Логика смысла сновидения: парадокс, нонсенс, фантазм
Одной из основных целей, вдохновлявших научное творчество известного французского философа Жиля Делеза, было стремление выявить " бессознательное культуры". Культуру бессознательного уже анализировали Жорж Батай, Морис Бланшо, Жак Деррида, Мишель Фуко. Проблематике Делеза близки, пожалуй, скорее работы Ролана Барта, Анны Вежбицкой, Юлии Кристевой, Клода Леви-Строса. Всех их объединяет структурно-семиотический подход, связанный с анализом совокупности отношений между знаками или элементами целого, сохраняющими свою устойчивость при изменениях и преобразованиях. Заслуга Делеза состоит прежде всего в изучении бессознательных инвариантов логики смысла.
Работы Делеза являются дальнейшим развитием лингвистического подхода к бессознательному. " Бракосочетание между языком и бессознательным, — считает он, — уже нечто свершившееся. Оно празднуется на все лады. А коль скоро это так, то необходимо еще раз исследовать подлинную природу такого союза" (13, с.11). Центральный вопрос здесь — проблема смысла, выражаемого бессознательным, смысла, неотделимого от бессмыслицы, выражаемого посредством парадоксов. " Смысл — это несуществующая сущность, он поддерживает крайне специфические отношения с нонсенсом" (там же).
Смысл, по Делезу, есть поверхностный феномен, он существует как бы на границе между вещами и предложениями, описывающими их. Смысл — это отношение, связь между событиями и их выражениями, а способ выражения, задающий тип языка, может быть любым. Главное требование к языку как средству выражения смысла (или его изображения, или намека на него) — динамичность, свойство неограниченного расширения семантики и синтаксиса, бесконечная вариативность связей между означаемым и означающим. " В языке есть термины, непрестанно смещающие область собственного значения и обеспечивающие возможность взаимообратимости связей...Все происходит на границе между вещами и предложениями... Парадокс — это освобождение глубины, выведение события на поверхность и развертывание языка вдоль этого предела. Юмор — искусство поверхности, противопоставленное старой иронии — искусству глубины и высоты" (13, с.22).
В трудах Делеза смысл рассматривается в единстве с бессмыслицей — нонсенсом, парадоксом, фантазмом, обладающими своей особой логикой. Бессознательное, репрезентирующее себя преимущественно через бессмыслицу (сновидение), кажущуюся бессмыслицу, имеет свою собственную логику, отличную от рациональной логики сознания. Эти характерные отличия Делез иллюстрирует примерами из знаменитой " Алисы в стране чудес" Л.Кэррола, где они схвачены и воспроизведены замечательно точно: " Мышь рассказывает, что, когда графы решили передать корону Вильгельму Завоевателю, архиепископ Кентерберийский нашел это благоразумным... — Что он нашел? — спросил Робин Гусь. — Нашел это, — отвечала Мышь, — ты, что ли, не знаешь, что такое это? — Еще бы мне не знать, — отвечал Робин Гусь, — когда я что-нибудь нахожу, это обычно бывает лягушка или червяк. Вопрос в том: что же нашел архиепископ? " (13, с.42).
Этот пример хорошо показывает специфическую логику, которой подчиняется событийный ряд образов сновидения. Их смысл — всегда двойной, исключающий возможность наличия " здравого смысла" с его причинно-следственной логикой. События в сновидении никогда не являются причинами друг друга. Скорее, они вступают в отношения квази-причинности, некоей нереальной, призрачной каузальности, которая бесконечно вновь и вновь проявляется в этих двух смыслах. Каузальные отношения связывают факты и события сна не друг с другом, а с бессознательным посредством особой логики.
Интерпретация сновидений (и других аналогичных феноменов) заключается в понимании того, как могли бы возможность, реальность и необходимость означаемого (бессознательных содержаний) воздействовать на смысл. Делез показывает, что исследуемая логика смысла реализуется посредством парадоксов, к числу которых относятся: парадокс неопределенного регресса (задающий серии событий), парадокс бесконечного размножения (регулирующий " стерильное раздвоение" связей означающего с означаемым), парадокс взаимозаменяемости избытка и недостатка (парадокс Леви-Строса, посредством которого обеспечивается несовпадение-смещение составляющих серии структур) и т.д.
Парадоксальная логика бессознательного использует плавающее означающее, которое ассимилирует любой факт или суждение и открывает возможности для поэтической, мифологической и иной символики, а также утопленное означаемое, " которое хотя и задается означающим, но при этом не познается, не определяется и не реализуется... Мы имеем здесь дело со значением, лишенным самим по себе смысла и, следовательно, способным принять на себя любой смысл, то есть со значением, чья уникальная функция заключается в заполнении зазора между означаемым и означающим" (13, с.70). Таково значение сновидения в рамках задаваемой бессознательным логики смысла.
Парадокс, этот " вечный двигатель" и структурный элемент логики бессознательного, координирует разнородные серии его содержаний, заставляет их резонировать и сходиться к одной точке, а также размножает их ветвлением и вводит в каждую из них многочисленные дизъюнкции. В привычной сознанию логической системе парадокс — воплощение произвольности связи означающего с означаемым, это своего рода фонологические закономерности языка бессознательного. " Парадоксальный элемент является одновременно и словом, и вещью. Другими словами, и пустое слово [свободное место — прим. авт.], обозначающее парадоксальный элемент, и эзотерическое [непостижимое — прим. авт.] слово, обозначающее пустое слово, исполняют функцию выражения вещи. Такое слово обозначает именно то, что оно выражает, и выражает то, что обозначает. Оно одновременно и говорит о чем-то, и высказывает смысл того, о чем говорит: оно высказывает свой собственный смысл. А это совершенно ненормально" (13, с.90).
Парадоксальные элементы сновидений хорошо знакомы всем. Как фонологические отношения системы языка бессознательного, парадоксы воплощают отдельные единицы смысла сообщений, исходящих от данной части психики. Пользуясь лингвистическими аналогиями, можно сказать, что отдельные парадоксы-фонемы складываются в целостные морфемы-нонсенсы, являющиеся носителями отдельных значений бессознательных содержаний.
Нонсенс (буквально " не-смысл", бессмыслица) — знаком нам прежде всего как литературный феномен. Блестящими мастерами нонсенса были английские писатели Л.Кэррол, Э.Лир, Дж.Джойс. В отечественной традиции нонсенс представлен главным образом в поэзии для детей (С.Я.Маршак, К.И.Чуковский, Д. Хармс, Гр.Остео). Для наглядности приведем несколько примеров:
...Ему казалось — на трубе
Увидел он слона.
Он посмотрел — то был чепец,
Что вышила жена.
И он сказал: " Я в первый раз
Узнал, как жизнь сложна".
Ему казалось — кенгуру
Играет в домино.
Он присмотрелся — то была
Японка в кимоно.
" Идите спать, — он ей сказал, -
Становится темно".
Ему казалось — альбатрос
Вокруг свечи летал.
Он присмотрелся — над свечой
Кружился интеграл.
" Ну что ж, — сказал он и вздохнул, -
Я этого и ждал".
Ему казалось — папский сан
Себе присвоил спор.
Он присмотрелся — это был
Обычный сыр рокфор.
И он сказал: " Страшней беды
Не знал я до сих пор"...
{Л.Кэррол, песня садовника из " Сильвии и Бруно" )
Но, пожалуй, наиболее классическим образцом нонсенса является знаменитый " Бармаглот" из " Алисы в Зазеркалье":
...Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мумзики в мове.
О бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик,
А в глуше рымит исполин —
Злопасный Брандашмыг!..
Как видим, нонсенс как риторическая фигура требует слов особого типа, слов, высказывающих свой собственный смысл — в последнем примере (его объяснение дает сам Л.Кэррол устами Шалтая-Болтая) этот смысл сформирован следующим образом:
" Значит, так: " варкалось" — это четыре часа пополудни, когда пора уже варить обед.
- Понятно, — сказала Алиса. — А " хливкие"?
- " Хливкие" — это хлипкие и ловкие, а еще хилые. Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения. Так и тут — это слово раскладывается на два!
- Да, теперь мне ясно, — заметила задумчиво Алиса. — А " шорьки" кто такие?
- Это помесь хорька, ящерицы и штопора!...
- А что такое " пырялись"?
- Прыгали, ныряли, вертелись!..
- Ну, а " хрюкотали" это хрюкали и хохотали... или, может, летали, не знаю. А " зелюки" — это зеленые индюки! Вот тебе еще один бумажник! " (17, с.178).
Делез пишет: " Имя, высказывающее свой собственный смысл, может быть только нонсенсом" (13, с.90). В " Бармаглоте" используются условные слова, слова-бумажники, поскольку они имеют как бы несколько отделений для смысла. " Слово-бумажник само является источником альтернативы, две части которой оно формирует (злопасный = злой-и-опасный или опасный-и-злой)* (При написании " злопастный" в бумажнике будет еще и третье отделение — хищно раскрытая пасть — Н.К.)
. Каждая виртуальная часть такого слова обозначает смысл другой части или выражает другую часть, которая в свою очередь обозначает первую. В рамках одной и той же формы все слово целиком высказывает свой собственный смысл и поэтому является нонсенсом. В самом деле, ведь второй нормальный закон имен/наделенных смыслом, состоит в том, что их смысл не может задавать альтернативу, в которую они сами бы входили. Таким образом, у нонсенса две фигуры: одна соответствует регрессивным синтезам, другая — дизъюнктивным синтезам" (13, с.90-91).
Отдельные эпизоды сновидений являются классическими примерами нонсенса. Делез, показав, что нонсенс (в том числе и сновидения) высказывает свой собственный смысл, описывает специфическое отношение между смыслом и нонсенсом, не совпадающее с отношением между истиной и ложью; " Утверждение между смыслом и нонсенсом изначального типа внутренней связи, некоторого способа их соприсутствия необходимым образом задает всю логику смысла... Нонсенс обеспечивает дар смысла, но делает это совсем по-другому" (13, с. 91-93). Исходя из компенсаторной природы отношений между сознанием и бессознательным, смысл нонсенса (морфемы языка бессознательного) и не может устанавливаться как-то иначе.
Рассматривая вслед за Делезом парадокс как фонему, а нонсенс — как морфему языка бессознательного, необходи-. мо найти эквивалент третьей лингвистической единицы, семантемы — фразы, сочетания слов, объединенных синтагматическими либо парадигматическими отношениями. На роль связного текста, продукта логики бессознательного, безусловно, прежде всего претендует фантазм — воображаемый сценарий, в котором исполняется бессознательное желание сновидца. Термин " фантазм" фиксирует противостояние воображения и реальности восприятия. В структурном психоанализе именно фантазмы формируют психическую реальность как продукт бессознательных желаний, замещающих образ внешней реальности. Невроз и тем более психоз характеризуются преобладанием фантазматической реальности в жизни субъекта. Фантазмы лежат в основе истерических приступов, сексуальных извращений и т.п. Типичной формой фантазма является сновидение.
Еще Фрейд подчеркивая основополагающую роль первофантазмов, организующих всю жизнь воображения независимо от личного опыта индивида. К их числу относятся внутриутробная жизнь, травма рождения, первосцена (половой акт родителей, наблюдаемый ребенком), кастрация, соблазнение. Универсальность этих фантазий объясняется их филогенетической природой. Первофантазмы Фрейда, довлеющие над всей психической жизнью человека, имеют определенное сходство с юнговскими архетипами.
У фантазма, согласно Делезу, три основных характеристики: 1) он — ни активное, ни пассивное (страдательное) действие, а результат действий и страданий — чистое событие. " Вопрос о том, — пишет он, — реально ли конкретное событие или воображаемо, неверно поставлен. Различие проходит не между воображаемым и реальным, а между событием как таковым и телесным положением вещей, которое его вызывает и в котором оно осуществляется. События — это эффекты (например, " эффект" кастрации, " эффект" отцеубийства) " (13, с.251); 2) фантазм определенным образом связан с эго, Я сновидца, которое сливается с событием самого фантазма, " даже если то, что событие представляет в фантазме, понимается как другая индивидуальность или, вернее, как серия других индивидуальностей, по которым проходит распавшееся эго" (там же, с.255). Практически каждый знаком с этим специфическим свойством сновидения, формирующим единственный, в сущности, непатологический опыт расщепления собственного Я; 3) становление фантазма выражается в определенной игре лингвистических трансформаций, способе сигнификации (обозначения) действий, страданий и качеств положения вещей. Основой любого фантазма является символизм, проявляющийся в способе репрезентации пути или формы удовлетворения потребности. Фантазм-событие столь же сильно отличается от выражающих его предложений или образов, " как и от положения вещей, в котором оно происходит. И это при том, что никакое событие не существует вне своего предложения, которое по крайней мере возможно, — даже если это предложение обладает всеми характеристиками парадокса или нонсенса" ( там же, с.256).
Фантазм — это движение от образного через символическое к абстрактному, это " процесс полагания бестелесного". Он обладает свойством приводить в контакт, во взаимодействие друг с другом внутреннее и внешнее, со-знавание реальности и реальность бессознательного, объединяя их на одной стороне, на некоей поверхности, которая и является местом смысла, который, согласно Делезу, есть эффект на поверхности, " на стыке" явлений и описывающих их языковых структур.
Элементы лингвистической структуры языка бессознательного в сновидении (парадокс, нонсенс, фантазм) специфичны тем, что располагаются в долингвистической области. " Указанные элементы не организованы в оформленные лингвистические единства, которые могли бы обозначать вещи, манифестировать личности и означать понятия" (13, с. 278). Они лишь выражают смутно ощущаемые влечения и желания, В сновидении нет ни денотации (или индикации) — отношения к внешнему положению вещей, ни манифестации —- самовыражения субъекта (сновидца), ни сигнификации (синтаксического отношения понятий, отражающих универсальные сущности). Эти три основных типа лингвистических отношений, формирующих предложения (высказывания) сознательного дискурса, заменены в онейрическом дискурсе отношением смысла. Успешный поиск этого смысла требует от толкователя владения логикой бессознательного и умения разбираться в поверхностных эффектах на грани явлений реальности и описывающих их языковых структур.
Делез далек от идеи изложить логику смысла бессознательного в конце своей потрясающей " Логики смысла" в качестве набора правил или приемов толкования. Это было бы похоже на желание написать все возможные предложения конкретного языка, выучив его прагматику, семантику и синтаксис. Он хорошо понимает бесконечность такого процесса, как и принципиально иную природу языка бессознательного. В одной из заключительных глав он пишет: " Теперь можно было бы считать — при организации поверхности — что нонсенс достигает той точки, где он становится смыслом или обретает смысл... Но правило метода, принятого нами, предостерегает: не спеши расставаться с нонсенсом и наделять его смыслом (курсив наш — прим. авт.). Нонсенс еще хранит тайну того, как он создает смысл. Организация физической поверхности — это еще не смысл; она есть или, вернее, станет со-смыслом. Иначе говоря, когда смысл будет произведен на другой поверхности, это тоже будет смыслом... Но нужно еще дождаться этого результата, который никогда не завершается, и этой другой поверхности...со смыслом смысла, чтобы можно было сказать " всюду", " везде" и " вечная истина" (13, с.279).
Когда же мы обращаемся к тому бесконечному переплетению, которое задает логику смысла бессознательного, в попытке поймать этот смысл на поверхности сознательно построенной фразы — такое событие Делез сравнивает со вспышкой молнии и говорит, что оно " быстро обрастает повседневной банальностью или, наоборот, страданиями безумия". Вряд ли кто-либо, знакомый с исследованиями бессознательного, станет это отрицать.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Полисемантическая функция сновидения
Сновидение — сложный психологический феномен, имеющий ряд характерных признаков и особенностей. Различные школы и направления глубинной психологии подходили к анализу и интерпретации снов с разных позиций, зачастую не свободных от мировоззренческого субъективизма. Тем не менее, как мы убедились на основе рассмотрения некоторых широко известных теорий и принципов толкования сновидений, последние обладают единой (бессознательной) природой. Это позволяет выделить ряд общих свойств и функций сна, которые удобнее всего анализировать в рамках психосемиотической традиции, универсальной по отношению ко всем упомянутым в данной работе подходам.
Специфика сновидения, указывает Ю.М.Лотман, состоит прежде всего в его знаковости, семиотичности. " Вступая в мир снов, архаический, еще не имеющий письменности, человек оказывался перед пространством, подобным реальному и, одновременно, реальностью не являвшимся. Этот мир, естественно было ему предположить, имел значение, но значение его было неизвестно. Это были знаки неизвестно чего, т.е. знаки в чистом виде. Значение их было неопределенным, и его предстояло установить" (25, с.221). Одной из первых систематических и научных попыток установить значение образов сновидения стал психоанализ в его фрейдовском варианте.
Отказавшись от традиционной для психологии и медицины своего времени трактовки сновидения как соматического и физиологического феномена, Фрейд подчеркивает его субъективный характер. Игнорирование внешней реальности в противовес внутренней (интрапсихической) становится отправной точкой проблемы толкования сновидений в глубинной психологии.
Уже Фрейд, понимавший сон как сообщение, предполагал, что оно от кого-то исходит. Основоположник психоанализа знал, что источником и " виновником" сновидений является бессознательное, Ид — та часть личности, которая содержит преимущественно антисоциальные, сексуальные и агрессивные влечения и потребности. Сновидения в символической форме удовлетворяют такие желания, а сознание, Эго и Супер-Эго, " присматривают" за образами снов, дабы те не переступали определенных нравственных границ. Относительно простая семиотическая сущность сновидения у Фрейда определяется тем, что означаемое (бессознательные содержания Ид) могло иметь лишь сугубо сексуальную природу. " Истолковывающий сны шаман, — пишет Ю.М.Лотман, — столь же " научен", как и правоверный фрейдист, сон — это семиотическое зеркало, и каждый видит в нем отражение своего языка" (25, с.222). Отсюда — постоянство связи означаемого и означающего, делающее перевод с" языка сновидения" в психоанализе сравнительно несложным процессом.
Иными, отличными от фрейдистских, являются онтопсихологические представления о природе сновидения. У А.Менегетти она — прямое отображение актуального психосоматического состояния сновидца, особенностей функционирования внутренних органов и систем его организма. Реальность сновидения идентична реальности внутреннего мира, сон — это правда о том, в каком состоянии находится сущность, Ин-се индивида. Этот подход, с нашей точки зрения, в какой-то степени испытал на себе влияние идей Ж.Лакана — только сон у Менегетти голос не Другого, а сообщение от подлинной, настоящей сущности личности сновидца.
Язык сновидения в онтопсихологии — прежде всего средство автокоммуникации, здесь получает дальнейшнее развитие " представление о сне как пути внутрь самого себя" (Ю.М.Лотман). Одновременно символизм сна в этом подходе выглядит более сложным, связь между означаемым (психосоматическим и функциональным состоянием индивида) и означающим (образы, персонажи, сюжеты) становится менее однозначной. Развивается специфическое свойство полисемантичности, неопределенности, которое изначально отличало язык сновидения.
В аналитической психологии К.Г.Юнга сновидение — это психическая реальность, особый уникальный феномен, детерминированный многими переменными. В рамках этого подхода " сновидение отличается ПОЛИЛИНГВИальностью: оно погружает нас не в зрительные, словесные, музыкальные и пр. пространства, а в их слитность, аналогичную реальной. Это нереальная реальность (курсив наш — прим. авт.). Перевод сновидения на языки человеческого общения сопровождается уменьшением неопределенности и увеличением коммуникативности... Неопределенность этого языка делает его неудобным для передачи константных сообщений и чрезвычайно приспособленным к изобретению новой информации" (25, с.222, 224). Сновидение есть момент жизни, в который над нею властвует не сознание, а бессознательное.
Символически представленные в сновидении архетипические образы в силу своей древности, универсальности и нуминозности совершенно исключают возможность его однозначного, точного и полного истолкования. Во сне, по Юнгу, всегда есть момент непредсказуемости, связанный с тем, что " содержание сна символично и поэтому многозначно". С точки зрения семиолога, всякий раз, говоря о непредсказуемости, мы имеем в виду определенный набор равновероятных возможностей, из которых реализуется только одна. Каждая позиция представляет собой набор вариантов. До определенной точки они выступают как неразличимые синонимы, но движение от места взрыва (вторжения, " прорыва" архетипа) все более и более разводит их в смысловом пространстве. Наконец, наступает момент, когда они становятся носителями смысловой разницы. В результате общий набор смысловых различий все время обогащается за счет новых и новых смысловых оттенков. Этот процесс, однако, регулируется противоположным стремлением ограничивать дифференциацию (энантиодромия).
У Юнга этот семиотический тезис реализуется через представления о " естественных" и " культурных" символах. Естественные символы вариативны в силу своей большей архетипичности, они архаичны, амбивалентны, исполнены разрушительной психической энергии, ассимиляция которой трудна и опасна. Культурные символы более конвенциональны, они прошли через множество преобразований, через более или менее сознательное развитие и стали коллективными образами, принятыми в цивилизованных обществах.
Сновидения в аналитической психологии —- феномен самодостаточный и автономный (но также трансцендентный и надиндивидуальный). Семиотика также подчеркивает, что сон индивидуален, проникнуть в чужой сон нельзя, поскольку это в принципе язык для одного человека. " Всякому, кто анализирует сновидения других людей, следовало бы постоянно напоминать себе и твердо помнить, что не существует никакрй простой и общеизвестной теории психических феноменов, ни теории об их сущности, ни об их причинах, ни об их цели. Мы знаем, что существует бессчетное множество психических феноменов, что же касается их сущности, то об этом нам неведомо ничего" — пишет Юнг (67, с.170-171). " С этим же связана предельная затрудненность коммуникативности этого языка: пересказать сон так же трудно, как, скажем, пересказать словами музыкальное произведение. Эта непредсказуемость сна делает всякое запоминание ъго трансформацией, лишь приблизительно выражающей его сущность" — вторит ему Ю.М.Лотман (25, с.225-226).
Идея того, что сон есть сообщение, а неистолкованный сон суть " нераспечатанное письмо от Бога" заслуживает внимания уже хотя бы в силу своей древности и всеобщности. Семиотическое пространство сновидения предстает перед аналитиком как многослойное пересечение различных кодов, вместе складывающихся в сумбурный текст со сложными внутренними взаимосвязями частей и фрагментов, в разной степени тяготеющих к настоящему, прошлому и будущему сновидца.
В самом общем виде цель сновидения может определяться как его системная функция по отношению к психической (душевной) жизни сновидца. Цель эта является компенсаторной, но природа компенсации различается в зависимости от аналитической школы (психоаналитическая, юнгианская, адлерианская и др). Цель " иллюзорного удовлетворения потребностей" во фрейдизме достигается посредством использования относительно простых, однозначных символов, преимущественно визуальной (зрительной) и кинестетической (телесной) природы, формирующих основной сюжет сновидения. Все три типа семиотических отношений стремятся к однозначности, что увеличивает коммуникативный потенциал сновидения, но существенна снижает его информативность. Иными словами, толковать сновидения по Фрейду легко, они достаточно понятны, но мало что говорят, фактически — только о наличии неудовлетворенных желаний преимущественно сексуальной природы. Это обусловлено тем, что интерпретация в психоанализе не целесмысловая (телеологическая) — " зачем? ", а причинно-следственная (каузальная) — " почему? "
Цели сновидения можно конкретизировать в нескольких аспектах. Сны предостерегают, изображают или выражают нечто ранее неизвестное, прогнозируют вероятность будущих событий. В онтопсихологии предостережение касается прежде всего психосоматической и физиологической сферы, цель сна можно уподобить дорожному знаку " берегись, возможна авария! " Сновидение у Менегетти сообщает о вторжении чуждой негативной семантики, инверсии Ин-се, активном вмешательстве " монитора отклонений" в психическую жизнь личности. В юнгианстве сны предупреждают об односторонности сознательной установки, искажающей восприятие внешней реальности, о наличии процесса психической инфляции, о препятствиях на пути индивидуации и т.п.
Изобразительная функция есть специфический способ выражения интенции сновидения. Оно может сообщать о наличии глубинных, неосознаваемых чувств и потребностей, символически изображая их в виде образов, скажем, подводных или подземных растений или животных, или о влиянии архетипов коллективного бессознательного в виде персонифицированных фигур (Матери, Девы, Старого Мудреца, Трикстера). Сновидение изображает нерешенные или неосознаваемые проблемы в виде загадочных ситуаций, трудных задач, процесс индивидуации повсеместно символизируется образом дороги.
Семиотические функции сновидения связаны в определенную иерархическую структуру, повторяющую структуру психической реальности жизни сновидца. Функциональная структура сновидения включает в себя информативную функцию (передача сведений, информации из бессознательного в сознание); компенсаторную функцию (восстановление целостности и связности работы сознания в противовес его односторонности и раздробленности); реактивную функцию (отображение актуальной жизненной ситуации, нуждающейся в отреагировании или проработке); релаксационную или катартическую функцию (восстановление энергетического баланса в системе индивидуальной психики, уменьшение напряжения); эстетическую или художественную функцию (яркие, живописные образы сновидений надолго запечатлеваются в памяти, мы с видимым удовольствием пересказываем величественные, грозные и загадочные картины картины своих снов, зачастую ярко контрастирующие со скучной серостью обыденности).
Сновидение, рассматриваемое как семиотический феномен, бесконечно. Одной из его задач является не только стремление изобразить или выразить нечто, но и утвердить некую психическую сверхреальность (будь то архетип, фантазм, Ин-се или Самость). Установку сознания (и бессознательного) в сновидении можно описать как ориентацию на символический, синтагматический или парадигматический тип отношений между элементами сна. Символическое (или семантическое) отношение в сновидении виртуально (вероятностно, возможно), поскольку не существует жесткого, однозначного соответствия между образом сна и его значением (смыслом). В процессе толкования аналитик зачастую вынужден " переозначивать" символы сйа, идя при этом вглубь, в недра бессознательного психического.
В психоанализе этот тип сознания зафиксирован в самом принципе толкования образов и символов сновидения, в юнгианстве — в представлениях об универсальности архетипов коллективного бессознательного, у Адлера — в настойчивых поисках декомпенсированного чувства неполноценности и т.п. В символическом отношении содержание явно доминирует над формой, так что символическое сознание скользит мимо формальных отношений между знаками. Так, в онтопсихологии считается, что полное и точное значение символа может дать только аналитик, а не сам сновидец.
Парадигматическое отношение предполагает знание (запоминание) устойчивых сочетаний знаков и минимального " кванта" их различения, вызывающего изменение смысла. Такой тип сновидящего сознания использует более или менее строгие и точные, почти математические соотношения означаемого и означающего, и само толкование производно не столько от структуры сновидения, сколько от теории, в которой оно выполнено. Типичным примером является психосоматическая (функциональная) теория природы снов у Менегетти.
Постоянные элементы значений есть и в юнгианстве, главным образом это касается образов, символизирующих архетипы структуры личности (Персоны, Тени, Анимы, Анимуса). Ими являются представления о том, каковы пол, внешность, действия и поведение фигур сновидения — на этой основе последние соотносятся с соответствующими архетипами. В процессе интерпретации обязательно участие самого сновидца, его индивидуальные ассоциации и наития — без этого толкование повиснет в воздухе. Кроме того, юнгианский аналитик должен иметь четкое представление о типе сознательной и бессознательной установки сновидца, о его высшей, вспомогательной и подчиненой функции и целом ряде других характеристик его личности.
Рассматривая целостный процесс толкования сновидений, можно заключить, что его итог представляет собой некий семиотический взрыв, в результате которого сновидец получает доступ к большому количеству новой, значимой и важной информации. Удачное толкование может существенно изменить представления человека о себе самом и системе своих отношений с миром. При этом соотношение растолкованного и неистолкованного (последнее есть всегда, у любого аналитика, даже у самого Юнга) создает возможности для прорыва в запредельное пространство некоей трансцендентальной реальности, соединяющей в себе черты психической реальности личного бессознательного сновидца и непредставимые глубины коллективного бессознательного. Этот семиотический взрыв и составляет сущность, механизм психотерапевтического эффекта толкования сновидений, равно как и анализа личного мифа, активного воображения и иных техник и приемов аналитической (юнгианской) психотерапии.
Подводя итоги всему, сказанному ранее, следует заметить, что толкование снов — занятие, опасное не только для пациента, но и для самого аналитика. Бессознательное сновидца влияет на бессознательное аналитика в той же степени, в какой эффективны и правильны толкования последнего. Встреча с бессознательным — будь оно свое или чужое — это всегда рискованное приключение, которое закончится благополучно лишь в случае высокого профессионализма и большого личного мужества. Вместе с тем, как всякий риск, это занятие обладает неизъяснимой прелестью, оно притягательно, оно чарует, оно захватывает всего человека целиком. Ну и, наконец, нелишне помнить, что на первом месте всегда должен быть профессионализм — самое мощное оружие и защиты, и нападения. Как говаривал Аль Капоне, добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом.
ПРИЛОЖЕНИЕ 1.
Интерпретация сновидений в различных парадигмах глубинной психологии
Популярное:
