Принцип асимметричного дуализма языкового знака.
Одним из фундаментальных аспектов общей теории языка, интерес к которому проявляется и во многих работах З. Д. Поповой, является принцип асимметрии языкового знака (Попова 2005). Асимметричные отношения связывают две стороны знака как двустороннего психического образования – план выражения и план содержания. Асимметричны и отношения между универсальной «аморфной массой мысли», концептуализацией и расчленением этой массы дискретными знаками разнообразных языков.
План выражения знака и его план содержания не изоморфны друг другу, а находятся в асимметричном соотношении, «один знак может нести несколько означаемых, и одно означаемое может выражаться несколькими знаками» (Попова, Стернин 2007: 178). Асимметричные отношения внутри билатерального знакового единства отмечались как Ф. де Соссюром, так и одним из его последователей, автором «принципа асимметричного дуализма» С. О. Карцевским. Размышление о соотношении потенциальной синонимии и омонимии в языке привело последнего, фактически, к формулировке одного из основных принципов семиотической деятельности, определяющих диалектику знака и значения, выражения и содержания, логики и психологии, отчасти также синхронии и диахронии в языке. Карцевский дает парадоксальную по форме, но диалектичную по сущности формулировку этого принципа: «… природа лингвистического знака должна быть неизменной и подвижной одновременно» (Карцевский 1965 (1929): 85).
1. Асимметричный дуализм как семиотический принцип коммуникации
Языковой знак имеет значение всего лишь мгновение, в той точке дискурса, где случилось соединиться – по воле интенции коммуниканта – плану выражения с планом содержания в конкретных ситуативно-контекстуальных условиях. Любое другое употребление уже сдвигает смысл, как отмечали еще младограмматики и А. А. Потебня. Как в одну реку нельзя войти дважды, так и слово всякий раз имеет новое значение. Недаром и Р. Барт признавал за словом всего лишь возможность значения, а не строго и навечно закрепленное соединение двух семиотических планов – выражения и содержания.
Для младограмматиков подобные индивидуальные сдвиги плана выражения или плана содержания связывались с возможностью развития языка. «Лингвистический опыт помогает человеку создавать новые знаки – лексемы и новые структуры для их связи» (Попова, Стернин 2007: 179). Системные сдвиги подготавливаются индивидуально-психологическими и далее коллективно-психологическими подвижками, «мелкими шажками». Во многом это напоминает выдвигаемую современной математикой теорию катастроф, описывающую «обвальные» системные изменения вследствие накопления достаточного количества небольших частных сдвигов. Gutta cavat lapidem – и «количество переходит в качество».
Диахронический аспект рассмотрения знака также проявляет его творческий и динамический характер, как отмечали еще Ч. Пирс, Л. Ельмслев и У. Эко (Eco 1984: 44-46). Знак появляется на стыке содержания и выражения, «у самого слова нет существования» (Пирс 2000: 213). Расчленение континуумов (фонетико-физиологического, по Ельмслеву, или формального и смыслового, семантического, аморфной «туманности» значения, по Соссюру) на сегменты происходит в бесконечном творческом процессе семиозиса, по Пирсу (Ельмслев 1960: 309-314).
Асимметрия стабильности и подвижности проявляется, например, в генезисе вспомогательных компонентов грамматических конструкций: вспомогательных глаголов, артиклей и т. п. Во многих языках происходит метафорический перенос – глагол пространственного перемещения начинает обозначать временные отношения: франц. Je viens de le voir en concert «Я недавно его видел (досл. Я прихожу из ‘его-видеть/его-видения’) на концерте (C. Godin)»; англ. I’m going to go there back someday «Я собираюсь туда как-нибудь вернуться (дословно иду чтобы вернуться)» (Ascher & Williams). План выражения глагола при этом не меняется, либо меняется не сразу (cantare habeo > chanter ai ). «Призванный приспособиться к конкретной ситуации, знак может измениться только частично; и нужно, чтобы благодаря неподвижности другой своей части знак оставался тождественным самому себе» (Карцевский 1965 (1929): 85).
Неопределенный артикль, как правило, формируется из числительного типа «один», план содержания которого постепенно включает в себя артиклевые функции (сначала интродуктивной, и лишь затем репрезентативной референции). Зона семантического «покрытия» неопределенно-артиклевых форм, таким образом, расширяется от количественности до качественности (Кашкин 2001: 222), «обозначаемые мысленные образы постоянно обогащаются и развиваются благодаря растущему опыту человечества, в результате чего происходят постоянные сдвиги в системе знаков» (Попова, Стернин 2007: 179-180). План выражения артикля – бывшего числительного – в большинстве случаев остается неизменным, разве что подвергается фонетической редукции в безударной позиции (при основном слове): Hab’ ‘nen Luftballon gefunden = (ich) habe einen Luftballon gefunden (Nena). Впрочем, в английском языке зафиксированы значительные сдвиги в плане выражения неопределенного артикля: числительное-прототип др.-англ. an/aen в современном языке соответствует двум единицам – числительному one и неопределенному артиклю a/an.
Асимметричный дуализм связан с другими основными принципами семиотики коммуникативной деятельности (Кашкин 2007: 135-147): диалектическим дуализмом fusei и thesei, то есть, принципиальной «природной» немотивированности и исторической обусловленности употребления существующих знаков; дуализмом универсальной семиотической способности и культурно-языкового разнообразия; дуализмом устойчивости, стабильности системы знаковых отношений и творческой, поэтической возможностью бесконечного семиозиса, бесконечного сдвига значений и создания новых знаков (ср. Попова, Стернин 2007: 181).
2. Асимметричный дуализм и языковые контрасты
В ситуации языкового и культурного контраста, к которой относятся перевод и другие виды межкультурного посредничества, столкновение языков в истории и т. п. (Кашкин 2001: 226-227), противостояние плана выражения и плана содержания переходит в более широкую сферу и выступает как противостояние смыслового континуума (соотносимого с континуумом действительности) и репертуара формальных средств различных языков. Можно сказать, что формальные средства выступают в функции «ножа», разрезающего «пирог» реальности, при этом в каждом языке получаются различные кусочки, но отражающие единую исходную смысловую материю.
Например, отношения принадлежности (поссессивные отношения) представлены по меньшей мере в двух формальных ипостасях: генитивной или генитивно-результативной конструкции (ср. рус. У меня есть книга, У меня родился сын и т. п.) и конструкции с глаголом обладания (ср. англ. I have a book «Я имею книгу», I have a son «У меня есть сын», досл. «Я имею сына» и т. п.). В ряде языков наблюдаются следы дативной конструкции: итал. Mi e nato un bambino «Мне рождён сын», Cosa ti e venuto in mente? «Что тебе пришло на ум? » и т. п.
Универсальный континуум возможных смыслов реализуется в различных формальных способах выражения, специфичных для данного языка, при сохранении универсальной семантики принадлежности или результативности. Вероятно, можно говорить не только об альтернативных способах передачи, например, универсальных грамматических концептов, но и о возможных лакунах, когда формального средства в конкретном языке нет, но смысл подразумевается. Например, неопределенный артикль множественного числа существует далеко не во всех артиклевых языках (испанск. unos, unas), иногда данные смыслы выражаются посредством «полуартиклей» (итал. alcuni, alcune), иногда они скрываются за всеобъемлющей «личиной» артикля нулевого (англ. а friend – friends – some friends и т. п.). Формальная сторона асимметричного отношения дает вариации от нуля до некоторого количества дискретных единиц, семантический континуум при этом сохраняет все исчислимые смысловые возможности.
В истории развития неопределенного артикля наблюдается асимметричное расширение функций данного формального средства. Практически во всех языках с предысторией от отсутствия артикля до полной развертки его функционального потенциала наблюдаются сходные линии и этапы развития.
1. «Отсутствие артикля», точнее, наличие неформализованных периферийных средств, выражающих смыслы соответствующей зоны континуума неопределенности: порядок слов и просодия ( Жил старик со своею старухой = VS – Старик ловил неводом рыбу = SV и т.п.); местоимения, числительные и т. п. «полуартикли» и «протоартикли»: Некий медведь повадился к нам лазать; Жил да был один король и др.
2. Развитие на базе счетной функции числительного типа «один» функции выделения из класса и дискурсивной интродукции: Жил да был ( один ) старый человек, у которого… (в русском языке пока необязательно), дальнейшая грамматизация неопределенного артикля (обязательность употребления в интродуктивной фразе: англ. An old man lived with his good wife, и т. п.
Асимметрия функциональных потенциалов сходных артиклей в различных языках проявляется и в том, что в некоторых из них (например, в венгерском и болгарском), где формирование артикля как обязательного грамматического формального маркера еще не завершилось, наблюдаются реликты прошлых возможностей плана выражения неопределенности (нулевой артикль):
англ. Why, did you have a fire , mother? // немецк. Haben Sie den eine Feuerbrunst gehabt, Mutterchen? // франц. vous avez eu un incendie , petite mere? // испанск. ha tenido Usted un incendio , madrecita? // итал. Avete forse avuto un incendio , mammetta? //? венгерск. Talan tuzvesz volt erre, matuska? // болг. Да не би сте имали пожар , майко? // Разве у вас был пожар , матушка? («Мертвые души»).
3. Развитие функции причисления к классу, обладающему определенными качествами, в дискурсивных условиях типа: *Я есмь один старик (по-русски возможно лишь: Я старик / Я старый человек): I am an old man. Древнеанглийский протоартикль вел себя подобно современному русскому: если в интродуктивных фразах он был достаточно частотен и практически необходим (he 3eseah aenne man sittende aet toll-sceamule «Он увидел одного человека, сидящего у сбора пошлин», Матф. IX, 9), то в классификационных фразах так же еще невозможен, как и в современном русском: assa is stunt nyten «Осел – глупое животное»(AElfric). В языках с пока еще слабым неопределенным артиклем также часто встречаются «воспоминания о прошлом», т. е. нулевой артикль в классификационной фразе:
that he was a spy // er sei ein Spion // que c’etait un espion // que era un espia // che era una spia //? hogy kem volt// че бил шпионин // что он был шпион («Пиковая дама»).
Асимметрия формального репертуара конкретных языков и прагматически детерминированной универсальной семантики (например, универсальной семантической зоны определенности/неопределенности, качественности/количественности и т.п.), вероятно, свойственна любому уровню, любой языковой подсистеме. Для синтаксической системы языка наличие разных способов и вероятных лакун также характерно: «Какие ситуации получат собственную синтаксическую структуру, а какие не получат – это выбор каждого народа» (Попова 2009, 30). Когнитивная интерпретация асимметричных отношений языковой знаковой системы предполагает постулирование общей, универсальной, коммуникативно мотивированной семантической базы, специфически интерпретируемой формальными средствами разных языков.
3. Асимметрия языковых систем и проблема переводимости
Двойственность языкового знака и межъязыковая асимметрия выявляют диалектическое отношение как необходимости перевода и возникающих при этом трудностей, так и возможности такового путем «семантического развития», распространения семантики за пределы, зафиксированные в доступных словарных статьях, ведь «план содержания неизмеримо богаче плана выражения» (Попова, Стернин 2007: 180). Трудности и непереводимость сосуществуют вместе с принципиальной возможностью перевода, с принципиальной переводимостью. Симметричный знак не просто лишал бы нас возможности искать выхода из переводческого тупика, но и убивал бы саму возможность перевода, как и саму возможность иного мировидения, иной картины мира, иной лингвокультуры, иного языка.
Язык по своей асимметричной природе обречен на неопределенность смысла, на потребность в интерпретации и переводе: любая порождаемая нашим языком речь «обладает множеством смыслов» (Барт 1994: 353). Асимметрия различных языков лежит в основе вариативности перевода.
Популярное:
