Торопливо считаю мелочь. Увы, не хватает двадцати копеек. Как же быть? Продавщица знакомая, но тоже не даст без двадцати копеек. Тоже знает меня.

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 6

Но разве нельзя проехать без билета? Я еще не так плохо выгляжу, одет прилично. Неужели ревизор не поверит, если скажу, что выронил билет? Да и не всякий раз ходит ревизор.

Чем больше я размышлял об этом, тем сильнее хотелось выпить. Внезапно мне повезло. Калитку отворила дородная тетя Нюра. Она медленно плыла по дорожке. Покачала головой осуждающе – за то, что земля под кустами не обработана. Пропела грудным голосом:

- Э-эх, не стало стариков, и сад твой захирел… А смородину-то опять заморозки погубили. Кажинный год губят…

Наконец приблизилась, в упор посмотрела на меня, словно проверяя, пьяный я или трезвый, спросила:

- Меду продашь? Страсть сердце ноет. А в город ехать неохота…

От растерянности я рот разинул. Вот где выход из моего затруднительного положения! Мед продать! Я смотрел теперь на тетю Нюру как на ангела. Должно быть, прекраснее этого чудовища в юбке в те минуты для меня не было никого на свете. И как я сам не догадался? Ведь вот же, как все просто!

- А я вижу – дым у тебя, значит, думаю, пчел шурует, мед вынимает. Погода вон какая!

Однако я скромно дал понять, что медом не торгую, но баночку для нее налью, ввиду ее болезни.

- Нутко зайду я после обеда, - пропела она. – Еще в магазин надоть, а то начисто обесхлебили, куска к обеду нет.

Ждать до обеда? Честно говоря, я испугался, и тут же, отбросив все условности, сказал:

- Да и у меня ни крошки! Поехал – ничего не взял, а деньги в другом кармане оставил. Так что давайте за мед деньги, а потом приходите с баночкой.

Нюра заколебалась, взглянув на меня как-то искоса, снизу наверх, одним глазом, как курица: мол, знаю, зачем тебе деньги! Сильно окая, всплеснула руками:

- Да нету у меня с собой, потом получишь.

«Черт побери! » – разозлился я. Однако сдержанно усмехнулся:

- Не за семь верст живете – я провожу.

Вышли за калитку.

Я плелся за тетей Нюрой. Мысли сосредоточились на том, что вот получу сейчас деньги, сбегаю за поллитровкой и выпью, не экономя жалкие капли.

А потом откачаю мед из одной семьи. Из другой же буду выкачивать, когда приеду с Верой. Пусть жена порадуется: хоть и пьет муж, а пчел не забывает, и они у него в отличном состоянии.

Вышло же, однако, все не так, как хотелось.

Толстая Нюра невероятно долго рылась в своих карманах и кошельках, словно издевалась надо мной. Я стоял у дверей, как нищий, и ждал. Наконец она достала деньги и вопросительно на меня уставилась.

- Тебе сколь денег-то?.. Почем продаешь мед-то?..

- Не продаю я мед, - не очень ласково ответил я. – Просто уступаю вам из-за вашей болезни.

Она как будто пропустила мимо ушей мои слова и не замечала моего тона:

- А все мы больные… У каждого свое. Может, тебе денег-то не надоть?.. Может, водкой возьмешь? Я знаю… У меня водка-то есть.

«Что она знает? » – невесело подумал я, но церемониться было незачем.

- Возьму водкой.

Все в поселке знали, что Нюра всегда держит водочку. В случае нужды, поздним вечером или даже ночью, бегали к ней и, конечно же, не возмущались, что в такое время Нюрина водка была намного дороже.

- Я знаю, - опять сказала Нюра и полезла в старинный буфет, кряхтя и охая.

К своему дому я уже не шел, а бежал.

Вторую «маленькую» я выпил залпом. Снова разжег дымарь, приготовил медогонку, подогрел пчеловодный нож, чтобы легче было распечатывать соты, и приступил к делу. Через полчаса все было кончено. Эмалированное ведро до краев наполнилось янтарной густой жидкостью. А вскоре приплыла и Нюра. В руках ее была литровая банка. Я, конечно, уже был пьян, но не забыл, что в литровую банку меда входит полтора килограмма и цена ему, конечно, не полтора рубля. Но препираться с Нюрой не захотел. Едва она ушла, как явилась тетя Аня, тоже отменная толстуха. Она напомнила мне, что весной моя жена брала у нее ведро семенной картошки сорта «негус», и стала расхваливать свою картошку, явно клоня к тому, чтобы я продал ей меду. «Картошку жена брала, конечно, за приличную цену», - хотел было я возразить, но промолчал. Зачерпнул меду тем самым черпаком, которым наливают щи и который в армии метко зовут «разводящим», налил половину банки.

- Мало, - захныкала тетя Аня. – Наливай уж полную, разочтемся… При этом она полезла куда-то себе под фартук, не торопясь вынула «маленькую». Я был уже хорош, как говорят алкоголики. Хотел было возразить, что ведь это настоящий грабеж – брать за «маленькую» полтора килограмма чистейшего меда, но не смог.

Я выпил еще одну четвертинку и лег спать, но тут одна за другой начали являться еще какие-то старушки, тонкие и толстые, высокие и маленькие, горбатые и прямые.

Все они что-то говорили про болезни, ставили на стол свои банки и, видя мою беспомощность, сами наполняли их медом, откуда-то, словно из-под земли, доставали водку, хвалили погоду, что-то толковали о боге и божьих тварях. Ночью у меня был тяжелый приступ стенокардии. В Ленинград меня привезли знакомые на своей машине, и я неделю провалялся в постели. А потом в знак благодарности за то, что они меня больного доставили в город и сами вызвали врача, я выкачал мед из другого улья и отдал этим людям.

Теперь я вспоминаю, как ограбил своих пчел, как не мог дать им осенью даже подкормки, потому что с трудом собранные на сахар деньги внезапно пропил. Пчелы держались на том меду, который они собрали осенью. Его было мало и на зимовку не хватило бы. И, конечно, слова покойной матери могли сбыться, пчел бы я извел. Но вот теперь выдался теплый зимний день и позволил дать подкормку. Точнее же говоря, не теплый день позволил это сделать, а то обстоятельство, что зверь мой, очевидно, сдох.

Утверждение журналиста, будто «зверь его сдох», слишком оптимистично. Он, к сожалению, не сумел полностью избавиться от таких характерных для многих алкоголиков черт, как повышенная самонадеянность, легкомыслие, нарушение обязательств. Говорю об этом не без основания: едва почувствовав себя хорошо, автор публикуемых заметок решил, что вполне поправился, и на четвертый сеанс гипнозосуггестии не явился. Это плохой симптом…

В процессе систематического пьянства у человека вырабатывается не только потребность в алкоголе, но и привычка «заливать неприятности» хмельными напитками. Нечто подобное произошло с журналистом: от алкогольной потребности пациент после лечения избавился (потому-то и выдержал успешно не одно испытание! ), но вот привычка уходить в пьянство от травмирующих психику обстоятельств – осталась. Уничтожение или по крайней мере сильное смягчение этой привычки было намечено на четвертый, не состоявшийся сеанс гипнозосуггестии. Если бы он состоялся, можно было бы с большей долей уверенности смотреть в будущее журналиста, но больной самовольно прервал лечение, а раз так, то исключить рецидив алкогольной болезни невозможно. А ведь нельзя забывать главного условия: если хочешь избавиться от недуга (особенно такого, как алкоголизм), точно выполняй рекомендации специалиста и обязательно доводи лечение до конца!

Низкий берег, поросший ивняком, неширокая тихая речка с торчащими из воды коричневыми, гладкими валунами, редкие кувшинки. Отдаленные голоса кукушек в глубине леса, где черемуха переплелась с молодыми соснами. Ленивая перекличка собак. Рокот автомобиля, промчавшегося по шоссе. И опять гулкая тишина.

Я сижу на скамейке возле дома. На этой скамейке, бывало, сидели мои старики. Обидчиво посматривали, если я был пьяный. Последнее время уже не пытались меня отговаривать – скорбно молчали…

Сижу и смотрю на отцветшие пионы на клумбе, на бутоны расцветающих астр, на ярко-фиолетовые и розовые свечки иван-чая у забора.

На душе тихо и покойно. Пьяная, жуткая жизнь ушла, кажется, лишь вчера, хотя прошло около года. Над головой висит белое горячее солнце. От земли тянет дурманящей прелью. Наливаются яблоки, свисают от тяжести ветви. Немало хороших дней провел я в этом тихом уголке, но все кажется, будто только что вышел из вагона шумного, быстрого поезда. Еще снятся тяжелые сны, будто я по-прежнему брожу по удушливым забегаловкам, слушаю грубую брань и дурацкие разговоры невменяемых алкоголиков. Просыпаюсь в мучениях, и тогда кошмары отступают, а во всех мускулах расплывается сладкая истома и тепло от сознания, что все это было только во сне, что теперь у меня все совсем-совсем другое, что я никогда не вернусь в ту страшную жизнь.

Наплывают думы о старых товарищах. На прошлой неделе был у Юрь-Палыча. По делам надо было мне съездить к Пяти углам. Я и решил зайти к нему. Если трезвый, возьму к себе на дачу, пусть поживет. Если же пьян и ехать не захочет – верну ему горбатый стакан.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56