Слово и образ: «поэтическое шоу» с позиций социальной психологии

 

Слово, публично обращенное в массы, всегда имело тот или иной социальный оттенок – и за счет публичности, и за счет массовости. Воздействие на сознание людей, желание вызвать определенный резонанс также имеет отношение к социальной психологии. Отдельного рассмотрения заслуживает социальная психология исполняющего такое слово, человека, выходящего к людям, открывающегося им, проявляющего себя в социуме. Для нашей работы интересен анализ сходств и различий психологических портретов тех или иных типажей, проявляющих себя в публичном слове. Не менее важна оценка слэмеров как малых социальных групп. Следует определить, являются ли они таковыми, оформлены ли они в группы, либо же не представляют собой социальную целостность. Если же речь идет о социальных группах, то каковы их особенности, отличающие от других групп, а также как и почему они возникают?

Если мы попробуем перечислить социальные типажи личностей, проявляющих себя в публичном слове, их окажется, на наш взгляд, не так уж много, зато у каждого типажа будет множество модификаций. Например, служитель культа, обращающийся к прихожанам, может оказаться и проповедником, и миссионером, и обличителем, и пророком. Это зависит и от харизматичности произносящего слово, и от его психологии, и от внешних факторов, и от задач, решаемых обществом на данном этапе. Мы видим пересечения внутренних, субъективных, и внешних, объективных обстоятельств.

Один и тот же политик во время войны и во время мира будет обращаться к народу с разными словами. С другой стороны, во время войны разные политики будут требовать разных решений, от «войны до победного конца» до достижения мира любой ценой. В случае с политиками мы можем видеть также включение личных амбиций, например, претензии на роль «спасителя нации». Психологический типаж жертвы в политике может проявляться в образе преследуемого оппозиционера, диссидента. Наконец, тщеславный, амбициозный, харизматичный лидер будет стремиться к той или иной полноте власти, демонстрируя в своих публичных выступлениях проявления «вождизма».

Особого внимания заслуживает реклама, в которой проявляются все наиболее характерные черты слэма. Мы видим и публичное слово, обращенное к потенциальному потребителю, и игру, цель которой – обратить на себя внимание, и состязательность, так как рекламируемый товар может носить однотипный характер. Конечно, недостает важной составляющей – художественного слова, однако зачастую присутствует и оно, другое дело, в какой форме оно проявляется.

А вот что действительно отличает рекламные состязания от слэма, более того – является важной составляющей рекламы – это ее анонимность в контексте авторства. Иногда в кадре рекламного ролика присутствует название его производителя – рекламной компании, но никогда – конкретных имен сценаристов, режиссеров или актеров.

Здесь необходимо отметить два момента. Первый – все внимание потребителя концентрируется на рекламируемом товаре, концентрация должна быть максимальной, любое отвлечение размывает эффект. Автору не только нет места, но он своим присутствием еще и мешает, отвлекает от решения главной задачи. Второй – рекламная продукция, как правило, создается коллективом авторов, в котором главная роль принадлежит криэйтору – разработчику идеи. Авторство смещается из плоскости создания в плоскость придумывания.

К слову, в кинематографических титрах зачастую присутствует персонаж, который называется «автор идеи», «автор сюжета». Он может не только не иметь отношения к работе сценариста, но и вообще быть случайным человеком, подкинувшим режиссеру интересный ход. Возможно, в кинематографе, как и в рекламе, тоже существуют своего рода криэйторы, придумывающие идеи.

Мы видим, как уже было сказано, смещение творчества в область генерации идей, то есть в область виртуального. Если на начальном этапе человечество создавало материальный продукт, то индустриальное общество занялось разработкой технологий. В значительной мере эта тенденция сохраняется по сей день, однако уже существуют проявления постиндустриализма, порождающего культуру постмодерна. Технологии все чаще начинают носить вспомогательную роль, гораздо важнее область и способ их применения, то есть, опять же, идея.  

Идеи рекламы в большинстве случаев носят яркий зримый характер. Слово визуализируется в буквальном смысле, находя свое воплощение в тех или иных образах, предметах, поведенческих стереотипах, отдельных знаках. Речь начинает идти о семиотических системах, однако данная область выпадает из наших непосредственных наблюдений.

Слово в рекламе перестает играть основную роль. Акцент смещается на видеоряд, гораздо более мощно воздействующий на эмоциональную систему. Тем не менее, слово присутствует. Как оно звучит?

Что можно сказать о рекламируемом товаре? Набор информации не очень велик – качество, цена, престиж, надежность, некоторые другие параметры. В объективном смысле о самом разном товаре должен звучать почти одинаковый набор перечисляемых характеристик. Важным становится не то, что сказано, так как говорится в принципе одно и то же, а то, как сказано. Потребитель должен обратить внимание именно на твой товар, то есть, на твою идею. Здесь огромную роль играет работа по выбору целевой аудитории. Обращение к определенной возрастной группе, например, молодежи, требует и соответствующих ей форм общения, в том числе языка. Не удивительно поэтому появление в рекламных роликах молодежного слэнга, иных форм молодежного общения, скажем, характерных междометий.

Рекламный ролик Киевского Университета культуры подается в рэповом стиле. На наш взгляд, этот пример является ярчайшей квинтэссенцией тенденций в современной культуре. Здесь проявляются все перечисленные нами аспекты социальной психологии, использующие слово в рекламных целях.

Значительную роль слово играет в деятельности представителей сетевого маркетинга и в процессе так называемых прямых, или активных,  продаж.

Здесь товар оказывается непосредственно перед потребителем, в отличие от рекламы, в которой потребитель видит лишь образ товара, иногда отличающийся от реальности. Задача сетевого маркетолога заинтересовать потребителя в своем товаре несколько упрощается, так как действие товара можно продемонстрировать. Кто знает, какой там зубной пастой чистит свои зубы известная кинозвезда, и является ли эффект белизны ее зубов действительно результатом действия этой пасты, а не компьютерной графикой. Если же этой зубной пастой чистит зубы твой товарищ, знакомый, сосед, то это вызывает больше доверия, к тому же, поддается проверке. Сложность же в следующем. Товар, предлагаемый сетевым маркетологом, как правило, дороже среднестатистического, иногда вообще элитный или позиционируется как таковой, к тому же, не единственный в своем роде. Как убедить потребителя выбрать именно этот товар?

Здесь, собственно, и включаются технологии активных продаж, использующие, в том числе, и знания в области социальной психологии.

В русском языке есть поговорка «мертвого уговорит», применяемая к людям, способным убедить в чем-то кого угодно. Мы, безусловно, далеки от идеи вульгаризировать тот или иной вид профессиональной деятельности, а термин «хорошо подвешенный язык» не употребляется в специальной литературе. Тем не менее, научно-популярная литература по практической психологии из серии «Как заработать миллион», «Как добиться успеха», «Как стать счастливым» и тому подобное буквально пестрит подобными вульгаризмами. Значит ли это, что в отдельных случаях речь действительно идет о подвешенном языке, а не о научных знаниях?

Разумеется, существуют люди, обладающие талантом убеждать, доказывать, внушать. Наряду с этим на сегодняшний день разработано множество технологий, например НЛП, позволяющих осуществлять те или иные убеждения более эффективно. Если же речь идет о подлинной полезности, например, о действительно качественном товаре, предлагаемом сетевым маркетологом, убеждение становится, как говорят, делом техники.

Здесь необходимо вернуться к слэму, поскольку возможна некоторая типологизация. Если мы применим к нему только что описанную схему, что получится?

Существуют некая харизматичность, умение убеждать, собственная убежденность, высокая культура общения, в случае слэма – природный талант. Существуют технологии, способствующие максимальному раскрытию природного потенциала, в случае слэма – сценречь, актерское  мастерство, риторика. Наконец, существует качество предлагаемого товара, в случае слэма – высокохудожественная поэзия. Если все эти составляющие присущи слэмеру, может ли он не победить?

Скажем несколько слов о слэмерах как о малых социальных группах. На наш взгляд, их действительно можно причислить к таковым, так как они соответствуют общепринятым определениям малых социальных групп. Возникновение этих групп может носить случайный характер, однако в большинстве случаев люди, занимающиеся определенным видом деятельности, делясь по принципу специализации, объединяются в рамках своей специализации в группы по ряду причин. Это и самоидентификация, и возможность коллективных действий, и корпоративность, и ряд других причин. В случае со слэмом это еще и нетрадиционность действий по отношению к большинству поэтов, живущих в рамках печатных публикаций.

Таким образом, с одной стороны, слово играет важную роль в социальной психологии, в межличностном и деловом общении, с другой, слэм существует как социокультурное явление, следовательно, в нем проявляются многие аспекты социальной психологии.

 

1.3. Теоретические подходы к проблеме визуализации языка
в контексте философии постмодерна

Постмодернизм — культурное течение, проявившееся прежде всего в развитых западных странах, а затем в той или иной мере распространившееся и в некоторых других регионах. Постмодернизм, в сущности, означает многомерное теоретическое отражение духовного поворота в самосознании западной цивилизации, особенно в сфере искусства и философии, и лишь потом обнаружившее себя в различных сферах человеческой деятельности.

Отношение к нему различно, что вызвано пестротой его собственных теоретических обоснований. Наиболее лояльные оппоненты полагают, что появление постмодернистских теорий может быть оправдано намерением их авторов осмыслить особую ситуацию в культуре и обществе, порожденную перенасыщенностью культуры, где утрачивается центр, привычные ориентиры, возникает потребность в соотнесении различных ценностей в возросшем мире информации.

Первым, кто поставил искусство в зависимость от онтологических оснований, был Платон. Его теория мимесиса собственно и формулирует проблему возможности/невозможности искусства познать подлинное бытие. Многозначность, противоречивость, метафоричность платоновских текстов - все это дало возможность теоретикам разных эпох трактовать их в довольно широком диапазоне, что порой приводило к грубым упрощениям и вульгаризации, в частности, в возникших позже теориях художественного творчества, на что неоднократно указывал А. Ф. Лосев.

Пожалуй, впервые необходимость философского (а не только эстетического или искусствоведческого) осмысления искусства была сформулирована Шеллингом, отметившим возможность выработки новой науки об искусстве, которую он трактовал как некое " историческое конструирование", должное определить место искусства в универсуме. Этот подход к осмыслению искусства не был утрачен, и впоследствии сложилась соответствующая традиция философского осмысления искусства, к представителям которой (при всем разнообразии авторских позиций) могут быть отнесены И. Тэн, Б. Христиансен, Р. Д. Коллингвуд, А. Банфи, Б. Кроче, Дж. Джентиле и др. В отечественной философии эта традиция была представлена работами П. А.Флоренского, С. Л. Франка, Вяч. Иванова, А. Ф. Лосева, М. М. Бахтина, но со временем оказалась прерванной на несколько десятилетий. Вплоть до недавнего времени господствовала так называемая " нормативная эстетика", которой были присущи канонизирование принципов и установление неких абсолютных норм, однако все настойчивее осознается потребность в создании подлинно философской науки об искусстве [12, с. 23].

Полагаем, наиболее удачной и емкой моделью постмодернистской многомерности является предложенная Ж. Делезом и Ф. Гватарри своеобразная модель современной культуры, о которой они повествуют в своей книге «Корневище». Авторы различают два типа культур, сосуществующих в наши дни — «древесную» культуру и «культуру корневища» (ризомы). Первый тип культуры тяготеет к классическим образцам, вдохновляется теорией мимесиса. Искусство здесь подражает природе, отражает мир, является его графической записью, калькой, фотографией. Символом этого искусства может служить дерево, являющее собой образ мира. Воплощением «древесного» художественного мира служит книга. Для «древесного» типа культуры нет будущего, он изживает себя, полагают Делез и Гваттари. Современная культура – это культура «корневища», и она устремлена в будущее. Книга-корневище будет не калькой, а картой мира, в ней исчезнет смысловой центр. Грядет не смерть книги, а рождение нового типа творчества и соответственно чтения. Книга-корневище будет реализовывать принципиально иной тип связей: все ее точки будут связаны между собой, но связи эти бесструктурны, множественны, запутаны, они то и дело неожиданно прерываются. Такой тип нелинейных связей предполагает иной способ чтения. Для наглядности Делез и Гваттари вводят понятие «шведский стол», когда каждый берет с книги-тарелки все, что хочет. Такое корневище можно представить себе как «тысячу плато», именно так называют авторы свою очередную книгу.

Такого рода организацию художественного текста, отмечал и У. Эко, сравнивая книгу с энциклопедией, в которой отсутствует линеарность повествования, и которую читатель читает с любого, необходимого ему места. Именно так создаются гипертексты в компьютерных сетях, когда каждый из пользователей вписывает свою версию и отсылает ее для дальнейшего наращивания другим пользователям. Таким образом, искусство становится моделью постмодернистской культуры. В этой связи воззрения на искусство У. Эко, Ж.-Ф. Лиотара, Ж. Бодрийара, Ж. Делеза, И. Хассана, Р. Рорти, П. де Мана, Ф. Джеймисона, Ж. Деррида и некоторых других современных философов позволяют понять не только сферу художественного, но в целом своеобразие постмодернистской ситуации и ее преломление в различных областях человеческой деятельности: науке, политике, философии, этнографии, этике и пр.

Современное искусство сознательно отвергает многие правила и ограничения, выработанные предшествующей культурной традицией, предлагает иное отношение человека к окружающему миру, демонстрирует особое видение. По убеждению Лиотара, художник или писатель находится в ситуации философа, поскольку он создает творение, не управляемое никакими предустановленными правилами. Эти правила создаются вместе с творением и таким образом каждое произведение становится событием. Отсюда постмодерн, согласно концепции Лиотара, следовало бы понимать как парадокс предшествующего будущего.

В ХХ веке взаимодействие философской и художественной мысли стало еще более очевидным, чем в предыдущие столетия. Это и понятно. После четкой ориентации философских исследований на гносеологическую проблематику, характерную для Нового времени, в рамках которого и возникла эстетика (от греч. aisthetikуs - чувствующий, относящийся к чувственному восприятию), интерес ученых сместился в сторону онтологической проблематики. Этот процесс охватил как сферу художественного творчества, так и сферу собственно философских изысканий. Именно поэтому возникла необходимость актуализации и конституирования философии искусства в качестве самостоятельной сферы или раздела философского знания. На это обратили внимание авторитетные мыслители Запада, указав на принципиальную недостаточность эстетического учения в подходе к анализу искусства, в объяснении современных тенденций художественного творчества. М. Вебер в свое время отметил, что эстетика всегда исходит лишь из фактичности искусства, поэтому она пытается обосновать, при каких условиях этот факт имеет место, но она не ставит вопроса о природе искусства, о том, " должны ли существовать произведения искусства" [4, с. 720]. Х. Ортега-и-Гассет считает, что, " соприкоснувшись с произведением искусства, эстетика неизменно оказывается несостоятельной", ибо " она стремится уловить сетью определений неистощимую, многоцветную суть художественности", " эстетика - это квадратура круга, а следовательно, занятие довольно унылое", - пишет он [29, с.65]. Хочется обратить внимание на то, что Г. Фридлендер - автор вступительной статьи к сочинениям испанского философа - очевидно, не без оснований озаглавил ее " Философия искусства и искусство философа" [46. с. 7-48].

Во многом широкому распространению постмодернистских идей мы обязаны деятельности переводчиков-комментаторов, они же философы. Среди них В. Бибихин, он, представляя творчество Ж. Деррида, выразил надежду на то, что постепенно открытием для отечественного читателя станет «возвращение к Хайдеггеру, но потом и к Ницше, и к Гегелю – все-таки не к Марксу, – и дальше, может быть, даже к Канту, а через Канта к Аристотелю и Пармениду» [3. с. 191 ]. При этом отечественный постмодерн он охарактеризовал как «наш, только что протерший глаза постмодерн» [Там же, с. 185].

Подводя итог, отметим, что постмодернистская культура не есть что-то экзотическое – это реальность нашего века, обнаружившая себя в разных культурных регионах и в разных национальных моделях, осмысление которой продолжается.

 

* * *

 

Какие выводы можно сделать из этого раздела?

Во-первых, визуализация слова присутствует в самых разных сферах человеческой жизнедеятельности. Это и слово, присутствующее в различных видах искусства – в театре, в кинематографе, в эстрадных программах. Это и слово, традиционно используемое для передачи информации. Это и слово, с которым обращаются политические лидеры. То есть, визуализированное слово играет огромную роль в нашей повседневной жизни.

Во-вторых, визуализированное слово выполняет различные функции – информирует, обещает, увлекает, доставляет эстетическое удовольствие. Это говорит об огромном потенциале визуализированного слова, который в современных условиях, на наш взгляд, до конца не исчерпан.

В-третьих, существуют научные базы, обучающая техникам воспроизведения слова – сценречь, риторика, психология, социология, новейшие методики, например, НЛП. Это говорит о серьезности подхода к овладению словом.

Наконец, в-четвертых, визуализированному слову присущи игровые и состязательные аспекты, что дает возможность развития и совершенствования мастерства в данной области.

К изучению слэма вполне применим культурологический подход. Слэм включает в себя и эстетическую составляющую, и определенную философию. Вопросы, затрагивающие визуализацию слова, в значительной степени раскрываются и в социально-психологическом аспекте.

 

 

 

раздел 2
СЛЭМ: Исторические прототипы и аналоги

Магическое» слово шамана

 

Одной из первых форм публичного слова были всевозможные заклинания архаической эпохи. Маги, колдуны, шаманы, заклинатели обращались к духам предков, к природным стихиям, позже – к богам, выпрашивая их расположение и помощь в совершении тех или иных действий. Несмотря на ведущую роль шамана, в процесс было вовлечено все племя. Коллективные действия способствовали единению племени. Некоторые виды деятельности, например, охота, не всегда могли осуществляться в одиночку, необходимы были усилия группы людей, и если разделение обязанностей уже существовало – кто-то гнал добычу, кто-то ждал ее в засаде, кто-то забрасывал копьями – то успех все равно зависел от слаженности действий всех и каждого.

В дальнейшем заклинания шаманов начинают носить характер формул, более-менее устоявшихся. Заговоры современных целителей по сей день также имеют формульный характер.

Расслоение общества и обособление шаманов в особую группу постепенно приводит к тому, что шаманы получают монополию на право общения с богами. Теперь во время заклинательных обрядов, по-прежнему осуществляемых публично, рядовые граждане выполняют роль статистов. Суть не в том, что никто, кроме шамана не знал формул обращения к богам, а в том, что только шаман имел на это право и только его обращение обладало действенной силой. Причем это право было дано ему самим коллективом, выполняющим функции общественного регулятива.

Попробуем рассмотреть действия шаманов с точки зрения современных коммуникативных технологий.

На протяжении длительного периода из общей племенной среды выделяются личности, складывающиеся впоследствии в социальные группы, которым дано право от имени коллектива обращаться к высшим силам. Мы оставляем в стороне вопрос о возможности подлинного умения осуществлять подобные действия как несоответствующий теме нашей работы, и обращаем внимание на адаптацию действий шаманов к их культурной среде.

Первое, на что следует обратить внимание – это наличие потребности в магических заклинаниях. Изучение эволюции человеческого общества позволяет считать, что анимизм, тотемизм, фетишизм были естественными этапами его развития. Археология дает в данной области богатейший материал, достаточно хорошо изученный. Обращение к духам предков, природным стихиям, племенным тотемам было способом освоения и в определенной степени покорения окружающего мира. Иных форм взаимодействия с природной средой еще не существовало, но существующую форму – форму магических обрядов и заклинаний – нужно было заполнить.

Итак, существовала потребность в определенной категории людей, которая могла бы выступать посредником между человеческим сообществом и высшими силами. Кто выделялся в эту среду? Разумеется, в первую очередь те, кто способен был увлечь весь коллектив. Сегодня в таких случаях мы, как правило, употребляем термин «харизматичность». Если выделению вождей способствовали черты практического характера, зримые, осязаемые и доступные пониманию – сила, ловкость, мужество, смекалка, жизненный опыт, – то психологические составляющие человеческой личности из разряда той же харизматичности были человеку еще не ведомы. Иными словами, что-то выделяло шамана из общей среды, а что – непонятно. И это обстоятельство, безусловно, способствовало усилению значимости и исключительности шамана в глазах соплеменников.

В третьем разделе, подробно рассматривая психологию слэмеров, мы вернемся к вопросу о харизматичности, являющейся, на наш взгляд, одной из наиболее важных составляющих успеха любого действия, носящего публичный характер. Пока же обозначим этот момент как фактор выделения личности из общей среды.

Продолжим рассмотрение шаманов как обособленной социальной группы.

К богам нужно было не только уметь обращаться, но и уметь обращаться правильно. Ведь боги могли оказать помощь, а могли и отказать в ней. Здесь включаются аспекты того, что мы сейчас называем социальной психологией.

Допустим, магический обряд был удачным. Длительный ливень прекратился, охота принесла добычу, никто не пострадал. Казалось бы, цель достигнута, и шаман может почивать на лаврах. Однако имеет смысл предположить, что успех требовал закрепления. Шаман для усиления своего авторитета совершал действия, благодарящие богов, не умаляя и своей роли по принципу «Видите, как я старался». Параллельно могли следовать санкции в адрес сомневавшихся. Авторитет шамана рос.

Иная ситуация – обряд не принес желаемого результата. Здесь возможны два варианта – боги не расположены к людям или же шаман плохо к ним обратился. Разумеется, шаман не мог позволить усомниться в некачественности, непрофессионализме выполненной им работы – виноват кто-то другой, а не он сам. Поводов для «недовольства» богов всегда могло оказаться предостаточно, но важно было не только найти этот повод, а и убедить соплеменников в том, что именно этот повод – причина неудачи.

Разумеется, мы далеки от мысли утверждать, что в те времена уже начали закладываться основы практической психологии, однако роль влияния слова на сознание людей не могла остаться незамеченной. Кроме того, возник вопрос о технологиях воспроизведения. Нужно было не только знать «правильное» слово, но и уметь его «правильно» сказать. Обряды шаманов, использовавшие различную тотемистическую и прочую атрибутику, со временем стали носить театрализованный характер, [50, с. 382] а в некоторых случаях возможно было употребление шаманами и наркотических веществ. Все это усиливало эффект восприятия.

 

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: