У власти. Министр-реформатор: 1906—1911

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 25Следующая ⇒

К концу 1905 года состояние здоровья Бальфура, главы правительства консерваторов, уже не позволяло ему исполнять свои обязанности. Тогда премьер-министром назначили Кэмпбелла-Баннермана, лидера либеральной партии. В сформированном им правительстве Черчилль занял пост министра. И сразу же в январе 1906 года были проведены выборы в законодательное собрание. По окончании выборов либералы буквально наводнили парламент. В новой палате общин было не менее четырехсот депутатов-либералов (среди которых оказался и Черчилль, избранный в северозападном Манчестере) против ста пятидесяти восьми консерваторов, двадцати девяти лейбористов и восьмидесяти трех ирландских националистов.

Для честолюбивого Уинстона этот переход из парламента в правительство, несмотря на то, что ему достался лишь скромный пост младшего министра, был ключевым моментом в политической карьере. Ведь он не просто оказался у власти, он готовился осуществить стремительное восхождение на политический олимп, пройдя курс обучения у лучших специалистов. На протяжении почти десяти лет подряд — с 12 декабря 1905 года по 25 ноября 1915 года — для Уинстона неизменно находилось место в правительстве. Он занимал ключевые посты (по крайней мере, так было до его окончательного провала): был заместителем министра по делам колоний с декабря 1905 года по апрель 1908-го; министром торговли с апреля 1908 года по февраль 1910-го; министром внутренних дел с февраля 1910 года по октябрь 1911-го; первым лордом адмиралтейства (министром морского флота Великобритании) с октября 1911 года по май 1915-го; наконец, канцлером Ланкастерского герцогства с мая по ноябрь 1915 года. Это были годы успеха, годы полета, прерванного разразившейся войной. В целом за эти годы благодаря личному вкладу Черчилля в развитие Британского государства и общества, его недюжинным способностям и таланту Англии удалось собрать необыкновенно богатый урожай положительных результатов, хотя в нем порой и попадались пучки сорной травы.

В министерстве по делам колоний заместитель министра, которому шел лишь тридцать первый год, и пятидесятилетний министр лорд Элджин, бывший наместник короля в Индии, образовывали любопытный союз, словно чистокровный жеребец и рабочая лошадка, запряженные в одну упряжь. Элджин, человек замкнутый, уставший от жизни, стремился всячески сократить круг своих обязанностей. Тогда как пышущий энергией Уинстон, желая зарекомендовать себя, изо всех сил старался отличиться, брался за все, не дожидаясь приглашения. В то время как шеф заседал в палате лордов, Уинстон, принадлежа к партии большинства, произносил речи в палате общин — там, где непосредственно обсуждались все текущие вопросы и где его дар красноречия творил чудеса. Звездочка Уинстона только-только зажглась, а звезда Элджина готова была вот-вот погаснуть. Последнему пришлись не по вкусу дерзости его помощника. Элджин считал Уинстона авантюристом, легкомысленным и непоследовательным человеком, и уж тем более его не приводили в восторг бесчисленные категоричные замечания, прожекты и критика неугомонного молодого человека. Впрочем, случалось, Элджин ставил наглеца на место. Так, рассказывали, что на полях составленного Уинстоном документа, заканчивавшегося словами «таково мое мнение», министр написал: «Однако с моим оно не совпадает»[50]. Один историк охарактеризовал поведение заместителя министра, стремившегося единолично распоряжаться в министерстве по делам колоний, как нечто среднее между поведением «ответственного государственного деятеля и проказливого школьника»[51].

Однако несмотря на разногласия, притеснения, порой сильное раздражение, дуэт Черчилль — Элджин успешно справлялся с поставленной перед ним задачей. Они работали вместе в течение двух с половиной лет, при этом и тот и другой считали, что в империи заключен огромный потенциал для дальнейшего развития. Миссия британцев, «пионеров цивилизации», по мнению Элджина, состояла в том, чтобы реализовать этот потенциал. Уже будучи главой кабинета, Черчилль также дал шанс проявить себя чиновнику Эдварду Маршу, компетентному и преданному молодому человеку, впоследствии оказавшему премьер-министру неоценимые услуги. Эдвард Марш, «Эдди», на протяжении почти двадцати лет был верным и самым близким соратником Черчилля. А пока Уинстону приходилось частенько сталкиваться с враждебностью, временами яростью высокопоставленных чиновников министерства. Их безмерно раздражал этот непоседливый молокосос, чересчур уверенный в себе, посмевший поучать их, исправлять их предписания. Генеральный секретарь министерства по делам колоний Хопвуд даже высказал министру свое неудовольствие: «Невозможно иметь с ним дело. Он кого угодно выведет из себя. Вероятно, он причинит нам не меньше неприятностей, чем его отец». Далее Хопвуд язвительно отзывался о постоянной суете, безудержном желании заставить говорить о себе, об отсутствии моральных принципов заместителя министра[52].

Первое задание, которое получил Черчилль, вступив в должность, касалось статуса Южной Африки, ответственность за решение этого вопроса всецело возлагалась на Уинстона. В частности, он должен был решить судьбу бурских республик, присоединенных в 1902 году, определить характер отношений между англичанами и африканерами. Бывший пленник Претории стремился прежде всего к примирению. Он считал, что дальнейшая политика в этом регионе должна быть великодушной, что не следовало делать различий между британскими переселенцами и побежденными бурами. В результате летом 1906 года Оранжевой провинции и Трансваалю была дарована автономия.

Однако никто не позаботился о судьбе чернокожего населения этих провинций. В частности, в том, что касалось правила «один человек — один голос» (one man — one vote ), африканеры выиграли за счет ущемления прав коренного населения Африки, ставшего жертвой несправедливого выбора, сделанного в Лондоне. Африканцы, составлявшие две трети населения и занимавшие шестую часть всей территории провинций, должны были отныне признать хозяевами буров, диктовавших свои условия в политике, основанной на расовой дискриминации.

Надо сказать, что сам Черчилль разделял расовые и колонизаторские предрассудки, свойственные его классу и эпохе. В кругу Уинстона придерживались мнения, что в мире людей существует строгая иерархия. Черчилль был убежден, что чернокожие, которых он называл «неграми» (niggers ) или «черномазыми» (blackamoors ), в силу своей природы стоят на ступень ниже белых людей, властелинов земли милостью Божьей. «Туземцы, — писал Уинстон по возвращении из Африки о племени кикулу, — как дети, жизнерадостные, послушные, однако в них есть что-то от скота. Единственный способ спасти несчастных от духовного убожества (...) — подчинить их августейшей власти британской короны»[53]. Трудно представить более полное собрание избитых штампов... Черчилль так и остался убежденным расистом до конца своих дней. Ни идея о единстве рода человеческого, ни принцип равенства рас не пробили броню солдата колониальных войск.

Итак, в центре внимания министерства по делам колоний оказалась Черная Африка. После передела континента между могущественными европейскими державами самый большой куш получили Соединенное Королевство и Франция. С тех пор Англия безраздельно владела, за исключением Египта и Судана на севере и Южной Африки на юге, огромными территориями в Черной Африке: на западе — Нигерией, Золотым Берегом (ныне Гана), Сьерра-Леоне, Гамбией; на востоке — Сомали, Кенией (именуемой Британской Восточной Африкой), Занзибаром, Угандой, Ньясалендом, обеими Родезиями. По сути, министерство по делам колоний заправляло во всех этих странах. И ничего, что времена завоеваний и экспансии прошли, хотя Черчилль все же вознамерился присоединить новые территории к Уганде, — основной целью Британии была вовсе не борьба цивилизации с варварством, а освоение и экономическая эксплуатация этих земель. Уинстон твердо верил в будущее Уганды и призывал сосредоточить все усилия на развитии протектората. «Уганда — это настоящая жемчужина! » — восклицал он[54].

И Уинстон решил отправиться в длительное путешествие по «земле обетованной», где и пробыл с октября 1907 года по январь 1908 года. Он хотел на месте ознакомиться с ситуацией, чтобы принять правильное решение, а заодно поохотиться на крупную дичь и вновь ощутить пьянящий дух приключений. Кроме того, Уинстон заключил договор со «Стрэнд Мэгэзин» на серию статей, чтобы оплатить дорожные расходы свои и своих сопровождающих. Пароход, на котором путешествовал Уинстон, делал остановки в портах Мальты, Кипра, Сомали, прежде чем пришвартоваться в конечном пункте назначения — Момбасе. Оттуда наш путешественник поездом прибыл в Найроби. Взгромоздившись на паровоз, Уинстон вдоволь пострелял в носорогов, антилоп и зебр, в изобилии водившихся в окрестностях железной дороги. Однако львы предпочитали не появляться в этой опасной зоне, и это спасло их от ружья кровожадного охотника. В Кампале, столице Уганды, Уинстон был принят королем, или «кабака», одиннадцатилетним мальчуганом, получившим английское образование, а затем предпринял пешую ознакомительную прогулку по лесам и саваннам. Он проходил двадцать — двадцать пять километров в день, избрав маршрут между озерами Виктория и Альберт, в сопровождении ста носильщиков. Тогда-то Уинстон и убедился в том, что это необыкновенно богатый край. Воображение уже рисовало ему страну «государственного социализма», где чернокожие работники трудятся под чутким руководством белых начальников и производят хлопок, который затем обрабатывается в Англии и отправляется обратно, дабы прикрыть «первобытную наготу» черных туземцев и лишить их «скотоподобия». Этот замысел Уинстон изложил в одном из рассказов о «Моем путешествии в Африку». Книга Черчилля, написанная на основе опубликованных в «Стрэнд Мэгэзин» статей, вышла в марте 1908 года и пользовалась большим успехом.

Черчилль чувствовал себя как нельзя лучше в качестве заместителя министра по делам колоний. Выполняя возложенную на него либеральным правительством миссию, он верил в то, что позиция, которую Англия занимает в мире, — ключ к ее внутриполитической ситуации. Ведь в конечном счете внутренние проблемы страны, социальный вопрос, развитие демократии и повышение уровня благосостояния британцев, равно как и величие нации зависят от процветания империи. Вот почему тем, кого он называл «воронами» (croakers ), случалось выслушивать от него язвительные выговоры. Да и как иначе? Ведь они смели утверждать, что могущество Британии, достигнув апогея, начало клониться к закату. А Уинстон был убежден в том, что сила и жизненная энергия «нашего народа и нашей крови» не позволят Альбиону уклониться от возложенной на него цивилизаторской миссии. Именно романтическое видение исторической роли и будущего своей страны привело Черчилля к власти и вдохновляло его до последней минуты.

* * *

В 1908 году в силу произошедших на британской политической арене изменений — постепенного ухода на второй план корифеев либеральной партии и прихода к власти нового поколения молодых людей, честолюбивых и энергичных, — Черчилль получил значительное, впрочем, вполне заслуженное повышение. Его назначили министром торговли и промышленности. Так в возрасте тридцати трех лет ему удалось войти в состав кабинета. Вот уже полвека в правительстве не было столь «юных» министров.

Асквит, сменивший на посту премьер-министра скончавшегося Кэмпбелла-Баннермана, собрал в новом «министерстве талантов» целую плеяду выдающихся политических деятелей: Грей — министр иностранных дел, Хэлдэйн — военный министр, Морлей — министр Индии, Рансимэн — министр образования, рабочий Джон Бернз — министр местного управления (впервые в истории Англии обыкновенный рабочий стал министром) и, конечно, три звезды нового кабинета — сам Асквит, Ллойд Джордж и Уинстон Черчилль. Асквит был представителем промышленной буржуазии, нонконформистом в добрых традициях либеральной партии, блистательным адвокатом, превосходно вел дискуссию, получил прекрасное образование, его называли «последним из римлян». Асквит, первоклассный профессионал и ловкий политик, оставался на посту премьер-министра вплоть до 1916 года, и именно он являлся автором бессмертной формулы «поживем — увидим» (wait amp; see ). Его пленили живость и мастерство Уинстона, однако Асквита порой раздражали его капризы и неуместные предложения. Однажды Асквит назвал одно из посланий, которыми Черчилль бомбардировал его, «типичным письмецом с очередной химерой»[55]. Ему все же удавалось держать в узде своих нетерпеливых лейтенантов, ведь и Ллойд Джордж, и Уинстон в прошлом служили в легкой кавалерии и теперь так и рвались в бой, а их профессиональный союз в эти годы был столь тесен, что двух министров называли то «братьями-близнецами», то «парой Ромео».

Однако трудно было представить более разительный контраст, чем тот, который представляли аристократ Черчилль и простолюдин Ллойд Джордж, две звезды британской общественной жизни XX века, чьи судьбы тесно переплелись на целых двадцать лет. Ведь «Уэльский колдун»[56], предки которого были сплошь ремесленниками да крестьянами, воспитанный дядей-сапожником, последователем баптистов, был всем обязан самому себе. Ллойд Джордж, глашатай чаяний народа, защитник «слабых от сильных», обладавший незаурядными ораторскими способностями и богатой фантазией, возглавил левое радикальное крыло. Тройственный союз Асквит — Джордж — Черчилль вовсе не был безоблачным. Помимо страсти Асквита к борьбе и власти все чаще проявлялась его склонность к интригам, уловкам, что объясняло его далеко не лестные отзывы о министре финансов и министре торговли: «У Ллойда Джорджа нет принципов, а у Уинстона — убеждений»[57].

Как бы то ни было, отныне Уинстону приходилось участвовать в жарких дискуссиях о судьбе общества. Для него это было внове. До сих пор он оставался в стороне от социальных проблем своей страны, и его неосведомленность в этой области была очевидна. Он еще ни разу не общался непосредственно с народом (за исключением слуг). О нищете низших слоев общества он узнал лишь из официальных рапортов и из результатов социальных опросов, проведенных Сибомом Раунтри, промышленником-филантропом. Итоги опросов были опубликованы в брошюре под названием «Нужда». Как оказалось, треть британского населения жила за чертой бедности.

Либерал Чарльз Мастерман, молодой министр и автор книги «Положение Англии», не без злой иронии отмечал, что Уинстон «очень переживал за своих бедняков, о существовании которых недавно узнал», и считал, что «провидение поручило ему позаботиться о них». «Хотя, — продолжал Мастерман, — идеальное общество, за которое боролся Черчилль, должно было состоять, по его замыслу, из класса сердобольных богачей, добровольно жертвующих частью своих богатств, и из предприимчивого, благонамеренного рабочего класса, с глубокой признательностью эту жертву принимающего»[58]. По правде говоря, Мастерман сгустил краски, ведь мысль Черчилля была намного тоньше и сложнее. К тому же романтик Уинстон всегда был излишне сентиментален: несмотря на то, что сам он, принадлежа к высшей знати, жил в роскоши, его до глубины души взволновало бедственное положение жителей трущоб.

Чтобы понять социальную философию Черчилля той поры, вычленить ее из риторических трелей и обтекаемых фраз блистательного общественного деятеля и оратора, нужно обратить внимание на три основных момента. Во-первых, на совмещение по большей части консерваторской идеологии касательно общественных структур и подчеркнуто прогрессивных демократических взглядов, которых Черчилль придерживался в политике. Ведь он занял эту позицию, столкнувшись с извечным вопросом, волновавшим правящую элиту Британии со времен промышленной революции: что делать с рабочим классом? Как интегрировать низшие слои населения в стабильное общество? Как добиться прогресса и реформировать общество, не разрушив существующего социального строя?

«Рожденный править» патриций прекрасно понимал, что лишь радикальные реформы, которые покончили бы с наиболее вопиющими пороками современного общества, реформы, проводимые под лозунгом борьбы за равенство и справедливость, могли бы примирить рабочий класс с действующим экономическим и социальным строем. Другими словами, эти реформы должны были стать формой социального контроля. И Уинстон заявлял во всеуслышание о решительных мерах, которые необходимо принять «на целине британской политики»[59], как пафосно окрестил он английское общество.

Правительству приходилось снова и снова сталкиваться с нищетой, безработицей, маргинализацией граждан. Чтобы бороться с этими явлениями, необходимо было повысить уровень благосостояния граждан, отменить привилегии, убедить население в том, что вопреки всему «либеральная партия защищает правое дело миллионов обездоленных»[60]. Увлекшись, наш пылкий сторонник радикальных мер высказывал парадоксальное мнение о том, что классовая борьба — это инструмент социального регулирования! «А потому ни к чему стонать при рецидивах этой неизлечимой болезни, — продолжал Уинстон, — нужно лишь понять, что классовая борьба, стимулируя реформы, избавляет Великобританию от двойной угрозы — застоя и насильственного разрушения»[61]. Черчилль четко разграничивал либерализм в политике и либерализм в экономике и считал, что незачем цепляться за свободу действия, что государство должно активно вмешиваться в жизнь общества, ведь только ему под силу пресечь злоупотребления и несправедливость и прийти на помощь самым нуждающимся. Это был совершенно новый взгляд на отношения между государством и личностью внутри общества. В неолиберализме, процветавшем в те годы, уже обозначился зародыш теорииWelfare state («государство всеобщего благосостояния»). Тогда-то и появилась расширенная, тщательно продуманная социально-правовая система, основным разработчиком которой был Черчилль. Однако очевидно, что таким образом было найдено превосходное средство сохранить существующую социальную систему и даже предотвратить опасность социализма, мягко задушив его («to kill socialism by kindness »). Впрочем, здесь Черчилль призывал последовать примеру Германии, внеся в британскую социальную структуру «добрую порцию бисмаркизма»[62].

Либеральной партии приходилось все время быть начеку, чтобы не сдать своих позиций партии лейбористов. Наиболее дальновидные представители либеральной партии, среди которых были Черчилль и Ллойд Джордж, понимали всю остроту сложившейся социальной ситуации, они сознавали, что рабочее и социальное движения набирают силу. Поэтому необходимо было опередить лейбористов и провести как можно скорее эффективные реформы, дабы либеральная партия не потеряла своей популярности у народа и сохранился старый добрый союз Lib — Lab (либералы — лейбористы). Идея его создания возникла еще в эпоху славного правления королевы Виктории, и пока он существовал, у либералов не было оснований опасаться за свое будущее.

Напрасно Уинстон выставлял себя прогрессивным радикалом, он не видел никаких точек соприкосновения между либерализмом и социализмом, о чем без обиняков и заявил, выступая в Данди, нарисовав свое весьма субъективное видение проблемы: «Либерализм — это не социализм и никогда им не будет». И действительно, огромная пропасть разделяла эти два политических направления. «Социализм стремится искоренить богатство, либерализм — бедность. Социализм уничтожил бы личную заинтересованность, либерализм ее сохранит, (...) примирив с правами общества. Социализм сгубил бы предпринимательство, либерализм вызволит его из западни привилегий (...) Социализм ставит во главу угла регламент, либерализм — человека. Социализм критикует капитал, либерализм — монополии»[63]. Следовательно, политическая линия, которой надлежало придерживаться либералам, была ясна: отвечать конкретными действиями на требования и чаяния рабочих, сдабривая свои реформы свободолюбивыми речами. Лейбористы и консерваторы хором назвали такую стратегию «демагогическим мошенничеством».

Вот почему, став министром торговли, Черчилль активно взялся за социальные реформы, проводя их в жизнь с тем же пылом и стремительностью, что и все свои замыслы. Ведь прежде всего ему нужно было продемонстрировать свои способности и таланты не только политической элите и горстке экспертов, но и всему британскому народу и в первую очередь своим избирателям. Надо сказать, что в те времена еще не было министерства труда, и министерство торговли предоставляло широкое поле деятельности, поскольку отвечало не только за торговлю и промышленность, но и за морской и железнодорожный транспорт, а помимо этого выполняло функции несуществующего министерства труда.

Итак, Британия обязана Черчиллю тремя свершениями, относящимися к этому периоду его деятельности, — утверждением закона о биржах труда, а также закона о торговых палатах в 1909 году, кроме того, он предложил на рассмотрение проект закона о пособии по безработице, который был принят в 1911 году. В процессе подготовки и проведения этих реформ Черчилль использовал знания и идеи генерального секретаря министерства Хуберта Льюэллина Смита, квакера, убежденного сторонника социальных реформ и талантливого администратора. Второй ключевой фигурой в этом процессе был Уильям Беверидж, молодой экономист из Оксфорда с блестящим будущим, приглашенный Черчиллем в министерство торговли в качестве эксперта по вопросам занятости. В 1909 году Беверидж опубликовал свой обширный труд «Безработица: проблема промышленности». Если говорить о его политических убеждениях, то он также занимал срединную позицию между либерализмом и социализмом, однако вслед за Черчиллем и Ллойдом Джорджем предпочитал устранять последствия безработицы, вместо того чтобы бросить все свои силы на борьбу с причинами, ее вызывающими.

Биржи труда, созданные в период глубочайшего кризиса (циклический кризис 1907—1909 годов был самым тяжелым за последние тридцать лет), представляли собой конторы по найму, или, если угодно, агентства занятости, и были призваны облегчить гражданам устройство на работу, предоставляя информацию и обеспечивая подвижность рабочей силы. Предполагалось, что так называемые расчетные палаты, где вывешивались списки вакансий и кандидатов, позволят благодаря более гибкой организации рынка труда эффективно бороться с обнищанием населения, вызванным безработицей и непостоянной занятостью, а также сократить перерыв между двумя работами. В начале 1910 года функционировала уже шестьдесят одна биржа труда, а год спустя — сто семьдесят пять.

Что же касается торговых палат, они были задуманы как средство борьбы с беспощадной эксплуатацией, бушевавшей в то время в ряде отраслей промышленности. Хозяева мелких мастерских или домашних производств нанимали в основном женщин и заставляли их работать долгие часы напролет в грязных помещениях за нищенскую плату. Напрасно филантропы и социологи на протяжении многих лет разоблачали этот порок, а также механизмы действия зловредной троицы «эксплуатация — прибавочный труд — недоплата». Ничего не помогало. Дерзкое нововведение Черчилля заключалось в том, что закон, проект которого он разработал, позаимствовав идею у фабианцев, устанавливал «государственный минимум», то есть узаконенный минимум заработной платы представителям профессий, в которых риск эксплуатации был наиболее велик. Сначала новый закон касался представителей четырех профессий (прежде всего швей и кружевниц), то есть двухсот тысяч рабочих, из которых три четверти были женщины, в основном из низших слоев. Таким образом, новый закон официально подтвердил право государства вмешиваться в отдельные отрасли промышленности для фиксирования заработной платы и контроля за условиями труда.

В министерстве торговли Черчилль долгие месяцы не покладая рук работал вместе со своими помощниками над проектом закона об обязательном пособии по безработице. Проект был разработан в нескольких вариантах, его, в конце концов, приняли, однако Черчилля к тому времени уже не было в министерстве торговли. Согласно закону 1911 года о государственном пособии пособия по болезни и по безработице в обязательном порядке выплачивались рабочим самых тяжелых профессий, а именно: металлургам, кораблестроителям и строителям. Тем не менее, как ни важна была роль Уинстона Черчилля в социальном реформировании государства, все же не следует верить Рандольфу Черчиллю, утверждавшему в биографии своего отца, что он был одним из основателей «государства всеобщего благосостояния». Черчилль действительно являлся автором смелых социальных законопроектов, но его политическая философия, не противоречившая принципам либеральной экономической системы, была чужда идее государства-провидения.

В политическом плане 1909—1911 годы выдались чрезвычайно напряженными для Англии. Во-первых, был принят «революционный» бюджет — «народный бюджет Ллойда Джорджа»; во-вторых, правительство вело ожесточенное сражение с палатой лордов; в-третьих, только за один 1910 год дважды проводились выборы в законодательное собрание; в-четвертых, в конституцию были внесены принципиальные изменения; в-пятых, парламентский акт, принятый в 1911 году, узаконивал отныне преимущество палаты общин. И во всех этих исторических сражениях Черчилль очертя голову бросался в самое пекло. Он яростно защищал бюджет Ллойда Джорджа, воспринятый многими враждебно. Ведь принятие этого бюджета положило начало политике перераспределения доходов путем соответствующего налогообложения, что консерваторы сочли провокацией. В ответ Уинстон устроил еще несколько «провокаций». Он с резкой критикой обрушился на палату лордов, то есть на сословие, к которому сам принадлежал и у которого отныне было еще больше оснований считать его предателем. Назвав палату лордов «оплотом реакции» и «ничтожным меньшинством титулованных особ, никого не представляющих и ни перед кем не несущих ответственности», Черчилль прямо предложил Асквиту и правительству упразднить верхнюю палату парламента за ненадобностью и заменить ее выборной палатой, не имеющей права голоса в решении финансовых вопросов[64].

В день принятия «народного бюджета» 1910 года. Слева направо: миссис Маргарет Ллойд Джордж, Ллойд Джордж, Черчилль, секретарь Ллойда Джорджа.

Что же касается избирательного округа, в 1908 году Черчилль перебазировался в Шотландию, в Данди. Как читатель, вероятно, помнит, в 1908 году его назначили министром торговли. Обычай, бытовавший в те времена, требовал, чтобы вновь избранный министр выставлял свою кандидатуру в прежнем избирательном округе. Черчилль баллотировался в северо-западном Манчестере и потерпел поражение. В большинстве своем буржуазный электорат сделал свой выбор в пользу консерваторов, как это регулярно происходило до 1906 года. Поэтому Уинстон, пользовавшийся тогда большой популярностью, принял предложение от либералов из Данди. В этом городе должны были пройти частичные выборы, а в преданности электората либералам не приходилось сомневаться. Однако жители Данди принадлежали к иному социальному классу, нежели жители Манчестера. Это были в основном рабочие местных предприятий, производивших джутовую ткань, лен, конфитюр, а также кораблестроительной отрасли, переживавшей пору подъема. Соперниками Черчилля в этом округе были консерватор, хозяин ткацкой фабрики, и двое лейбористов. Уинстон этим воспользовался и принялся усердно бичевать социализм, это «чудовищное и бессмысленное построение, основанное на утопических иллюзиях»[65]. В конечном счете Уинстона избрали с большим перевесом. В 1910 году дважды проходили выборы в законодательное собрание. По итогам первого голосования, состоявшегося 22 января, отрыв Черчилля увеличился: после очень короткой предвыборной кампании его избрали вместе с неким профсоюзным деятелем, сторонником лейбористов, как говорили (от этого округа избирались два депутата). А вот одиннадцать месяцев спустя, в декабре 1910 года, хотя Черчилля и избрали с прежней предвыборной программой, его перевес уже не был столь значительным. Впрочем, к тому времени он уже оставил пост министра торговли, получив новое назначение. Теперь Черчилль возглавлял министерство внутренних дел.

* * *

Министерство внутренних дел, когда Уинстон пришел туда в феврале 1910 года в возрасте тридцати пяти лет, наряду с министерством иностранных дел и министерством финансов входило в тройку наиболее важных министерств Британии. Сфера его компетенции стала несколько разнороднее в результате различных объединений и слияний и к тому времени включала в себя обеспечение безопасности граждан, обеспечение общественного порядка, а также обеспечение связи с Букингемским дворцом, руководство лондонской полицией, пожарными службами, управление системой тюрем. От министерства внутренних дел зависели вынесение оправдательных приговоров, сокращение сроков тюремного заключения. Оно рассматривало вопросы иммиграции, сельского хозяйства, состояния дорог и каналов, следило за употреблением алкоголя и наркотиков, соблюдением нравственных норм. Такое огромное поле деятельности удовлетворило бы самого ненасытного министра. И правда, новый министр внутренних дел не только лелеял надежду и на этом посту продолжать политику реформ — он мечтал войти в историю как великий министр, служивший делу прогресса. Ведь вплоть до Первой мировой войны Черчилль, выросший в полной оптимизма атмосфере уходящего XIX века, не переставал верить в прогресс. «Я из тех, кто считает, что мир постоянно меняется к лучшему», — утверждал Черчилль накануне своего перехода в министерство внутренних дел[66].

В действительности новая должность таила немало опасностей. Необычайно активизировалось рабочее движение, а выступления суфражисток принимали все более серьезный оборот. Оттого и приходилось Уинстону, став министром внутренних дел, сочетать либеральную политику с политикой репрессий. И если вначале преобладала первая, то постепенно Черчилль все больше склонялся ко второй. Кроме того, между ним и его подчиненными не было полного взаимопонимания, а потому вполне вероятно, что «черная собака Черчиллей» вновь настигла свою жертву, и Уинстон снова стал подвержен приступам депрессии.

Тем не менее, начал он с того, что со свойственным ему пылом взялся за осуществление грандиозной программы реформирования системы тюрем. Уинстон стремился улучшить условия содержания заключенных, облегчить их участь, при этом не считая нужным упразднять наказания кнутом, пытался помочь им реабилитироваться в обществе. В первую очередь Черчилль намеревался упразднить долговую тюрьму, а также изменить условия наказания несовершеннолетних правонарушителей. Однажды Черчилль приказал освободить и отправить к родителям двенадцатилетнего мальчугана, за кражу грошового куска трески приговоренного к семи годам исправительной колонии. Этот его поступок наделал много шума. И все-таки министру удалось принять лишь разрозненные меры — нового свода законов, который охватывал бы всю пенитенциарную систему, так и не последовало.

Та же участь постигла и проекты реформ в защиту служащих магазинов, нещадно эксплуатируемых хозяевами. Их ненормированный рабочий день и отвратительные условия труда побудили Черчилля к решительным действиям. Один за другим он издал два билля о магазинах, согласно которым рабочую неделю надлежало сократить до шестидесяти часов и ввести обязательный выходной день — воскресенье. Однако эта попытка не увенчалась успехом, натолкнувшись на яростное сопротивление владельцев магазинов. В конечном счете было принято постановление о закрытии магазинов на полдня раньше один раз в неделю. Черчилль, подобно многим аристократам того времени, верил в примат наследственности и в тезисы евгеники. Он решил повлиять, якобы с благородной целью предотвратить «вырождение» нации, на отношение общества к людям, страдающим слабоумием, так называемым unfit (негодный по состоянию здоровья). С одной стороны, Черчилль всячески противился высказывавшимся предложениям заключить этих неполноценных членов общества в специальные учреждения, с другой — вовсе не отказывался от мысли ввести стерилизацию этой категории населения, однако так и не принял никаких мер, продиктованных желанием усовершенствовать генетику нации.

И все же поддержание порядка — прямая обязанность министерства внутренних дел — все больше занимало Уинстона, обеспокоенного волнениями рабочих и членов профсоюзов, вспыхнувшими в 1910 году, а также значительно возросшей агрессивностью феминистского движения. Черчилль был излюбленной мишенью феминисток в силу своей популярности как у граждан, так и у журналистов. Желающих попасть на встречу с министром всегда было хоть отбавляй. И суфражистки не знали пощады. Хотя они по большей части придерживались тактики словесных атак, дважды Уинстон подвергался физическому насилию с их стороны, например, на Бристольском вокзале на несчастного министра напала разъяренная феминистка, вооруженная хлыстом для собак.

Не раз Черчилль и сам заявлял о том, что с пониманием относится к желанию женщин получить право голоса. Однако он не брал на себя никаких обязательств и отвергал все предлагавшиеся законопроекты. Больше того, в 1910 году, когда правительство готово было пойти на компромисс, предоставив право голоса определенным категориям женщин, Черчилль произнес в палате общин разгромную речь и проголосовал против. Через некоторое время в Вестминстере прошла крупная манифестация суфражисток, жестоко остановленная полицией вопреки распоряжениям Черчилля. Эта «черная пятница» послужила поводом для новых нападок на министра внутренних дел, обвиненного в варварских действиях по отношению к мирно настроенным активисткам движения. А суть противостояния заключалась в том, что для Уинстона, неисправимого «полового шовиниста», предоставление женщинам права голоса, равно как и развернувшаяся борьба за это право, пренебрежительно называемая им «бабьей политикой», были делом второстепенной и даже третьестепенной важности. Политики, призванные вершить судьбы великой империи, не должны были, по его мнению, отвлекаться на подобные пустяки.

В то же время до сих пор безоблачные отношения Черчилля с профсоюзами рабочих начали портиться. Столкновения, закончившиеся тем, что Уинстону пришлось примерить новый образ врага рабочих, произошли вот из-за чего. В ноябре 1910 года трагически закончилась забастовка уэльских шахтеров из долины Рондда, получившая название «побоище в Тонипэнди». Местных полицейских вывели из себя беспорядки и грабежи, они применили силу, и один шахтер был убит. Тогда Черчилль взял дело в свои руки и благодаря его хладнокровию и сдержанности конфликт удалось уладить, не прибегая к помощи армейских подразделений, стянутых на всякий случай к месту событий. Выходит, напрасно клеймо кровавого героя Тонипэнди так прочно пристало к Уинстону.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒