Впереди были Синие горы. А там гора была такая же по очертаниям. Что это та гора, я видел и понимал, что они правы. Но я не хотел, чтобы они были правы, и всё думал, что мы всё-таки не дошли.

Мне тогда попало от ребят — они думали, что я их обманул. А я плакал.

По жизни мне кажется, что образ Синих гор — это то место, куда хочешь дойти. И идёшь, идёшь, и надо идти дальше. Я потом только понял, что это Дорога, Путь, и надо идти и идти, а Синие горы всегда с тобой, они всегда зовут за собой, это наше завтра.

Сейчас у нас есть такой коллектив — научно-педагогическое производственное объединение «Синегорье». Если говорить обо мне лично, то я скорее художник, чем учёный. Художник жил во мне с детства. Я любил мечтать и часто рассказывал старшим ребятам свои мечты — как будто прочитанные мною книги. Это были бесконечные сериалы. Но я всегда уходил от смерти, от безнадёжности. Если герою грозила гибель, а я не знал выхода — я шёл спать. Во сне иногда являлось спасительное решение. И утром я бежал на улицу: дочитал книгу, слушайте!.. Мне было тогда около пяти лет.

Потом пошла школьная жизнь. И пошли первые потрясения. «Маша мыла раму». Я всякий раз думал: а дальше: «Шура — ура». А дальше, дальше? «В лесу грибы... Ау. Уа». Все мысли обрывались, не успев начаться. Поняв, что дальше — ничего, я потерял интерес к ученью. Хотелось скорее вырваться в настоящую жизнь.

А «настоящая жизнь» оказалась той же школой за порогом класса. Было общество, но в нём не было человека. И мы, люди, шли не к себе, а от себя. Одинокие, и в толпе.

Я пытался найти выход. Пошёл в музыкальное училище. Душа рвалась, хотелось невозможного. Но это и оборвало мои занятия музыкой. Стали болеть руки, я не смог больше играть. Армия тоже многое показала. Я остро реагировал на несправедливость. Часто это кончалось драматически. Но это не останавливало. Наверное, сыграло роль то, что вырос я среди тёрских казаков. Отец всегда меня подтягивал к высоте мужского достоинства, мужской чести. Пожалуй, вот это воинское, мужское начало и не позволяло ограничиваться просто мечтой. Художник, может, так и писал бы себе свои сказки. А воин побуждал действовать.

Были первые опыты в школе. Сначала в музыкальной. И опять я не мог мириться с ограниченностью. В музыкальную школу принимали по конкурсу, но планировали отсев 25 процентов. Почему? Дети уходили. Я не мог перенести опущенных плеч. Детских слёз — не от каприза, а от внутренней боли. В искусстве, как и вообще в жизни, нельзя быть последним.

Однажды я понял, что нельзя воспитывать личность через музыку. Личность — всецелостное отражение мироздания. Я стал думать, как соединить всё в органичное целое. Попытался сделать это на Белгородчине. Получился союз специальных школ: музыкальной, спортивной, художественной — с общеобразовательной. А мне хотелось, чтобы была единая школа, работающая на одну цель — человека. И чтобы в основе любой деятельности лежало служение Отечеству.

После Белгорода была большая дискуссия: что же такое я сам и то направление, которому я служу. Мне дали школу в селе Зыбково на Украине — думаю, для того, чтобы дискредитировать и направление, и меня. Эту школу закрыли, когда я уехал на очередной отчёт в Академию.

Потом было около двух лет полной безработицы. Куда бы ни приезжал, туда шёл звонок из отдела науки ЦК, чтобы ни в коем случае не дали возможность работать авантюристу и лжеучёному, то есть мне. На Кубани я появился благодаря людям из того же ЦК. Они ведь были разные. Мне помогли замминистра просвещения СССР Коробейников, председатель Комитета по народному образованию Ягодин, начальник отдела науки Краснодарского крайкома партии Клещенко... Это были мужественные люди. Они строили государство. И служили не форме, а сути через форму. Вокруг меня всегда было немало людей, которые жили тем же, чем жил и я. Мы глубоко верили, что придёт час лучшего обустройства жизни. И мы служили этому часу. Я и сейчас ему служу. Добро закономерно, зло временно. Даже если будет ещё 300 лет тьмы, зло бессильно.

Азовская научила меня манёвру. Через пять лет начались противоречия. «Взрослый» коллектив, не отрицая идеального, пытался всё же быть понятным окружающей среде. Юность шла от идеального и хотела жить чисто. В результате часть коллектива осталась в Азовской углублять уже разработанную нами модель, а максималисты выехали в Текос, чтобы двигаться дальше. С юными мне было интереснее. Мы в Текосе работаем на будущее. Мы торопимся ответить на вопрос, что нужно ребёнку для развития его по максимуму, какие нужны внешние обстоятельства для наилучшего развития. Мы создаём такой образ жизни, который, по нашим представлениям, адекватен природе ребёнка. Ребёнок сам строит себе жизнь, сотрудничая с коллегами, как по возрасту, так и по смыслу пути. Это не удавалось ни на Белгородчине, ни на Украине, ни в Азовской. Но это мы смогли сделать в Текосе. Многие наши ребята уже выросли из детства, но сохранили главное, что присуще ребёнку — они стали творцами нашего дела. Сегодня они руководители НППО, лицеев или «рядовые» исследователи.

Наши ребята смогут работать, где захотят. Они будут только отличаться мировоззрением, историзмом мышления. Мы прошли трудную школу в Текосе. Бороться пришлось за всё. Чтоб были крыша над головой, столовая, хлеб, мебель... Даже за само право учить и учиться. Выросли зрелые, крепкие люди. Я за них совершенно спокоен. Хочется написать книгу о ребёнке. Но всякий раз думаю, что ещё рано, что ещё не готов, чего-то не понимаю. К тому же мало времени. Каждый день приходится писать живую книгу. И всё отдавать самому процессу. Вот этим реальным детям. Иногда думаю: если сам не успею, они напишут. Сейчас я уже больше люблю то, что делают они. Для меня радость — видеть их статьи, дипломы, учебники...

Видимо, в нашей жизни нет гор, а есть одна нескончаемая вершина, причём даже не наша, не нашего колена. Это вершина всех Колен рода, к которой мы идём, ступень за ступенью. И то, что нам кажется заоблачной вершиной — всего лишь просто выступ на огромной, бесконечно высокой горе нашего Духа. Не случайно называют этот мир горним. Потому, что Синие горы — это идеальный образ, к которому мы стремимся, образ согласия со всем Миром, вступления с ним в полную гармонию, в полное единение. Это всегда будет наша собственная вершина, мы её сами творим. Это не то, что нам кто-то показывает дорогу, а мы её вынуждены проходить. Мы сами её строим и, достигая высоты, тут же говорим себе: «Ну-ка, давай ещё! Дальше, ещё дальше, ещё дальше» — так идёшь и идёшь, а Синие горы всегда впереди — ежели мы по-настоящему люди, ежели в нашей душе горит огонь мечты, ежели у нас сохранилось чувство ребёнка, чувство истока, если мы верим, надеемся, любим! Вершина наша будет всегда впереди!

 

Детство моё... Вот и пришла пора сказать тебе: ««Прощай!»»... А как не хочется... Но может ли река сказать: ««Прощай»» — истоку своему? Нет, ты во мне, мой Отчий дом, мама, отец, моя первая любовь... Моё босоногое, ромашковое, васильковое, курносое, белозубое, моё горячее, чудотворное, моё детство! «»

 

 

УЧИТЬ СЕБЯ

М.П. Щетинин

... Кто любит Бога, тому дано знание от Него.

1 Коринфянам 8, 3

 

Есть во мне эта школа. Я безгранично верю в неё и могу пригласить вас сюда и сказать: смотрите, вот она, школа, видите, какие дети — это же самое главное доказательство! Вот они ходят, работают, вот как они живут, как относятся к человеку, к Родине, к земле нашей. А ведь это первые результаты, и какие! Чиновники-кабинетчики из Минпроса подозревали, что я замышляю опасное дело. Опасное тем, что, признай они нашу идею, многое пришлось бы пересмотреть, переосмыслить, перестроить. И тогда они не просто создавали бы новые учебники, чем, в сущности, всю жизнь занималось министерство, не приукрашивали старую школу шестилетками и компьютерами, а меняли всю её систему! Я глубоко убеждён: нынешняя система школы вредна, она загоняет ребёнка в угол.

Она родилась, вернее, выродилась в такую не случайно. В восемнадцатом году мы сделали первую попытку перестроить буржуазную систему образования. У нас был прекрасный опыт двадцатых годов — мощный расцвет нашей школы. Но мы не успели. Пошли тридцатые годы — тридцать шестой, тридцать седьмой. Помните Берггольц: «Родина, не искушай доверья моего...»? Сколько людей произнесло эту фразу сердцем, умом, сколько отправлено в «край тьмы, бессмысленной и дикой?» Сколько? Человек, мыслящий активно, не поощрялся. Напротив, отрабатывались механизмы отсечения неординарных голов. Надо было мыслить с оглядкой. И школа, выражая общественные тенденции, не стала заниматься формированием личности. Ведь это было бы неизбежно связано с внедрением ученика и учителя в жизнь, с преобразованием её, борьбой за светлые начала. Это представляло опасность. Вот школа и сосредоточила свои силы на «знаниях, учениях, навыках». Но лозунг «Всестороннее формирование личности» нам нельзя было снять. Лозунг мы оставили...

Фактически это была буржуазная школа, только с нашими коммунистическими учебниками. Ведь выстроена она по тому же принципу «муштры и зубрёжки», только зубрили не Закон Божий, а мысли коммунистические. Не претворяли их в жизнь! Зато появилось самомнение у нашей школы — она, мол, самая лучшая. Личностные установки — мне нужны знания, потому что я — часть своего народа — не школа формировала (как казалось), а сама жизнь.

После революции был гражданский подъём, и, несмотря на репрессии, начавшиеся перед войной, школа держалась. Великая Отечественная война физически сблизила «моё» и «наше». Каждый понимал, как он связан со всем народом. Это понимание тоже было мощным фундаментом для того, чтобы школа знаний могла на что-то опираться. Некоторое время она питалась этой средой.

А потом начался послевоенный период. Чем дальше мы уходили от экстремальности, тем сильнее обнаруживалась беспомощность школы. Мы перешли к всеобщему среднему образованию. Вот тут-то школа должна была решать задачу всестороннего — на самом деле! — воспитания личности. Но экстремальной связки школы и жизни уже не было, жизненные обстоятельства сами по себе не подпитывали школу, и она с этой задачей не справилась. В последние десятилетия мы увидели то, что и было заложено в наши дни.

Нынешняя школа, бесспорно, продукт своего времени. Сам подход к ребёнку, подход начальника к подчиненному — это слепок с общественных отношений. Откуда само это слово появилось — «начальство?» Так вот, начальством для ребят стали учителя, дети — подчинёнными, которые должны знать, с кем разговаривают.

Теперь уже очевидно: попытка осуществить реформу школы показала, что сделать это в соответствии с изменившимся положением в обществе, не меняя отношений ученика и учителя на основе глубокой демократизации, невозможно. Поэтому реформа и буксует. Ну, изменили учебники, ну, ещё один класс добавили... Самое главное — надо изменить строй отношений, систему школы. Школе не хватает сотрудничества, сотрудничества глубокого, начиная с природы, с природной сущности человека. Но эту сущность надо изучать, мы же этого не делаем. А ведь ребёнок живой — личность удивительная, уникальная. Значит, необходимо заглянуть в медицину, биологию, психологию, физиологию, социологию, пристально всмотреться в философию. Прежде чем говорить о реформе, необходимо знать, чего мы хотим от школы — только дать знания или сформировать личность. Недопустимо существование принципа «запиши и выучи», сам знаешь зачем — это тебе нужно. Кстати, именно в стенах этой школы родилась неправильная, вредная для развития ребёнка мысль: ты учишься для себя, а не для меня, не для народа — для себя. А когда я спрашиваю у иных учителей о цели работы школы, ответа они не знают. Не понимают, что их задача — развитие личности до высот таланта и гениальности, гражданской активности, способности выполнять любую государственную задачу. Но если учитель не знает, куда идёт, как он может рассчитывать на успех?

Пока мы не изменим содержание школьного образования, пока мы не будем иметь научно обоснованный учебный план, построенный на законах целостного психофизического развития человека с учётом данных физиологов, психологов, социологов, медиков, философов, до тех пор положение будет ухудшаться. Совершенствование методов преподавания тех или иных предметов лишь ненадолго оживит традиционную систему, которая в целом даёт сбой, и это всем очевидно. Эта система приводит       к угасанию умственных сил ребёнка, в стенах школы угасает его физическое здоровье, угасает его гражданская активность. Разве это допустимо? И если продолжать совершенствовать такую школу, мы получим ещё более грустный результат.

Наш же ученик сегодня только потребляет, потребляет все десять лет. Но только тогда, когда ученик будет что-то отдавать стране, он почувствует себя значительным. Только в деянии можно оценить, насколько совершенен наш ученик, насколько воспитан, бережен к человеку. По этим параметрам мы и должны его оценивать. А сейчас судим о нём по тому, что он сказал на собрании, на митинге, как прочитал стихи, с каким уровнем патриотизма написал сочинение, как себя ведёт: не плюёт по сторонам — нормально, тихонько сидит за партой — и молодец; мы довольны им, а потом удивляемся: откуда эти двоечники? Отличник учёбы оказывается вдруг убийцей. Мы восклицаем: как это могло случиться? Да так оно и должно было случиться, потому что мы не знали, что происходит в его душе! Он не мог себя реализовать, произвести свои ценности.

В нынешней школе нет соответствия между существованием и сущностью человека, ребёнка. Этот разрыв и приводит к негативным проявлениям. Ведь когда можно наблюдать расцвет личности человека? Только когда его жизнь соответствует человеческой сущности. Рано или поздно ребёнок начинает чувствовать дискомфорт в рамках этой системы, которая его угнетает, начинает протестовать, бунтовать, принимает её как систему насилия. В раннем возрасте ребёнка мы не наблюдаем того, что наблюдаем в стенах школы — угасания умственных сил. Сухомлинский писал: «Много тревожного, что умственные способности угасают». До трёх лет идёт мощный взрыв познавательных сил, ребёнок овладевает большей информацией, чем за всю оставшуюся жизнь. Возникает вопрос: как сделать, чтобы эта способность сохранилась во взрослом ребёнке — ученике? Нужно пристально посмотреть на работу левого и правого полушарий мозга. Все наши так называемые основные школьные предметы: физика, математика, литература — вызывают необходимость работы только левого полушария. А творческое, эмоциональное мышление — музыка, хореография, труд — заперто на ключ. Почему? Ведь должна быть гармония.

Вот ещё вопрос: почему у нас две трети учебного времени старшеклассники, как показывают опросы, находятся в состоянии полусна? То есть две трети времени уроков они теряют. Значит, нужно перестроить сам режим учебно-познавательной деятельности, гармонизовать его. Так мы придём к идее столкновения контрастов, ведь развитие — это отталкивание. То есть после физики — физкультура, после истории — хореография. А кто определил, что время урока — именно сорок пять минут? Кто доказал научно? Оказывается, так удобно учителю: в тридцать минут он не укладывается. Но зато ребёнок больше тридцати минут продуктивно работать не может. Значит, уроки нужно сократить! Всерьёз поразмышляв о свободном времени, мы должны понять, что не нужно нам так цепляться за домашние задания, ведь есть в запасе ещё треть времени в школе, которое мы используем во вред ребёнку. Тогда мы сделаем более интенсивным учебный процесс первой половины дня и за счёт этого сократим домашние задания до минимума.

В нашей школе домашних заданий вообще нет. Уже по той причине, что ребята всё равно их регулярно никогда не готовят. Когда не станет домашних заданий, тогда появится возможность всматриваться в склонности ребят. А склонность — первый признак одаренности. Именно склонность ребёнка должна интересовать учителя в первую очередь! Ибо без таланта нет личности. Свободное время и даст нам возможность развивать эти склонности. Отсюда наша идея «кафедры», где ребёнок достигает наивысших результатов в каком-либо деле. И тогда уже он может учить своего одноклассника, который в свою очередь научит его чему-то другому. Тогда мы сможем включить школьника в производство. Но это производство не должно ущемлять его, оно должно приводить к расцвету личности. Только при таких условиях мы придём к совместному переживанию этой великой мысли о бережности наших отношений: смотри, ученик, какое чудо — жизнь, как удивителен твой товарищ, берегите это чудо!

Как-то прочитал статью, в которой говорилось: мол, привыкли произносить «мы», ибо прячемся за этой неопределенностью. Но я говорю «мы», потому что хочу подчеркнуть: школу сегодня «я» не сделает, школу сделаем только «мы». Это значит, что сам её ученик-учитель, сам её учитель-ученик. Мы — все вместе. Да я просто вижу людей, с которыми мы строим новую школу, и от их лица говорю. Сегодняшнее время — это время ансамблевого мышления. Это такое счастье, когда ты чувствуешь себя в ансамбле. Некоторые вот хотят утвердиться в каком-то своём обособленном «я». Мне кажется, что это всё-таки этап становления, а вот когда чуть-чуть уже появляется мудрое видение мира, то происходит понимание, что ты лишь часть, но ты — Есть. Есть как часть огромного мира. Есть как воплощение всех тех, с кем ты рядом.

Поэтому в нашей школе нет просто учителя математики или литературы — у нас ансамбль учителей. Перед началом нового учебного года мы собираемся вместе и обговариваем свои цели. В чём видит свою цель физик или историк? Ищем какие-то общие точки, чтобы, к примеру, на обществоведении сделать акцент на каком-либо законе физики. Тот учитель, предмет которого содержит больше всего таких общих моментов, и начинает учебный год. Сначала наши ученики занимаются, к примеру, только математикой — учителю даётся столько часов, сколько ему нужно для того, чтобы ребята поняли конечную цель предмета, восприняли его в целом. Потом они, конечно, снова вернутся к математике, но уже изучая её в деталях. Это очень важно — целостное восприятие предмета.

Вы не задумывались, какие школы мы строим? Школы-концерны. И говорим, что это экономически выгодно. Тогда как экономически выгодно всё же выпускать Эйнштейнов и Моцартов и очень невыгодно выпускать серую массу.

Не укладывается, почему мы забыли, в частности, Ушинского, а ведь он предупреждал, что нельзя давать воспитателю учащихся больше того количества, которое он может охватить систематическим наблюдением. А когда их тысячи, это не личности, это толпа. Хотя личность ученика и не интересовала учителя-предметника. Поэтому рано или поздно мы должны были получить такого учителя, который у нас сегодня есть. Такого, который всё меньше и меньше пользуется главным инструментом своей работы — совестью. А зачем она? Совесть нужна тогда, когда необходимо растить личность. А если нужно лишь дать знания, совесть тут ни при чём.

В нашей системе школы учитель строит жизнь вместе с учеником, не в воображении её представляет, а видит все тенденции её развития. И я, как учитель, должен понимать, что в этом процессе сотворчества я не барин, которому можно вещать все тридцать лет одно и то же и получать зарплату. Я должен шевелиться, развиваться, быть впереди в мудрости, в богатстве нравственных и духовных ценностей. Мне надо всё время заниматься самообразованием. Понимаете, это уже другой учитель.

Мы должны сегодня по максимуму ставить задачи и по максимуму их решать! Иначе не выживем, погибнем, нам необходимо реализовать свою человеческую сущность. Мы нужны природе мыслящими, нас природа с надеждой растила как разумных, соединяющих усилия всего живого. В этом и есть предназначение человека — гармонизовать союз не только друг с другом, но и с природой. Мы должны чувствовать неполноценность свою, когда ходим по цветам, по траве. Летать нам надо! Я уверен, что жизнь всё-таки будет идти путем утончения наших отношений, путем всё более и более пристального проникновения в чудодейство сущего, во всё живое — трава то или дерево. Ребёнку это понять, по-моему, легче тогда, когда он наглядно видит с самых первых шагов людей созидающих. Через их чудо он и себя познаёт. Если они на него посмотрели как на чудо, они увидят своё отражение в его глазах, он тоже будет смотреть так. Но кто первый посмотрит? Кто первый позовёт, чтобы другой откликнулся? Старший. Учитель. Старший ученик. Вот и выстраиваются отношения. Нам необходимо мировоззрение. Без него личности не вырастить.

Перестройка выплеснула на поверхность очень много мусора. Поднаторевшие на конъюнктуре чиновники необычайно оживились. Умело манипулируют цитатами и продолжают удерживаться на поверхности. Более того, они активизировались. Поэтому сегодня нам, как никогда, нужна инициатива. Не могу быть уверен в успехе до тех пор, пока мы не создадим гарантии, которые не позволят чиновнику, живущему во благо собственного желудка, быть сверху, решать судьбы.

Необходимо, чтобы суд и окончательный голос принадлежал народу. Мне непонятны некоторые наши эксперименты, о которых мы говорим так: в таком-то районе провели выборы, из двух кандидатов выбрали одного... При чём тут эксперимент? Это норма! Да ещё вдохновенно рассказывали, что на таком-то собрании люди говорили правду. Вот открытие! Сам факт такой подачи, такая оценка несут в себе подспудно крамольную мысль, что, мол, ещё неизвестно, приживётся демократия или нет, посмотрим, как получится...

Я считаю, что необходимо пересмотреть структуру управления народным образованием. С большой надеждой смотрю на наши научно-педагогические производственные объединения, где наука и практика соединены в один комплекс. Ведь чем в основном занимаются отделы народного образования? Инструктированием учителей. А нужна помощь в творческой работе. Нужны научные лаборатории, изучающие проблемы воспитания личности.

Вот вспомнил сейчас своего отца. Он видел, как нелегко мне, а ему хотелось, чтобы я жил долго. Я рано поседел. «Сынок, брось, — говорил он, — что ты можешь один?» Я чувствовал, что отец не прав, но аргументов тогда ещё не было. Это теперь есть аргументы. Правда, он уже этого не говорит, он сам другим стал. У меня, знаете, очень хорошие отношения с родителями. Я благодарен им за то, что они сумели в самые трудные периоды моей жизни стать советчиками, помогли выстоять... Для меня вообще очень важна мысль о корнях наших. Где ещё у нас серьёзные упущения — так это в надуманной, искусственно раздуваемой проблеме взрослых и детей. Проблема отцов и детей не должна быть проблемой нашей образовательной системы, нашей современной школы. Нам нужно её решать, а не создавать. Мы должны помнить, что диапазон возраста, в который погружается ребёнок, должен быть значительным — дедушка, бабушка, мама, папа. Жить без стариков, без сотрудничества с мудростью старших — значит создавать серьёзные проблемы в будущем. Нам необходимо это помнить.

Без корней жить невозможно. Нельзя отсечь у дерева корни и говорить о его будущем. Нельзя! Нужно искать пути сотрудничества.

Спросите у меня, как бы я отнесся к проступку моей дочери. Отвечу: я всегда на её стороне. Странно? Вижу, что ей плохо, значит, плохо мне. И мы с ней всегда будем выходить из этого плохого. Но встать в сторону и отчитывать её — какая ты нехорошая! — я никогда не буду.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: