Психологическая природа мыслительного процесса.

⇐ ПредыдущаяСтр 26 из 53Следующая ⇒

Всякий мыслительный процесс является по своему внутреннему строению действием или актом деятельности, направленным на разрешение определённой задачи.Задача эта заключает в себе цель для мыслительной деятельности индивида, соотнесённую с условиями, которыми она задана. Направляясь на ту или иную цель, на решение определённой задачи, всякий реальный мыслительный акт субъекта исходит из тех или иных мотивов. Начальным моментом мыслительного процесса обычно является проблемная ситуация.Мыслить человек начинает, когда у него появляется потребность что-то понять.Мышление обычно начинается с проблемы или вопроса, с удивления или недоумения, с противоречия. Этой проблемной ситуацией определяется вовлечение личности в мыслительный процесс; он всегда направлен на разрешение какой-то задачи.

Такое начало предполагает и определённый конец. Разрешение задачи является естественным завершением мыслительного процесса. Всякое прекращение его, пока эта цель не достигнута, будет испытываться субъектом как срыв или неудача. Весь процесс мышления в целом представляется сознательно регулируемой операцией.

С динамикой мыслительного процесса связано эмоциональное самочувствие мыслящего субъекта, напряжённое в начале и удовлетворённое или разряжённое в конце. Вообще реальный мыслительный процесс связан со всей психической жизнью индивида. В частности, поскольку мышление теснейшим образом связано с практикой и исходит из потребностей и интересов человека, эмоциональные моменты чувства, выражающего в субъективной форме переживания, отношение человека к окружающему, включаются в каждый интеллектуальный процесс и своеобразно его окрашивают. Мыслит не «чистая» мысль, а живой человек, поэтому в акт мысли в той или иной мере включается и чувство.

Роль чувства в мыслительном процессе может быть различной в зависимости от того, какое соотношение устанавливается между чувством и мыслью. Иногда чувство, включаясь в мысль, нарушает субъективными элементами её течение. Подчиняясь деспотическому господству слепого чувства, мысль начинает порой регулироваться стремлением к соответствию с субъективным чувством, а не с объективной реальностью. Мысль, которая в основном следует «принципу удовольствия» вопреки «принципу реальности», относится уже к области патологии. Но и в пределах нормального мышления нередко случается, что мышление подчиняется «логике чувств», и мыслительный процесс, теряя своё познавательное значение, сводится к использованию формальных логических операций для оправдания перед мыслью положений, которые установлены помимо неё, будучи продиктованы чувством и фиксированы вугоду ему. Вместо того чтобы взвешивать все «за» и «против» какой-нибудь гипотезы, эмоциональное мышление с более или менее страстной предвзятостью подбирает доводы, говорящие в пользу желанного решения; решение вопроса совершается в плане чувства, а не мысли. Мышление в таком случае служит не для того, чтобы прийти к решению проблемы, а лишь для того, чтобы оправдать решение, в пользу которого говорят «доводы сердца» — чувства, интересы, пристрастия, а не доводы разума.

Чувство может иногда отклонить мысль от правильного пути, однако было бы в корне неправильно на этом основании приписывать чувству вообще лишь отрицательную роль какого-то дезорганизатора мысли или относить его вмешательство к области патологии. Когда в единстве интеллектуального и аффективного эмоциональность подчинена контролю интеллекта, включение чувства придаёт мысли бОльшую напряжённость, страстность, остроту. Мысль, заострённая чувством, глубже проникает в свой предмет, чем «объективная», равнодушная, безразличная мысль.

Поскольку, далее, мышление совершается в виде операций, направленных на разрешение определённых задач, мыслительный процесс является активным, целеустремлённым солевым актом. Разрешение задачи требует сплошь и рядом значительного волевого усилия для преодоления встающих перед мышлением трудностей. Волевые качества личности, настойчивость и целеустремлённость имеют поэтому существенное значение для успеха в интеллектуальной работе.

Эта сознательная целенаправленность существенно характеризует мыслительный процесс. Осознание стоящей перед мышлением задачи определяет всё течение мыслительного процесса. Он совершается как система сознательно регулируемых интеллектуальных операций. Мышление соотносит, сопоставляет каждую мысль, возникающую в процессе мышления, с задачей, на разрешение которой направлен мыслительный процесс, и её условиями. Совершающаяся таким образом проверка, критика, контроль характеризует мышление как сознательный процесс.Эта сознательность мысли проявляется в своеобразной её привилегии: только в мыслительном процессе возможна ошибка; только мыслящий человек может ошибаться. Ассоциативный процесс может дать объективно неудовлетворительный результат, неадекватный задаче, но ошибка, осознанная субъектом как таковая, возможна лишь впроцессе мышления, при котором субъект более или менее сознательно соотносит результаты мыслительного процесса с объективными данными, из которых он исходит. Отбрасывая парадоксальность исходной формулировки, можно сказать, что, конечно, не сама по себе ошибка, а возможность осознать ошибку является привилегией мысли как сознательного процесса.

Источники ошибок могут быть многообразны. Исследование, проведённое нашим сотрудником А. С. Звоницкой (о психологии ошибок при решении учащимися VI—VIII классов алгебраических задач), показало, что ошибки связаны прежде всего с частичным лишь учётом условий и — в теоретических операциях, например при решении алгебраических задач, — с подменой опосредованных связей непосредственными. Наряду с этим, вторичными источниками ошибок могут быть автоматизм навыков, эмоциональные срывы, неадекватное речевое и наглядное оформление задачи. То же исследование показало, что внешние признаки ошибки (например какая-то неправильность в составлении уравнений) не определяют её однозначно. Психологическая природа ошибки раскрывается лишь из системы мыслительных операций, которые к ней привели, и тех, которые приводят к её исправлению.

Так же как протекание, специфично и содержание мыслительного процесса: всякий мыслительный процесс совершается в обобщениях. Эти обобщения выражаются в понятиях — специфическом содержании мышления. Всякое мышление в той или иной мере совершается в понятиях. Однако в реальном мыслительном процессе понятия не выступают в отрешённом, изолированном виде, они всегда функционируют в единстве и взаимопроникновении с наглядными моментами представлений и со словом, которое, будучи формой существования понятия, является всегда вместе с тем и неким слуховым или зрительным образом.

Наглядные элементы включаются в мыслительный процесс: а) в виде образных представлений о вещах и их свойствах; б) в виде схем; в) в виде слов, которыми оперирует понятийное мышление, поскольку оно всегда является мышлением словесным.

Мыслительный процесс обычно включает в себя, в единстве и взаимопроникновении с понятиями, во-первых, более или менее обобщённые образы-представления. Не только отвлечённое значение слова, но и наглядный образ может быть носителем смыслового содержания, значения и выполнять более или менее существенные функции в мыслительном процессе, потому что образ является не замкнутой в себе данностью сознания, а семантическим образованием, обозначающим предмет. Мы поэтому можем мыслить не только отвлечёнными понятиями, но и образами, как это с особенной очевидностью доказывает существование метафор и вообще художественное мышление. Хотя теоретически в целях анализа можно и нужно различать абстрактное теоретическое мышление и мышление наглядно-образное (см. дальше), и они в действительности отличаются друг от друга по тому, что — понятие или образ — является в них преобладающим; однако в реальном мыслительном процессе обычно в какой-то мере включаются и отвлечённое понятие, данное в форме слова, и образ.

Образ, как образ предмета, имеет семантическое содержание. Каждый воспринимаемый или представляемый нами образ фигурирует обычно в связи с определённым значением, выраженным в слове: он обозначает предмет. Когда мы наглядно, образно что-либо воспринимаем, мы осознаём предмет; наглядно-чувственное содержание относится нами к предмету, который мы посредством него воспринимаем. Это семантическое содержание является общим знаменателем для образа и слова-понятия; их семантическая общность преодолевает обычное противопоставление логически-понятийного и образно-чувственного, включая и одно и другое как необходимые звенья вреальный мыслительный процесс.

У некоторых испытуемых роль образа в процессе мышления выступает особенно ярко. Приведём в подтверждение этого несколько иллюстраций (из протоколов А. Г. Комм).

Экспериментатор предлагает испытуемому определить, что такое мужество.

«Первое, что пришло в голову, когда вы сказали слово «мужество», — фигура мужчины античной скульптуры, неясно какой-то музей скульптуры, галерея разных фигур. Останавливаюсь перед одной — это мужество. Это в первый момент, а вообще хочется определить не внешним образом, а психологическую сторону этого термина... Мужество... Первая мысль — связать с мужчиной, какая-то черта, присущая мужчине. Эта мысль только возникла, я её отбросила, сосредоточившись на том, что это общечеловеческое понятие. Безусловно общечеловеческое. Это свойство, присущее всем: и молодым людям, и женщинам, и мужчинам, и старикам и в какой-то степени даже и детям. Детям всё-таки наполовину. Сперва кажется, что мужество какая-то постоянная черта характера. Но это опять-таки первая мысль. А вторая мысль, что мужество может быть единичной чертой. Сразу возникает образ слабой, робкой женщины, кроткой, нерешительной, но вдруг в какой-то момент могущей с большим мужеством вынести. А образ, зрительно представленный, — молодая женщина, подвал, иезуиты, средние века. Она мужественно выносит пытку и в чём-то не сознаётся, что есть на самом деле. Увидев образ пытаемой женщины, я поняла, что мужество может быть чертой временной, присущей слабому в какие-то моменты. И теперь могу обобщить. Мужество, мужественность может быть общей чертой характера, рисующей облик человека на протяжении всей его жизни во всех ситуациях. Это значит выдержка, твёрдость характера, волевая направленность, настойчивость, отчасти храбрость, спокойствие, ровность и хладнокровное отношение ко всяким невзгодам и тяготам жизни. Внешнее хладнокровие, я это подчёркиваю. Как главное выступает сила воли, твёрдость воли и какая-то систематичность внутренняя. В отношении временного мужества это всегда связывается с какими-то травмами. Это какая-то неожиданная стойкость или перед физическими страданиями, или перед страданиями нравственными».

Задача — определить понятие «смелость».

«Сразу, когда вы сказали о смелости, внутренне сопоставила с мужеством, увидела, насколько это понятие уже... Мужество — что-то широкое, всеобъемлющее, а смелость более узкое, заключённое в более узкие рамки. Смелость... это связано всегда с каким-то действием... Да, связано с каким-то действием... Не могу отрешиться от того, что всё время всплывает мужество, сопоставляется с ним... Стараюсь мужество отодвинуть подальше, затемнить и думать только о смелости... Да, конечно, смелость это какой-то действенный акт. Стремительность, связанная, мне кажется, с быстротой. Если это смелость мысли — это новизна. Может быть, можно так сказать: если это смелость действий... или каких-то движений, — это всегда связано с решительностью, быстротой, динамическим моментом. Если это смелость в отношении неконкретных вещей — смелость мысли, смелость воображения, смелость фантазии, — то это всегда связано с какой-то новизной, открытием, с перерубанием рутины. Но всё-таки взрезание серого, разрезание обыденного и стремительный в неё бросок... Наметилось, следовательно, два направления этой смелости. Какая ещё может быть смелость? Смелость мысли, воображения, фантазии... Смелость — это бросок, а не что-то постоянное. Если это постоянное, то это много бросков, цепь, гирлянда, вереница бросков, последовательное чередование этих бросков. Стремительный выход вперёд, — я бы так определила. Отход от какой-то посредственной нормы. Смелость — это положительное, красивое, часто прекрасное. И сейчас представляется поле боя, неясные силуэты стремительных военных, со смелостью бросающихся вперёд. Таков зрительный образ... Вообще, впервые сейчас подумав над этим понятием, я чувствую, что смелость может иметь много разных оттенков; может быть, нужно сказать, что наш язык бледен обозначениями разных градаций смелости. Я представляю: двухлетний ребёнок карабкается на стул, а какая-то бабка ему говорит: «Уж больно ты смел! » И вот, я вижу, что здесь смелость совсем другая, чем та, которую я определила вначале. Но маленьким детям часто говорят такую фразу в разных ситуациях.

В заключение намечается одно: это понятие узкое, но разнородное. По объёму противоположное мужеству. Под смелостью нужно понимать несколько вариантов узких свойств».

Задача — определить понятие «храбрость».

«Храбрость — слово чисто тональное, на более низких тонах; храбрость и смелость почти одинаковая вещь, но они звучат по-разному. Смелость присуща более молодому, а храбрость — более зрелым. Да, да, безусловно более зрелым. В смелости больше стремительности, меньше обдуманности, что-то молодое. Смелость — серого, светлосерого, стального цвета; длинный кусок стали, острый, светлосерый. А храбрость коричневая, ясно коричневая, более положительная, весомая. Если сравнить смелость с длинным куском тонкой стали, светлосерой, то храбрость — отлитая из чугуна толстая пластина, тяжёлая, коричневатая, бурая. Сразу — былинные образы: Илья Муромец. «Смелый» про него нельзя сказать, а «храбрый» можно. Смелость — образ рыцарей... Я вижу их в кольчугах, на лошадях. Я вижу их в забралах, закованных в панцырь, стремительно несущихся с копьём. Это смелость... А храбрость — это наш Добрыня Никитич... Васнецовская картина перед глазами... Хоробрая... хочется сказать: не храбрая, а хоробрая дружина. Это ещё более тяжёлая, ещё более положительная, как самый низкий тон... Хоробрая дружина... Храбрость уже, чем смелость. Может быть смелость мысли и смелость действий, а храбрость мысли не может быть. Храбрость слова — звучит некрасиво, невыразительно. Смелость захватывает большой диапазон проявлений личности, а храбрость... а храбрость — боевое качество, отдельное боевое качество. Возвышенное... Торжественно-возвышенный термин. Смелые войска и храбрые войска... В самом слове «храбрость» есть похвала... Один человек сказал: «Смелые войска заняли Одессу», а другой сказал: «Храбрые войска заняли Одессу». Последний тем самым похвалил. Храбрость — констатирующее и положительно-утверждающее, а смелость — только констатирующее понятие.

Включаясь в мыслительный процесс и выполняя в нём семантические функции, образ сам интеллектуализируется. Выполняемая им в мыслительном процессе функция, обобщённое значение, чувственным носителем которого он является, преобразует самое чувственное его содержание; он подвергается как бы определённой ретушировке; на передний план выступают те черты его, которые связаны с его значением, остальные, для него несущественные, случайные, побочные, отступают на задний план, стушёвываются, сходят на-нет. В результате образ становится всё более совершенным носителем мысли, в самом чувственно-наглядном своём содержании всё адекватнее отображающим её значение.

Образ не остаётся, как думали первоначально вюрцбургские психологи, вне мышления; он сам насыщается семантическим интеллектуальным содержанием. Но наглядное содержание образа не является только пластическим выражением мышления, только символом или знаком мысли. Единство между мышлением и наглядным содержанием не приводит ни к растворению мышления в наглядном содержании, ни к растворению наглядного содержания в мышлении.

Конечным этапом интеллектуализации образа, которая делает его наглядным выражением мысли, является переход от вещного представления к схеме.

Наряду со словом и конкретным наглядным образом, схема играет в мышлении значительную роль. Мы не всегда мыслим в развёрнутых, словесных формулировках; мысль иногда опережает слово. Мы обычно не облекаем мысль в пёстрые образы; предметный образ во всём многообразии его содержания — часто не нужный груз. Самая, быть может, первичная работа мысли совершается иначе. Когда мысль работает быстро, мы лишь как бы намечаем место мысли в некоторой системе и затем беглыми, стремительными бросками, как по шахматной доске, передвигаем наши мысли. В таких случаях мы оперируем на основе некоторой схемы, которая антиципирует, предвосхищает в нашем сознании ещё не развёрнутую систему мыслей. На основе такой схемы, не обременённой деталями, можно оперировать беглыми намётками. Поэтому течение мысли не задерживается: при быстром мышлении мы обычно мыслим именно так.

Наглядные образы и схемы не исчерпывают наглядно-чувственных компонентов мышления. Основное значение для мышления в понятиях имеет речь, слово.

Наше мышление в понятиях — преимущественно словесное мышление. Слово является формой существования мысли, его непосредственной данностью. Процесс мышления протекает в более или менее сложном сочетании наглядно-образного содержания представлений, с выходящим за пределы непосредственной наглядности вербальным обозначением содержания мышления. Великое преимущество слова заключается в том, что чувственно-наглядный материал слова сам по себе не имеет никакого иного значения помимо своего семантического содержания; именно поэтому он может быть пластическим носителем содержания мысли в понятиях. Слова поэтому как бы прозрачны для значения: мы обычно начинаем замечать слова как звуковые образы только тогда, когда мы перестаём понимать их значение; в силу этого слово — наиболее пригодное средство обозначения интеллектуального содержания мысли. Но и слово — форма мысли — является не только отвлечённым значением, а и наглядным чувственным представлением: «дух» отягощён в нём «материей».

Итак, в самых разнообразных формах осуществляется теснейшее сплетение логического мышления в понятиях с наглядным содержанием. Логическое абстрактное мышление неотрывно от всей чувственно-наглядной основы. Логическое и чувственно-наглядное образуют не тожество, но единство. Это единство проявляется в том, что, с одной стороны, мышление исходит из чувственного созерцания и включает в себя наглядные элементы, с другой стороны — самое наглядно-образное содержание включает в себя смысловое содержание. Наглядное и отвлечённое содержание в процессе мышления взаимопроникают друг друга и друг в друга переходят.

Таким образом, реальный мыслительный процесс, сохраняя специфику мышления, существенно, качественно отличающую его от всех других психических процессов, вместе с тем всегда вплетён в общую ткань целостной психической жизни, реально дан в связи и взаимопроникновении со всеми сторонами психической деятельности — с потребностями и чувствами, с волевой активностью и целеустремлённостью, с наглядными образами-представлениями и с словесной формой речи. Специфичным для мышления как мыслительного процесса остаётся его направленность на решение проблемы или задачи, и для мысли как его содержания — обобщённое отражение всё более существенных сторон бытия в понятиях, суждениях и умозаключениях, каждое из которых заключает познание человеком всё более глубокой объективной связи мира.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒