне. Это ресторан на берегу рядом со старой деревянной церковью?

– Правильно.

– Часа в три?

– В три – прекрасно. Я договорюсь насчёт вертолёта. – Она сделала паузу. – У тебя уже есть какие‑нибудь результаты?

– К сожалению, нет. Может, завтра будут.

– Хорошо бы.

Они закончили разговор. Йохансон наморщил лоб. Опять этот червяк. Пробился на передовую линию и снова завладел его вниманием.

Это всегда было неожиданно, когда в давно изученной экосистеме вдруг из ничего возникал новый вид. Сами по себе черви не вызывали никакой тревоги. Если они действительно родня ледового червя, то они косвенно питаются метаном. А метан есть всюду на континентальных склонах, в том числе и в Норвегии.

Тем не менее, что‑то в них было странным.

 

Войдя на следующий день в свой кабинет, он обнаружил два письма с таксономическими заключениями. Он удовлетворённо пробежал глазами результаты и уже хотел отложить письма. Но потом перечёл их.

Удивительные существа. Действительно.

Он засунул все бумаги в папку и отправился на лекцию. Два часа спустя он ехал в своём джипе по холмистому ландшафту фьорда в направлении Кристиансунна. Уже таяло, и кое‑где обнажилась земля. В такие дни трудно одеться по погоде. Половина университета была простужена. Йохансон предусмотрел все возможные варианты и собрал целый чемодан. Лунд, конечно, будет над ним потешаться – как всегда, когда он являлся с таким багажом. Ну и пусть. Если бы мог, Йохансон и сауну с собой прихватил. Кроме того, он запасся кое‑чем, чтобы полакомиться вдвоём, когда придётся коротать ночь на корабле.

Йохансон ехал медленно. Он мог бы доехать до Кристиансунна и быстрее, чем за час, но не любил спешить. С половины пути дорога шла вдоль воды и вела через несколько мостов. Он наслаждался видами. В Хальсе он переправился через фьорд на автопароме и двинулся дальше на Кристиансунн. Снова пошли мосты через морские воды. Сам Кристиансунн располагался на нескольких островах. Он пересёк город и переправился на остров Аверой. Свегесунне – живописная рыбацкая деревня – располагалась на внешнем краю острова. В сезон здесь бывало полно туристов, но сейчас в местечке было тихо, все сонно выжидали прибыльного летнего времени.

Ресторан «Фискехузе» был закрыт. Лунд, несмотря на холод, сидела на открытой террасе за одним из деревянных столиков. С нею был молодой человек, незнакомый Йохансону. То, как они сидели рядышком на деревянной скамье, зародило в нём подозрение. Он подошёл поближе и откашлялся.

– Я слишком рано?

Она подняла голову. Её глаза сияли. Йохансон перевёл взгляд на мужчину – атлетически сложённого молодого человека, которому на вид не было и тридцати, с русыми волосами и хорошо очерченным лицом, – и подозрение стало уверенностью.

– Может, мне подойти попозже? – сказал он с колебанием.

– Каре Свердруп, – представила она. – Сигур Йохансон.

Блондин улыбнулся Йохансону и протянул ему руку:

– Тина мне о вас много рассказывала.

– Надеюсь, ничего такого, что вызвало бы у вас тревогу.

Свердруп засмеялся:

– Именно такое. Что вы чрезвычайно привлекательный представитель профессорско‑преподавательского племени.

– Чрезвычайно привлекательный старый дурень, – поправила его Лунд.

– Да просто старый пень, – завершил Йохансон. Он сел на скамейку напротив, поднял воротник куртки и положил папку с заключениями на стол: – Таксономическая часть. Очень подробная. Могу кратко изложить. – Он взглянул на Свердрупа: – Не хотелось бы вгонять вас в скуку, Каре. Тина вам рассказывала, о чём идёт речь, или она издавала только влюблённые вздохи?

Лунд метнула в него сердитый взгляд.

– Всё ясно. – Он раскрыл папку и достал из неё конверт с заключениями. – Итак, одного из твоих червяков я послал во франкфуртский музей Зенкенберга, а другого в Америку, в Смитсониевский институт. Поскольку там сидят лучшие таксономы, каких я знаю. Оба специалисты по любым червям. Ещё один червяк отправился в Киль для исследования на растровом электронном микроскопе, но ответ пока не пришёл, как и анализ со спектрометра. Пока что я могу тебе лишь сказать, в чём эксперты сходятся.

– В чём же?

Йохансон откинулся на спинку и положил ногу на ногу.

– В том, что они не сходятся во мнении.

– Как содержательно.

– В основном они подтвердили моё первое впечатление. С вероятностью, близкой к уверенности, можно утверждать, что речь идёт о виде Hesiocaeca methanicola , известном также как ледяной червь.

– Пожиратель метана?

– Выражение неточное, радость моя, но это неважно. Такова часть первая. Часть вторая такова, что им загадали загадку необычайно выраженные челюсти и ряды зубов. Такие признаки указывают на хищных животных, или на роющих, или на жвачных. И это странно.

– Почему?

– Потому что ледяным червям такой большой жевательный аппарат не нужен. У них, правда, есть челюсти, но значительно меньшие.

Свердруп смущённо улыбнулся:

– Извините, доктор Йохансон, я ничего не понимаю в этих существах, но мне интересно. Почему им не нужны челюсти?

– Потому что они живут симбиотически, – объяснил Йохансон. – Они вбирают в себя бактерии, которые питаются гидратом метана…

– Гидратом?

Йохансон коротко взглянул на Лунд. Она пожала плечами:

– Объясни ему.

– Это очень просто, – сказал Йохансон. – Может быть, вы слышали, что в океанах очень много метана.

– Да. Об этом постоянно пишут.

– Метан – это газ. Он в больших количествах собирается на морском дне и на континентальных склонах. Часть его замерзает на поверхности дна. Вода и метан дают соединение в виде льда, который может сохраняться в таком состоянии только под высоким давлением и при низких температурах. Поэтому его находят лишь на известной глубине. Этот лёд называют гидратом метана. Всё пока понятно?

Свердруп кивнул.

– Хорошо. Повсюду в океане есть бактерии. Некоторые из них усваивают метан. Они пожирают его и выделяют сероводород. Бактерии хоть и микроскопически малы, но их так много, что они просто устилают дно. В таких случаях мы говорим о бактериевых лужайках. Они встречаются в первую очередь там, где залегает гидрат метана. Вопросы?

– Пока нет, – сказал Свердруп. – Как я догадываюсь, тут на сцену выходят ваши черви.

– Правильно. Есть черви, которые питаются выделениями бактерий. Между ними возникают симбиотические отношения. В некоторых случаях червь поедает бактерии и носит их в себе, в других случаях бактерии живут на его коже. Так или иначе, они снабжают его пропитанием. Поэтому червь ползёт на гидрат. Он уютно устраивается там, захватывает себе стадо бактерий и больше ничего не делает. Ему не надо никуда зарываться, ведь он ест не лёд, а бактерии на льду. Единственное, что происходит, – это то, что он своей вознёй вытаивает во льду углубление и остаётся там, премного довольный всем.

– Я понимаю, – медленно сказал Свердруп. – Зарываться глубже у червя нет повода. Но другие черви делают это?

– Есть разные виды. Некоторые едят осадочные породы или вещества, которые есть в осадочном иле, или перерабатывают детритус.

– Детритус?

– Всё, что тонет с поверхности моря. Трупы, мелкие частицы, останки разного рода. Целый ряд червей, которые не живут в симбиозе с бактериями, обладают сильными челюстями, чтобы хватать добычу или чтобы куда‑нибудь зарываться.

– Но ледяному червю челюсти не нужны.

– Может, и нужны, чтобы перемалывать крохотные количества гидрата и отфильтровывать оттуда бактерии. Но не клыки же, как у Тининых зверей.

Свердрупа эта тема, казалось, забавляла всё больше.

– Если черви, которых открыла Тина, живут в симбиозе с бактериями, пожирающими метан…

– То мы должны спросить, для чего предназначен этот арсенал из челюстей и зубов, – кивнул Йохансон. – Сейчас станет ещё интереснее. Таксономы нашли второго червя, которому такая структура челюстного аппарата подходит. Его зовут nereis , хищник, который обитает на всех глубинах. Маленький Тинин любимец имеет челюсти и зубы nereis’а , правда, выраженные так, что приходится скорее думать о далёких предках nereis’а – так сказать, о tirannereis rex .

– Как страшно.

– Это бастард. Нам придётся подождать микроскопического и генетического анализа.

– На континентальных склонах бесконечное количество гидрата метана, – сказала Лунд. Она задумчиво пощипывала нижнюю губу.

– Подождём, – Йохансон откашлялся и оглядел Свердрупа. – А чем занимаетесь вы, Каре? Тоже нефтяными разработками?

– Нет, – радостно сказал тот. – Меня просто интересует всё, что можно есть. Я повар.

– Необыкновенно приятно! Вы даже не подозреваете, как это утомительно – изо дня в день иметь дело с учёным людом.

– Он готовит фантастически! – сказала Лунд. Наверное, не только готовит, подумал Йохансон. Но для него же лучше. Тина Лунд привлекала его, но как только она за порог, он всякий раз с облегчением благодарил судьбу. Для него это было бы слишком обременительно.

– И как вы познакомились? – спросил он, хотя это не так уж и интересовало его.

– В прошлом году я стал директором «Фискехузе», – сказал Свердруп. – Тина несколько раз бывала здесь, но мы только здоровались. – Он обнял её за плечи, и она приникла к нему. – Но неделю назад всё изменилось.

– Да, будто молния ударила, – сказала Лунд.

– Это заметно, – сказал Йохансон, глядя в небо. Издалека послышалось тарахтение мотора.

 

Полчаса спустя они летели в вертолёте вместе с дюжиной рабочих‑нефтяников. При таком шуме не поговоришь, и Йохансон молча смотрел в иллюминатор. То и дело они пролетали над танкерами, сухогрузами и паромами. Потом показались платформы. С тех пор, как американцы в 1969 году обнаружили в Северном море нефть, оно превратилось в причудливый промышленный ландшафт, установленный на сваях и протянувшийся от Голландии до причалов Тронхейма. В ясные дни с любой лодки были видны разом десятки гигантских платформ. Хотя с вертолёта они казались игрушками великанов.

Их цель, Гульфакс, был группой платформ, которые принадлежали государственной нефтяной компании «Статойл». Гульфакс‑С был одной из самых крупных платформ на верхнем краю Северного моря – 280 человек, целый посёлок. По правилам, Йохансон не имел права там высаживаться. Несколько лет назад он сдал экзамен на допуск к платформам, но с тех пор правила безопасности ужесточились, однако Лунд подключила свои связи. Ведь по сути они лишь делали там пересадку, чтобы тут же отправиться на борт «Торвальдсона», который стоял в добром часе езды от Гульфакса.

От сильной турбулентности вертолёт провалился в воздушную яму. Йохансон вцепился в подлокотники кресла. Больше никто не отреагировал. Пассажиры, главным образом мужчины, привыкли и не к таким штормам. Лунд повернула голову, ненадолго открыла глаза и подмигнула ему.

Повезло же Каре Свердрупу. Но сумеет ли этот счастливчик поспеть за темпом жизни Лунд, покажет время.

Вскоре вертолёт пошёл на снижение. Море метнулось навстречу. В какой‑то момент весь Гульфакс‑С стал виден в боковой иллюминатор. Колосс на четырёх железобетонных колоннах, весом в полтора миллиона тонн, общей высотой метров четыреста. Более половины этой высоты скрывалось под водой, где колонны поднимались сквозь лес цистерн. Белый дом – жилой корпус – был лишь маленькой частью гиганта. Основная часть представала перед глазами дилетанта в виде нагромождения палуб, набитых техникой и загадочными машинами, связанными толстыми пучками кабелей, по бокам стояли грузовые краны, а венчал всё это храм нефтяников – буровая вышка. На острие гигантского стального выноса, уходящего далеко в море, горел неугасимый факел – газ, отделённый от нефти.

Вертолёт опустился на посадочную площадку над жилым корпусом. Пилот посадил машину удивительно мягко. Лунд зевнула, потянулась, насколько позволяла теснота пространства, и ждала, когда винты остановятся.

– Полёт был очень приятный, – сказала она.

Кто‑то засмеялся. Открыли выходной люк, и все выбрались наружу. Йохансон подошёл к краю вертолётной площадки и глянул вниз. В ста пятидесяти метрах под ним пенилось море. Резкий ветер стегал по его комбинезону.

– А может ли что‑нибудь опрокинуть это сооружение?

– Нет ничего, что нельзя было бы опрокинуть. Идём, – Лунд схватила его за руку и потащила вслед за другими пассажирами.

У лестницы стоял невысокий плотный человек с бородой и махал им рукой.

– Тина, – позвал он, – что, соскучилась по нефти?

– Это Ларе Йоренсен, – сказала Лунд. – Он отвечает за вертолётное и судовое движение у Гульфакса‑С. Он тебе понравится, он отличный шахматист.

Йоренсен шёл им навстречу. На нём была форменная куртка «Статойла», и Йохансону он показался похожим на заправщика.

– Я по тебе соскучилась, – засмеялась Лунд.

Йоренсен улыбнулся. Он прижал её к груди, и это привело к тому, что его светлая шевелюра оказалась под её подбородком. Потом он пожал руку Йохансону.

– Вы выбрали неудачный день, – сказал он. – В хорошую погоду видна вся гордость норвежской нефтяной индустрии. Остров за островом.

– Работы много? – спросил Йохансон, спускаясь вниз по винтовой лестнице.

Йоренсен отрицательно помотал головой:

– Не больше, чем обычно. Ты хоть раз бывал на платформах? – Как большинство скандинавов, Йоренсен быстро переходил на «ты».

– Давненько не был. Много нефти достаёте?

– Боюсь, всё меньше. На Гульфаксе с давнего времени стабильно, ровно двести тысяч баррелей из двадцати одной скважины. Собственно, неплохо. Но мы недовольны. Потому что виден конец. – Он показал в сторону моря. В нескольких сотнях метров Йохансон увидел танкер, стоящий на причале у буя. – Только что заправили его. Придёт ещё один – и это всё на сегодня. Запасы иссякают, ничего не поделаешь.

Места добычи находились не непосредственно под платформами, а в некотором отдалении. Подняв нефть, её очищали от воды и соли, отделяли от газа и размещали в цистерны вокруг подножия платформ. Оттуда нефть откачивали через нефтепровод в буи. Вокруг платформ на 500 метров была зона безопасности, которую не имело права пересечь ни одно судно, за исключением ремонтных катеров, обслуживающих платформу.

Йохансон заглянул за перила.

– Разве «Торвальдсон» не здесь? – спросил он.

– У другого буя. Отсюда не видно.

– Даже исследовательские суда не подпускаете?

– Нет, хватит с нас рыбаков, которых то и дело приходится отгонять.

– Что, много неприятностей от рыбаков?

– Да не так чтобы много. На прошлой неделе пришлось воспитывать одних, они загнали косяк рыбы аж под платформу. На Гульфаксе‑А недавно было хуже. Маленький танкер с повреждением мотора. Продрейфовал. Мы послали туда пару наших людей, чтобы отогнать танкер, но потом они сами справились.

То, что рассказывал Йоренсен, в действительности описывало потенциальную катастрофу, которой боялись все. Если полный танкер оторвётся и его принесёт к платформе, её может расшатать, но куда больше при этом опасность взрыва. И хотя платформа оснащена противопожарной системой, которая при малейшем намёке на огонь выбрасывает тонны воды, взрыв танкера означает для неё конец. Такие несчастья случаются редко и скорее в Южной Америке, где требования безопасности выполняются из рук вон плохо. В Северном море придерживаются предписаний. Если, например, дует сильный ветер, то танкер просто не загружают.

– Что‑то ты похудел, – сказала Лунд, когда Йоренсен открыл перед ней дверь. Они вошли внутрь жилого корпуса и шли по коридору с одинаковыми дверями, ведущими в одинаковые квартиры. – Что, вас плохо кормят?

– Даже слишком хорошо, – захихикал Йоренсен. – Повар у нас отменный. Тебе надо заглянуть в нашу столовую, – продолжал он, обращаясь к Йохансону. – Отель «Ритц» супротив неё – халабуда. Нет, просто директор нашей платформы ополчился против пузатых североморских животов и отдал распоряжение сбросить все лишние килограммы, иначе увольнение.

– Что, серьёзно?

– Директива «Статойла». Не знаю, доведут ли они свою угрозу до исполнения, но она подействовала. Никто не хочет терять работу.

Они дошли до лестничной клетки и спустились вниз. Навстречу им шли рабочие‑нефтяники. Их шаги гулко отдавались в стальной шахте.

– Так, конечная станция. У вас есть выбор. Пойдёте налево – тогда поболтаем ещё полчаса и выпьем кофе. Направо – к шлюпке.

– Я бы выпил кофе… – начал Йохансон.

– Спасибо, – перебила его Лунд. – У нас нет времени.

– «Торвальдсон» без вас не уйдёт, – выразил недовольство Йоренсен. – Мы могли бы спокойно…

– Я не хочу запрыгивать на борт в последнюю минуту. В другой раз будет больше времени, обещаю. И снова привезу Сигура. Кто‑то же должен обыграть тебя в шахматы.

Йоренсен засмеялся и, пожав плечами, вышел наружу. Лунд и Йохансон последовали за ним. В лицо ударил ветер. Они находились у нижнего края жилого блока. Пол перехода, по которому они двинулись дальше, был сварен из толстых стальных решёток. Сквозь ячейки виднелось волнующееся море. Здесь было куда больше грохота, чем на вертолётной площадке. Йоренсен подвёл их к оранжевой шлюпке, висевшей на кране.

– Что будете делать на «Торвальдсоне»? – спросил он между прочим. – Я слышал, «Статойл» хочет продолжать строительство?

– Может быть, – ответила Лунд.

– Платформу?

– Заранее нельзя сказать. Может, и СВОП.

СВОП – это было сокращение от Single Well Offshore Production System . При бурении на глубине от 350 метров устанавливали такие СВОПы – корабли, похожие на гигантские нефтяные танкеры, соединённые с головкой скважины посредством гибкой буровой нитки. Они откачивали с морского дна сырую нефть и одновременно служили для неё промежуточным складом.

Йоренсен потрепал её по щеке.

– Тогда смотри, малышка, чтобы тебя не укачало на борту.

Они поднялись в шлюпку. Кроме них, на борту был только рулевой. Кран спустил шлюпку на поверхность воды. В боковые иллюминаторы было видно, как они опускаются мимо пористых бетонных стен. Потом их закачало на волнах.

Йохансон встал позади рулевого. Ему стоило усилий удержаться на ногах. Вдали показался «Торвальдсон». Корма научного судна была снабжена характерными выносами, с которых в море спускали исследовательские приборы и батискафы. Подниматься на борт пришлось по отвесной лесенке, защищённой со всех сторон. Мучаясь со своим чемоданом, Йохансон подумал, что, наверное, это была не такая уж хорошая идея – прихватить с собой половину гардероба. Лунд, поднимавшаяся первой, обернулась к нему:

– У тебя такой чемодан, будто ты собрался в отпуск.

Йохансон покорно вздохнул:

– А я уже думал, что ты больше вообще ничего вокруг не замечаешь.

 

Любое побережье в мире окружено зоной сравнительно мелких вод – областью шельфа, с максимальной глубиной до двухсот метров. В принципе шельф – не что иное, как подводное продолжение континента. В некоторых частях мира шельф короткий, в других регионах он тянется на сотни километров, пока дно не обрывается в глубину – где внезапно и круто, а где террасами и постепенно. По ту сторону шельфа начинается неведомая вселенная, о которой наука знает ещё меньше, чем о космосе.

В отличие от глубоководья, шельф люди держат под контролем почти полностью. Хотя мелкое море занимает лишь восемь процентов всей водной площади, почти весь мировой улов рыбы происходит оттуда. Сухопутное животное человек во многом живёт за счёт моря, поскольку две трети его представителей селятся на узкой шестидесятикилометровой прибрежной полосе.

Перед Португалией и северной Испанией регион шельфа на океанографических картах выглядит узкой полоской. Британские острова и Скандинавия, напротив, окружены таким широким шельфом, что оба региона переходят один в другой, образуя Северное море, в среднем глубиной от двадцати до ста пятидесяти метров, то есть достаточно мелкое. На первый взгляд, нет ничего особенного в небольшом море, которое в теперешнем своём виде существует лишь десять тысяч лет. А ведь оно имеет центральное значение в мировом хозяйстве. Это одна из самых оживлённых транспортных зон Земли, с высокоразвитыми индустриальными государствами и самым крупным портом всех времён и народов – Роттердамом. Тридцатикилометровой ширины пролив Ла‑Манш – одна из транспортных жил мира. Грузовые суда, танкеры и паромы маневрируют здесь в большой тесноте.

Триста миллионов лет назад огромные болота связывали континент с Англией. Океан то надвигался, то снова уходил. Могучие реки несли в северный бассейн ил, растения, останки животных, и всё это со временем образовало осадочные слои километровой толщины. Возникали угольные пласты, между тем как местность всё глубже погружалась в воду. Всё новые слои надвигались друг на друга и спрессовывали нижележащие пласты в песчаник и известняк. Вместе с тем глубины согревались. Органические остатки в камнях подвергались сложным химическим процессам и превращались под действием давления и температуры в нефть и газ. Частично просачиваясь сквозь пористый камень к морскому дну и пропадая в воде. А по большей части оставаясь в подземных залежах.

Миллионы лет шельф пребывал в покое.

Нефть совершила переворот. Норвегия, пребывая в упадке как рыбодобывающая нация, набросилась на вновь открытые месторождения полезных ископаемых и за тридцать лет превратилась во второго в мире по величине экспортёра нефти. Ровно половина всех европейских ресурсов размещалась под норвежским шельфом. Такими же богатыми оказались и запасы норвежского газа. Платформы строились одна за другой. Технические проблемы решались без оглядки на то, чего это стоило окружающей среде. Бурили всё глубже, простые конструкции первых буровых вышек уступили место сооружениям высотой с «Эмпайр Стейт Билдинг». Идеи о подводных, автоматически управляемых платформах постепенно становились действительностью. Оставалось только ликовать.

Но ликование кончилось быстрее, чем можно было ожидать. Улов рыбы шёл на убыль во всём мире; точно так же обстояло дело и с добычей нефти. То, что возникало в течение миллионов лет, иссякло за какие‑нибудь сорок. Многие месторождения шельфа были уже исчерпаны. Забрезжил призрак колоссальной свалки ненужной техники – опустевших платформ, демонтировать которые миру было не по силам. Лишь один путь мог вывести нефтедобывающие нации из тупика. По другую сторону шельфа, на континентальных окраинах, на бескрайних глубоководных пространствах залегали нетронутые запасы. Обычные платформы здесь исключались. То, что планировала группа Лунд, чтобы использовать эти запасы, были сооружения другого рода. Склон далеко не везде был обрывистым. Были и террасы, они‑то и представляли собой идеальные площадки для подводных фабрик. В связи с риском, связанным с глубоководными работами, число обслуживающего персонала должно было сводиться к минимуму. С уменьшением нефтедобычи закатывалась и звезда рабочих‑нефтяников, которые в семидесятые и восьмидесятые годы привыкли очень хорошо зарабатывать. На Гульфаксе‑С планировалось сократить персонал до нескольких десятков. Более новые платформы, как «Человек на Луне» – проект века на газовых месторождениях норвежского склона, – работали в почти автоматическом режиме.

Так или иначе, североморская нефтяная индустрия становилась убыточной. Правда, прекращение добычи представляло собой ещё большую проблему.

 

Когда Йохансон вышел из своей каюты, на борту «Торвальдсона» царило спокойствие. Он подошёл к поручням и глянул вокруг. За прошедшие два часа они оставили позади посёлок платформ, и теперь корабль находился за краем шельфа. Вдали ещё виднелись отдельные силуэты буровых вышек, но в остальном здесь всё уже походило на настоящее море, а не на затопленный индустриальный район. Под килем было около 700 метров глубины. Континентальный склон был промерен и картографирован, но о зоне вечной темноты сведений почти не было. Луч мощного прожектора вырывал из темноты то одну, то другую картинку, однако это давало так же мало представления о целом, как свет одного уличного фонаря обо всей Норвегии ночью. Йохансон вспомнил о бутылке бордо и о наборе французских и итальянских сыров в своём чемодане. Он отправился на поиски Лунд и застал её за проверкой робота. Это был прямоугольный ящик, сваренный из трубок, высотой метра три, начинённый техникой. На закрытой верхней стороне стояло имя робота – «Виктор». В передней части ящика Йохансон увидел камеры и манипулятор. Лунд просияла ему навстречу:

– Ну как?

Йохансон из уважения оглядел «Виктора» со всех сторон.

– Большой жёлтый пылесос, – сказал он.

– Пораженец ты.

– Ну ладно. На самом деле я впечатлён. Сколько эта штука весит?

– Четыре тонны. Эй, Жан!

Худощавый человек с рыжими волосами выглянул из‑за кабельного барабана. Лунд подозвала его.

– Жан‑Жак Альбан – старший офицер на этой ржавой посудине, – представила рыжего Лунд. – Слушай, Жан, мне ещё нужно кое‑что утрясти. А Сигур ужасно любопытный, он хочет всё знать о «Викторе». Будь добр, позаботься о нём.

Она убежала. Альбан смотрел ей вслед с выражением весёлого бессилия.

– Как я понимаю, у вас есть дела поважнее, чем рассказывать мне о «Викторе», – предположил Йохансон.

– Ничего‑ничего, – Альбан улыбнулся. – Тина в один прекрасный день перегонит сама себя. А вы из НТНУ, правильно? Вы исследуете червей.

– Я только высказал своё мнение на их счёт. А почему эти создания так вас беспокоят?

Альбан махнул рукой:

– Нас беспокоит скорее строение дна на склоне. А червей мы обнаружили случайно, они занимают главным образом фантазию Тины.

– А я думал, вы спускаете робота ради червей, – удивился Йохансон.

– Это Тина вам сказала? – Альбан взглянул на автомат и отрицательно покачал головой. – Нет, это лишь часть миссии. Разумеется, мы ничем не можем пренебречь, но главным образом мы готовимся к установке долговременной измерительной станции. Прямо над разведанными залежами нефти. Если мы придём к выводу, что место надёжное, то впоследствии здесь будет подводная станция добычи нефти.

– Тина мне что‑то говорила о СВОПе.

Альбан глянул на него так, будто не знал, что на это ответить.

– Вообще‑то, нет. Подводная фабрика уже считай готова. Если в планах что‑то изменилось, то это прошло мимо меня.

Ага. Значит, плавучей платформы не будет. Может, было лучше не углубляться в эту тему. Йохансон стал расспрашивать Альбана о роботе.

– Это «Виктор‑6000», – объяснил Альбан. – Он может погружаться на глубину шесть тысяч метров и работать там несколько дней. Мы управляем им отсюда, сверху, и получаем общие результаты в реальном масштабе времени, всё через кабель. На сей раз он останется под водой 48 часов. Попутно нагребёт и червей. «Статойл» хочет избежать обвинений в том, что нарушает биологическое равновесие экосистемы. А вы что думаете про этих червей?

– Ничего, – уклончиво ответил Йохансон. – Пока.

Прозвучал сигнал запуска. Йохансон увидел, как выносная стрела пришла в движение и подняла «Виктора» вверх.

– Идёмте, – сказал Альбан. Они двинулись к пяти контейнерам в человеческий рост, поставленным посреди палубы.

– А что в этих контейнерах?

– Гидравлика для лебёдки, агрегаты, весь этот хлам. А в переднем находится контрольный пульт. Не стукнитесь головой.

Они вошли через низкую дверь. В контейнере было тесно. Йохансон осмотрелся. Половину помещения занимал пульт с двумя рядами экранов. Некоторые мониторы были выключены, другие показывали навигационную информацию. Перед экранами сидели несколько человек. Лунд тоже была здесь.

– Вон тот человек посередине – пилот «Виктора», – тихо объяснял Альбан. – Справа рядом второй пилот, который обслуживает манипулятор. «Виктор» – машина чувствительная и точная, но требует и соответствующей сноровки в управлении. Следующее место принадлежит координатору. Он поддерживает связь с вахтенным офицером на мостике, чтобы корабль и робот действовали в оптимальном контакте. По другую сторону сидят учёные. Там и Тина. Она будет обслуживать камеры. Ну что, всё готово?

– Можете начинать спуск, – сказала Лунд. Один за другим включились оставшиеся мониторы.

– Теперь вы видите то, что видит «Виктор», – объявил Альбан. – У него восемь видеокамер. Одна основная с объективом Zoom, два пилотных объектива для навигации и пять дополнительных камер. Качество изображения очень хорошее, даже на глубине в несколько тысяч метров мы получаем резкое изображение в цвете.

Перспектива перед объективами изменилась. «Виктор» погружался. Мониторы показывали зелёно‑голубой подводный мир, который постепенно мутнел.

– Включить прожекторы, – сказал координатор.

Разом пространство вокруг «Виктора» осветилось. Зелёная голубизна побледнела и уступила место освещённой черноте. В поле зрения попадали мелкие рыбы, потом всё заполнилось крохотными воздушными пузырьками. Йохансон знал, что в действительности это планктон, миллиарды крохотных живых существ. Красные медузы и прозрачные рифлёные медузы проплывали мимо.

– Что именно будет делать «Виктор», когда опустится вниз? – спросил Йохансон.

– Он возьмёт пробы воды и осадочного слоя, нагребёт всякой живности, – ответила Лунд, не оборачиваясь. – А главным образом добудет видеоматериал.

На экране возникло что‑то вроде ущелья. «Виктор» спускался вдоль отвесной стены. Красные и оранжевые лангусты помахивали своими длинными усами. Там, внизу, было уже темно, но прожекторы и камеры передавали естественные цвета живых существ поразительно интенсивно. «Виктор» продвигался дальше мимо губок и голотурий, потом склон постепенно стал более пологим.

– Приехали, – сказала Лунд. – 680 метров.

– О’кей, – пилот подался вперёд. – Сделаем круг.

Отвесный склон исчез. Какое‑то время они снова видели свободное пространство, потом в чёрно‑синей глубине обрисовалось морское дно.

– «Виктор» может перемещаться с миллиметровой точностью, – сказал Альбан с видимой гордостью. – Вы можете поручить ему вдевать нитку в иголку.

– Спасибо, с этим справляется мой портной. А где именно робот сейчас находится?

– На одном из плато. Под ним залегает несметное количество нефти.

– И гидрат метана?

Альбан задумчиво взглянул на него:

– Да, конечно. Почему вы спрашиваете?

– Просто так. И здесь «Статойл» собирается поставить фабрику?

– Хотелось бы. Если не возникнет никаких препятствий.

– В виде червей.

Альбан пожал плечами. Йохансон заметил, что французу неприятна эта тема. Они смотрели, как робот облетает по кругу чужой мир, обгоняя нескладных пауков и рыб, которые рылись в осадке. Камера выхватывала колонии губок, светящихся медуз и мелких каракатиц. Море было населено здесь не особенно густо, зато было много придонных жителей. Через некоторое время ландшафт стал корявым. По дну протянулись полосы.

– Это осадочные оползни, – сказала Лунд. – На норвежских склонах уже кое‑что ползёт.

– Что это за рифлёные структуры? – спросил Йохансон.

– Это из‑за течений. Мы подруливаем к краю плато, – Лунд сделала паузу. – Недалеко отсюда мы и обнаружили червей.

Все уставились на экраны. В свете прожекторов появилось что‑то новое. Светлые, обширные линялые пятна.

– Лужайки бактерий, – заметил Йохансон.

– Да. Признак гидрата метана.

На экране появились потрескавшиеся белые пятна. Замёрзший гидрат залегал прямо на дне. Внезапно Йохансон увидел что‑то ещё. В пультовой воцарилась тишина.

Части гидрата скрылись под розовой копошащейся массой. Вначале ещё можно было различить отдельные существа. Затем огромное количество извивающихся червей стало необозримым. Розовые трубочки с белыми кустиками щетины ползали друг по другу в несколько слоёв.

Кто‑то за пультом издал возглас омерзения. Люди так устроены, подумал Йохансон. Нам отвратительно всё, что ползает и копошится, а ведь это совершенно нормальная картина. Мы бы к самим себе испытывали омерзение, если бы могли видеть, какие орды клещей шевелятся в наших порах, поедая жир кожных выделений, как миллионы крошечных паучков распространяются в наших матрацах, а миллиарды бактерий – у нас в кишечнике.

Но ему и самому не нравилось то, что он видел. Полученная им в университете картинка из Мексиканского залива изображала популяции, похожие на эти, но те черви были меньше размером и вели себя довольно пассивно в своих ямках. А здешние беспокойно извивались и шевелились на льду – гигантская дрожащая масса, целиком покрывающая дно.

– Курс зигзагом, – попросила Лунд.

Робот двигался размашистым слаломом. Картина не изменилась. Черви, куда ни глянь.

Внезапно дно стало опускаться. Пилот направлял робота дальше к краю плато. Даже восемь мощных прожекторов пробивали темноту лишь на несколько метров. Но можно было заметить, что эти твари покрывали весь склон. Йохансону показалось, что они стали ещё больше, чем те экземпляры, которые Лунд принесла ему на исследование.

В следующий момент всё стало чёрным. «Виктор» оказался за пределами плато. Здесь был отвесный обрыв на сто метров в глубину. Робот на полной скорости продвигался дальше.

– Поверните, – попросила Лунд. – Посмотрим на отвесную стенку.

Пилот поманеврировал «Виктором». В лучах прожекторов парили мелкие частицы.

Что‑то большое и белое изогнулось перед объективом, на секунду заполнило собой весь экран и молниеносно отпрянуло назад.

– Что это было? – воскликнула Лунд.

– Возвращаемся к прежней позиции.

Робот повернул в обратную сторону.

– Оно исчезло.

– По кругу!

«Виктор» начал вращаться вокруг своей оси. Но ничего, кроме непроницаемой темноты и освещённого планктона, не появилось.

– Но там что‑то было, – подтвердил координатор. – Может, рыба.

– Если рыба, то чертовски крупная, – прорычал пилот. – Она заполнила весь экран.

Лунд обернулась к Йохансону. Он отрицательно покачал головой:

– Понятия не имею, что это было.

– О’кей. Осмотримся пониже.

Робот направился к обрыву. Через несколько секунд в поле зрения показалась отвесная стена. Обломки осадочных пород торчали наружу, всё остальное было покрыто розовыми червями.

– Они повсюду, – сказала Лунд. Йохансон подошёл к ней ближе.

– У вас есть представление о здешних залежах гидрата?

Лунд постучала по клавишам своего терминала. На мониторе возникла карта морского дна.

– Вот, белые пятна. Мы нанесли эти залежи на карту.

– Ты могла бы показать мне теперешнее местоположение «Виктора»?

– Примерно здесь, – она указала на область с обширными линялыми пятнами.

– Хорошо. Направьте его туда, наискосок.

Лунд дала указание пилоту. Прожекторы снова выхватили морское дно, свободное от червей. Через некоторое время склон пошёл вверх, и тут же из тьмы показалась крутая стена.

– Выше, – сказала Лунд. – Только помедленней. Через несколько метров перед ними открылась прежняя картина. Змеевидные розовые тела с белыми кустиками щетины.

– Всё правильно, – сказал Йохансон.

– Что ты имеешь в виду?

– Если ваша карта верна, то именно здесь находятся большие площади гидрата. Иначе говоря, бактерии располагаются на льду, поглощают метан, а черви поедают бактерии.

– А то, что их сразу миллионы, тоже правильно?

Он отрицательно помотал головой. Лунд откинулась на спинку стула.

– Ну, хорошо, – сказала она человеку, который распоряжался манипулятором. – Сажайте «Виктора». Пусть нагребёт червей и ещё раз оглядит местность – тут уместно употребить такое слово.

Было уже 10 часов, когда в каюту Йохансона постучала Лунд.

– У меня уже глаза жжёт, – сказала она, опускаясь в кресло. – Альбан сменил меня на некоторое время.

Её взгляд упал на доску для сыра и на открытую бутылку бордо.

– О, я должна была это предвидеть, – она засмеялась. – Недаром ты сбежал.

Йохансон покинул пультовую полчаса назад, чтобы всё подготовить.

Он начал перечислять ей сыры, представленные на доске, закончив длинным багетом и маслом.

– Ты просто сумасшедший.

– Хочешь стаканчик?

– Разумеется, я хочу стаканчик.

– К сожалению, на «Торвальдсоне» плохо с хрусталём. Что ещё интересного вы там увидели?

Лунд взяла стакан и сразу отпила половину.

– Проклятые зверюги на гидрате повсюду.

Йохансон сел напротив неё и намазал маслом ломоть багета.

– Действительно странно.

Лунд принялась за сыр.

– Остальные тоже считают, что есть причины для беспокойства. Особенно Альбан.

– При вашем первом погружении их было не так много?

– Да. На мой вкус, правда, достаточно и того, что было, но мой вкус на них не влияет.

Йохансон улыбнулся ей.

– Ты же знаешь, люди со вкусом всегда в меньшинстве.

– Завтра утром «Виктор» поднимется и принесёт нам очередную порцию червей. Тогда ты сможешь поиграть с ними, если захочешь. – Жуя, она поднялась и выглянула в иллюминатор. Небо прояснилось. По воде тянулась лунная дорожка, волны дробили её на сверкающие кусочки. – Я уже раз сто просмотрела тот кусочек видео, со светлой штукой. Альбан тоже считает, что это была рыба, но тогда, значит, у неё гигантские размеры. И совсем неразличимая форма тела.

– Может, световой рефлекс, – предложил свой вариант Йохансон.

Она обернулась к нему.

– Нет. Это было на отдалении в несколько метров, как раз на границе света. Оно было большое и плоское и исчезло молниеносно, как будто не переносит света или боится быть обнаруженным.

– Это могло быть что угодно.

– Нет, не что угодно.

– Косяк рыбы тоже может отпрянуть. Если они плывут достаточно плотно, возникает впечатление единого целого…

– Это был не косяк рыб, Сигур! Это было что‑то плоское. Что‑то стекловидное. Как большая медуза.

– Большая медуза? Вот она и была.

– Нет. Нет! – Она сделала паузу и снова села. – Сам взгляни на неё. Это не медуза.

Они некоторое время молча ели.

– Ты обманула Йоренсена, – неожиданно сказал Йохансон. – Здесь не будет СВОПа. Не будет ничего, где нашлось бы место для рабочих‑нефтяников.

Лунд подняла глаза. Отпила вина и задумчиво отставила стакан.

– Верно.

– Почему? Ты боялась разбить ему сердце?

– Может быть.

Йохансон покачал головой.

– Вы всё равно разобьёте ему сердце. Работы для нефтяников больше не будет, правильно?

– Послушай, Сигур, я не хотела его обманывать, но… Ты же знаешь, вся эта индустрия претерпевает сейчас большие изменения, и людская рабочая сила становится жертвой в борьбе за существование. Что же я могу сделать? Йоренсен и без меня знает, что это так. Он знает, что численность персонала на Гульфаксе‑С сократится раз в десять. Дешевле переоборудовать всю платформу, чем занимать работой двести семьдесят человек. «Статойл» носится с идеей вообще убрать людей с Гульфакса‑Б. Мы могли бы управлять им с другой платформы, и даже это делается скорее из сострадания.

– Ты хочешь мне внушить, что ваш бизнес больше не приносит выгоды?

– Прибрежная индустрия окупается только тогда, когда ОПЕК поднимает цены на нефть. Как в начале семидесятых. Но с середины восьмидесятых они снова падают. И соответственно приходится искать новые источники, бурить дальше в море, на глубинах, при помощи робота и АУВ.

АУВ было сокращение от Autonomous Underwater Vehicles , они действовали в принципе как «Виктор», только не были связаны с кораблём пуповиной проводов. Прибрежная индустрия с интересом наблюдала за развитием этих новых глубинных роботов, которые словно планетарные разведчики продвигались в неосвоенные районы. Очень подвижные и чувствительные, они в некоторых случаях способны были принимать самостоятельные решения. С помощью АУВ появлялась возможность внедрять и обслуживать нефтедобывающие станции даже на глубине пять‑шесть тысяч метров.

– Ты не должна чувствовать себя виноватой, – сказал Йохансон, подливая ей и себе вина. – Ты действительно бессильна против хода событий.

– Но мы все могли бы что‑нибудь сделать, – угрюмо ответила Лунд. – Если бы человечество не транжирило горючее, проблемы бы не было.

– Была бы. Только чуть позже. Однако тревога об окружающем мире делает тебе честь.

– И что? – язвительно ответила она. От неё не ускользнул тон насмешки в его голосе. – Представь себе, нефтяные фирмы тоже разделяют эту тревогу.

– Да, но что они делают?

– В следующие десятилетия нам придётся заняться демонтажем шестисот платформ, поскольку они уже не оправдывают себя, а техника на них никуда не годится! Ты хоть знаешь, чего это стоит? Миллиарды! А к тому времени весь шельф будет выкачан полностью! Так что не надо выставлять нас какими‑то негодяями.

– Ну хорошо, не буду.

– Разумеется, теперь всё будет зависеть от беспилотных подводных фабрик. Если мы этого не сделаем, завтра Европа целиком повиснет на нефтепроводах Ближнего Востока и Южной Америки, а нам останется кладбище в море.

– Мне нечего возразить. Я только спрашиваю себя, всегда ли вы точно знаете, что делаете.

– Что ты имеешь в виду?

– Вам придётся решить множество технических проблем, чтобы запустить автономные фабрики.

– Да. Конечно.

– Вы планируете введение техники под экстремальным давлением и с высококоррозийными примесями, к тому же ещё без обслуживающего персонала. – Йохансон помедлил. – Но вы даже не знаете, что там в действительности творится.

– Мы как раз пытаемся это узнать.

– Как сегодня? Тогда я очень сомневаюсь. Мне это напоминает туриста, который в отпуске делает моментальные снимки, а потом думает, что знает страну, в которой побывал. Вы пытаетесь найти место, застолбить участок и не сводить с него глаз, пока он не покажется вам многообещающим. Но вы так и не поняли, в какую систему вторгаетесь.

– Если, по‑твоему, мы так торопимся, то почему я притащила тебе этих проклятых червей?

– Ты права. Ego te absolve . – Ты прощена.

Она кусала нижнюю губу. Йохансон решил сменить тему:

– Каре Свердруп, кстати, приятный парень.

Надо же было сказать хоть что‑то позитивное за этот вечер.

Лунд наморщила лоб. Потом расслабилась и засмеялась:

– Ты находишь?

– Абсолютно. – Он распрямил ладони. – Вернее, напрасно он перед этим не спросил у меня разрешения, но я могу его понять.

Лунд покачала вино в своём стакане.

– Всё ещё очень свежо, – тихо сказала она. Они помолчали.

– Настоящая влюблённость? – нарушил Йохансон тишину.

– У него или у меня?

– У тебя.

– Хм. – Она улыбнулась. – Кажется, да.

– Тебе кажется?

– Я исследовательница. Вначале надо всё испытать.

Была полночь, когда она наконец ушла. В дверях она оглянулась на пустые стаканы и корочки от сыра.

– Пару недель назад ты бы меня этим взял, – сказала она. Это прозвучало почти с сожалением.

Йохансон мягко подтолкнул её в коридор.

– В моём возрасте бывают промашки, – сказал он. – Ну, а теперь всё! Иди исследуй.

Она вышла. Потом повернулась и поцеловала его в щёку:

– Спасибо за вино.

Жизнь состоит из компромиссов между упущенными возможностями, думал Йохансон, закрывая дверь. Потом он улыбнулся и прогнал эти мысли. Он использовал слишком много возможностей, чтобы жаловаться.

 

 

18 марта

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: