Еще немного о женщинах и о мужчинах

 

Я так увлекся описанием фуршета, что совершенно забыл о главном действующем лице, бельгийском писателе NN. Попутно хотел бы заметить, что это лицо – я вам его уже описал – каждой своей чертой просто обречено на то, чтобы быть забытым. Я, помнится, оставил NN у мраморной колонны, возле которой он стоял, тщетно пытаясь укусить бутерброд.

Теперь попробуем вернуть нашего персонажа в то самое место действия, откуда его столь беспардонным образом выставили. То есть я сам его и выставил. Ну что же. Ошибки надо исправлять. Повествователь может кого‑то потерять, что‑то упустить из виду, что‑то как следует не разглядеть, но автору, даже начинающему, такое совершенно непозволительно.

После того как Витя меня покинул, моим вниманием завладела брюнетка‑переводчица, которая, представившись Эммой (“А вы, как я понимаю, Андрей? – Правильно понимаете”), сказала, что хочет познакомить меня с NN.

– Прямо сейчас? – спросил я, плохо скрыв отсутствие энтузиазма.

– Не обязательно, – деловым тоном ответила Эмма. – Завтра мы все ужинаем в ресторане гостиницы “Октябрьская”. В семь часов. Приходите. Там и познакомитесь.

– А как…

– На входе, – поморщившись, перебила она меня, – скажете, что идете на ужин по приглашению международного культурного центра. Вас пропустят и проведут к нашему столику.

– Спасибо, Эмма. Но, вы знаете, проблема в том, что мы с ним вряд ли сможем пообщаться. Я ведь не говорю по‑французски.

– Пустяки, – махнула она рукой. – Прекрасно сможете. NN знает английский. Приходите. Будет интересно.

Эмма ошиблась. Или соврала. Интересно не было. Ничуть. Хотя NN и в самом деле довольно сносно объяснялся на английском. Никто из присутствующих за ужином (нас оказалось человек десять) решительно не мог взять в толк, о чем с ним разговаривать. Мы пытались подобрать подходящую тему, чтобы как‑то развлечь гостя, но все наши усилия были напрасны. Проще, наверное, было заставить заговорить солонку на столе. NN почти не реагировал на реплики собеседников. Он большей частью молчал и вяло ковырялся вилкой сначала в салате, а затем в мясном рулете. Иногда он принимался курить сигареты, очень вонючие, и при этом рассеянно озирался по сторонам, разглядывая людей за соседними столиками и останавливаясь на женщинах чуть дольше, чем того требовало приличие. Лицо его на протяжении всего вечера сохраняло выражение скучной покорности человека, которого провидение заставило вопреки его воле постичь все тайны мира, открыть все двери, проплыть моря (да что там моря – океаны!), прожить несколько жизней, сорвать у голубой реки мистический цветок, умереть и вернуться подобно эпическому герою из мира мертвых. Его взгляд словно говорил: все в мире опознано, названо, пронумеровано, и люди ничуть не изменились за те несколько тысячелетий, что я их знаю.

Однако я заметил, что с каждым выпитым бокалом литературный мэтр делался оживленнее и все чаще подавал реплики. Он начинал напоминать ребенка с замедленным развитием речи, который попал в кабинет опытного педагога‑логопеда и стал делать успехи. Но к этому моменту ужин уже всех порядком утомил. Известный издатель с супругой и два журналиста вежливо откланялись. Остальные тоже собирались уходить. Посреди общего разговора, вялого и явно подходившего к концу, NN неожиданно повернулся к Эмме и что‑то тихо сказал ей на ухо. Я сидел рядом с ней и на всякий случай отодвинулся, чтобы никто не заподозрил, и прежде всего высокий гость, будто я люблю совать нос не в свои дела – а я ведь и впрямь это люблю (кто ж не любит?). Эмма, заметив мои неловкие телодвижения, слушая NN, сделала мне знак рукой, подзывающий и дающий понять, что их беседа решительно не носит никакой интимности. Покивав писателю и что‑то быстро по‑французски шепнув ему в ответ, Эмма обратилась ко мне:

– Андрей! Тут наш гость, – она широко улыбнулась, – выразил желание погулять по городу. В компании гида ему почему‑то неинтересно. Видимо, нужно что‑то менее формальное. Может, вы согласитесь с ним пройтись? Завтра, например. Если у вас, конечно, есть свободное время. Знаете что, Андрей, – оживилась она, – садитесь‑ка на мое место. Поговорите с ним сами. А я пока пойду к администратору, рассчитаюсь.

Я, мысленно вздохнув, подсел поближе к NN и всем своим видом выразил заинтересованность.

– Мне Эмма сказала, что у вас найдется немного времени, которое вы мне могли бы уделить? – вежливо осведомился писатель.

– К вашим услугам, – ответил я, улыбнувшись. – Можем погулять, пройтись по центру… там, где вы еще не были.

На лице моего собеседника появилось выражение растерянности.

– Сходить куда‑нибудь… – неуверенно добавил я.

– Куда? – NN иронично и одновременно обреченно наморщил лоб.

– Куда хотите… Можно в Эрмитаж… Ненадолго, разумеется, – поправился я, снова встретив его ироничный взгляд. – Были уже там?

– Нет, не был, – ласково отозвался он, глядя на меня не отрываясь.

– Ну, тогда, может, в филармонию или в джаз‑клуб?.. – я смущенно пожал плечами.

– Андрей! – добродушно обратился он ко мне, продолжая улыбаться. И тут только я заметил, что он сильно пьян. – Андрей!

– Да? – отозвался я.

– Пойдем туда, где девочки.

Я отпрянул от неожиданности. Последние гости, кивая нам на прощание, шли через зал мимо других столиков в сторону гардероба. Эмма стояла неподалеку, повернувшись к нам спиной, и разговаривала по мобильному телефону.

– Не стоит, – это все, что я сумел выдавить из себя.

– Почему, Андрей? – дружески спросил он. – Почему? Эрмитаж ваш этот… филармония… Все интересно. Но, – тут он громко икнул, – простите, Россия ведь не этим славится?

– А чем? – собравшись с духом, поинтересовался я.

– Девочками.

– Кто это вам сказал?

Видимо, либеральные реформы и последовавший за ними период стабильности окончательно закрепили авторитет России как страны, способной предложить миру исключительно только самые полезные вещи: нефть, газ и девочек.

– Не важно, кто, – отмахнулся NN. – Give a shit![3] Не хотел вас обидеть. Просто мне показалось, вы не производите впечатления патриота. Знаете, – воодушевился он, – такой опыт в моем возрасте как‑то стимулирует. И, между прочим, оживляет отношения с женой. Как вы думаете, о чем писал Гоген Ван Гогу?

– Мне пора, – сказал я и поднялся.

– Он ему советовал побольше совокупляться. А Ван Гог советом не воспользовался. А чем это все закончилось, мы с вами знаем. Не сердитесь, – NN взял меня за руку.

Я сел обратно на свое место и сказал вполголоса:

– В Питере это небезопасно.

– А что? – встревожился он. – Деньги могут украсть?

– Не только. У нас был случай, проститутка, уходя, прихватила с собой штаны клиента и его вставную челюсть.

NN озадаченно почесал в голове.

– И что, поймали?

– Кого? – переспросил я.

– Ну, эту проститутку?

– Кажется, да. Но штаны и челюсть клиент получал уже в консульстве.

NN поежился:

– А если по знакомству? Чтоб без проблем?

– Среди моих знакомых таких девушек нет, увы, – сказал я.

– Может быть, – согласился он, – только вот та, похоже, вас знает.

Я обернулся в ту сторону, куда он показывал.

– Вон там, – подсказывал NN, – у окна, в пластиковой короне.

 

Конец сказки

 

У окна действительно сидела девушка с нелепой пластиковой диадемой на голове и смотрела в нашу сторону. Декольтированное короткое серое платье, покрытое блестками. Губы, щедро намазанные ярко‑красной помадой. Глаза, жирно подведенные черным карандашом. Было видно, что она ознакомилась с советами модных женских журналов, но при этом не уяснила главной мысли, которую они вот уже лет двадцать пытаются довести до сведения своих читательниц, особ большей частью вульгарных, которым все нужно втолковывать по многу раз: женщине, чтобы привлечь внимание двуногих существ противоположного пола, следует подчеркивать только одну какую‑нибудь деталь своей физиономии, а не все сразу. Иначе у мужчины рассеивается внимание и, как следствие, пропадает желание.

Я смотрел на девушку, думал о рекомендациях гламурных журналов и одновременно пытался вспомнить, где я мог ее видеть. И тут меня осенило: “Да ведь это же Принцесса! Точно, она. Господи, почти не изменилась. Хотя, бог ее знает. Сейчас они все друг на друга так похожи. Нет, наверное, все‑таки она. Подойти поздороваться? А вдруг я ошибаюсь? Неудобно получится. Может, по имени позвать? Да я ведь имени ее толком не знаю. Когда‑то знал, а потом забыл. Принцесса и Принцесса. Ее по имени у нас никто и не называл…”

– Вот с ней я бы познакомился, – прервал мои размышления NN. – Тут у меня… – он полез в карман пиджака, достал кошелек и вынул оттуда две зеленые купюры. – Это вам, Андрей.

Я посмотрел на них с тоской. Мне были очень нужны деньги, но взять их у NN почему‑то не хватало духу. Я сидел на стуле как приклеенный и молчал. Тут к столу вернулась Эмма. NN поспешно спрятал кошелек и деньги обратно в пиджак, что меня, признаюсь честно, несколько расстроило. Тем более что обе купюры, как я успел заметить, оказались достоинством в сто долларов.

– Ну как? Договорились? – спросила Эмма по‑русски.

– Не совсем, – ответил я. – Эмма, я отойду на секунду вон к тому столику и вернусь.

NN явно поддержал мою идею. Он одобрительно кивнул, состроив при этом гримасу, и заговорщицки прищурил правый глаз.

Девушка в диадеме, увидев, что я направляюсь к ней, уже махала рукой. Да, сомнений быть не могло. Это – Принцесса. Собственной персоной.

– Андрей, привет! – она бросилась мне навстречу, звучно чмокнула в щеку и громко затараторила в своей обычной манере: – Прикинь! Я тут подругу дожидаюсь. Взяла пивка для рывка. Сижу себе: пивко – орешки. Смотрю, какой‑то хрен старый на меня пялится! Присмотрелась – рядом ты. Думаю: ты – не ты? Оказалось – ты!

– Ладно, – успокоил я ее. – Я, я. Только не кричи на весь зал. Никому не интересно…

– Да мне похер, – отрезала Принцесса, – интересно тут кому что или нет. Неинтересно – пусть валят. Дядя этот бесячий с тобой? – спросила она, кивнув в сторону NN. Мы сели за ее столик.

– Скорее я с ним. Он, кстати, хочет тебя. Даже денег готов предложить. Но я сказал…

Принцесса фыркнула:

– Пусть свою жопную дырку понюхает! Так и скажи ему! У меня бой‑френд теперь есть. Экспедитором работает на ликеро‑водочном заводе. Так что денег – шквал!

– Поздравляю, Принцессочка…

Я повернулся к NN и сразу же поймал его взгляд.

Видно было, что он все это время, не отрываясь, наблюдал за нами. Я качнул головой в сторону Принцессы, потом пожал плечами и развел руками, всем своим видом демонстрируя, что, мол, рад бы помочь, но, похоже, сегодня ничего не получится.

Принцесса, внимательно проследив за моими манипуляциями, вытянула руку и показала NN средний палец. Литературный мэтр смущенно отвел глаза и принялся о чем‑то говорить с Эммой.

– Может, пойти и плюнуть ему в его совиную харю, для ума? – предложила Принцесса.

– Сиди, – сказал я устало. – Пожалуйста, сиди на месте. Нам тут еще только скандала не хватает. Лучше расскажи, как ты жила? – спросил я ее, чтобы как‑то отвлечь.

– Да чего рассказывать… – пожала плечами Принцесса.

– Значит, у тебя теперь новый бой‑френд, экспедитор? – уточнил я.

– Ну.

– А Толик как же?

– Какой Толик? – удивилась Принцесса.

– Как какой? – удивился, в свою очередь, я. – Твой Толик. Фамилию, уж извини, забыл.

– Ах, Толик… – Принцесса безнадежно махнула рукой. – Толик утонул.

– Утонул? – переспросил я.

– Ага, год назад, – горько усмехнулась она. – А ты разве не слышал?

– Нет, я вообще от него после всех тех историй старался держаться подальше.

– Вот так вот. Взял и утонул. Причем не в море, не в озере, а как ты думаешь, где?

– Где?

– В сортире.

– Что‑о?

– На даче у Гриши, – уточнила Принцесса и отхлебнула пива. – Они там вечером выпивали.

Услышав имя “Гриша”, я невольно поежился.

– Ну и Толик пошел в сортир, – продолжала Принцесса. – Ты же помнишь комплекцию Толика? Килограммов сто десять. Он даже машину, ну ту японскую, помнишь, продал. Потому что не помещался в кресле – живот мешал.

– А утонул‑то он как?

– Не перебивай! – строго сказала Принцесса. – У Гриши на даче туалет уличный. Старый, с гнилыми досками. Толик уселся – доски под ним и не выдержали, проломились. Ну и все… Выбраться не смог – пьяный был. Наверное, звал на помощь. Да разве кто услышит. Все на рогах, пьянющие. С девками. Магнитофон орет. Хватились только на следующий день. В общем, поздно уже было. Жаль Толика. Любил он меня. Ладно, – продолжила она уже бодро, – как там наши все? Как Арчи? Где он?

– Арчи? В Париже.

– В Париже?! – вскрикнула Принцесса.

Сидевшие за соседним столиком люди повернули головы в нашу сторону.

– Да, в Париже… – быстро повторил я. – Только, ради бога, не кричи. Он вроде директор какой‑то небольшой галереи.

– Ух ты! – восторженно выдохнула Принцесса. Она принадлежала к той породе людей, которых само слово “Париж” приводит в восхищение. – А помнишь?

…Я помнил. Хотя долгое время старался забыть об этой истории. Все‑таки судьбе было угодно отвести мне в ней не очень завидную роль.

Значит, Толик умер. Кто бы мог подумать? Утонул в сортире. Это была хорошая новость.

 

О спорте

 

Все‑таки жизнь зрителя при всем ее однообразии иногда преподносит приятные сюрпризы. Ну, к примеру, вернулся ты вечером с работы, где тебя только что обругал начальник, вернулся к надоевшей жене, к сопливым, прожорливым детям, или к сварливой старой мамаше, которая всех их с успехом заменяет, вернулся в квартиру, которая уже давно превратилась в свинарник.

Нет, я, кажется, уже писал нечто подобное. Надо как‑нибудь по‑другому. Разнообразим ситуацию.

Вернулся вечером с работы домой – причем не на машине, как люди, а, как лох чилийский, на метро, где обычно в час пик с энергией навозного жука, выбирающегося на свет божий из огромной кучи, протискиваешься сквозь толпу, – вернулся уставший и голодный, в холостяцкую квартиру, разогрел вчерашний обед, наконец, уселся с тарелкой супа в кресло перед телевизором посмотреть последние городские новости, хотя, в принципе, ты можешь легко позволить себе роскошь их проигнорировать. И тут тебе в дежурной части городских новостей прилизанный диктор тревожно‑репортерским тоном сообщает об убийстве какого‑нибудь успешного адвоката. Застрелен в 9 часов утра в подъезде собственного дома. Охранник и жена с тяжелыми пулевыми ранениями доставлены в центральную городскую больницу. Начинаешь есть свой суп, время от времени поднимая глаза на экран, где мелькают картинки: парадная дома, милиционер на фоне служебной машины с мигалкой, табличка на стене с надписью “Городская прокуратура”, здание больницы, больничный коридор, по которому идет навстречу камере медсестра с подставкой для капельницы. Преступник скрылся с места преступления. Прокуратура возбудила уголовное дело. Разрабатывается версия о заказном убийстве. Подробности в интересах следствия не разглашаются.

Все ясно. Волки сначала грызут зайчиков, а потом, когда глупые зайчики заканчиваются, а умные пускаются наутек, начинают грызть друг друга, вызывая у остальных обитателей лесной опушки прилив положительных эмоций. Зрелище грызущихся волков – это словно кем‑то сочиненный героический эпос, хорошо срежиссированное телешоу вроде чемпионата мира по боксу в тяжелом весе. Сиди у экрана прилежным зрителем и смотри, как бугристые миллионеры в перерывах между рекламой стиральных машин и зубочисток мутузят друг друга ради дополнительных средств. Вот один удачно провел прием, как компетентно сообщает комментатор, попросту говоря, изловчился и изо всех сил врезал своему зазевавшемуся противнику в челюсть. Теперь у него есть все шансы победить, стать первым, получить титул чемпиона и прилагающиеся к нему деньги. Болельщики ревут от восторга, свистят, аплодируют. Крупным планом показывают безучастную физиономию тренера. Он жует жвачку: мощные челюсти‑жвала работают исправно, как жернова, перемалывающие зерно в муку. На секунду они замирают, в тот момент, когда его подопечный наносит победный удар:

– Yesss… – обнажаются крупные белые зубы – результат долгой и кропотливой работы стоматологов.

А ты ешь себе суп напротив экрана и получай удовольствие от этой схватки, и особенно от неудачи одного из двух сказочных чудо‑богатырей. Каждый из них, между прочим, сообщает все тот же спортивный комментатор, защищает честь своей страны.

Не понятно только, от кого…

И не должно быть понятно. Не твоя это забота. Твое дело – зрительское. Не нравится – никто не неволит. Потыкай кнопки на пульте, переключись на другой канал. Посмотри футбол. Футбол даже лучше. Масштабнее, эпичнее. Там задействованы не два миллионера, как в боксе, а двадцать два. Двадцать два миллионера, как гончие псы, гоняются под присмотром судьи по зеленому газону за дурацким мячом. Стараются наподдать по нему ногой. Результат каждого матча заранее известен всем участникам. Публика же, наоборот, пребывает в добровольном неведении относительно того, чем все закончится, и платит за это неведение большие деньги, иначе ей нечем себя будет занять в этой жизни. Деньги получают организаторы и футболисты‑победители. Побежденные тоже не остаются внакладе. Им кое‑что перепадает по взаимно‑предварительной договоренности с победителями. Мысль об этом почему‑то расстраивает. Хотя вроде бы все честно. Парни их заработали. Старались. Бегали взад‑вперед. Устали. Вспотели. Просто у парней не получилось. Техничности не хватило, поясняет комментатор. Техничности – скорости (в современном футболе это решающие факторы) и еще везения. Обычного спортивного везения. Их утешают. А победителей, наоборот, чествуют. Они теперь герои. И зрителю, если он молод и полон сил, рекомендуют на них равняться и им подражать. Чтобы молодая жизнь, жизнь‑еще‑былинка, стала героической сказкой‑былью.

Хотя порой случается непредвиденное, и шоу заканчивается совсем не так, как было запланировано. Представьте себе, что боксер во время торжественной церемонии в его честь ненадолго отлучился по естественной надобности в туалет, а оттуда уже не вернулся. Штукатурка на голову свалилась или, как в известном анекдоте сорокалетней давности про майора Пронина, унитаз оказался заминирован террористом‑антиглобалистом, и сливная кнопка, нажатая ничего не ведающим пухлым чемпионским пальцем, привела в действие взрывное устройство.

Очевидец подобного события или рядовой зритель, узнавший о нем в новостях, невольно испытает чувство странного, полузапретного удовольствия, эстетического наслаждения, рожденного обманом ожидания и шокирующей непредсказуемостью сюжетной коллизии.

Именно это переживание пусть ненадолго, но охватило меня, когда Принцесса сообщила мне о смерти Толика. Вряд ли кто‑то из знавших его ожидал подобной развязки. Толик мчался на всех парусах к успеху. Он сам был успехом: много зарабатывал, добивался все новых и новых должностей, обманывал партнеров, обильно ел, пил, тучнел на глазах, наконец, как настоящий сказочный герой, получил в награду Принцессу. И вдруг на его жизненном пути возник элемент нового замысловатого сюжета – дачный туалет с гнилыми досками и метафизической надписью “оставь надежу, всяк сюда входящий”. А дальше в истории фигурируют не деловые бумаги, рестораны, сауны с девочками, а совсем‑совсем другое: стульчак, кряхтенье, треск дерева, испуганный вскрик и сомкнувшиеся над головой героя фекальные воды вечности.

Неприятность иногда бывает неожиданной. Но неожиданность никогда не бывает неприятной, потому что всегда открывает ресурсы воображения и приносит удовольствие. Именно поэтому известие о смерти Толика (я повторюсь, тем более что вы, дорогой читатель, все равно не сможете этому повторению воспрепятствовать) было хорошей новостью. Толик в свое время нанял каких‑то молодых людей избить меня. Избиение не состоялось. Почти не состоялось. Но молодые люди могли в любой момент снова появиться.

Со смертью Толика все это бесповоротно ушло в прошлое, чему я был тогда несказанно рад.

 

И снова эта забывчивость!

 

Любезный моему сердцу читатель! Вы, наверное, наблюдательны и обратили внимание на то, что я опять забыл про NN. Странная забывчивость, не правда ли?

Я действительно забыл о нем. Забыл как персонаж, сидящий за ресторанным столиком и слушающий болтовню Принцессы, – она ведь все это время, пока меня посещали мысли о спорте, стрекотала без умолку. И я забыл об NN как автор. Причем, заметьте, уже во второй раз. Видимо, бессознательно я потерял к нему всякий интерес. И знаете, пожалуй, я больше не буду к его персоне возвращаться. Надоел он мне. Конечно, я мог бы написать, что спустя какое‑то время, пообщавшись с Принцессой и поделившись с ней всеми новостями, я оглянулся и увидел, что за столиком, где раньше сидел NN, расположились уже какие‑то другие люди (так оно в действительности и было). Но все это неинтересно. Меня больше занимают ожившие в тот день воспоминания о странной веренице персонажей, сложившейся в нелепый сюжетный калейдоскоп. Вызывая в памяти эти воспоминания, оживляя их клавишами компьютера, я хочу лишний раз убедиться в существовании невидимой силы, связывающей между собой совершенно разных на первый взгляд представителей ушастой человеческой породы. Об этой силе мне твердила московская редакторша, ее искали литераторы и независимые журналисты до тех пор, пока сами не стали ею. Эта сила триумфальным маршем прошлась по земле, возводя города и плотины, храмы и бары. Уничтожив попутно все поголовье стеллеровых коров. Она отозвалась эпическими сюжетами, героикой будней в новой литературе.

“Надо быть как все!” – с высокомерным смирением сказала одна мемуаристка, обращаясь к самой себе на страницах дневника, адресованного широкой публике. Публика любит бублики. Что ж… будем как все. Последнюю стеллерову корову съел в 1908 году некий Попов с товарищами. Будем как все. Если нам не дано оседлать тигра, то хотя бы покоримся ему, покоримся силе, но оставим для себя возможность представить ее в новом обличье. А пока вернемся к Толику и Принцессе. Но начать придется с Арчи.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: