F. Дела челобитчиковы. - Условный критерий частноправного отношения. - Безразличие методов процедирования. - Екатерининская эпоха. - Единство в праве. - Судебная волокита

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 7Следующая ⇒

Дальнейшее развитие русского права в императорскую эпоху не носило вовсе этого характера полного поглощения государственными интересами всех элементов, существенных для развития права частного, хотя источником права, совершенно преобладающим над всеми другими, продолжала служить, до самого последнего времени, исключительно указная деятельность центральных органов власти.

Чтоб легче и удобнее проследить в общем постепенное обособление права частного и публичного, мы возьмем тот формальный критерий, которым, как было видно выше, различается вообще и в особенности у нас право цивильное от публичного. Это иск заинтересованного, коим ему предоставляется на волю ограждать свой интерес в случаях нарушения юридической нормы.

Мы видели выше, что этим признаком челобитья деловые практики прошлого века отличали один род дел, подлежащих ведомству судебных органов, от других родов дел, где нет челобитчиков, или от дел народных, интересных (казенный интерес), криминальных. Что один признак челобитья не всегда есть надежный для определения свойства права, которого ищут, это несомненно, ибо, как известно, с челобитьями обращались нередко прямо к государю целые массы населения вовсе не по частным только делам отдельных челобитчиков. Но там, где речь идет о деле судебном, о защите посредством суда права уже наличного, причем, отыскивая свое право, челобитчик ограждает только свой интерес, там противоположение этого понятия " дело челобитчиково" другому " делу криминальному", " интересному", " народному", дает уже достаточно определенный смысл*(178).

Для того, однако, чтоб обособление дел челобитчиковых, т.е. права частного, от уголовного, административного*(179), прошло в действительность, стало чертой системы известного права, мало простого сознания юридической практикой различия отдельных процессов того и другого характера. Нужно для этого много условий. Дела челобитчиковы есть всегда и везде. Челом бьют люди и на Востоке, когда они и не думают ни о каком праве, когда им нужна защита высшей силы от угнетений какого-нибудь сатрапа, от его насилий и поборов. И наши памятники указывают на такие челобитья, когда низший орган власти " не судом от государя учрежденным" судит, " но самовольно суд похитя", пытки бесчеловечные чинит. Чтобы можно было говорить о сколько-нибудь надежном, существующем не на бумаге только праве челобитчика, надо, чтобы такие злоупотребления не составляли ежедневных явлений. Между тем мы видим, что при Анне Ивановне пропадает вовсе даже целый чин, очень важный для неуклонного отправления юстиции, и центральная власть вынуждена опять вызвать к жизни " ненавидимую", как свидетельствуют петровские указы, должность. Этот чин есть чин прокурорский, ведавший дела всенародные, по коим нет челобитчиков. Насколько же мало и не вдруг оказывались гарантированными в этих условиях притязания частных лиц на защиту их интересов со стороны государства!

Начало права частного только тогда явится вполне выраженным, когда образуются пригодные для этого органы, когда разрешится сплетение задач правосудия от целей управления, порядка суда уголовного от суда гражданского, когда станут известны нормы права, на которые может опираться частное лицо, требуя от суда ограждения своих приватных интересов.

Мы рассмотрим в дальнейшем кратко сначала образование органов юстиции, которые гарантировали частным лицам охрану их прав; перейдем затем к очерку попыток кодификации и средств, которыми располагала центральная власть у нас для достижения известности права частного.

Начиная с Петра, у нас крайне силен элемент сыскной, следственный, в процессах всякого рода, гражданских и уголовных, так что чисто цивильный процесс вовсе не выделился в общем порядке защиты прав. Несомненно, что в делах чисто частных возможен суд 3-х. Но, однако, он не всегда приложим, ибо в основе его лежит часто трудно достигаемое начало соглашения сторон в выборе третьих. В тех же случаях, где необходимо вмешательство органов юстиции государственной, порядок состязательный в процессе этой эпохи мало выработан.

Воинский процесс 1716 г. знает допрос свидетелей " с пристрастием"; о пытке для дел гражданских, вообще говоря, нет речи, но, однако, " когда свидетель в сказке своей в важном гражданском деле смутится или обробеет или в лице изменится, то пытан бывает" *(180). Провести сколько-нибудь постоянным и надежным образом границу суда гражданского и уголовного, в смысле процессуальных принципов и методов процедирования, было трудно в тех условиях, где интересы публичные были тесно сплетены с делами частными. Только по мере обособления тех и других интересов возможно стало и общему судебному порядку ограждения прав частных давать все более и более характер, соответствующий природе частного права. Озабоченный очень задачами правосудия, Петр в конце царствования вводит суд по форме краткий, устраняющий господство письма, состязательный по принципу (N 4344)*(181). Но, введя, таким образом, два порядка, законодатель не мог дать достаточно ясного разграничения для применения того и другого. В одном из многочисленных, вызванных отдельными казусами, указов читаем, что суд по форме имеет быть применяем " токмо в истцовых между ими в партикулярных делах, окроме фискальных и доносителей доношений, которые касаются до интересу Его Импер. Величества" (N 4607). Но, однако, где граница интересов государства и частного лица в эту пору, когда и за исправностью выполнения религиозных обязанностей (исповеди) существует надзор государства? (N 2991). Эта обязанность в то же время тесно связана со способностью лица быть свидетелем на суде (N 9237). Каждое судебное дело легко могло быть осложнено вмешательством пунктом фискального характера и получить направление, несвойственное делу партикулярному. В какой мере существеннейшие гарантии гражданского правосудия мало соблюдались в практике судов, это видно из указа Анны Ивановны, который свидетельствует, что " ныне, не точию в коллегиях и канцеляриях, и в самых нижних судах, как на Москве, так и в городах, воеводы, и в ратушах бурмистры, спорные дела слушают без истцов и ответчиков, и во время того слушания, в те палаты, где судьи присутствуют, их не выпускают" (N 5689). В процессе возобладала письменность и канцелярская тайна, одинаково как для дел гражданских, так и для дел уголовных.

Только в связи с екатерининскими реформами прошла черта, более ясная в порядке отправления правосудия по делам гражданским и уголовным, по крайней мере, по отношению к различию органов суда и сыска. В методе судебной деятельности, однако, удерживаются и в екатерининских учреждениях признаки старых взглядов. Таким образом, судебное место обязано, при недостаточности доказательств, представленных сторонами, само, ex officio, наводить справки в других учреждениях. Возможно было, что и самое дело гражданское начиналось независимо от воли сторон, без исковой просьбы, в силу простого возражения, предъявленного ответчиком полиции против производства взыскания в бесспорном порядке, что и обязывало полицию препровождать дело к суду.

Количество инстанций и порядок восхождения дел из низшей в высшую в разных случаях сочетания дел гражданских с делами " интересными", крайне осложнялись и легко допускали смешение деятельности собственно судебной с административной и законодательной.

В екатерининских учреждениях определились собственно три инстанции с различием в составе судов по сословиям, но и здесь вмешательство административных органов и органов надзора продолжало сообщать движению дел гражданских отяготительную для тяжущихся медленность производства. Исполнительная стадия производств переходила опять в руки полиции. Словом, ограждение интересов частных особыми органами суда гражданского далеко еще не ручалось за то, что и самый процесс будет носить характер, свойственный защите интересов именно этого рода.

Устранение указанных недостатков не составляло вовсе вопроса одного только усовершенствования органов юстиции. Чтоб охранить некоторое единство в праве, законодатель вынужден был, ввиду недостаточной известности и неполноты развития цивильных норм, искать постоянно сосредоточения, по крайней мере, органов высшей юстиции в столице.

Всякий раз, когда эта централизация юстиции в приказах и коллегиях становилась до крайности обременительной, в особенности для иногородних тяжущихся, высшее правительство вновь ставило на очередь задачи общего пересмотра законов, согласования новых указов с Уложением, заимствования чужеземных законов, сочинения новых и прочее. И это тянется в продолжение всего XVIII века. Беспрерывные жалобы на судебную волокиту, наполняющие наши исторические памятники, объясняются, с одной стороны, именно этим стремлением поддержать единство в праве, с другой - невозможностью выработать нормы юридические, достаточно полные и удобоприменимые, при которых децентрализация юстиции не разрушала бы единства права.

В Екатерининскую эпоху децентрализация судов была уже очень значительна.

Итак, наряду с этими насущными задачами: 1) сохранить единство права и 2) приблизить органы правосудия к местам и лицам, которым они должны служить, идут две другие проблемы, выполнение которых поглощает все внимание правительства в XVIII и в начале XIX века. Это - удовлетворение всеобщей жажды норм и искание средств, которые способны привести в известность право.

G. Обилие партикуляризмов. - Жажда норм. - Ресурсы со стороны. - Отечественные школы юриспруденции. - Университет; мысли Екатерины II. - Приведение в известность массы указов. - Сперанский. - Т. X. Ч. 1; характеристика его состава. - Общий свод и общее право

В очерках культуры гражданского права на Западе мы видели, что рядом с положительным законом для целей известности права служат долгое время обычаи юридические, разработка норм в практике судов, научные труды юристов. Этими разными путями образуются частью обильные партикуляризмы, которые затем, особенно в новое время, объединяются началами права общего, в большинстве случаев заимствованного из римских источников, во Франции, сверх того, посредствующей деятельностью центральных органов законодательства и суда. От старых условий быта, исключительно национального, переход к началам общения совершался там без резких поворотов, путем органическим.

Явления другого рода характеризовали наш юридический быт особенно в императорскую эпоху. Памятники старого русского права, в коих элементы права частного обособились от публичного и где зарождались, таким образом, начала общности, - остаются в эту эпоху никому не известными. Для достижения видов правительства казалось более целесообразным идти скорым шагом заимствования готовых чужих форм быта и права, чем следовать медленному пути изучения и приноровления старых национальных норм к новым условиям жизни. Связь с русской юридической стариной была теперь еще резче порвана, чем в XVI веке. Это было в самом деле " общество, не помня ее родства".

Различения в праве западном таких начал, которые суть общие, от иных, чисто локальных, не умели сделать, и вместо того, чтоб вводить наряду со своими местными институтами чужие общие, спешили свои национальные институты вытеснить и заменить тоже национальными, но только чужими.

Никакого внутреннего единства в этой исторической фазе праворазвития обширной империи усмотреть нельзя. Розные области, вошедшие в ее состав, остаются розными. Примиряющего эту рознь внутреннего начала не находят. Скорее, наоборот, к старым началам розни в праве готовы присоединиться новые. Балтийские провинции с каждым новым царствованием ходатайствуют об утверждении местных привилегий. На Западе действует Литовский статут. На юге собирают права, по коим живет малороссийский народ. Во внутренних губерниях не могут разобраться в обилии законодательного материала.

Многократно повторяемые указы, направленные частью против постоянно возобновляемого непосредственного обращения подданных к главе государства, мимо установленных инстанций по делам суда, частью против практики сепаратных указов, стало быть, против деятельности самой же власти, беспрестанно нарушаются. Убедиться в этом легко, взяв многочисленные случаи того и другого рода из Полного Собрания Законов. В результате получается неизвестность права не только для подданных, но иногда и для высших установлений империи*(182).

В этом движении характерно одно, это - непрестанное стремление из каких бы то ни было ресурсов, в особенности, конечно, из иностранных законодательств, удовлетворить как можно скорее настоятельную потребность в юридических нормах и создать по возможности быстро класс лиц, способных выполнить намерения правительства.

Я не буду вовсе останавливать внимания на столь же многочисленных, сколь неудачных попытках кодификации, долженствовавшей заменить стареющее Уложение царя Алексея Михайловича и разнородные местные сборники*(183). Эти попытки делались и для области общей указной деятельности законодательных органов, и для отдельных территорий государства, в коих удержались традиционные местные источники, действовавшие до присоединения их к России. Частью это было видно выше для прошлого времени, для текущего столетия мы укажем на них в своем месте.

Одновременно с этой жаждой норм гораздо более важным и плодотворным явлением было наступавшее сознание необходимости обучаться юриспруденции. Вы слышите ясно голос этого сознания еще в петровских указах. На мемориум иноземца Фика Петр кладет свою резолюцию об учреждении академии и сознает вместе с этим необходимость школы для служащих (N 3208). В другом случае Петр негодует на то, что " здесь еще учении не гораздо вкоренились, паче же в гражданских делах " (N 3895). Для службы в коллегиях приходится призывать из чужих земель бемчан (чехов), шленцев, моравцев (N 2967) и своих слать в Краловец (5286). Для науки права приглашают тоже с Запада ученых и в правоведении искусных людей (N 2928). Необходимы не только чужие законы, чужие люди, но и чужие книги, и Петр пишет своему резиденту в Австрии, чтобы нашел ему лексикон универсалис и книгу юриспруденции (N 2967). Надо переводить эти вещи, но не с одним знанием языка, а со знанием того художества, которого перевод касается, математического, анатомического, цивилис, милитарис (N 4438). Наконец, учреждается академия и при ней университет, где наукам высоким, до какого состояния они дошли, молодых людей обучают*(184). Между этими науками впереди стоит теология, затем юриспруденция (прав искусство). В 3-м классе наук преподают право натуральное и публичное купно с этикой и политикой (4443). Однако прежде университета, для целей преподавания, образуют кадетский корпус, в коем учат и юриспруденции, притом на иностранных языках, по тому соображению, что ученики скорее научатся их понимать, чем учителя изъясняться по-русски (5811, 5894). Но за сим сама академия требует высылки 20 учеников для обучения их вышним наукам (6816). Обучение идет (для недорослей) и при Сенате. Понемногу приходят к сознанию, что " к правлению государств ничто так нужно, как крепкое хранение прав гражданских" (7151). К познаниям, необходимым для юриста, причисляются не только законы (уложение, генер. регламент и указы), но вместе с этим логика, нравоучительная философия и юриспруденция (N 7369 и 9532).

В Москве учреждается первый университет в 1755 году. Императрица Екатерина определяет различие между назначением академии и университета, с одной стороны, и корпусов - с другой. Там ученики должны того достигнуть, чтобы других обучать могли, а кадетам довольно знать, каким образом теми науками пользоваться (N 12741).

В шляхетских корпусах продолжают преподавать не законы только, а право естественное, всенародное, государственные права и экономию государственную.

Мы переходим, таким образом, медленным путем от крайне поверхностного взгляда на задачи общественных преобразований к сознанию трудности этого дела и к более скромным задачам по отношению к законодательству и юриспруденции. И едва ли будет ошибочным сказать, что эта легкость взгляда на законодательные реформы стоит всегда в обратном отношении к солидности познаний. От непомерно трудных задач, которые ставились, при отсутствии всяких научных ресурсов, русскому законодательству в прошлом веке, через все перипетии реформенных идей Екатерининского и Александровского царствования, мы пришли в XIX веке к сознанию необходимости хотя бы только собрать воедино, свести в некоторое целое невероятную массу указов, перебивавших один другой в течение ста семидесяти с лишком лет, следовавших за введением в действие Уложения царя Алексея Михайловича. Задачи, казалось, выше поставленные, не приводили ни к какому практическому результату. Еще в первую пору Александровского царствования в руководящих сферах подходили весьма близко к мысли прямо заимствовать для русского права французский кодекс. Мы видели легкость, с которой он прививался вне французской территории. Возможно ли, однако, было у нас, в ту пору неустраненного господства односторонне властных и далеко не цивильных отношений, коими определялся весь наш быт, возможно ли и нужно ли было введение этой, французской или иной, чисто цивильной системы? Можно ли было в тех условиях овладеть нашей практикой с помощью норм такого происхождения и такого свойства? не вероятнее ли, что такой кодекс остался бы сам по себе, а практика сама по себе? Вопрос стоял на очереди. Карамзин, в руках которого были все сокровища исторических знаний нашей и западной жизни, отвечал на этот вопрос отрицательно. Мысль Карамзина заключается в том, что о правах гражданских нельзя трактовать основательно там, где нет граждан, а есть дворяне, купцы, мещане и проч., и где все эти лица связаны разве только именем русских.

Работы так называемой десятой комиссии, имевшей в виду не свод законов, а выработку кодексов гражданского, торгового и уголовного прав, притом не для центральных только русских областей, также и для территорий провинциального права, представляют весьма значительный интерес не для одних исторических штудий; но, однако, создать в таком смысле и значении цивильного кодекса эта десятая комиссия не могла.

Граф Сперанский в упомянутой выше брошюре указывает главным образом на недостаточность разработки старого законодательства как на препятствие достижению видов правительства. Это несомненно. Но и последовавшая за сим разработка 35 тыс. указов все-таки не привела к цели, т.е. и после издания Полного Собрания Законов и выполнения, под руководством Сперанского, Свода, том X этого Свода все-таки не представил собой системы русского гражданского права и в связи с этим начал права общего для русского государства, каким был Code civil для государства французского. Это ни в малейшей степени не зависело ни от каких кодификаторов, совершенно так, как не зависело от немецких ученых прийти к единому немецкому гражданскому кодексу в 1814 году. У немцев для этого недоставало органа власти, соответствующего цели. У нас недоставало условий для обособления области институтов цивильных от иных.

Во всяком случае, новая комиссия (назовем ее 11) достигла более практических результатов, чем какая бы то ни было из предшествующих. Любопытно, что душой дела был на этот раз не юрист, а теолог по образованию.

Неблагоприятный в эпоху петровских реформ разрыв со старой юриспруденцией духовных лиц здесь как будто был исправлен. Во главе дела стоял человек солидной, хотя и не специальной школы, испытанного трудолюбия, характера, вполне определившегося в тяжкой борьбе житейского опыта*(185).

Задача замены Уложения новым Сводом была выполнена Сперанским. Счет указам, последовавшим с 29 января 1649 года до 1 января 1832 г., наконец, подведен. Их, вместе с манифестами, оказалось 34 333*(186). Этот материал законов очищен, систематизирован и в этом виде получил санкцию действующего с 1 января 1835 года Свода Законов Российской империи.

В предисловии к Полному Собранию Законов*(187) вы читаете по поводу составления Свода, что Его Имп. Вел. принял оное (дело) " в непосредственное свое ведение и вместил во II отд. Собст. Его Вел. канцелярии". Понятие " свода" установлено так - это " уложение известной части законов, приведенных в простой и удобный порядок, с отменой всего недействующего и с соглашением противоречий". " Он отличается от другого вида уложений тем единственно, что в нем излагаются с точностью одни законы существующие, в истинном и полном их смысле, без исправления их, дополнения, или усовершения". Та цель, которая до тех пор много раз ставилась, именно приведение действующего законодательства в единство, была достигнута. Никакие частные обработки старого материала не могли в целом стать в уровень с этой официальной переработкой, хотя бы они вернее передавали содержание старых указов.

По отношению к дальнейшему развитию права законодатель принял все меры, чтобы устранить шаткость практики, и указал точно путь, коему надлежит следовать в случаях недостатка, неясности, неполноты закона.

Могло ли быть иначе при том материале, который вошел в состав Свода? Это был материал по происхождению своему исключительно легальный, который ближайшим образом может быть поставлен в соответствие с королевскими ordonnance'ами в составе французского кодекса. Мы видели там, что задача унификации права была достигнута известным разрывом редижированных в Code'e артиклей с их первоисточниками*(188). Этот разрыв там носил, несомненно, характер более насильственный, более резкий по отношению к факторам прежнего праворазвития, чем у нас, где, собственно, произошла только замена мало доступного для частного лица, дурно согласованного материала указов их Сводом, составленным официальной комиссией под непосредственным ведением Государя.

Необходимо заметить, что и по объему действия эти руководящие начала для составления и дальнейшего применения Свода выражены были не по отношению к какой-либо обособившейся отрасли права, где допустима более или менее свободная деятельность юристов (как, наприм., в праве гражданском), а ввиду всего состава Свода.

Такова " structura nova veteram legum", эпиграф из Бэкона, принятый Сперанским за девиз всего своего дела.

Мы указали сейчас на несходство материала, из которого образовался наш X т., с материалом, вошедшим в состав других европейских кодексов. Посмотрим же, каков этот состав. Будем держаться тех же общих критериев, коими мы пользовались выше для определения состава других кодексов. Начнем с общих определений, касающихся лица, гражданской правоспособности людей. В X т. мы не найдем вовсе раздела, соответствующего абстрактному учению о лицах, des personnes, об их общей право- и дееспособности. Для правоспособного субъекта без всяких квалификаций, сословных, племенных, исповедных, вы не найдете почти никаких общих определений. В таких статьях X т., где субъектом имущественных прав названо частное лицо, там пространство и свойство этих прав определяется не X томом, а законами о состояниях, сводом военных постановлений и другими частями законодательства (о чем позже). Затем, в отдельных положениях X т., правоспособность лиц, при всей скудости его статей (особ, в 1-м издании), условлена множеством видоизменений не только по состояниям, но и по исповеданиям, территориям, племенам, так что количество положений характера общего становится за этими исключениями крайне бедным. - Та же черта скудости общих определений для понятия лица характеризует X т. и в отношении к понятию вещи. Для эпохи составления Свода весь круг вещей, предметов обладания, на котором преимущественно упражнялась указная деятельность, ограничивался населенными имениями. Цель законодателя при этом далеко не всегда была исключительно цивильной, а весьма часто, с этим вместе, и финансовой. Обмен имуществ движимых мало занимал в ту пору законодателя. Институты торгового права, весь круг кредитных операций, так близко ныне прикасающихся общей цивильной юрисдикции, поставлены вне всякой связи с системой гражданских институтов. Словом, наш Свод гражданских законов по своему составу подходил гораздо ближе к указанным выше особенностям Литовского статута в соответствующих его частях, чем к какому-либо новому европейскому кодексу.

Возможно ли было в этих условиях ожидать, что кодификационная работа графа Сперанского послужит средством для дальнейшего объединения действующих в разных русских территориях партикулярных систем цивильных институтов?

При ближайшем опыте такого объединения оказалось возможным ввести в состав Свода лишь ряд отдельных положений Литовского статута, которого применение было ограничено губерниями Полтавской и Черниговской*(189). Во 2-м изд. (1842 г.) вы уже находите это осложнение состава X тома. Натурально оно ровно ничего не прибавило к началам общности права, ибо общий свод и понятие общего права суть совершенно различные по своему смыслу.

Едва ли может быть сомнение, однако, что эти оба понятия не вполне ясно различались в кодификационной практике II отделения.

Начиная с XVIII в., мы видим, что русский законодатель делает значительные усилия для приведения в известность действующих привилегий и прав разных присоединенных к России территорий. По-видимому, руководящие круги одной из таких территорий, именно Остзейского края, мало заинтересованы в том, чтоб содержание местных прав становилось вполне известным центральной власти; иначе приведение их в известность не встретило бы затруднений при существовании отдельного факультета юристов в университете Дерптском. Таким образом, все более и более стареющие привилегии обновляются, молодеют, так сказать, лишь посредством новых подтверждений их силы при всякой перемене царствующего в России государя. Положение дела стало серьезным при начавшейся и выполненной в царствование императора Николая кодификационной работе. Тем не менее кодифицировать именно гражданское право не удалось в ту пору. Местные юрисконсульты утверждали, что при 4-х переводчиках нужно для простого перевода подлежащих документов от 6 до 8 лет времени, чтоб сделать одну эту подготовительную работу*(190). Право, действующее в этой окраине, оставалось, таким образом, никому не известным в целом, ни русскому правительству, ни местным подданным русского государства вообще, ибо источники начертаны на многих языках, частью чужих этой стране в ее современном состоянии. Лишь в 1864 году приведены в известность и публикованы на языках немецком и русском местные гражданские законы. Название этих норм законами не имеет того же смысла, какой имеет оно для центральной русской территории, ибо источник здесь иной, чем в России, т.е. не указы русских государей, а Священное Писание, право римское, каноническое, германское, шведское земское и городовое уложение, права рыцарские, городские, отдельные привилегии и так называемые автономические источники права. Можно было бы полагать, что право римское даст тут начало сближения и общности для отдельных областей и откроет путь к правообщению, хотя впоследствии, с правами местными других русских территорий. Но это ошибочно, ибо местный свод дает впереди силу особенным " узаконениям" и все начала общности отодвигает на второй, на третий план. Русские законы признаются, наряду с иностранными, лишь как законы посторонние (см.: Введение. XXVII и след.). - Если источники для составления свода не суть законы, в том смысле, как источники русского свода, то " гражданскими" их можно назвать лишь с той же оговоркой, какую делал Карамзин для проектировавшихся прав гражданских там, где граждан вовсе нет.

В других обширных областях империи, в Царстве Польском, в Бессарабской губернии вместе с воссоединенными по берлинскому трактату частями Бессарабии, действуют сборники законов, частью совершенно законченные и чисто цивильные, как в Польше (Наполеонов кодекс), частью менее законченные и значительно видоизмененные влиянием указной деятельности русского правительства, как в Бессарабии и на Кавказе*(191).

Мы имеем, таким образом, для современного применения в России не только сборник законов общих и местных, племенных, исповедных (о чем - в обзоре отдельных институтов), развившихся на старой почве цивильного праворазвития и соединенных механически в один свод, но и более или менее непокорные стремлению центральной власти к объединению права обширные местные кодексы, из коих остзейские гражданские узаконения представляют собой и по количеству положений (4600 статей), и по свойству их (старые привилегии часто совершенно нецивильного характера) наименее удобную для ассимиляции материю.

Главнейшее препятствие объединению гражданского права всего государства, в эпоху образования сводов, составляло свойство материала, подлежавшего обработке, указного по способу возникновения в одних местах и хотя инородного в других, но по содержанию своему все далеко не чисто цивильного. Достигнуть объединения права в этих условиях не могли бы никакие усилия науки гражданского права. Там, где из состава гражданских сборников не выделены начала права публичного, сильный элемент привилегий, там могут иметь место только своды более или менее общие, а не общее право. В праве, при этих условиях, неизбежно преобладание партикуляризмов и местных, сословных и иных особенностей.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒