Личность преступника как источник преступного поведения

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 26Следующая ⇒

Поскольку причины преступного поведения заключены в личности преступника, то, чтобы понять их, необходимо изучить эту личность, выявить те внешние по отношению к ней социальные явления и процессы, которые сформировали ее криминогенные черты. И само преступное поведение нужно изучать не только для его предотвращения или пресечения, но и для понимания его причин. Данное соображение мы считаем очень важным не столько для теории, сколько для профилактической деятельности. Изучение последней показывает, что можно было бы избежать многих ошибок, если бы практические органы — предварительного расследования, суд, учреждения, исполняющие наказание, — в центр своего внимания и профессиональных усилий всегда ставили личность, а не только условия ее жизни, те или иные влияния на нее. При изучении личности преступника часто бывает трудно отделить ее от поведения, особенно когда изучаются мотивы, намерения, цели, выбор средств их достижения, принятое решения и т. д. Так, возникновение и развитие мотивов преступного поведения можно рассматривать и в рамках формирования личности преступника, и при анализе внутренних механизмов поведения. Мысли, эмоции, чувства и переживания преступника, реализованные в преступлении, есть в то же время проявления его личности.

Само преступное поведение, прежде всего длительное, многократное совершение преступлений, способно “питать” себя, но только через саму личность, приобщая ее к определенному образу жизни, закрепляя в ней негативные внутренние черты, антиобщественные установки, взгляды и ориентации, заостряя в нежелательном направлении особенности характера и т. д. Значительную роль в дальнейшей криминализации личности играет пребывание в местах лишения свободы и общение там с другими преступниками. По полученным данным, чем дольше пребывание в этих местах и, главное, продолжительнее само преступное поведение, тем меньше возможностей добиться исправления осужденных, которые “обрастают” вредными привычками и навыками, деморализуются, теряют способность к общественно полезным контактам. Среди таких преступников обнаруживаются лица с психическими аномалиями, которые обладают серьезным криминогенным зарядом, негативно изменяющим личность и все больше препятствующим нормальному человеческому общению.

Для криминологии стало аксиомой утверждение, что причиной преступного поведения является сложное взаимодействие внешних, объективных условий и внутренних, субъективных факторов, т. е. среды и личности. Тем самым среда и личность получают равную криминологическую оценку, а поведение предстает лишь как следствие этого взаимодействия. Если придерживаться такой точки зрения и при этом быть последовательным, то вину за последствия преступного поведения нужно поровну возложить на обе стороны — и на среду (конкретную ситуацию), и на самого преступника. Конкретная ситуация — это и очевидцы, и потерпевшие, и условия, в которых совершено преступление, и т. д. Конечно, “вина” потерпевшего бывает тоже велика (например, в результате неосторожного или аморального поведения), но еще никому в голову не приходило наказывать его так же, как и преступника.

Разумеется, любой человек, поступая так или иначе, вступает во взаимодействие с окружающими обстоятельствами, воспринимая и оценивая их в соответствии с собственной шкалой ценностей, особенностями своей личности. Это — прописная житейская мудрость, и уже по этой причине научное объяснение преступного поведения не может ограничиться рассуждениями о том, что индивид всегда взаимодействует с ситуацией. Вот почему, не приуменьшая криминогенной значимости внешних условий, особенно способствующих преступлению или провоцирующих его в упомянутом взаимодействии, нужно выделить главную сторону. Ею, конечно, является преступник даже в обстоятельствах, казалось бы, довлеющих над ним, например при нанесении ему тяжкого оскорбления. Нередко он попадает в жесткую зависимость от обстоятельств. Но это лишь свидетельствует об особенностях данной личности, способной попадать в такую зависимость. Другой человек на его месте постарался бы “уйти” от этих обстоятельств. Если же ситуация действует неодолимо и однозначно может привести только к тому, что его поступки объективно нанесут вред, — преступление неотвратимо. Разумеется, социально-психологическое взаимодействие имеет место и с совершенно нейтральными, “безобидными” ситуациями.

В качестве примера, когда ситуация играет большую криминогенную роль, чем негативные личностные качества, часто приводят острые семейные конфликты, которые иногда длятся годами и нередко заканчиваются убийством кого-нибудь из их участников. В этом плане особенно характерны отношения мужа и жены или сожителя и сожительницы. Здесь, как можно решить на первый взгляд, ситуация полностью довлеет над личностью. Учитывая распространенность насильственных преступлений на семейно-бытовой почве, представляется полезным проанализировать подобные ситуации подробнее.

Прежде всего подчеркнем, что конфликтные отношения и все связанные с ними обстоятельства непосредственно создаются самими участниками конфликта и эти участники сами попадают в психологическую зависимость от того, что создано их же руками. При этом, хотя ссоры и скандалы многократно повторяются, нанося глубокие моральные, психологические, а часто и физические травмы, заслуженно вызывая негативную реакцию окружающих, такие конфликтные отношения. тем не менее сохраняются и чаще всего усиливаются теми же конфликтующими сторонами. Выходит, что они — и будущие жертвы, и преступники — как-то заинтересованы в сложившихся отношениях.

В подтверждение приведем следующие данные. Греческий ученый И. Г. Пеппа проанализировала ответы ряда женщин, осужденных за убийства мужей или сожителей, большинство из которых более или менее длительное время пьянствовали, избивали и оскорбляли своих жен (сожительниц). Вопрос перед ними был поставлен так: почему они продолжали жить совместно с потерпевшими, несмотря на неблагоприятные условия? Наиболее характерными ответами оказались: “Боялась отрицательного общественного мнения в случае развода”; “Уход от мужа не имел смысла, ибо он не оставил бы меня в покое”; “Разойтись с мужем не приходило в голову”; “Развестись не разрешили бы родители”; “Муж не давал развода”; “Некуда было уйти, не было денег и работы”; “Не уходила из-за детей”. Автор исследования делает справедливый вывод, что для многих женщин, ставших убийцами, чрезмерно травматична потеря семьи или ее видимости и они делали все для ее сохранения.

При таких обстоятельствах, когда люди годами живут вместе и в то же время испытывают друг к другу острую вражду и неприязнь, они становятся рабами своей ненависти. Она делается для них источником жизни, активности, смыслом и даже целью существования, приобретает самостоятельную, самодовлеющую ценность. В этом причина или во всяком случае одна из главных причин попадания в жесткую психологическую зависимость от ситуации острого межличностного конфликта. Его участники становятся, сами того не понимая, рабами друг друга, связанные невидимой психологической нитью, разрыв которой для каждой стороны глубоко травматичен, а поэтому нежелателен.

Наши собственные наблюдения показывают, что ситуация, когда жена жестко доминирует над мужем и направляет его поведение, является причиной многих семейных конфликтов. В детстве и юности такие мужчины обычно испытывали гиперопеку со стороны матерей, которые довлели над ними. Это могло вызывать бессознательное или вполне осознанное стремление освободиться от такого пресса, в чем можно видеть одну из причин побегов детей из дома. Повзрослев, немалая доля таких людей оказывается неспособной к полностью самостоятельному психологическому существованию и невольно ищет поводыря. Им становится жена, которая, как бы принимая эстафету от матери, продолжает выполнять ее психологические функции, однако у мужчины протест против сурового женского диктата остается.

Как правило, протест находит свое агрессивное выражение, когда муж (или сожитель) находится в нетрезвом состоянии. Имеющие здесь место психологическая разрядка и компенсация после вытрезвления сменяются еще более жестким давлением и контролем жены (сожительницы), что в свою очередь вновь определяет желание освободиться от них. В трезвом виде мужчина не смеет, попросту не способен на агрессивные действия, поэтому он опять напивается и начинает избивать и оскорблять жену (сожительницу), создавая себе тем самым иллюзию освобождения от ее диктата. Такие периоды сменяют друг друга, повторяясь много раз, все более усугубляя враждебные отношения и взаимную ненависть, наращивая обиды, делая невозможным примирение и установление нормальных отношений. Легко заметить, что в таких ситуациях мужчина тем чаще употребляет спиртные напитки, чем больше ему не хочется появляться в семье. В то же время такой супруг или сожитель не способен уйти из нее, поскольку жена (сожительница) руководит им в жизни и нередко служит главным каналом связи с окружающим миром. Женщина тоже не может выйти из такого взаимодействия, поскольку в нем реализуется ее потребность в руководстве, доминировании, управлении.

Понятно, что тот или та, которые не желают жить в подобной ситуации и имеют психологические возможности выйти из нее, могут развестись и разъехаться. Остаются жить в таких условиях те, субъективные черты которых предопределяют их попадание в жесткую зависимость от данной семейной обстановки. Конечно, здесь не упомянуты дети, совместно нажитое имущество, жилье и другие вещи, столь ценимые в реальной жизни. Однако любое имущество можно разделить, а что касается детей, то вряд ли они получат надлежащее воспитание в обстановке постоянных скандалов, драк и оскорблений. Таким образом, даже применительно к ситуациям, участники которых теснейшим образом связаны друг с другом, мы приходим к выводу, что причиной преступных действий вследствие развития этих ситуаций является только личность.

Здесь мы вплотную подошли, разумеется в самом общем виде, к проблеме объяснения причин преступного поведения. Уяснение причин такого поведения позволит значительно лучше познать причины преступности, даст возможность делать широкие социальные обобщения, отмечать те общесоциальные явления и процессы, которые ранее не привлекали к себе должного внимания в первую очередь из-за недостаточной изученности факторов, порождающих отдельные преступления. Этот переход от общего к индивидуальному, и наоборот, чрезвычайно важен, в том числе для профилактики преступности выявлением тех узловых моментов, которые подлежат наиболее серьезному предупредительному воздействию. Взаимосвязь причин преступности и причин преступного поведения нужно иметь в виду и в чисто познавательных целях, отдавая себе отчет в том, что эти явления разного порядка.

Отправным пунктом в изучении любой личности является понимание ее как целостного образования, как единства всех свойств и качеств, отражающих взаимосвязь и взаимозависимость личности и социальной среды, в которой эта личность живет и воспитывается и в которой себя проявляет. Понятно также, что ни одно из человеческих качеств, взятое изолированно, не определяет поведения и его направленности, что все качества и свойства индивида прямо или косвенно связаны друг с другом.

Однако изучение личности как целостного образования представляет собой не анализ ее составляющих, а выявление ее ведущего качества, обладающего возможностями системообразования и в силу этого определяющего остальные ее черты и поведение в целом. Таким качеством может быть, например, агрессивность, обусловливающая и восприятие окружающего мира, и характер поведения, и его направленность. Можно сказать, что у некоторых людей агрессивность является системообразующим качеством, что делает понятным и внутренне целесообразным преступное поведение. Это качество образует сущность данной личности, и если представить себе, что оно устранено, то перед нами будет уже другая личность.

Все содержание этой книги сконцентрировано на проблеме ведущей роли социальных факторов в порождении преступности и преступлений. Те социальные факторы, которые порождают преступность в целом, в каждом конкретном случае определяют преступное поведение следующим образом: во-первых, они создают неблагоприятные условия для формирования личности в семье, школе, иных учебных, а также трудовых коллективах, неформальном общении; во-вторых, они образуют те внешние условия, которые могут способствовать такому поведению. И в том, и в другом случае они конкретизируются и индивидуализируются.

Сформировавшись, усвоив определенные нормы и стандарты поведения, взгляды и ценности, субъект на каждом новом витке своей жизни, на каждую возникающую ситуацию реагирует в соответствии с этими усвоенными нормами. Причем появление новых факторов во взаимодействии с внешними обстоятельствами способно внести иногда существенные коррективы в круг представлений субъекта, и на новую ситуацию он может уже реагировать иначе.

Думается, что те личностные особенности, которые сформировались с началом социализации личности и в дальнейшем закрепились в ней, дают возможность понять причины преступного поведения. В частности, они определяют отношение личности к складывающимся ситуациям.

Можно, следовательно, говорить о наличии субъективной причины преступного поведения, которая объективно существует и социально обусловлена. Здесь мы видим перерастание внешне социального во внутренне субъективное. Так, например, экономическое и социальное неблагополучие в стране активно влияет на контекст развития семьи, группы и отдельных людей, на отношения между ними, создает трудности и преграды в их жизни. Происходит соответствующее воспитание личности, отторжение ее от нормальных связей и отношений, формирование такой личностной особенности, как тревожность характера.

Переход из общесоциального в индивидуальное происходит по социально-психологическим каналам и механизмам, т. е. путем общения между людьми. Но здесь мы хотели бы поставить очень сложный, но в научном и практическом отношении важный вопрос: изменяется ли при указанном переходе роль криминогенных обстоятельств, например не происходит ли перерастание всех или некоторых из них из причин в условия, и наоборот? Не останавливаясь сейчас на частностях, можно утверждать, что такого перерастания обычно не происходит, т. е. те обстоятельства, которые порождали совершение отдельных преступлений, служат лишь благоприятным фоном для деятельности искаженной личности преступника.

Проиллюстрируем сказанное следующим примером. Предположим, что на стройке (или на фабрике) отсутствует охранная сигнализация да еще крепко спит ночной сторож, призванный охранять материальные ценности, чем пользуются злоумышленники. Является ли это причиной хищений с названного объекта? На наш взгляд, конечно, нет, поскольку одних людей недостаточная охрана может стимулировать на совершение кражи, других — принять срочные меры по устранению такого положения, третьи же спокойно пройдут мимо. Теперь укрупним проблему и поставим вопрос так: является ли плохая охрана материальных ценностей в данном регионе причиной повальных хищений? По-видимому, тоже нет, хотя нужно признать это обстоятельство достаточно серьезным. Дело в том, что причины преступности в целом следует искать в крупных социальных противоречиях и конфликтах, а не в организационных или технических упущениях, пусть бы даже очень существенных.

Если считать преступность суммой и (или) совокупностью преступлений, то и сумму и (или) совокупность их мотивов можно считать причинами преступности. Но такой подход представляется слишком упрощенным и поверхностным, к тому же криминогенная мотивация действует на индивидуальном уровне, а поэтому ее не следует рассматривать как причину преступности в целом. Точнее, крупные социальные противоречия, индивидуализируясь в мотивах, вызывают конкретные преступления. Например, усиливающееся расслоение нашего общества по материальному достатку, жизненная неустроенность значительной части людей, их неуверенность в собственных перспективах и другие неблагоприятные факторы могут вызывать повышенную тревожность, а следовательно, порождать мотивы защиты своего “я”, мотивы утверждения (самоутверждения).

Изучение негативных социальных процессов, вызывающих преступность, может дать понимание не только самих этих процессов, но и тех факторов, которые выступают в качестве причин отдельных преступлений. Например, возможности для объяснения причин преступности могут появиться при изучении криминальной (криминогенной) мотивации отдельных преступлений. Понять причины преступности поможет также учет того, что среди преступников распространены такие негативные личностные особенности, как отчужденность, асоциальность, жестокость, повышенная тревожность, поэтому можно предположить, что в обществе имеются условия, формирующие и поддерживающие именно эти особенности. В этой связи привлекают внимание экономические, нравственные, демографические, культурные и иные явления, характеризующие жизнь общества в целом и приводящие к преступному поведению в каждом конкретном случае. На наш взгляд, именно в этих явлениях, а не в природных качествах человека заложены причины преступного поведения, хотя игнорировать упомянутые качества не следует.

Такие генетически обусловленные качества, как предрасположенность к алкоголизму или наркомании, нервным болезням, могут нести существенный криминогенный заряд, если не принимаются специальные меры по их нейтрализации. А это уже зависит от экономических возможностей общества, уровня его нравственного развития, общественных нравов, достижений науки и других обстоятельств.

Многих криминологов волнует вопрос о соотношении социальных и биологических факторов в преступном поведении. Однако в отечественной криминологии исследований биологических факторов преступного поведения не проводилось, никаких эмпирических данных по существу нет.

По этому поводу мы считаем необходимым высказать ряд принципиальных соображений. Прежде всего, когда говорят о соотношении социального и биологического в человеке и его поведении, всегда нужно иметь в виду личность, ее психологию. Это именно тот творческий уровень, на котором происходит взаимодействие названных факторов, и поэтому миновать его никак нельзя. Игнорирование психологии личности может привести к выводам о том, что социальные или биологические факторы порождают поведение, не преломляясь через личность. Поэтому мы считаем, что данная проблема должна рассматриваться на уровне причин преступного поведения, а не причин преступности.

Почему мы столь детально и даже настойчиво пытаемся развести уровни причинности, имеет ли это существенное значение? Помимо научных целей это важно для решения практических задач, поскольку общество и его правоохранительные органы обязаны четко представлять себе, с антиобщественными явлениями какого масштаба они борются. Несомненно, что общество должно бороться со всей преступностью, а его правоохранительные органы — предупреждать отдельные преступления, расследовать их, определять наказание преступникам, исполнять эти наказания. В определенных границах должна вестись работа по прогнозированию преступности, программированию и планированию борьбы с ней. Дело здесь, конечно, не только в границах, но и в объекте воздействия, что в свою очередь диктует выбор ближайших и более отдаленных целей и задач, а также поиски средств и методов их решения, определение характера мер воздействия и т. д.

Каковы, так сказать, технические возможности познания причин преступного поведения?

Традиционно это анкетирование уголовных дел, реже — опрос осужденных. Но эти методы при всей их полезности не дают должного представления о живых людях с их страстями, сложностями и противоречиями прожитой жизни и, главное, не раскрывают причин того, что же их в действительности сделало преступниками. Не все криминологи владеют психологическими приемами, помогающими изучать личность, не все подготовлены для проведения бесед с людьми. Не всегда следователь, прокурор, адвокат, суд, воспитатель в местах лишения свободы и даже исследователь-криминолог умеют слушать преступников и вслушиваться в их рассказы о жизни, более того, очень многие считают, что все преступники сплошь лжецы. Между тем преступники лгут обычно тогда, когда правда грозит ухудшить их и без того тяжелое положение.

Как понять, например, поведение В., 46 лет, 6 раз судимого за кражи, признанного особо опасным рецидивистом, почти всю взрослую жизнь проведшего в местах лишения свободы? Как и почему он встал на этот путь? Может быть, лучше послушать его самого, не ограничиваясь изучением материалов возбужденных против него уголовных дел?

В. рассказывает: “Нас в семье было пятеро детей. Отец работал на карьере рабочим, очень уставал; на нас, детей, времени у него не было. Любил ли он меня? Если бы любил, я бы не ушел в другую сторону. О матери ничего особенного рассказать не могу; я ее не слушал, тем более что она все время болела, чем не знаю, но у нее опухли ноги. Я закончил только 4 класса, а так все время бегал по садам, по набережной. Убегал из дома, чтобы найти что покушать, особенно мы воровали с ребятами фрукты. Нет, дома было что покушать, но не то, что я хотел, а вот одежды не было. Воровать стал рано, в основном из карманов”,

Не будем подробно комментировать этот короткий, но весьма красноречивый и довольно типичный рассказ. Можно сделать вполне определенные предположения о том, почему стал на преступный путь человек, выросший в семье, в которой наряду с материальной нуждой отсутствовали теплые человеческие отношения и забота о ребенке. Даже такие короткие повествования подчас дают больше, чем самые масштабные социологические опросы.

Здесь мы вплотную подходим к вопросу о методах изучения причин преступного поведения и о том, какими возможностями в этом отношении располагает наука. Поскольку причины преступного поведения “находятся” в личности, основное значение приобретают психологические подходы и методы, психологическая интерпретация полученных результатов, которая может быть использована для понимания более широких социальных явлений и процессов.

При изучении причин преступлений важно использовать и возможности психиатрии, поскольку среди преступников довольно велика доля лиц с психическими аномалиями в пределах вменяемости. Нарушение психической сферы личности оказывает сильное влияние на мотивацию ее поступков, другие психологические явления и процессы. Такие нарушения, как и биологические факторы, не действуют напрямую, вызывая те или иные поступки, а лишь взаимодействуя с психологическими особенностями личности. Поэтому нужны патопсихологические изыскания, т. е. психологические исследования преступников с нарушенной психикой. Между тем и данное направление развивается все еще медленно. И видимо, это одна из главных причин невысокой эффективности профилактики преступлений лиц с психическими аномалиями.

Наш опыт показал, что наилучшие результаты могут быть достигнуты с помощью монографического метода, т. е. углубленного изучения причин преступного поведения, как правило, небольшого числа преступников главным образом с помощью психологических методов — беседы и тестов, которым предшествует тщательное ознакомление со всеми имеющимися на данное лицо материалами. Такое изучение позволяет получить представление об особенностях мировосприятия, о потребностях и интересах, чувственно-эмоциональной сфере, об основных мотивационных тенденциях, бессознательных или осознаваемых частично, о характерологических чертах, ценностных ориентациях и установках, о направленности личности в целом, ее типе. Очень важно отметить, что подобный подход дает возможность проследить и понять жизненный путь человека, оценить его жизненный опыт, выявить социальные роли и статусы, условия воспитания и формирования личности, специфику общения и взаимодействия с другими людьми.

Нетрудно заметить, что такое знание о конкретном человеке не может быть получено традиционно — путем социологического опроса. Здесь требуется определенное доверие опрашиваемого, умение поставить себя на его место, как бы вжиться в его образ, чтобы понять его и прожитую им жизнь. Поэтому мы и призываем видеть в преступнике “живую”, думающую, чувствующую, переживающую личность, а не бледное и часто искаженное его отражение, имеющееся в следственных или судебных материалах.

Возникает вопрос: насколько полученным подобным путем сведениям можно придавать обобщающий характер, насколько выводы относительно малой группы преступников можно распространять на всю их совокупность, исчисляемую не одной сотней тысяч людей?

Прежде всего отметим, что монографическое изучение должно охватывать не всех преступников без разбора, а только их определенные категории. В рамках этих категорий отбирается столько лиц, сколько нужно для того, чтобы получить представление а каждом из типов преступников (и соответственно их преступном поведении). С помощью некоторых тестов (например, “Методики многостороннего исследования личности”) можно изучить такое количество преступников, которое будет отвечать социологическим требованиям репрезентативности (представительности). В этом случае углубленные беседы проводятся не со всеми, а только с некоторыми. Тесты, разумеется, выбираются такие, которые наиболее адекватны задачам данного изучения, лучше всего способствуют их решению.

Изучая отдельного преступника, мы изучаем его индивидуальность, включающую в себя и общие, присущие другим преступникам черты, и единичные, неповторимые. Те и другие дают целостное представление о личности. То, что в каждом преступнике есть какие-то черты, которые можно обнаружить и у других правонарушителей, является непременным условием изучения. Однако даже индивидуальные, неповторимые черты все же отражают в себе социально-типическое.

Философы и социологи создали немало ярких и верных социальных портретов, в которых социальный тип личности (буржуа, фермера, рабочего) выступает в персонифицированной форме. Социальная портретистика широко используется для характеристики общей тенденции в развитии эпохи, социальных типов личности, духа времени, нации, политической партии и т. д., тех интересов данного социального слоя, выразителем которых является конкретное лицо как его представитель.

Сходное положение можно констатировать в художественной литературе и искусстве в целом. Искусство представляет собой идеальное, творческое, закономерно обусловленное отражение действительности, в том числе реальных проблем человека, его мыслей, чувств, переживаний, идеалов. Художественное произведение не буквальное или приблизительное воспроизведение жизни. В единичном, особенном оно отражает общее, улавливая и воспринимая наиболее типичные и существенные черты и свойства действительности. В то же время действительность стоит бесконечно выше искусства по своему богатству, неисчерпаемости, многосторонности, неповторимости.

Монографическое исследование в науке, в данном случае в криминологии, во многом напоминает социальную портретистику и подходы искусства к познанию человека, его мира, механизмов его поступков. То, что при таком исследовании охватывается меньший по количеству массив правонарушителей, с лихвой компенсируется глубиной и разносторонностью познания, проникновением в самые потайные уголки психики, внутреннего мира человека, анализом и объяснением происходящих там явлений. При этом очень важно отметить, что сами эти явления внутреннего мира, их механизмы и смысл, особенно в части мотивов поведения, как правило, ускользают от фиксации и тем более понимания самим субъектом. Они открываются лишь исследователю, обладающему профессиональными навыками и умением их обнаружить и интерпретировать в целях объяснения поступков.

Здесь возникают и нравственные проблемы, первая из них — не использовать во вред человеку полученное о нем знание, быть крайне тактичным при анализе его интимного мира и интимных переживаний. Выступая в качестве инструмента научного познания, монографическое изучение личности преступника, весьма уязвимого в психологическом отношении, плохо защищенного в условиях изоляции от общества, должно отвечать требованиям этических норм. Монографическое исследование позволяет логически увязать условия семейного воспитания, прожитую жизнь и последующие влияния, психологические особенности личности. В ходе беседы (при наличии, конечно, психологического контакта) человек начинает свободно рассказывать о себе, своих близких, своих интересах и наиболее памятных фактах. О плохом отношении родителей обычно умалчивается, особенно если оно было неявным, и об этом следует судить по каким-то другим данным. Иногда же, как в нижеследующем примере, дурное обращение родителей занимает центральное место в рассказе.

Е., 36 лет, родился и вырос в условиях безразличного отношения матери и резко враждебного, жестокого отношения отца. Е. вспоминает: “Мы с братом внимания матери не ощущали, она целыми днями пропадала на работе. Родители нас часто били, особенно меня, а я бил брата, поэтому он от меня прятался. Однажды, когда мне было лет 10 или 12, отец так бил меня, что я, выбив головой стекло, вылетел на улицу, упал на асфальт и поранил лицо. Думаю, что он был мне неродным, потому что родные так не поступают. Я чувствовал себя в семье чужим и часто убегал из дома. Жил в кочегарках и сараях, ездил по разным городам, но нигде для меня места не было. Нигде не нашлось такого дома, который стал бы для меня своим”. Родители относились к нему безразлично и враждебно, причем конфликты обострились после того, как он стал совершать преступления. В первый раз его осудили за кражу, затем дважды за нанесение тяжких телесных повреждений (его брат 4 раза судим за кражи). После освобождения вернулся в дом родителей. Во время очередной ссоры нанес отцу тяжкие телесные повреждения, от которых тот через несколько дней скончался.

Е. не испытывал угрызений совести по поводу гибели отца и не считал себя виновным. Оправдывает свои действия тем, что отец был “очень плохим человеком”. Вспоминает о нем с ненавистью, приходит в возбуждение, кричит, рассказывая о его отношении к себе.

Е. отрицательно относится и к матери: “Она мне хотела сейчас (в период отбывания наказания) дать передачу, но я ее не взял, на свидание с ней не пошел. Я ей передал, что не хочу знать, где будет ее могила, и пусть она не знает, где моя”.

Возможности объяснения причин преступного поведения кроются, конечно, не только в конкретных социологических и психологических методах. В не меньшей степени они определяются отношением исследователя к изучаемым явлениям, тем, как он понимает личность преступника, ее природу, что вкладывает в это понятие.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒