Законодательство, стремящееся вперед.

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 17Следующая ⇒

Самым четким выражением первого натиска сексуальной революции на систему традиционной сексуальности было советское право, регламентировавшее новые сексуальные отношения. Большинство традиционных положений в этих законах буквально поставлено на голову. (Хотя позже сексуальная реакция, например в пробелах брачного законодательства, в законах об аборте и т.д., снова обретала почву там, где сразу же не был осуществлен этот переворот в полном объеме.)

Чтобы лучше понять полный антагонизм морального регулирования, основанного на сексуальной морали и сексуальном регулировании, необходимо противопоставить законодательство времен революции прежнему, времен царизма. Излишне подробно здесь доказывать, что либеральные и " демократические" законы, регулирующие половые отношения, в принципе, ничем не отличаются от царских законов, а по степени сексуального угнетения, санкционируемого ими, — лишь незначительно. Регулирующие меры, основанные на сексуальной морали и авторитарных принципах, всегда оставались, по сути, одними и теми же. Это важно подчеркнуть, потому что мы должны полемизировать с точкой зрения, согласно которой меры, принимаемые в Советском Союзе, лишь ставят другой авторитарный порядок на место капиталистического строя, то есть, например, что советский закон о браке представляет собой просто упразднение угнетения, а не принципиально иное, начиная с основы, регулирование данной проблемы. Проблема сексуальной экономики заключается как раз в сути этого другого характера " порядка". Процитируем сначала выдержку из царского законодательства:

" Ст. 106. Муж обязан любить свою жену как собственное свое тело, жить с нею в согласии, уважать, защищать, извинять ее недостатки и облегчать ее немощи. Он обязан доставлять жене пропитание и содержание по состоянию и возможности своей.

Ст. 107. Жена обязана повиноваться мужу своему как главе семьи, пребывать к нему в любви, почтении и послушании, оказывать ему угождение и привязанность как хозяйка дома.

Ст. 164. Власть родительская распространяется на детей обоего пола и всякого возраста.

Ст. 165. Родители, для исправления детей строптивых и неповинующихся, имеют право употреблять домашние исправительные меры. В случае же безуспешности сих мер в родительской власти:

1) детей обоего пола, не состоящих в государственной службе, за упорное неповиновение родительской власти, развратную жизнь и другие явные пороки заключать в тюрьму;

2) приносить на них жалобы в судебные установления. За упорное неповиновение родительской власти, за развратную жизнь и другие явные пороки дети по требованию родителей без особого судебного следствия подвергаются тюремному заключению на срок от 2 до 4 месяцев. В этом случае родители вправе увеличивать продолжительность тюремного заключения по своему усмотрению или объявлять о вступлении наказания в силу".

Попытаемся составить общее представление о том, в чем выражается моральное регулирование. Супруги находятся под принуждением морального обязательства, закрепленного законом. Муж должен любить свою жену независимо от того, может он или нет, а позже — желает он этого или нет. Жена должна быть покорной домохозяйкой. Изменение ситуации, ставшей безнадежной, невозможно. Закон прямо уполномочивает родителей использовать предоставленную им власть над детьми как раз в тех целях, которые абсолютно едины с интересами авторитарной государственной власти, например за " упорное неповиновение родительской власти (представительнице власти государственной) детей можно сажать в тюрьму сроком от 2 до 4 месяцев.

Ввиду столь откровенного выражения приверженности государственному строю, зиждущемуся на патриархальной основе, кажется почти невероятным, сколь мало внимания революционное движение уделяло и все еще уделяет сексуальному угнетению как главному средству порабощения человека. Сексуальной экономике не было нужды вскрывать содержание и механизмы угнетения какого бы то ни было рода, так как они открыто проявлялись и проявляются в любом законодательстве, в любом феномене культуры патриархата. Проблема заключается в том, почему этого не видели, почему не было использовано мощное оружие, которым оборачивается такое разоблачение. Как царское, так и любое другое реакционное законодательство дает ясный ответ на вопрос сексуальной экономики о сути этой проблемы: целью порядка, основанного на авторитарной морали, является сексуальное угнетение. Везде, где бы ни осуществлялось моральное регулирование с использованием своего главного средства — сексуального угнетения, не может быть речи о настоящей свободе.

О значении, которое социальная революция придавала революции сексуальной, свидетельствуют два декрета за подписью Ленина, изданные уже 19 и 20 декабря 1917 г. Они, по существу, упраздняли все прежнее законодательство о браке и семье. Один декрет назывался " Об отмене брака ", но его содержание было не таким однозначным, как название. Второй декрет назывался " О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния". Оба закона лишали мужчину права на руководство семьей, предоставляли женщине полное материальное, а равно и сексуальное самоопределение, объявляли само собой разумеющимся право женщины на свободный выбор имени, места жительства и гражданства. Любому разумному современнику событий было ясно, что законодательство лишь обеспечило внешние условия процесса, который еще только должен был развернуться. Таким способом ему была придана определенная идеологическая форма. Недвусмысленное провозглашение отмены патриархальной власти посредством революционного закона разумелось само собой. С отстранением от власти прежнего господствующего класса, с ликвидацией его государственного аппарата подавления прекратилась, конечно, и отцовская власть над членами семьи, прекратилось и представительство государства внутри принудительной семьи как структурообразующей ячейки классового общества.

Если бы тогда была понята логическая и безусловно необходимая связь между авторитарным государством и патриархальной семьей как сферой, в которой происходит воспроизводство структур этого государства, если бы из понимания данной связи были бы сделаны практические выводы, то революция избежала бы некоторых бессмысленных дискуссий и ошибок, более того, и попятного движения, вызывающего опасение. Главное, если бы это произошло, то можно было бы найти правильные аргументы и принять должные меры против представителей старой идеологии и морали, которые шаг за шагом начали повсюду оживляться. Они занимали высшие должности, а участники революционного движения и не подозревали, какой вред причиняли эти люди.

В соответствии с общей тенденцией к упрощению жизни, характерной для советской системы, расторжение принудительного брака было чрезвычайно облегчено. Сексуальный союз, который все еще назывался " брачным", можно было столь же легко расторгнуть, как и заключить. При этом решающее значение имело только " свободно выраженное согласие" партнеров. Никто не мог принудить другого вступить в связь, если это противоречило его " свободной воле". Вопрос об отношениях между партнерами больше не решало государство. Сохранение или расторжение этих отношений зависело только от решения самих партнеров. Стало бессмысленным требовать причин для развода. Если один из партнеров хотел выйти из сексуального сообщества, он не был обязан обосновывать свой шаг. Директор института социальной гигиены в Москве Баткис писал, что брак и его расторжение стали исключительно частным делом, а " принцип задолженности", или " расстройства", — " абсолютно чуждым" советскому закону.

Регистрация отношений перестала быть обязательной. Сексуальные отношения, в которые один из партнеров вступал помимо существующих, даже при регистрации последних, " не преследовались". Тем не менее неуведомление партнера о таких отношениях рассматривалось как " обман". Обязательство выплаты алиментов первоначально считалось только " переходной мерой". В случае развода оно сохраняло силу лишь на протяжении шести месяцев и только при условии, если один из партнеров был безработным или нетрудоспособным. Переходный характер требования о выплате алиментов становится вполне понятным, если учитывать тенденцию советской системы к установлению полной экономической независимости всех членов общества. В первые годы после революции эта обязанность имела лишь функцию помощи преодоления первых трудностей, препятствовавших реализации замыслов, заложенных в самой сути общественного строя и направленных на достижение полной личной и экономической свободы. Но семья была упразднена только юридически, а не фактически. Ведь до тех пор пока общество не может обеспечить пропитание всем взрослым и подрастающему поколению, сохраняется функция семьи, заключающаяся в том, чтобы в качестве представителя общества гарантировать социальную обеспеченность всем своим членам. Как регистрация брака, так и выплата алиментов задумывались, следовательно, как переходные институты. Если кто-либо жил длительное время в зарегистрированном браке и оказывал материальную помощь своей семье, то для нее возникал ущерб в том случае, когда этот человек брал на себя новые семейные обязательства. Не сообщая своей первой жене о новых отношениях, он, несомненно, обманывал ее. Из таких семейных отношений возникало, следовательно, само собою торможение сексуальной революции или противоречие смыслу советского закона, недвусмысленно гарантировавшего личную свободу, в том числе и при отношениях с несколькими партнерами.

Здесь мы впервые сталкиваемся с реальным противоречием между элементом советской идеологии свободы, предвосхитившей в законодательстве о браке будущую сексуальную свободу, которую еще только предстояло достичь, и реальными условиями семейного бытия. Обязанность уплаты алиментов и заинтересованность в этом женщин, еще не ставших свободными, противоречили желанной свободе. Позже мы обнаружим такие противоречия во множестве. Здесь же важно не то, что противоречия существовали, а то, в какой форме они были разрешены, шло ли разрешение в соответствии с первоначальным направлением, то есть к свободе, или к торможению.

Советский закон явственно обнаруживает, таким образом, с одной стороны, элементы, предвосхищающие в идеологическом отношении желаемое конечное состояние, с другой стороны, элементы, свидетельствующие об учете переходного характера ситуации. Только прослеживая с самого начала динамическое развитие этих противоречий между желаемой целью и действительным положением в данный момент, можно разгадать загадку торможения сексуальной революции в Советском Союзе, все сильнее дающего себя знать.

Лицемеры, рассуждающие на темы культуры и о половых проблемах, часто призывают на помощь Ленина для поддержки своих реакционных позиций. Полезно поэтому будет услышать, сколь ясно Ленин видел, что с помощью законодательства положено только начало культурной революции, а с ней и революции сексуальной.

Дискуссии среди населения о " переустройстве личной и культурной жизни", о так называемом " новом быте", длились годами. Этим дискуссиям были свойственны такие воодушевление и активность, которые могли проявить лишь люди, только что сбросившие тяжелые оковы и ясно понявшие, что им надлежит совершенно заново строить свою жизнь. Дискуссии о " половом вопросе" продолжались с начала революции, пока в конце концов не затихли. Мы как раз и пытаемся понять, почему они затихли и уступили место попятному движению. Характерно, что в 1925 г., когда, согласно сообщению Фанины Халле[17] дискуссия о половом вопросе достигла кульминации, тогдашний народный комиссар (юстиции. — Прим. пер.) Курский должен был начать новый проект кодекса о браке и семье словами Ленина:

" Конечно, с помощью одних только законов всего не сделаешь, и мы ни в коем случае не удовлетворимся одними декретами. Но в области законодательства мы уже осуществили все, что от нас требовалось, чтобы уравнять положение женщины и мужчины, и мы можем по праву гордиться этим. Положение женщины сейчас таково, что оно, с точки зрения даже самых развитых стран, может быть названо идеальным. Но мы говорим себе, что это, конечно, только начало".

" Начало" чего? Если понаблюдать за дискуссиями, столь будоражившими тогда все умы, то можно сказать, что консерваторы располагали всей сокровищницей старых аргументов и " доказательств". Революционеры же, хотя и точно чувствовали, что на место " старого" должно прийти что-то " новое", но не могли найти слов, чтобы верно выразить суть этого нового. Они боролись смело и неутомимо, но в конце концов ослабели и оказались несостоятельными в дискуссии потому, что им самим приходилось с большим трудом ковать свое оружие, искать аргументы в бурной жизни революции, а также потому, что они сами, в известной мере, были пленниками старых понятий, которые обхватывали их, как водоросли пловца.

Любое усилие, направленное на раскрытие противоречий советской культурной революции, осталось бы напрасным, если бы не удалось таким образом понять смысл наиболее трагической битвы за новое во всей истории борьбы за эту цель, с тем чтобы противодействовать сексуальной реакции, лучше вооружившись, если общество однажды вновь осознает свое бытие и приступит к переустройству своей жизни.

В Советском Союзе отсутствует как теоретическая, так и практическая подготовка к встрече с трудностями, порожденными переустройством культурной жизни. Попытаемся сначала составить представление об этих трудностях, проистекавших отчасти из незнания глубоких психических структур рода человеческого, унаследованного от патриархата, существовавшего при царизме, а отчасти являвшихся трудностями переходного периода революции. Сопоставим же моменты, вполне соответствовавшие революционным замыслам, будь то в форме требований или реальных шагов, с теми, которые выражали неуверенность и позже вынудили к отступлению.

Рабочие предупреждают.

Повсеместно считают, что самые важные черты сексуальной революции в Советском Союзе можно увидеть на примере изменений, проявившихся в законодательстве. Мы, однако, имеем право только в том случае придавать общественное значение законодательным или каким-либо другим внешним, формальным изменениям, если они действительно " овладевают массами", то есть преобразуют их психическую структуру. Только таким образом, то есть единственно посредством глубоких изменений в чувствах и инстинктивной жизни масс, идеология или программа может стать силой, осуществляющей исторический переворот. Ведь " субъективный фактор истории", который так часто упоминают и так мало понимают, заложен только и исключительно в психической структуре масс. Он имеет решающее значение для развития общества независимо от того, терпят ли массы пассивно произвол и угнетение, приспосабливаются ли к процессам технического развития, начатым господствующими силами, или сами активно вмешиваются в ход общественного развития, как, например, во время революции. Поэтому никакой способ рассмотрения общественного развития не может назвать себя революционным, если в соответствии с ним психическое состояние масс воспринимается просто как результат экономических процессов, а не как их двигатель.

При нашем подходе последствия советской сексуальной революции следует оценивать не в соответствии с изданными законами (они свидетельствуют лишь о тогдашнем духе большевистского руководства), а по революционным потрясениям, которые масса русского народа пережила после издания законов, и по итогам этой борьбы за " новую жизнь".

Какова была сексуально-политическая реакция масс на коренные изменения в законодательстве? Как реагировали низовые партийные функционеры, теснее всего связанные с массами? Какую позицию заняло позже партийное руководство?

Ознакомимся сначала с отчетом Александры Коллонтай, которая очень рано задумалась над проблемами бушевавшего сексуального кризиса:

" Чем дольше длится (сексуальный. — В. Р.) кризис, чем более хронический характер он принимает, тем безысходнее представляется положение современников и тем с большим ожесточением набрасывается человечество на всевозможные способы разрешения " проклятого (?! — В.Р.) вопроса". Но при каждой новой попытке разрешить проблему пола запутанный клубок взаимных отношений между полами лишь крепче заматывается, и как будто не видать той единственно правильной нити, с помощью которой удастся наконец совладать с упрямым клубком. Испуганное человечество в исступлении бросается от одной крайности к другой, но заколдованный круг сексуального вопроса остается по-прежнему замкнут... " Сексуальный кризис" на этот раз не щадит даже и крестьянство. Подобно инфекционной болезни, не признающей " ни чинов, ни рангов", перекидывается он из дворцов и особняков в скученные кварталы рабочих, заглядывает в мирные обывательские жилища, пробирается и в глухую русскую деревню... От сексуальных драм " нет защиты, нет затворов". Было бы величайшей ошибкой воображать, что в его темных безднах барахтаются одни представители обеспеченных слоев населения. Мутные волны сексуального кризиса все чаще и чаще захлестывают за порог рабочих жилищ, создавая и здесь драмы, по своей остроте и жгучести не уступающие психологическим переживаниям " утонченно-буржуазного" мира" [18].

Разразился кризис скромной частной сексуальной жизни, жизни семейной. Новый закон о браке, провозгласивший " упразднение брака", лишь внешне проложил дорогу этому процессу. Действительная же сексуальная революция происходила в реальной жизни. Для начала один только факт, что руководители государства занялись половыми проблемами, означал революцию, важность которой не следовало недооценивать. Затем этим вопросом занялись функционеры более низкого уровня. Поначалу крах старого порядка вызвал лишь хаос. Простые, непросвещенные носители революции мужественно и бесстрашно подошли к задачам невероятной сложности, " образованные" же и благородные представители интеллигенции, напротив, предавались " размышлениям", если они вообще догадывались о сути процессов, происходивших в обществе.

В своей небольшой книге " Вопросы быта" Троцкий при поддержке московских партийных функционеров обратил внимание советской общественности на скромную повседневную жизнь. Он не поднимал половые проблемы! Он просто дал функционерам возможность высказаться по актуальным проблемам повседневности. И те, будто они уже разбирались в сексуальной экономике, говорили почти исключительно о " семейном вопросе". Речь шла, однако, не о правовых или социологических вопросах семейной жизни, а о неопределенности и неуверенности, касающихся преобразования сексуальной жизни, то есть о том, что прежде было связано с семьей как экономической единицей, а теперь, с ее распадом, породило вопросы, неизвестные ранее.

В первые годы революции поведение низовых функционеров было образцовым для каждой будущей революции. Подход к сексуальной революции (как к ядру всякой культурной революции) был правилен не только с точки зрения законодательства, но и в том, что касалось способов рассмотрения трудностей и постановки вопросов. Вот некоторые примеры.

Функционер Казаков высказывался следующим образом:

" С внешней стороны переворот в семейную жизнь внесен, то есть стали смотреть на семейную жизнь проще. Но коренное зло не изменилось, то есть облегчение семье от повседневных семейных забот не получается и остается преобладание одного члена семьи над другим. Люди стремятся к общественной жизни, и когда этим стремлениям нет достижения из-за семейных нужд, получаются склока, болезнь неврастенией, и тот, который уже с этим не может мириться, или бросает семью, или мучает себя, пока не становится сам неврастеником".

В нескольких фразах Казаков осмыслил следующие проблемы:

1) ситуация в семье внешне основательно изменилась, внутри же семьи все осталось по-прежнему;

2) семья оказывала тормозящее воздействие на революционный порыв, устремленный к созданию коллектива;

3) препятствия, имеющиеся внутри семьи, отрицательно сказывались на психическом здоровье ее членов, что равнозначно снижению трудоспособности и радости труда, а также возникновению душевных заболеваний.

Следующие высказывания раскрывают воздействие глубоких экономических изменений на прогрессирующий распад семьи.

Кобозев: " Несомненно, революция внесла большие изменения в семейно-бытовую жизнь рабочих; в частности, если работают на производстве муж и жена, то последняя считает себя материально независимой и держит себя как равноправная; с другой стороны, изживаются такие предрассудки, как то: что муж есть глава семьи и т.д. Патриархальная семья распадается. Под веянием революции как в рабочей семье, так и в крестьянской возникает большое стремление к разделу, к самостоятельной жизни, как только она почувствует материальную базу своего существования".

Кульков: " Революция, несомненно, внесла изменения в семейную жизнь, даже в отношении раскрепощения женщин. Мужчина привык себя чувствовать главой в семье... далее идет религиозный вопрос, отказ жене в мещанских запросах, а так как по наличным средствам многого провести нельзя, то начинаются скандалы. Со своей стороны, жена тоже предъявляет требования быть более свободной, сдать куда-либо детей, чаще быть с мужем там, где он бывает. От этого и начинаются всякие скандалы и сцены. Отсюда разводы. Коммунисты, отвечая на такие вопросы, обыкновенно говорят, что семья, в особенности ссоры мужа с женой, — это частное дело".

Трудности, охарактеризованные здесь как " религиозный вопрос" и " отказ жене в мещанских запросах", мы можем понять, без сомнений, как выражение противоречия между привязанностями членов семьи друг к другу и сексуальными стремлениями к свободе. Недостаток материальных возможностей, например помещений, должен был привести к скандалам. Представление о том, что " сексуальность — частное дело", имело вредные последствия. Члены коммунистической партии оказались перед задачей осуществления революции в личной жизни, но очень часто отходили под защиту формулы закона, не имея ответа на возникшие проблемы.

Это понял партработник Марков: " Я предупреждаю, что на нас надвигается колоссальное бедствие в том смысле, что мы неправильно поняли понятие " свободной любви". В результате получилось так, что от этой свободной любви коммунисты натворили ребятишек... Если война нам дала массу инвалидов, то неправильно понятая свободная любовь наградит нас еще большими уродами. И мы должны прямо сказать, что в этом направлении в области просвещения мы ничего не сделали, чтобы рабочая масса правильно поняла этот вопрос. И я вполне согласен, что если нам зададут этот вопрос, то мы не в состоянии будем на него ответить".

О том, что у коммунистов тогда не было мужества для решения вопроса, речь и не заходила. Далее будет видно, что это мужество оказалось ни к чему, так как они не могли справиться с трудностями, которые вызывало обращение к унаследованным богатствам.

Тот же, кто рассматривает эти высказывания с учетом позднейшего развития событий, должен прийти к такому выводу: все было похоже на великолепную симфонию, в которой аккорды и темы финала были слышны как бы случайно, едва заметно уже в первых звуках. То были темы, возвещавшие трагедию.

Партийный функционер Кольцов предупреждал: " Вопросы эти нигде не обсуждаются, как будто их избегают почему-то. До сих пор я никогда их не продумывал... Сейчас для меня это новые вопросы. Я считаю их в высшей степени важными. Над ними стоит призадуматься. По этим же, правда, неопределенным причинам, думаю, они и не выносятся на страницы печати".

В свою очередь, функционер Финковский рано обнаружил определенный аспект сути сексуального страха: " Разговоры на эту тему редко поднимаются потому, что они слишком близко всех касаются... Не поднимали их до сих пор, по моему мнению, чтобы не портить себе кровь... Все понимают, что выходом из положения может быть взятие государством на себя целиком воспитания и содержания всех детей рабочих (держа их где-то рядом с родителями), освобождение женщины от кухни и пр. Коммунисты на это прекрасное будущее обычно ссылаются, тем самым снимая острый вопрос с дальнейшего обсуждения... Рабочие знают, что в семье у коммуниста этот вопрос обстоит еще хуже".

Цейтлин доказал, что обладает революционным инстинктом, заявив: " Совершенно не освещается в литературе вопрос брака и семьи, вопрос отношений между мужчиной и женщиной. Между тем, это те вопросы, которые интересуют работниц и рабочих. Когда мы ставим такие вопросы на собраниях, работницы и рабочие знают об этом, они заполняют наши собрания. Кроме того, масса чувствует, что эти вопросы замалчиваются, и мы действительно их как бы замалчиваем. Я знаю, что некоторые говорят о том, что у коммунистической партии нет и не может быть определенного мнения по этому вопросу... Этот вопрос не освещается, и рабочие и работницы часто задают этот вопрос и не находят на него ответа".

Такие заявления рабочих, совершенно не сведущих в сексуальной науке, черпавших свои знания только из самой жизни, значили гораздо больше длинных трактатов о " социологии семьи". Они доказывали, что разрушение авторитарной государственной власти высвободило ранее незамечавшийся потенциал критики и размышления. Цейтлин ничего не знал о сексуальной экономике и тем не менее точно описал именно то, что утверждает эта наука: интерес среднестатистических масс направлен не на государственную, а на сексуальную политику. Он констатировал безмолвную критику масс в адрес революционных вождей, охваченных боязнью сексуальности. Он верно отметил, что пролетарское руководство, если оно ведет себя таким образом, очевидно, не сформировало мнения по данному вопросу и поэтому было вынуждено уклоняться от ответа. Массы же ожидали ответа как раз на этот вопрос.

Не было недостатка также и в критике нежизненного, только исторического рассмотрения актуальных вопросов, неспособности по-новому применить живую теорию.

Гордон сообщал, что докладчик, который должен был говорить о половом вопросе, рассказывал только о работе Энгельса " Происхождение семьи" и ничего не добавил к этому выступлению.

" Конечно, я не говорю, что это плохо, но нужно было сделать выводы из этого сочинения Энгельса для настоящего времени, а этого мы как раз не можем сделать. Между тем вопрос этот чрезвычайно назрел".

Таким образом, функционеры указывали самым настоятельным образом на заинтересованность масс в разъяснении сексуальных отношений и их переустройства, на требования дешевой и хорошей просветительной литературы. Говоря о " семье", имели в виду сексуальность. Было понятно, что старый уклад прогнил, что мириться с ним невыносимо, но суть нового устройства пытались осмыслить с помощью старых понятий или, что было еще хуже, с использованием одних только экономических данных. Так, партработник из Москвы Лысенко пытался понять " явления улицы", вызывавшие всеобщее беспокойство. Можно было видеть, что дети " балуются". Они играют, например, " в Красную Армию". Хотя в этой игре и обнаруживали справедливо " привкус милитаризма", ее считали " хорошей", но иногда наблюдались " другие" игры, " похуже", а именно сексуальные. При этом наблюдатель с удивлением констатировал, что никто не вмешивался, чтобы прервать такие забавы. Тем не менее приходилось поломать голову над тем, как можно было бы " направить ребят на правильный путь". Революционное начало проявлялось в этом случае в правильном инстинкте, подсказывавшем, что нельзя " вмешиваться", консервативная же боязнь сексуальности вызывала озабоченность.

Если бы старый образ мыслей, принявший форму страха перед сексуальностью, не противостоял новому, то не возникла бы забота о том, как направить детей по " верному", то есть асексуальному, пути. Те, кто наблюдал проявления детской сексуальности, задались бы вопросом о том, как с ней обращаться. Но так как сексуальность представлялась явлением, не имеющим ничего общего с детством, результатом таких наблюдений оказывался страх. Естественные проявления, приобретавшие, возможно, дикий характер, так как они были неорганизованны, воспринимались как проявление вырождения. " Нужно знать, что дать детям читать — может быть, в смысле физкультуры или что-нибудь другое, что было бы полезно".

Революционеры напоминали: " Нам часто говорят, что мы рассуждаем только о широких материях, а надо бы лучше говорить о том, что ближе к жизни. Надо обращать внимание на мелочи жизни". В конкретном применении к детским играм это означало постановку следующих вопросов:

1. Должны ли мы быть за эти игры или против них?

2. Естественна ли сексуальность ребенка?

3. Как нам надлежит понимать и регулировать отношение детской сексуальности к труду?

Контрольные комиссии были обеспокоены. Функционеры утешали рабочих: " Контрольной комиссии нечего головой кивать! Он (коммунист. — Прим. пер.) пойдет туда и будет проводить там свою деятельность, то есть их удерживать. А если мы не будем с ними жить, то мы оторвемся от масс".

Задача заключалась, однако, не только в том, чтобы коммунисты поддерживали теснейшую связь с массами, но и в использовании контактов с конкретными людьми. Одно уже желание удерживать массы означало непонимание того, что надо делать с новыми проявлениями жизни, которые только что сбросили оковы авторитарной власти. Обнаруживать такое желание означало воздвигнуть новый авторитет на месте старого (и в старом же смысле). На деле же задача заключалась в создании нового авторитета, чтобы направлять пробудившуюся жизнь масс к самостоятельности, то есть сделать их способными в конце концов обходиться без постоянного авторитарного наблюдения.

Рабочие, наделенные чувством ответственности, стояли, не умея точно сформулировать это, перед решением: вперед, к новым формам жизни, или назад, к старым. Так как коммунистическая партия на деле не сформировала взгляды на сексуальную революцию, так как с помощью исторического анализа, предпринятого Энгельсом, можно было практически понять только социальные причины, но не сущность происходящего переворота во всей жизни, разгорелась борьба, которая самым впечатляющим образом демонстрирует всем будущим поколениям родовые муки культурной революции.

Сначала утешались, указывая на недостаток чисто экономических предпосылок. Но позиция " Сначала решение экономических вопросов, потом забота о мелочах жизни! " была неправильна и лишь выражала неподготовленность к культурной революции, проявлявшейся в хаотических формах. Зачастую такая позиция означала не более чем отговорку. Общество, глубоко погрязшее в бедности, все в кровоточащих ранах гражданской войны и не имевшее сил, чтобы сразу и в достаточном количестве создать общественные кухни, прачечные, детские сады, должно было сначала подумать о самых простых экономических предпосылках. Эти предпосылки революции в области культуры, в особенности в сексуальной жизни, были поняты абсолютно правильно.

В стране отсталости и крайне тяжелого порабощения, которой была прежде Россия, надлежало взяться сначала за приучение масс рабочих и крестьян к чистоте, к чистке зубов, к тому, чтобы не ругаться и не плеваться. Но речь не шла только о том, чтобы поднять массы до уровня культуры, существующего в развитых капиталистических странах. В этом состояла лишь ближайшая задача. В более широкой перспективе следовало начинать уяснение качества новой — социалистической и коммунистической — культуры.

Вначале еще никто не был виноват в том, как развивалась ситуация. Революция столкнулась с неожиданными проблемами, и практический опыт преодоления гигантских трудностей мог появиться только тогда, когда и сами трудности проявились в полном объеме и потребовали решения. Движение вспять неизбежно, если вовремя не увидеть и не понять этот процесс.Не следует забывать, что русская революция стала первой успешной социальной революцией. Борьба за постижение ее чисто научных и политических предпосылок была трудна. Но сегодня оказывается, что культурная революция поставила гораздо более трудные вопросы, чем социальная. Иначе и быть не может, так как политическая революция требует " только" закаленного, обученного руководства и веры масс в него. Культурная же революция требует перестройки психологической структуры масс. Ее результаты не выражаются статистическими данными, и едва ли существовали идеи, означавшие научное выяснение ее сути. Вот иллюстрация, показывающая итог развития такой ситуации к 1935 г.

29 августа в журнале " Вельтбюне" появилась статья Луи Фишера, который бил тревогу по поводу нарастания реакционных тенденций в сексуальной идеологии в Советском Союзе. Публикация такой статьи в коммунистическом журнале свидетельствует, насколько опасна была ситуация, сложившаяся к 1935 г. В статье подчеркивались следующие факты.

В переполненных городских квартирах молодежь не находит места для любовной жизни. Девушкам внушается, что аборт вреден, опасен и нежелателен, гораздо лучше иметь детей. Фильм " Частная жизнь Петра Виноградова" представляет собой пропаганду добропорядочного заключения брака. По словам Фишера, " это фильм, который нашел бы отклик в консервативных кругах некоторых консервативных государств". Газета " Правда" пишет: " В Стране Советов семья — серьезное и большое дело". Луи Фишер полагал, что большевики в действительности никогда не нападали на семью. Правда, они знали, что в определенные периоды истории человечества семьи не было, теоретически допускали ее упразднение, но никогда не подрывали семью, а напротив, укрепляли ее. Режим, которому теперь не надо бояться плохого влияния родителей на детей(! ), приветствует их " необходимое моральное и культурное влияние", то есть функцию старшего поколения по отношению к подрастающему, заключающуюся в подавлении сексуальности.

Передовая статья одного из номеров " Правды" провозглашала в 1935 г., что плохой отец семейства не может быть хорошим советским гражданином. " Что-либо подобное было невообразимо в 1923 году", — писал Фишер. Он приводил и другие цитаты из " Правды": " Только большая, чистая и гордая любовь может и должна быть в Советском Союзе причиной брака". " Тот, кто еще сегодня утверждает, что интересоваться семьей — мещанство, сам является мещанином худшего сорта". Запрет на умерщвление первого ребенка в утробе матери, вероятно, покончит с беспорядочными половыми связями и будет поощрять " честный брак". За последние месяцы в газетах множатся статьи профессоров, в том числе руководителей клиник, посвященных рассуждениям о вреде, который аборт наносит организму.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒