Важность принципа приучения в этике и педагогике.
«Привычка — вторая природа. Привычка в десять раз
сильнее природы! » — говорят, воскликнул однажды гер-
цог Веллингтон; и едва ли кто-нибудь может оценить
справедливость этого положения более, чем старый ве-
теран. Ежедневное учение и годы дисциплины в конце
концов навсегда прививают человеку известные привыч-
ки, налагая новый отпечаток почти на весь его образ
жизни.
«Есть анекдот, — говорит Гексли, — про который мо-
жно сказать «Se поп е vero, ё ben trovato» (если это не
правда, то удачно придумано). Один шутник, увидев,
чю отставной солдат нес в руках свой обед, внезапно
крикнул: «Во фронт! » — и под влиянием команды сол-
дат инстинктивно вытянул руки по швам, уронив коте-
лок с бараниной и картофелем в канаву. Дисциплина
в нем была доведена до совершенства, и ее результаты
навеки внедрились в нервную систему этого человека».
Согласно показаниям очевидцев, во многих сражениях
кавалерийские лошади, потерявшие седоков, при звуках
военных сигналов собирались вместе и начинали про-
изводить привычные перестроения. Большинство домаш-
них животных кажутся просто-напросто автоматами,
выполняющими шаг за шагом без колебаний и сомне-
ний обязанности, к которым их приучили. При этом
нельзя предполагать в их уме существования каких бы
то ни было альтернатив. Лица, состарившиеся в темни-
це, получив свободу, просили снова заключить их в
тюрьму. Во время железнодорожного крушения в поез-
де в клетке, которая была при этом сломана, находился
цирковой тигр; он выскочил было из клетки, но тотчас
вернулся назад, как будто смутившись от новой обста-
новки, так что снова запереть его не представляло
труда.
Привычка играет в общественных отношениях роль
колоссального махового колеса: это самый ценный кон
сервативный фактор в социальной жизни. Она одна
удерживает всех нас в границах законности и спасает
«детей фортуны» от нападок завистливых бедняков. Она
одна побуждает тех, кто с детства приучен жить самым
тяжелым и неприятным трудом, не оставлять подобного
рода занятий. Она удерживает зимой рыбака и мат-
роса в море; она влечет рудокопа во мрак шахты и при-
гвождает деревенскою жителя на всю зиму к его дере-
венскому домику и ферме; она предохраняет жителей
умеренного пояса от нападения обитателей пустынь и
полярных стран. Она принуждает нас вести житейскую
борьбу при помощи того рода деятельности, который
был предопределен нашими воспитателями или нами
самими в раннюю пору жизни. Если эта деятельность и
не по вкусу нам, мы все же должны стараться выпол-
нять ее наилучшим образом, так как только к ней ол-
4—833
ной мы способны, а выбирать другой род деятельности
уже слишком поздно. Привычка удерживает от смеше-
ния различные слои общества. Уже на 25-летнем моло-
дом человеке заметна печать его профессии, будь то
коммивояжер, доктор, пастор или адвокат. В нем про-
являются известные едва уловимые особенности характе-
ра, странности мысли, предрассудки, — словом, печать
профессии, от которой человек так же не может осво-
бодиться, как не могут складки на рукавах его сюртука
внезапно принять новое расположение.
Вообще говоря, это к лучшему; хорошо, что у боль-
шинства людей к 39 годам характер, подобно высохше-
му гипсу, становится прочным. Если период между 20
я 30 годами есть критический период для образования
интеллектуальных и профессиональных привычек, то
возраст моложе 20 лет имеет еще более важное значе-
ние для закрепления таких привычек, как интонация
голоса и произношение, жестикуляция, телодвижения и
ловкость. Лица, изучившие иностранный язык после
20 лет, почти никогда не говорят на нем без акцента.
Молодой человек низкого происхождения, попавший в
высший круг общества, почти никогда не может оту-
читься от неправильного произношения, которое он ус-
воил в детские годы. Почти никогда, несмотря на оби-
лие денег в кармане, он не научится одеваться как при-
рожденный аристократ. Купцы усердно предлагают ему
товары как настоящему денди, но он просто не спосо-
бен выбрать себе подходящие вещи. Невидимый закон,
столь же сильный, как закон тяготения, удерживает
сто в границах его орбиты, заставляя из года в год об-
лекаться в то же безвкусное платье, и для него навеки
остается загадкой, как приобретают свои вещи те из его
знакомых, которые одеваются со вкусом.
Таким образом, в воспитании великое дело сделать
нашу нервную систему нашим другом, а не врагом. До-
биться этого — значит превратить приобретения в чистые
деньги и жить спокойно на проценты с капитала. Мы
должны по возможности в самом раннем возрасте сде-
лать привычными для себя как можно более полезных
действий и остерегаться, как заразы, укоренения в нас
вредных привычек. Чем более мелких обыденных дей-
ствий мы предоставим не требующему сознательных
усилий контролю автоматизма, тем более наши высшие
духовные способности будут иметь свободы для своей
деятельности. Нет существа более жалкого, чем чело-
50
век, которому привычна лишь нерешительность и для
которого необходимо особое усилие воли в каждом от-
дельном случае, когда ему надо закурить сигару, выпить
стакан чаю, лечь спать, подняться с постели или при-
няться за новую часть работы. У такого человека более
половины времени уходит на обдумывания или сожа-
ления о действиях, которые должны были бы до такой
степени войти в его плоть и кровь, что стали бы бессоз-
нательными. Если подобные ежедневные привычки не
укоренились прочно в ком-нибудь из моих читателей,
пусть он сейчас же примется укреплять их в себе.
В одном из сочинений Бэна есть глава «Моральные
привычки», где по этому поводу дано несколько пре-
красных практических советов. В основание его рассуж-
дений положены два правила. Согласно первому при
приобретении какой-нибудь новой привычки или при
искоренении старой мы должны вооружиться наивоз-
можно более строгой и бесповоротной решимостью дей-
ствовать в намеченном направлении. Мы должны обста-
вить себя всеми возможными условиями, благоприят-
ствующими развитию хорошей привычки, упорно искать
обстановки, содействующей ее упрочению, перед обще-
ством возложить на себя обязанности, не совместимые
со старой привычкой, связать себя обязательством, ес-
ли возможно—словом, для закрепления новой привычки
привлекать все возможные вспомогательные средства.
Все это при начале образования привычки создает
такую обстановку, благодаря которой соблазн нару-
шить устанавливаемый режим не проявится так скоро,
как это могло бы случиться при других условиях, а с
каждым днем вероятность нарушения все более и более
уменьшается.
Второе правило Бэна следующее: ни разу не отсту-
пай от соблюдения новой привычки, пока она не уко-
ренится в твоей жизни так глубоко, что случайное на-
рушение ее не будет опасным. Каждое нарушение при-
обретаемой привычки можно сравнить с падением ша-
ра, висящего на веревке, которую мы наматываем на
палку: раз выпустив из рук веревку, мы даем шару
возможность опуститься на множество оборотов. Непре-
рывность тренировки — одно из важнейших средств для
того, чтобы сделать непогрешимой деятельность нерв-
; ной системы. Вот что говорит по этому поводу Бэн:
«Особенность нравственных привычек, отличающая их
от умственных приобретений, заключается в наличии в
Б1
каждой из них двух враждебных сил, из которых одна
должна постепенно освободиться от гнета другой. В
борьбе двух противоположных привычек мы прежде
всего должны стараться не проиграть сражения. Каж-
дая победа дурной привычки уничтожает результаты
многих побед хорошей. Таким образом, при борьбе двух
привычек всего важнее для нас предоставить одной из
них непрерывный ряд побед, пока благодаря их повто-
рению она не укрепится настолько, чтобы успешно одо-
левать противоположную привычку при любых услови-
ях. С теоретической точки зрения это лучший путь для
умственного прогресса».
При приобретении лривычки есть настоятельная не-
обходимость обеспечить успех в самом начале. Неудача
в начале дела способна парализовать энергию во всех
последующих попытках, между тем как сознание до-
стигнутого успеха подкрепляет нашу энергию и на бу-
дущее время. Когда Гёте спросил один не доверявший
своим силам госгодин, следует ли ему начинать заду-
манное предприятие, Гёте ответил, что стоит только
поплевать на руки — и дело в шляпе. Эти слова пока-
зывают, какое впечатление производила постоянно сча-
стливая карьера Гёте на его душевное настроение.
К разбираемому вопросу относится и вопрос о по-
степенном искоренении привычки к пьянству и опиуму.
Лица, занимавшиеся лечением пьяниц и потребителей
опиума, расходятся во взглядах на способы лечения
лишь в частностях, зависящих от индивидуальных осо-
бенностей больных. Вообще же говоря, все специалисты
в этой области считают, чт© внезапное приобретение но-
вой привычки всегда ведет к лучшим последствиям, ес-
ли только для внезапного перерыва в образе жизни
есть какая-нибудь возможность. Мы должны остерегать-
ся и не подвергать волю слишком тяжелому испытанию,
нанося в самом начале удар укоренившейся привычке,
но если больной в состоянии вынести это испытание, то
как при отучении от страсти (вроде опиомании), так и
просто при изменении часов подъема или занятий все-
го лучше подвергнуть человека сначала сильному стра-
данию, и тогда, пережив его, он добьется спокойного
состояния духа. Поразительно, как быстро исчезает дур-
ная наклонность, когда ее совершенно лишают возмож-
ности проявляться.
«Прежде чем начать переделывать себя, нужно на-
учиться непоколебимо следовать, не глядя ни направо,
ни налево, по прямому и узкому пути. Тот, кто ежеднев-
но высказывает все то же доброе намерение приняться
за какое-нибудь дело, похож на человека, подходящего
к краю рва, который ему надо перепрыгнуть, и снова
идущего назад, чтобы затем опять направиться к про-
пасти. Без непрерывного преуспевания нельзя накопить
моральные силы; чтобы сделать последнее возможным,
чтобы закалить нас в нем и приучить к нему, правиль-
ный труд является высшим благодеянием» (J. Bahnsen.
«Beitrage zur Charakterologie»).
К двум предшествующим правилам можно приба-
вить третье: пользуйся любым благоприятным случаем
действовать, при каждом решении поступать известным
образом и при каждом эмоциональном стремлении дей-
ствовать в направлении тех привычек, которые хочешь
приобрести. Решения и стремления оставляют в мозгу
известный след не в момент их появления, а в момент
возникновения под их влиянием двигательных резуль-
татов. Только что цитированный нами автор говорит по
этому поводу: «Наличность благоприятных условий уже
сама по себе дает рычагу нравственных действий твер-
дую точку опоры, при помощи которой мы можем при-
умножить свои нравственные силы, повысив свой нрав-
ственный уровень. У кого нет твердой точки опоры, тот
никогда не пойдет дальше поверхностной игры в нрав-
ственную деятельность».
Если человек не пользуется каждым конкретным
случаем проявить нравственную активность, то его ха-
рактер не будет улучшаться, хотя он может обладать
богатым запасом нравственных правил и питать в душе
добрые чувства. Добрыми намерениями, по пословице,
вымощен ад. «Характер, — говорит Дж. Ст. Милль, —
есть окончательно образовавшаяся воля», а воля, в том
смысле, какой Милль здесь имеет в виду, есть совокуп-
ность стремлений действовать быстрым и определенным
путем во всех наиболее выдающихся событиях жизни.
Стремление действовать укореняется в нас в зависимо-
сти от непрерывного повторения действий в нашей жиз-
ни, благодаря которым в мозгу все более и более воз-
растает способность их производить.
Когда благородное решение или искренний порыи
чувства пропадает по нашей вине бесследно, не принеся
никакого доброго плода, то мы упускаем не только бла-
гоприятный случай действовать, но таким образом и на
будущее создаем препятствие нашим решениям и эыо-
циям, чтобы они могли пройти в мозгу нормальный
путь разряда и проявиться в виде действия. Нет более
презренного типа человеческого характера, чем харак-
тер бессильного сентименталиста и мечтателя, который
всю жизнь предается чувствительным излияниям и не
ударит пальцем о палец, чтобы совершить истинно
доброе дело. Классическим примером этого типа может
служить Руссо, который, красноречиво убеждая фран-
цуженок следовать Природе и кормить грудью своих
младенцев, отдавал собственных детей в воспитатель-
ный дом. И всякий из нас до известной степени вступа-
ет прямо на путь Руссо, если, одушевляясь отвлеченно
сформулированной идеей блага, игнорируег это благо
па практике, когда оно предстает перед ним в невзрач-
ном виде, замаскированное житейскими мелочами.
В нашем будничном мире все блага являются в не-
взрачном виде благодаря вульгарности окружающей
обстановки, но горе тому, кто знает их только в форме
юлой абстракции! В этом отношении неумеренное посе-
щение театра и чтение романов могут создать настоя-
щих нравственных уродов. Русская барыня, проливаю-
щая слезы при виде душераздирающей драмы в теат-
ре, в то время как кучер ее замерзает до смерти, пред-
ставляет яркий образец явления, которое можно наблю-
дать везде. Даже излишнее увлечение музыкой у лиц,
которые сами не являются музыкантами и не настоль-
ко музыкальны, чтобы наслаждаться музыкой чисто
интеллектуальным путем, по всей вероятности, имеет
расслабляющее влияние на их характер. Слушая му-
зыку, проникаешься эмоциями, которые не находят ре-
ального выхода, и, таким образом, чувственное усло-
вие деятельности замирает в бездействии. Этому мож-
но было бы помочь, если бы всякий раз после эмоции,
пережитой в концерте, люди проявляли ее в какой-ни-
будь осязагельной форме. Пусть ее проявление будет
самым незначительным: она может выразиться в доб-
ром ласковом слове, обращенном к старухе бабушке,
или во внимательном отношении к знакомому в карете,
если не представляется случая оказать людям более ге-
роическую услугу. Но пусть эта эмоция во всяком слу-
чае найдет себе то или другое проявление.
Последние примеры показывают, что силой привыч-
ки запечатлеваются в мозгу не только частные линии
разряда, но и его общие формы. При этом происходит
то же, что наблюдается, когда мы предоставляем эмо-
циям бесплодно испаряться и тем делаем это их свой-
ство постоянным; как там, так и здесь есть основание
предполагать, что, часто отступая от усилия что-нибудь
исполнить, мы тем самым развиваем в себе неспособ-
нос гь делать усилия и что внимание наше, если мы
позволим ему беспорядочно блуждать, вскоре станет
постоянно перебегать с одного предмета на другой. Вни-
мание и усилие, как мы увидим ниже, суть два назва-
ния для одного и того же душевного явления. Какие
мозговые процессы им соотвегствуют—неизвестно. Наи-
более сильным доводом в пользу того, что эти душев-
ные состояния всецело зависят от мозговых процессов
и не представляют проявлений чистого духа, служит
именно тот факт, что они, по-видимому, в известной
степени подчинены закону привычки, который есть за-
кон материальной природы.
В качестве конечной максимы, относящейся к во-
спитанию воли, мы можем предложить приблизительно
такое правило. Сохраняй в себе способность к усилию
небольшим добровольным ежедневным упражнением.
т. е, проявляй аскетизм и героизм в мелочах, не необ-
ходимых для тебя, делая каждый день или через день
что-нибудь такое, чго ты предпочел бы не делать; тогда
при наступлении настоящей нужды ты почувствуешь
себя готовым мужественно вядержать испытание.
Такого рода аскетизм есть как бы страхование, кото-
рое мы платим за свой дом и имущество. Деньги, тра-
тимые на страховку, не приносят нам никакой пользы
и могуг никогда ее не принести. Но если произойди
пожар, плага за страхование избавит нас oi разорения
То же можно сказать о человеке, который ежедневным
упражнением приучил себя сосредоточивать внимание,
энергично распоряжагься своей волей и проявлять в не-
нужных вещах самоотречение. Среди всеобщего разру-
шения он будет выситься, подобно несокрушимой баш-
не, когда более изнеженные люди рассеются, как мяки-
на по иетру.
Итак, изучение психических процессов с физиологи-
ческой стороны может оказать большую помощь прак-
тической морали. Ожидающий нас в будущей жизни
ад, о котором нас учат богословы, не хуже того ада,
который мы сами создаем себе на этом свете, воспиты-
вая свой характер в ложном направлении. Если бы де-
ти могли себе представить, как быстро они становятся
просто живым комплексом привычек, они более обра-
щали бы внимания на свое поведение в том возрасте,
когда их мозг еще достаточно пластичен. «Прялка
жизни» находится в наших собсгвенных руках, и мы са-
ми бесповоротно предопределяем свою судьбу. Нет та-
кого ничтожного добродетельного или порочного поступ-
ка, который не оставил бы в нас навеки своего неизгла-
димого следа. Пьяница Рип Ван-Винкль в комедии
Джефферсона после каждой новой выпивки извиняется,
говоря: «Этот раз не считается». Ну, он может не счи-
тать, и милосердный Господь не поставит ему на счет
этого раза, но этот раз тем не менее будет отмечен.
В глубине нервных клеток и волокон его зачтут моле-
кулы, делая для Винкля в будущем неотразимым новый
соблазн.
Выражаясь с научной строгостью, можно сказать,
что всякий поступок оставляет в нервной системе неиз-
гладимый след. Разумеется, это имеет хорошую и дур-
ную стороны. Ряд отдельных выпивок делает нас по-
стоянными пьяницами, но такой же ряд благих дел и
часов труда делает нас святыми в нравственном отно-
шении или авторитетами и специалистами в практиче-
ской и научной областях. Пусть никто из молодежи не
беспокоится о конечных результатах своего воспитания,
какого бы рода оно ни было. Человек, добросовестно
выполняющий ежедневно свой труд, может предоста-
вить конечный результат своей работы ей самой. Он
может быть глубоко убежден, что в один прекрасный
день он осознает в себе достойнейшего представителя
своего поколения, какой бы род деятельности он пи
избрал. Втихомолку, среди мелочей ежедневного труда,
в человеке выработалась способность правильно судить
в области его специальности, способность, которая на-
всегда сохранится в нем. Отсутствие такой способно-
сти, быть может, породило в юношестве, вступающем
на трудный жизненный путь, более уныния и малоду-
шия, чем все остальные причины, взятые вместе.
Глава XI. Поток сознания
Порядок нашего исследования должен быть аналитиче-
ским. Теперь мы можем приступить к изучению созна-
ния взрослого человека по методу самонаблюдения.
Большинс7во психологов придерживаются так называе-
мого синтетического способа изложения. Исходя от
простейших идей, ощущений и рассматривая их в каче-
стве атомов душевной жизни, психологи слагают из
последних высшие состояния сознания — ассоциации,
интеграции или смещения, как дома составляют из от-
дельных кирпичей. Такой способ изложения обладаег
всеми педагогическими преимуществами, какими вооб-
ще обладает синтетический метод, но в основание его
кладется весьма сомнительная теория, будто высшие
состояния сознания суть сложные единицы. И вместо
того чтобы отправляться от фактов душевной жизни,
непосредственно известных читателю, именно от его це-
лых конкретных состояний сознания, сторонник синте-
тического метода берет исходным пунктом ряд гипоте-
тических простейших идей, которые непосредственным
путем совершенно недоступны читателю, и последний,
знакомясь с описанием их взаимодействия, лишен воз-
можности проверить справедливость этих описаний и
ориентироваться в наборе фраз по этому вопросу. Как
бы там ни было, но постепенный переход в изложении
от простейшего к сложному в данном случае вводит
нас в заблуждение.
Педанты и любители отвлеченностей, разумеется, от-
несутся крайне неодобрительно к отстранению синтети-
ческого метода, но человек, защищающий цельность
человеческой природы, предпочтет при изучении психо-
логии аналитический метод, отправляющийся от кон-
кретных фактов, которые составляют обыденное содер-
жание его душевной жизни. Дальнейший анализ вскро-
ет элементарные психические единицы, если таковые
существуют, не заставляя нас делать рискованные ско-
роспелые предположения. Читатель должен иметь в ви-
ду, что в настоящей книге в главах об ощущениях боль-
ше всего говорилось об их физиологических условиях.
Помещены же эти главы были раньше просто ради
удобства. С психологической точки зрения их следовало
бы описывать а конце книги. Простейшие ощущения
были рассмотрены нами на с. 27 как психические про
цессы, которые в зрелом возрасте почти неизвестны, но
там ничего не было сказано такого, что давало бы по-
вод читателю думать, будто они суть элементы, обра-
зующие своими соединениями высшие состояния со-
знания.
Основной фат психологик. Первичным кпнкречным
фактом, принадлежащим внутреннему опыту, служит
убеждение, что в этом опыте происходят какие-то созна-
тельные процессы. Состояния сознания сменяются в нем
одно другим. Подобно тому как мы выражаемся безлич-
но: «светает», «смеркается», мы можем и этот факт
охарактеризовать всего лучше безличным глаголом
«думается».
Четыре свойства сознания. Как совершаются созна-
тельные процессы? Мы замечаем в них четыре суще-
ственные черты, коюрые рассмотрим вкратце в настоя-
щей главе: 1) каждое состояние сознания стремится
быть частью личного создания; 2) в границах личного
сознания его состояния изменчивы; 3) всякое личное
сознание представляет непрерывную последовательность
ощущений; 4) одни объекты оно воспринимает охотно,
другие отвергает и, вообще, все время делает между ни-
ми выбор.
Разбирая последовательно эти четыре свойства со-
знания, мы должны будем употребить ряд психологиче-
ских черминов, которые могут получить вполне точное
определение только в дальнейшем. Условное значение
психологических терминов общеизвестно, а в этой главе
мы их будем употреблять только в условном смысле.
Настоящая глава напоминает набросок, который живо-
писец сделал углем на полотне и на котором еще не
видно никаких подробностей рисунка.
Когда я говорю: «всякое душевное состояние» или
«мысль есть часть личного сознания», то термин
личное сознание употребляется мною именно в таком
условном смысле. Значение этого термина понятно до
тех пор, пока нас не попросят точно объяснить ею;
тогда оказывается, что такое объяснение—одна из
труднейших философских задач. Эту задачу мы разбе-
рем в следующей главе, а теперь ограничимся одним
предварительным замечанием. В комнате, скажем в
аудитории, витает множество мыслей ваших и моих, из
которых одни связаны между собой, другие—нет. Они
так же мало обособлены и независимы друг от др^га,
как и все связаны вместе; про них нельзя сказать ни
того, ни другого безусловно: ни одна из них не обособ-
лена совершенно, но каждая связана с некоторыми дру-
гими. от остальных же совершенно независима. Мои
мысли связаны с моими же другими мыслями, ваши —
с вашими мыслями. Есть ли в комнате еще где-нибудь
чистая мысль, не принадлежащая никакому лицу, мы
не можем сказать, не имея на это данных опыта. Со-
стояния сознания, которые мы встречаем в природе,
суть непременно личные сознания — умы, личности, оп-
ределенные конкретные «я» и «вы».
Мысли каждого личного сознания обособлены от мы-
слей другого: между ними нет никакого непосредствен-
ного обмена, никакая мысль одного личного сознания
не может стать непосредственным объектом мысли дру-
гого сознания. Абсолютная разобщенность сознании, не
поддающийся объединению плюрализм составляют пси-
хологический закон. По-видимому, элементарным пси-
хическим фактом служит не «мысль вообще», не «эта
или та мысль», но «моя мысль», вообще «мысль, при-
надлежащая кому-нибудь». Ни одновременность, ни
близость в пространстве, ни качественное сходство со-
держания не могут слить воедино мыслей, которые разъ-
единены между собой барьером личности. Разрыв меж-
ду такими мыслями представляет одну из самых абсо-
люгных граней в природе.
Всякий согласится с истинностью этого положения,
поскольку в нем утверждается только существование
«чего-то», соответствующего термину «личное созна-
ние», без указаний на дальнейшие свойства этого созна-
ния. Согласно этому можно считать непосредственно дан-
ным фактом психологии скорее личное сознание, чем
мысль. Наиболее общим фактом сознания служит не
«мысли и чувства существуют», но «я мыслю» или «я
чувствую». Никакая психология не может оспаривать
во что бы то ни стало факт существования личных со-
знании. Под личными сознаниями мы разумеем связан-
ные последовательности мыслей, сознаваемые как тако-
вые. Худшее, что может сделать психолог, — это начать
истолковывать природу личных сознании, лишив их
индивидуальной ценности.
В сознании происходят непрерывные перемены.
Я не хочу этим сказать, что ни одно состояние сознания
не обладает продолжительностью; если бы это даже бы-
ла правда, то доказать ее было бы очень трудно. Я толь-
ко хочу моими словами подчеркнуть тот факт, что ни
'рдно раз минувшее состояние сознания не может снова
Возникнуть и буквально повториться. Мы то смотрим,
То слушаем, то рассуждаем, то желаем, то припомина-
ем, то ожидаем, то любим, то ненавидим, наш ум попе-
ременно занят тысячами различных объектов мысли.
Скажут, пожалуй, что все эти сложные состояния созна-
ния образуются из сочетаний простейших состояний.
В таком случае подчинен!.» ли " in последние тому же
закону изменчивости? Например, нс всегда ли тожде-
ственны ощущения, получаемые нами от какого-нибудь
предмета? Разве не всегда тождествен звук, получае-
мый нами от нескольких ударов совершенно одинаковой
силы по тому же фортепианному клавишу? Разве не та
же трава вызывает в нас каждую весну то же ощущение
зеленого цвета? Не то же небо представляется нам в
ясную погоду таким же голубым? Не то же обоня-
тельное впечатление мы получаем от одеколона, сколь-
ко бы раз мы ни пробовали нюхать ту же склянку? От-
рицательный ответ на эти вопросы может показаться
метафизической софистикой, а между тем вниматель-
ный анализ не подтверждает того факта, что центро-
стремительные токи когда-либо вызывали в нас дважды
абсолютно то же чувственное впечатление.
Тождествен воспринимаемый нами объект, а не на-
ши ощущения: мы слышим несколько раз подряд ту же
ноту, мы видим зеленый цвет того же качества, обоня-
ем те же духи или испытываем боль того же рода. Ре-
альности, объективные или субъективные, в постоянное
сущес'1вование которых мы верим, по-видимому, снова
и снова предстают перед нашим сознанием и заставля-
ют нас из-за нашей невнимательности предполагать,
будто идеи о них суть одни и те же идеи. Когда мы
дойдем до главы «Восприятие», мы увидим, как глубоко
укоренилась в нас привычка пользоваться чувсгвснны-
ми впечатлениями как показателями реального присут-
ствия объектов. Трава, на которую я гляжу из окошка,
кажется мне того же цвета и на солнечной, и на теневой
стороне, а между гем художник, изображая на полотне
эту траву, чтобы вызвать реальный эффект, в одном
случае прибегает к темно-коричневой краске, в дру-
гом—к светло-желюй. Вообще говоря, мы не обраща-
ет»! особого внимания на то, как различно те же пред-
меты выглядят, звуча! и пахнут на различных расстоя-
ниях и при различной окружающей обстановке. Мы
стараемся убедиться лишь в тождественности вещей, и
любые ощущения, удостоверяющие нас в этом при гру-
бом способе оценки, будут сами казаться нам тожде-
ственными.
Благодаря этому обстоятельству свидетельство о
субъективном тождестве различных ощущений не имеет
никакой цены в качестве доказательства реальности из-
вестного факта. Вся история душевного явления, назы-
ваемого ощущением, может ярко иллюстрировать нашу
неспособность сказать, совершенно ли одинаковы два
порознь воспринятых нами чувственных впечатления
или нет. Внимание наше привлекается не столько абсо-
лютным качеством впечатления, сколько тем поводом,
который данное впечатление может дать к одновремен-
ному возникновению других впечатлений. На темном
фоне менее темный предмет кажется белым. Гельм-
гольц вычислил, что белый мрамор на картине, изобра-
жающей мраморное здание, освещенное луной, при
дневном свете в 10 или 20 тыс. раз ярче' мрамора, осве-
щенного настоящим лунным светом.
Такого рода разница никогда не могла быть непос-
редственно познана чувственным образом: ее можно
было определить только рядом побочных соображений.
Это обстоятельство заставляет нас предполагать, что на-
ша чувственная восприимчивость постоянно изменяется,
так что один и тот же предмет редко вызывает у нас
прежнее ощущение. Чувствительность наша изменяется
в зависимости от того, бодрствуем мы или нас клонит
ко сну, сыты мы или голодны, утомлены или нет; она
различна днем и ночью, зимой и летом, в детстве, зре-
лом возрасте и в старости. И тем не менее мы нисколь-
ко не сомневаемся, что наши ощущения раскрывают пе-
ред нами все тот же мир с теми же чувственными каче-
ствами и с теми же чувственными объектами. Изменчи-
вость чувствительности лучше всего можно наблюдать
на том, какие различные эмоции вызывают в нас те же
вещи в различных возрастах или при различных на-
строениях духа в зависимости от органических причин.
То, что раньше казалось ярким и возбуждающим, вдруг
становится избитым, скучным, бесполезным; пение птиц
вдруг начинает казаться монотонным, завывание ветра—
печальным, вид неба — мрачным.
К этим косвенным соображениям в пользу того, что
наши ощущения в зависимости от изменчивости нашей
чувствительности постоянно изменяются, можно при-
бавить еще одно доказательство физиологического ха-
рактера. Каждому ощущению соответствует определен-
ный процесс в мозгу. Для того чтобы ощущение повто-
рилось с абсолютной точностью, нужно, чтобы мозг
после первого ощущения не подвергался абсолютно ни-
какому изменению. Но последнее, строго говоря, физио-
логически невозможно, следовательно, и абсолютно точ-
ное повторение прежнего ощущения невозможно, ибо
мы должны предполагать, что каждому изменению
мозга, как бы оно ни было мало, соответствует некото-
рое изменение в сознании, которому служит данный
мозг.
Но если так легко обнаружить неосновательность
мысли, будто простейшие ощущения могут повторяться
неизменным образом, то еще более неосновательным
должно казаться нам мнение, будто та же неизменная
повторяемость наблюдается в более сложных формах
сознания. Ведь.ясно, как Божий день, что состояния на-
шего ума никогда не бывают абсолютно тождественны-
ми. Каждая отдельная мысль о каком-нибудь предмете,
строго говоря, есть уникальная и имеет лишь родовое
сходство с другими нашими мыслями о том же предме-
те. Когда повторяются прежние факты, мы должны
думать о них по-новому, глядеть на них под другим уг-
лом, открывать в них новые стороны. И мысль, с помо-
щью которой мы познаем эти факты, всегда есть мысль
о предмете плюс новые отношения, в которые он постав-
лен, мысль, связанная с сознанием того, что сопровож-
дает ее в виде неясных деталей. Нередко мы сами по-
ражаемся странной переменой в наших взглядах на
один и тот же предмет. Мы удивляемся, как могли мы
думать известным образом о каком-нибудь предмете
месяц тому назад. Мы переросли возможность такого
образа мыслей, а как — мы и сами не знаем.
С каждым годом те же явления представляются нам
совершенно в новом свете. То, что казалось призрачным,
стало вдруг реальным, и то, что прежде производило
впечатление, теперь более не привлекает. Друзья, кото-
рыми мы дорожили, превратились в бледные тени прош-
лого; женщины, казавшиеся нам когда-то неземными
созданиями, звезды, леса и воды со временем стали
казаться скучными и прозаичными; юные девы, которых
мы некогда окружали каким-то небесным ореолом, ста-
норятся с течением времени в наших глазах самыми
обыкновенными земными существами, картины — бессо-
держательными, книги... Но разве в произведениях Гёте
так много таинственной глубины? Разве уж так содер-
жательны сочинения Дж. Ст. Милля, как это нам каза-
лось прежде? Предаваясь менее наслаждениям, мы все
более и более погружаемся в обыденную работу, все бо-
лее и более проникаемся сознанием важности труда на
пользу общества и других общественных обязанностей.
Мне кажется, что анализ цельных, конкретных со-
стояний сознания, сменяющих друг друга, есть един-
ственный правильный психологический метод, как бы
ни было трудно строго провести его через все частности
исследования. Если вначале он и покажется читателю
темным, то при дальнейшем изложении его значение
прояснится. Пока замечу только, что, если этот метод
правилен, выставленное мною выше положение о невоз-
можности двух абсолютно одинаковых идей в сознании
также истинно. Это утверждение более важно в теоре-
тическом отношении, чем кажется с первого взгляда,
ибо, принимая его, мы совершенно расходимся даже в
основных положениях с психологическими теориями
локковской и гербартовский школ, которые имели когда-
то почти безграничное влияние в Германии и у нас в
Америке. Без сомнения, часто удобно придерживаться
своего рода атомизма при объяснении душевных явле-
ний, рассматривая высшие состояния сознания как аг-
регаты неизменяющихся элементарных идей, которые
непрерывно сменяют друг друга. Подобным же обра-
зом часто бывает удобно рассматривать кривые линии
как линии, состоящие из весьма малых прямых, а элек-
тричество и нервные токи—как известного рода жид-
кости. Но во всех этих случаях мы не должны забы-
вать, что употребляем символические выражения, кото-
рым в природе ничего не соответствует. Неизменно
существующая идея, появляющаяся время от времени
перед нашим сознанием, есть фантастическая фикция.
В каждом личном сознании процесс мышления за-
метным образом непрерывен. Непрерывным рядом я
могу назвать только такой, в котором нет перерывов и
делений. Мы можем представить себе только два рода
перерывов в сознании: или временные пробелы, в тече-
ние которых сознание отсутствует, или столь резкую
перемену в содержании познаваемого, что последую-
щее не имеет в сознании никакого отношения к предше-
ствующему. Положение «сознание непрерывно» заклю-
чает в себе две мысли: 1) мы сознаем душевные, состоя-
ния, предшествующие временному пробелу и следующие
за ним как части одной и той же личности; 2) перемены
в качественном содержании сознания никогда не совер-
шаются резко.
Разберем сначала первый, более простой случаи.
Когда спавшие на одной кровати Петр и Павел просы-
паются и начинают припоминать прошлое, каждый из
них ставит данную минуту в связь с собственным прош-
Популярное:
