Норвежское море, материковая окраина

 

В открытом море от мира не оставалось ничего, кроме воды и более или менее ясно отграниченного неба. Взгляду и в хорошую погоду не на чем было задержаться, а в дождь порой было непонятно, то ли ты находишься ещё над поверхностью воды, то ли уже под нею.

Шельф давал глазу хотя бы зацепку в виде бесконечных буровых вышек. А в открытом море, над материковым склоном, где уже несколько дней кружило исследовательское судно «Солнце», вышки были не видны, тем более за моросящей пеленой дождя. Сырой леденящий холод проникал под непромокаемые куртки учёных и моряков. Уж лучше честный крупнокалиберный дождь, чем этот моросящий бульон. Вода, казалось, сочилась не только сверху, но и снизу. Это был один из самых мерзких дней, какие мог припомнить Йохансон. Он натянул капюшон на лоб и пошёл на корму, где технический персонал возился с подъёмом мультизонда. На полдороге к нему присоединился Борман.

– Эти черви вам ещё не снятся? – спросил Йохансон.

– Вроде нет, – ответил геолог. – А вам?

– Меня спасает представление, что я участвую в каком‑то фильме.

– Хорошая мысль. И кто режиссёр?

– Пожалуй, Хичкок.

– «Птицы» в глубоководной версии? – Борман кисло улыбнулся. – А вот и зонд!

И убежал к поднятому из воды большому круглому устройству, усаженному пластмассовыми трубками. Они содержали пробы воды с различных глубин. На палубу вышли Стоун, Хвистендаль и Лунд.

– Что говорит Борман? – спросил Стоун.

– С Борманом одна проблема, – пожал плечами Йохансон. – Он почти ничего не говорит.

Стоун кивнул. Его агрессивность постепенно уступала место глубокой подавленности. В ходе замеров «Солнце» следовало вдоль материкового склона к юго‑западу до Шотландии, и видеосани поставляли картинки из глубины. Видеосани представляли собой грузное сооружение, похожее на стальной стеллаж, набитый аппаратурой, с сильными прожекторами и электронным глазом, который снимал морское дно и передавал изображение по кабелю, волочась за судном.

На «Торвальдсоне» работал более модернизированный «Виктор». Норвежское исследовательское судно следовало вдоль материкового подножия в северо‑восточном направлении и анализировало воду Норвежского моря до Тромсё. Оба судна начали свой путь от предполагаемого места установки подводной фабрики. Но теперь они уже двигались в обратном направлении навстречу друг другу. Их рандеву через два дня завершало полный обмер норвежского подножия и Северного моря. Борман и Скауген предложили провести измерения так, будто речь идёт о неисследованной местности. И с недавнего времени так оно и было. С тех пор, как Борман представил первые результаты измерений, оказалось, что все предыдущие сведения ненадёжны.

Это произошло накануне утром, ещё до появления первых картинок на мониторе. В сырых утренних сумерках они спустили мультизонд, и Йохансон почувствовал себя как в падающем лифте, когда «Солнце» внезапно просело в воде. Первые пробы были немедленно направлены в сейсмическую лабораторию и проанализированы там. Вскоре Борман собрал всю группу в конференц‑зале.

Он терпеливо ждал, пока все соберутся, не сводя глаз с листа бумаги.

– Первый результат, – сказал он, – нельзя считать репрезентативным, это лишь моментальный снимок. – Он поднял взгляд: – Всем ли знакомо понятие «метановый шлейф»?

Кто‑то неуверенно покачал головой.

– Метановый шлейф возникает там, где из морского дна выделяется газ, – объяснил Борман. – Он смешивается с водой и поднимается вверх. Обычно мы отмечаем появление шлейфа в тех местах, где происходит движение геологических пластов и давлением сминаются осадочные слои. Наружу просачиваются флюиды и газ. – Он откашлялся. – Но, в отличие от Тихого океана, в Атлантике и у берегов Норвегии таких зон нет. Континентальные окраины здесь пассивные. Тем не менее, сегодня утром мы зафиксировали здесь метановый шлейф высокой концентрации. В прежних замерах метан не присутствовал.

– Как высока концентрация на сей раз? – спросил Стоун.

– Она внушает тревогу. Похожие значения мы получали у Орегона. В области с очень сильными смещениями пластов.

– Прекрасно. – Стоун попытался разгладить собравшиеся на лбу морщины. – Насколько мне известно, метан у берегов Норвегии выделяется перманентно. Мы знаем это по предыдущим проектам. Газ всегда найдёт, где ему просочиться сквозь морское дно, и всякий раз этому можно найти объяснение, так что не стоит понапрасну бить тревогу.

– Суть дела в другом.

– Послушайте, – вздохнул Стоун. – Единственное, что меня интересует, действительно ли ваши измерения дают повод для беспокойства. До сих пор я этого повода не видел. Мы зря тратим время.

Борман любезно улыбнулся:

– Доктор Стоун, в этом районе целые этажи континентального склона буквально зацементированы гидратом метана. Это мощный панцирь изо льда толщиной от шестидесяти до ста метров. Но мы знаем также, что эти слои местами проламываются, и там годами выступает газ, который по нашим расчётам не должен выступать. Он должен замерзать ещё на дне, но не замерзает. С этим можно жить, можно даже игнорировать его. Но мы не можем пребывать в блаженном спокойствии, ограничившись парой диаграмм и кривых. Ещё раз повторяю, концентрация свободного метана в водяном столбе непомерно высока.

– А это действительно газовыделение со дна? – спросила Лунд. – То есть, метан поднимается из глубины или, может, он возникает из…

– Тающего гидрата? – Борман помедлил. – Это решающий вопрос. Если гидрат начал распадаться, значит, в локальных параметрах что‑то изменилось.

– И вы считаете, это тот самый случай? – спросила Лунд.

– Собственно, параметра всего два. Давление и температура. Но мы не отметили ни повышения температуры воды, ни понижения уровня моря.

– Я же говорю, – воскликнул Стоун. – Мы ищем ответы на вопросы, которых никто не ставил. То есть, у нас есть всего одна проба. – Он оглянулся, требовательно ища поддержки. – Единственная проба газа!

Борман кивнул.

– Вы совершенно правы, доктор Стоун. Всё только домыслы. Но для того мы и здесь, чтобы выяснить истину.

 

– Стоун действует мне на нервы, – сказал Йохансон Лунд, когда они после совещания вышли в кают‑компанию. – Чего он, собственно, хочет? Воспрепятствовать исследованиям? А ведь он руководитель проекта.

– Давай выбросим его за борт.

– Мы и так уже отравили море выбросами.

Они налили себе кофе и вышли с ним на палубу.

– И как ты оцениваешь этот результат? – спросила Лунд между двумя глотками.

– Это не результат. Это промежуточное значение.

– Ну, хорошо. Как ты оцениваешь это промежуточное значение?

– Не знаю. Эксперт у нас Борман.

– Ты правда думаешь, что это как‑то связано с червями?

Йохансон вспомнил свой недавний разговор с Ольсеном.

– Я вообще ничего не думаю, – осторожно сказал он. – Думать преждевременно. – Он подул на свой кофе и запрокинул голову. Над ними нависало пасмурное небо. – Я знаю только одно: лучше бы я сейчас сидел дома.

 

Это было накануне.

Пока анализировались последние пробы воды, Йохансон засел в радиорубке. Через спутник он мог связаться со всем миром. В минувшие дни он начал собирать банк данных, рассылать е‑мейлы институтам и отдельным учёным, маскируя всё под личный интерес. Первые ответы разочаровали его. Появление нового червя никто не зафиксировал. Несколько часов назад он, кроме того, вышел на контакт с экспедициями в море. Он разместил свой ноутбук между радиоприборами и открыл программу приёма электронной почты. Улов и на сей раз оказался скудным. Единственное интересное сообщение пришло от Ольсена, который писал, что нашествие медуз на Южную Америку и Австралию явно вышло из‑под контроля.

«Не знаю, слушаете ли вы там новости, – писал Ольсен. – Но вчера ночью передали новое специальное сообщение. Колоссальные стаи медуз тянутся вдоль всего побережья. Диктор сказал, что впечатление такое, будто они целенаправленно метят в районы, населённые людьми. Разумеется, это полная чушь. Ах да, и снова крушения. Два контейнеровоза у берегов Японии. Кроме того, продолжают исчезать лодки, на сей раз зафиксированы сигналы бедствия. Странные истории из Британской Колумбии продолжают просачиваться в прессу, но никто не знает ничего конкретного. Если им верить, то в Канаде киты от скуки начали охоту на людей. Но, слава Богу, не во всё надо верить. Вот и вся моя маленькая развлекательная программа из Тронхейма. Смотри не утони».

– Спасибо, – мрачно буркнул Йохансон.

Они тут действительно редко слушали новости. Исследовательские суда были как дыры во времени и пространстве. Официально считалось, что они не слушают новости оттого, что некогда. На самом деле всем хотелось остаться в покое и в стороне от городов, политики и войн, как только под килем начинали биться волны. Пока через месяц‑другой не возникала тоска по собственной значительности, по прочному месту в структуре, которое даёт человеку только цивилизация, по иерархии, по хай‑теку, по кино, «Макдональдсу» и по твёрдому полу под ногами.

Перед внутренним взором Йохансона стояли черви.

Весь континентальный склон кишел ими. Площади замёрзшего метана скрылись под миллионами трепещущих розовых тел, которые старались ввинтиться в лёд. Это больше не было локальным явлением. Нашествие шло по всему фронту вдоль норвежского побережья.

«Как будто их кто наколдовал…»

Должен же был кто‑нибудь ещё натолкнуться на похожий феномен.

Почему его не оставляло чувство, что между червями и медузами есть какая‑то связь? А с другой стороны, какое разумное объяснение можно было всему этому подыскать?

Это была какая‑то ахинея!

Но эта ахинея носит характер некоего начала, внезапно подумал он. Чего‑то такого, на что мы пока лишь бегло взглянули.

Это было только начало.

Ещё большей ахинеи, обругал он сам себя.

Он подключился к CNN, чтобы перепроверить новости Ольсена, но тут вошла Лунд и поставила перед ним чашку чёрного чая. Йохансон поднял на неё глаза. Она заговорщицки ухмыльнулась. После их совместной поездки на озеро в их отношения добавилась конспиративная нота, приятельский заговор умолчания.

По радиорубке распространился аромат свежезаваренного «Эрл грея».

– У нас на борту есть и такое? – удивлённо спросил Йохансон.

– У нас на борту такого нет, – ответила она. – Такое привозят с собой, когда знают, что кому‑то это очень нужно.

Йохансон поднял брови:

– Какая заботливая. Интересно, какое одолжение ты хочешь выжать из меня на сей раз?

– Меня устроило бы «спасибо».

– Спасибо.

Она бросила взгляд на ноутбук.

– Ну, дело продвигается?

– Всё не то. А что с анализами последней пробы воды?

– Понятия не имею. Я была занята более важными вещами.

– Вот как! Что же есть более важного?

– Держала за руку ассистента Хвистендаля.

– С какой стати?

– Он кормил рыб. Салага.

Йохансон невольно улыбнулся. Лунд старательно произнесла словечко, которое употребляли только моряки. На научных судах сталкивались два мира – экипаж и учёные. Они беззлобно вышучивали друг друга, насмешливо копировали выражения, образ жизни и гримасы друг друга, прислушивались, присматривались и принюхивались друг к другу, пока не возникало доверие.

– Ты в первый раз тоже блевала, – заметил Йохансон.

– А ты нет?

– Нет! – Йохансон клятвенно воздел ладонь. – Можешь навести справки. Я не страдаю морской болезнью.

– Отлично. – Лунд вытащила бумажку с нацарапанным интернетным адресом и положила перед Йохансоном. – Тогда ты можешь немедленно отправиться в Гренландское море. Там сейчас плавает один знакомый Бормана. Его зовут Бауэр.

– Лукас Бауэр?

– Ты его знаешь?

– Припоминаю один конгресс в Осло несколько лет назад. Он делал доклад. Кажется, он занимается морскими течениями.

– Он конструктор. Строит всё подряд – глубоководное снаряжение, батискафы. Борман сказал, что он участвовал в разработке глубоководного симулятора.

– И он, значит, сейчас в Гренландии?

– Уже несколько недель, – сказала Лунд. – Но ты прав насчёт его работы с морскими течениями. Он проводит измерения. Очередной кандидат в твоих поисках червей.

Действительно, в районе Гренландии залегали мощные месторождения метана.

– А как продвигается Скауген? – спросил он.

– Тяжело. – Лунд покачала головой. – Он сейчас не может действовать в открытую, на него надели намордник, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Кто? Его начальство?

– «Статойл» – государственная компания. Надо ли мне выражаться яснее?

– Значит, он ничего не узнает, – констатировал Йохансон.

Лунд вздохнула.

– Другие ведь не дураки. Они видят, когда кто‑то хочет выкачать из них информацию, не делясь своей, и у них есть собственный кодекс молчания.

– Я тебе это предсказывал.

– Да, опять ты оказался прозорлив.

Снаружи послышались шаги. В дверь просунул голову один из людей Хвистендаля.

– В конференц‑зал, – сказал он.

– Когда?

– Сейчас же. Появились новые данные.

Йохансон и Лунд переглянулись. В их глазах стояло пугливое ожидание того, что они в принципе уже знали. Йохансон захлопнул ноутбук, и они спустились на главную палубу. По стёклам иллюминаторов стекал дождь.

 

Борман упёрся в стол костяшками пальцев.

– До сих пор мы наблюдали одну и ту же ситуацию вдоль всего материкового склона, – сказал он. – Море насыщено метаном. Наши результаты полностью согласуются с результатами «Торвальдсона», колебания есть, но в целом та же картина. – Он сделал паузу. – Я не хочу долго распространяться об этом. А если совсем коротко, то скажу так: что‑то начинает основательно дестабилизировать гидрат.

Никто не пошевелился, никто ничего не сказал. Все молча смотрели на него и ждали.

Потом наперебой заговорили статойловцы.

– Что это значит?

– Гидрат метана распадается? Но вы же говорили, что черви не могут дестабилизировать лёд!

– Отмечается ли нагрев воды? Без нагрева…

– Какие последствия?..

– Прошу вас! – Борман поднял руку. – Я по‑прежнему убеждён, что эти черви не могут причинить серьёзного вреда. С другой стороны, мы вынуждены утверждать, что разложение льда началось только с их появлением.

– Очень содержательно, – пробормотал Стоун.

– Как долго продолжается этот процесс? – спросила Лунд.

– Мы посмотрели результаты предыдущего выхода «Торвальдсона» в море, это было несколько недель назад, – ответил Борман. Он старался выдерживать спокойный тон. – Тогда вы впервые наткнулись на червя. И замеры были ещё в норме. Расти они начали потом.

– Что же случилось? – спросил Стоун. – Разве внизу стало теплее?

– Нет. – Борман покачал головой. – Окно стабильности не изменилось. Если метан выступает, это может указывать только на глубинные процессы в осадочном слое. В любом случае глубже, чем эти черви могут пробуриться.

– Откуда вы это знаете?

– Мы убедились… – Борман осёкся. – С помощью доктора Йохансона мы убедились, что эти животные без кислорода погибают. Они успевают проникнуть лишь на несколько метров в глубину.

– Это результаты из симулятора, – пренебрежительно сказал Стоун. Кажется, он нашёл себе в лице Бормана нового излюбленного врага.

– Если вода не становится теплее, то, может, морское дно? – предположил Йохансон.

– Из‑за вулканизма?

– Это всего лишь идея.

– Убедительная идея. Но не в этой местности.

– Но ведь то, что едят эти черви, может попасть в воду?

– Не в таких количествах. Для этого они должны добраться до свободного газа или быть в состоянии растопить имеющийся гидрат.

– Но они не могут добраться до свободного газа, – упрямо настаивал Стоун. – Я вижу это следующим образом. Червь выделяет энергию и теплоту. Каждое живое существо отдаёт тепло. От этого тает верхний слой, всего несколько сантиметров, но этого достаточно…

– Температура тела глубоководных существ равна температуре окружающей среды, – холодно заметил Борман.

– И всё‑таки, если…

– Клиффорд! – Хвистендаль положил ладонь на руку руководителя проекта. Это казалось жестом дружелюбия, но Йохансон почувствовал, что Стоун получил отчётливое предостережение. – Почему бы нам не подождать следующих исследований?

Стоун уставился в пол. Снова воцарилось молчание.

– И какие могут быть последствия, если выделение метана не прекратится? – спросила Лунд.

– Есть несколько сценариев, – сказал Борман. – Наука описывает явления, в ходе которых все гидратные поля попросту исчезают. Они растворяются, примерно в течение года. Может быть, именно это и происходит, и возможно, процесс запустили черви. В этом случае в ближайшие месяцы в атмосферу Норвегии попадёт много метана.

– Метановый шок, как пятьдесят пять миллионов лет назад?

– Нет, для этого его маловато. Ещё раз, я не хочу предаваться домыслам. Но, с другой стороны, я не могу представить, чтобы этот процесс продолжался бесконечно без уменьшения давления или без роста температуры, а мы не отмечаем ни того, ни другого. В ближайшие часы мы отправим вниз видеогрейфер. Может, он что‑нибудь прояснит. Я благодарю всех за участие.

С этими словами он вышел из конференц‑зала.

 

Йохансон написал Лукасу Бауэру на его судно. Постепенно он начинал чувствовать себя следователем: видели ли вы этого червя? Могли бы вы описать его? Если бы вы встретили его вновь, смогли бы вы его опознать среди других червей на очной ставке? Действительно ли этот червь вырвал сумочку из рук старой дамы? Следующая инстанция заслушает ваши показания.

После некоторого колебания он приписал несколько любезных слов об их давней встрече в Осло и осведомился, не отметил ли Бауэр в последнее время у Гренландии необычайно высокой концентрации метана. До сих пор ему не приходилось спрашивать об этом в своих опросах.

Когда он чуть позже вышел на палубу, на лебёдке покачивался готовый к спуску грейфер. Поодаль группа матросов сидела на ящике возле мастерской. Этот ящик за долгие годы дослужился до ранга чего‑то среднего между наблюдательным пунктом и гостиной. Он был покрыт рогожкой, и некоторые называли его попросту диванчиком. Отсюда удобно было посмеиваться над докторами и дипломантами. Но сегодня никто не шутил. Общее напряжение передалось и команде. Большинство хорошо понимало, что делают учёные. На континентальном склоне творилось неладное, и каждый поневоле задумывался об этом.

Грейфер выкусывал из дна кусок и поднимал наверх лёд, ил, камни и фауну. Некоторые матросы метко называли его тираннозавром.

Как все чудища, грейфер обладал удивительными способностями, но вместе с тем был и неуклюжим, и глупым. Внутрь него были вмонтированы видеокамера и мощный прожектор. Можно было видеть то, что грейфер видел на глубине, и в нужный момент спустить его с цепи. Но было одно «но»: этот тираннозавр не умел подкрадываться. С какой бы осторожностью его ни опускать, он распугивал обитателей дна одной только носовой волной. Один американский аквалангист выразил это горькой фразой: «Дно полно жизни. Но при нашем появлении она разбегается».

Грейфер спустили в воду. Йохансон вытер с лица дождь и пошёл к мониторам. Матрос управлял лебёдкой, действуя джойстиком. Он был предельно сконцентрирован. Ещё бы: одно неосторожное движение – и прибор стоимостью с «феррари» навсегда останется на дне.

В лаборатории царил полумрак. Лица стоящих и сидящих были освещены голубым свечением экранов. Весь мир отступил на задний план. Существовало только дно, поверхность которого учёные изучали как шифровку, в которой любая мелочь могла поведать о многом.

Кормовая стрела опускала грейфер вниз.

Вот стальная пасть грейфера прошла сквозь тучу планктона. Сначала всё было сине‑зелёное, потом серое, потом чёрное. Светлые точки вспыхивали в черноте, как кометы: крохотные крабы, криль, что‑то неопределимое. Погружение грейфера напоминало титровые кадры «Звёздных войн», недоставало только музыки. В лаборатории царила мёртвая тишина. Потом показалось дно, и лебёдка остановилась.

– Минус семьсот четырнадцать, – сказал матрос за джойстиком.

Борман подался вперёд:

– Пока нет.

Гидрата метана не было видно под слоем кишащих червей, но каждому в лаборатории было известно, что он там, прямо под ними. Отовсюду поднимались пузыри и всплывали мелкие мерцающие кусочки – обломки гидрата.

– Вот теперь, – сказал Борман.

Дно понеслось навстречу. На мгновение показалось, что черви встали на дыбы, принимая грейфер. Потом всё стало чёрным. Стальная пасть приникла к гидрату и медленно сомкнулась.

– Что за чёрт?.. – прошипел матрос.

По контрольному указателю лебёдки побежали цифры. Остановились, побежали дальше.

– Грейфер просел. Он провалился.

Хвистендаль протиснулся вперёд.

– Что там случилось?

– Не может быть. Там вообще нет дна.

– Наверх, – крикнул Борман. – Быстро.

Матрос потянул джойстик на себя. Указатель глубины погружения остановился, потом пошёл в обратную сторону. Грейфер поднимался, сомкнув пасть. Наружная камера показывала внезапно возникшую гигантскую дыру. Оттуда поднимались крупные пляшущие пузыри. Потом вспучилось огромное количество газа. Пузырь кинулся на грейфер, окутал его, и внезапно на экране всё потонуло в кипящем вихре.

 

 

* * *

 

Гренландское море

 

В нескольких сотнях километров к северу от «Солнца» Карен Уивер только что закончила счёт.

Пятьдесят кругов вокруг корабля. Теперь она просто бежала по палубе, стараясь не мешать работе учёных. Ей было необходимо движение, чтобы сработать избыток адреналина. Мимо ассистентов Бауэра, которые готовили пятый дрейфователь, мимо матросов, которые делали свою работу или смотрели ей вслед, – наверняка отпуская двусмысленные замечания.

Из её рта вырывались белые облачка пара.

Ей нужно было тренировать выносливость. Это было её слабое место. Зато Карен Уивер отличалась силой. В обнажённом виде она походила на бронзовую скульптуру – с лоснящейся кожей, под которой отчётливо проступали мускулы. Меж её лопаток простёр крылья искусно вытатуированный сокол, причудливое создание с раскрытым клювом и растопыренными когтями. Вместе с тем в Карен не было ничего от громоздких культуристок. Её тело представляло собой небольшой, хорошо сложённый мышечный панцирь, жадный до адреналина – и желательно на краю какой‑нибудь пропасти.

В данном случае пропасть была глубиной в три с половиной километра. Судно «Джуно» кружило над Гренландской бездной – глубоководной равниной под проливом Фрам, откуда холодные арктические воды устремлялись на юг. В круге между Исландией, Гренландией, Северной Норвегией и Свальбардом (Шпицбергеном) располагалось одно из двух лёгких Мирового океана. Лукаса Бауэра интересовало всё, что здесь происходило. Это интересовало и Карен Уивер, то есть её читателей.

Бауэр помахал рукой, подзывая её к себе.

Совершенно лысый, с толстыми стёклами очков, с белой бородкой клинышком, он вполне соответствовал образу одухотворённого учёного. Ему было шестьдесят, он сутулился, но в худом, согбенном теле скрывалась неукротимая энергия. Уивер всегда восхищали такие люди, как Бауэр, особенно их сила воли.

– Идите сюда, Карен! – крикнул Бауэр. – Ну, разве это не удивительно? В этом месте вниз обрушиваются ровно семнадцать миллионов кубометров воды в секунду! – Он смотрел на неё лучистым взором. – Это в двадцать раз больше, чем несут все реки мира.

– Доктор. – Уивер взяла его под руку. – Вы мне это рассказывали уже трижды.

Бауэр заморгал.

– Да что вы говорите!

– Зато вы забыли объяснить мне, как действует ваш дрейфователь. Раз уж я ваш пресс‑сотрудник, вам придётся мною заниматься.

– Ну, дрейфователь, автономный дрейфователь… я думал, это и так ясно, разве нет? Ведь вы здесь именно из‑за него.

– Я здесь для того, чтобы провести компьютерное моделирование течений, чтобы люди могли видеть, куда направляется ваш дрейфователь. Разве вы забыли?

– Ах, да, вы же не… Но я, к сожалению, не успеваю со временем. Почему бы вам просто не посмотреть, как всё делается…

– Доктор! Опять вы за своё. Вы же хотели мне рассказать, как он действует.

– Да, конечно. В моих публикациях…

– Я читала ваши публикации, доктор, и даже половину в них поняла. И у меня есть кое‑какая научная подготовка. Но научно‑популярные статьи должны быть занимательными и написанными на языке, понятном любому.

Бауэр взглянул на неё обиженно.

– Я нахожу мои исследования вполне понятными.

– Да, вам. И двум дюжинам ваших коллег.

– Ну что вы. Если текст внимательно изучить…

– Нет, доктор. Объясните мне.

Бауэр наморщил лоб, потом снисходительно улыбнулся:

– Ни один из моих студентов не посмел бы меня так часто перебивать. Но что поделаешь, я не могу отказать вам ни в чём. Вы мне напоминаете… ну, неважно. Идёмте, посмотрим на дрейфователь.

– А потом немного поговорим о результатах вашей работы. Меня уже расспрашивают.

– Да? И кто же?

– Журналы, телевизионные редакции и институты.

– Интересно.

– Нет, всего лишь логично. Это последствия моей работы. Иногда я спрашиваю себя, понимаете ли вы вообще, что такое работа пресс‑сотрудника.

Бауэр лукаво улыбнулся:

– Ну, так объясните мне.

– С удовольствием, хоть и в десятый раз. Но вначале вы мне кое‑что расскажете.

– Но, детка, меня тоже расспрашивают. Я переписываюсь с учёными всего мира! Вы не поверите, о чём только меня не спрашивают. Один спрашивает о червях, вы только представьте себе! И не отметили ли мы высокую концентрацию метана. Разумеется, отметили, но откуда ему это знать? Поэтому мне придётся…

– Всю эту работу могу сделать я, только введите меня в курс.

Дрейфователь висел на стреле, готовый к спуску. Он был длиной несколько метров, половину конструкции занимала мерцающая трубка. В верхней части были две шарообразные стеклянные ёмкости.

Бауэр потирал руки. Куртка‑пуховик была ему явно великовата, и он казался в ней странной арктической птицей.

– Итак, эту штуку мы сейчас опустим в течение, – сказал он. – Её подхватит, так сказать, как виртуальную частицу воды. Вначале вниз, поскольку здесь вода обрушивается вниз, как я уже говорил… ну, самого процесса обрушения не видно, вы понимаете, но вода обрушивается… ну, как бы это объяснить?

– Желательно без иностранных слов.

– Хорошо, следите! В принципе, всё очень просто. Надо знать, что вода имеет разный удельный вес. Самая лёгкая вода – пресная и тёплая. Солёная вода тяжелее. Ведь соль тоже что‑то весит, так? Холодная вода тяжелее тёплой, она плотнее. Итак, по мере охлаждения вода тяжелеет…

– И холодная солёная вода тяжелее всего, – закончила Уивер.

– Правильно! – обрадовался Бауэр. – Поэтому морские течения не просто существуют, а существуют на разных этажах. Тёплые течения – на поверхности, холодные – на дне, а между ними – глубинные течения. Тёплые течения влекутся поверху иногда на тысячи километров, пока не попадут в зону холода, где вода, естественно, остывает, так? А когда вода остывает…

– Она тяжелеет.

– Браво. Она тяжелеет и опускается вниз. Из поверхностного течения получается глубинное течение, а то и вовсе донное течение, и вода пускается в обратный путь. Из холода в тепло. Таким образом, все морские течения находятся в постоянном движении, все связаны между собой.

Дрейфователь опустили к поверхности воды. Бауэр побежал к поручням и перегнулся вниз. Потом нетерпеливо помахал рукой, подзывая Уивер.

– Ну, идите же сюда. Здесь лучше видно. – Бауэр сияющими глазами смотрел на аппарат. – Я мечтаю о том, чтобы такие дрейфователи плавали во всех течениях. Мы бы тогда узнали невероятно много.

– А для чего эти два стеклянных шара?

– То есть как для чего? Ах, да. Для подъёмной силы. Чтобы дрейфователь вертикально парил в водяном столбе. Внизу у него груз, вверху пузыри, но главное – это штанга между ними. В ней вся начинка. Управляющая электроника, микроконтроллер, энергоснабжение. И гидрокомпенсатор. Разве это не замечательно? Гидрокомпенсатор!

– Было бы ещё замечательнее, если бы вы мне объяснили, что это такое.

– О, э‑э… конечно. – Бауэр пощипал свою эспаньолку. – Мы много думали, как нам этот дрейфователь… Ну, дело вот в чём: жидкости практически несжимаемы, их не сдавить. Вода представляет собой исключение. Очень‑то и её не спрессуешь, но как‑то… эм‑м… утрамбовать можно. И мы делаем это. Мы сжимаем её в штанге так, что там постоянный объём воды, но эта вода то лёгкая, то тяжёлая. Таким образом дрейфователь при том же объёме меняет свой вес.

– Гениально.

– Действительно! Мы можем программировать его так, что он всё делает сам: компрессию, декомпрессию, компрессию, декомпрессию, погружение, подъём, погружение – и всё совершенно без нашего участия… ну, разве не замечательно?

Уивер кивнула, глядя, как это продолговатое устройство погружается в серые волны.

– Дрейфователь может автономно плавать месяцы и годы, передавая акустические сигналы. Так мы можем определить его местонахождение и по нему реконструировать скорость и ход морских течений. А, он погружается. Ушёл.

Дрейфователь скрылся в море. Бауэр удовлетворённо кивнул.

– И куда он поплывёт теперь? – спросила Уивер.

– Боже мой, до чего вы настойчивы. Ну, хорошо, идёмте в лабораторию. Но я должен вас предостеречь. Результаты моей работы вызывают большую тревогу, мягко говоря…

– Мир любит, чтобы его тревожили, разве вы не слышали? Аномалии, нашествие медуз, кораблекрушения одно за другим, исчезновения людей. Так что вы окажетесь в хорошей компании.

– Да? – Бауэр покачал головой. – Вы правы. Я никогда толком не понимал, в чём состоит пресс‑работа. Я всего лишь простой профессор. Для меня это слишком сложно.

 

 

* * *

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: