Объективные причины торможения.

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 17Следующая ⇒

Причины описанных выше фактов торможения заключались в необразованности и предвзятости, свойственных ответственным работникам. Но размах революции был столь велик, что препятствия, воздвигавшиеся отдельными функционерами и старыми реакционными профессорами, не смогли бы устоять, если бы не трудности объективного процесса, на которые смогли ссылаться партийные функционеры, защищая свою не особенно надежную позицию.

Было бы, следовательно, ошибкой утверждать, что в Советском Союзе сексуальная революция, а с ней и культурная революция потерпели неудачу из-за неразумия и боязни сексуальности, характерных для руководящих кругов. Это было бы субъективистское воззрение, противоречащее историческому материализму. Движение такого размаха, каким была сексуальная революция в Советском Союзе, может быть заторможено только в результате столкновения с очень серьезными объективными препятствиями. Они могут быть с большей или меньшей степенью точности сведены в четыре группы:

1) трудность всего процесса перестройки старого общества на новых началах, в особенности культурная отсталость старой России, гражданская война и голод;

2) отсутствие учения о сексуальной революции, которое соответствовало бы глубине произошедшего переворота. Не следует забывать, что советская сексуальная революция была первой революцией такого рода;

3) структура характеров людей, отрицающая сексуальность, то есть та конкретная форма, в которой законсервировался патриархат, насчитывающий тысячи лет и означающий подавление сексуальности;

4) конкретные осложнения в такой взрывчатой и содержательной сфере жизни, какой является сексуальность.

Эти четыре группы объемлют еще не все факторы, но они позволяют нам получить общее представление о предпосылках, на которых могла основываться деятельность отдельных партийных работников, оказывая тормозящее воздействие.

Нет никакого сомнения в том, что гражданская война 1918 — 1922 гг., сменившая трехлетнюю бойню, выставила процессу разрушения старых форм жизни в результате социальной революции оценку, едва тянущую на " гротескно" и " опасно". Ужасные голодные годы — 1921-й и 1922-й — резко снизили средний психический и материальный уровень жизни бедствующих народных масс и вызвали, мягко говоря, настоящие переселения народов.

По сообщениям Коллонтай, Троцкого и многих других революционеров, тысячам семей, жителям целых поселков приходилось покидать свои родные места и перебираться куда глаза глядят в поисках хоть какого-нибудь пропитания. Случалось нередко, что по дороге матери оставляли детей, а мужья — жен на произвол судьбы. Многие женщины были вынуждены продавать свое тело, чтобы только продлить жалкое существование себе и своим детям. Численность беспризорных детей неизмеримо выросла. В такой обстановке стремление молодежи к сексуальной свободе приняло, естественно, иные формы, чем если бы это было в спокойных условиях. Место болезненной и беспокойной борьбы за ясность и переустройство сексуальных отношений заняло огрубление половой жизни. О том же, что должно прийти на место " старого", не было никаких представлений. В принципе, это огрубление просто означало проявление структуры, испокон века свойственной человеку, чья личность организована на патриархальных началах, структуры, которая существует более или менее скрыто и только время от времени проявляется в виде эксцессов.

Революция была столь же мало виновна в этом так называемом " сексуальном хаосе", как, например, гражданская война или голод. Революционеры ведь не хотели гражданской войны. Революция лишь свергла царизм и покончила с капитализмом, и ей пришлось взяться за оружие, когда изгнанные решили вернуть себе отнятые власть и землю. Разразившийся же сексуальный хаос был, наряду с прочим, следствием свойственного состарившимся партработникам неумения справиться с прежними структурами, неспособными к восприятию свободы.

Если проанализировать взгляды ответственных советских руководителей на развивающийся хаос и оценки этого процесса, то можно однозначно констатировать, что хорошо знакомый нам страх перед сексуальной свободой замутнял взгляд, когда заходила речь о действительных трудностях и их причинах. Как жертвы, так и носители сексуальной революции обвинялись в утрате чувства ответственности, но ведь устаревшая сексуальная мораль на протяжении тысячелетий подавляла сексуальную ответственность, неразрывно связанную с полноценной в сексуальном отношении структурой характера.

В особенности же обвиняли молодежь в том, что сексуальные связи между полами становятся все слабее. При этом забывали, что никогда и не было действительно здоровых связей, приносящих удовлетворение, а то, что не существовало, нельзя было и ослабить. Если что в действительности и ослабло, так это принуждение в семейных отношениях — результат экономической зависимости — и давление моральной совести на молодежь. Если что и погибло, то не здоровые сексуальные отношения, а авторитарная мораль, бременем лежавшая на народе и запечатлевшаяся в сознании глубже, чем идеи бунта. Речь идет о той морали, которая всегда достигала результата, обратного намерениям. Никому не следовало оплакивать эту мораль.

Во всех тех случаях, когда требовались объяснения ситуации, проявлялась растерянность. Бедственным экономическим положением, например, пытались объяснить случайные половые связи, замеченные у немецкой молодежи и чуть позже как нечто само собой разумеющееся прекратившиеся. Это была ложная интерпретация.

Никогда материальная нужда сама по себе не ведет к случайным связям. Исключением является только проституция. Следовательно, не могли отличить бедствия, порожденные гражданской войной и тяжелым экономическим положением, от проявлений новой жизни. Последние, будучи сами по себе здоровыми и оптимистическими, должны были показаться " сексуальным хаосом" всем тем, кто находился под грузом старых понятий. А ведь половой акт между 17-летним юношей и 16-летней девушкой может представлять собой одно или другое. Так, половой акт хаотичен, противоречит принципам сексуальной экономики, вреден для молодежи и опасен для общества, если он совершается в неблагоприятных условиях, если нездорова внутренняя психическая структура его участников, если они испытывают страх, давление моральных предписаний и совести и не переживают удовлетворения, короче говоря, если эта близость проникнута хаосом, свойственным нашему времени. С другой стороны, в какой-то мере можно приблизиться к сексуальности будущего, совершая половой акт в благоприятных условиях, если структура личности молодых людей способна к счастливой любовной жизни, если они полностью сознают ее величие и важность и если близость происходит без чувства вины и страха перед авторитетами и нежеланными детьми, для воспитания которых нет возможности.

Существует большое различие между тем, когда двое мужчин, испытывающих сексуальный голод, насилуют женщину или с помощью алкоголя склоняют ее к половому акту, и тем, когда двое самостоятельных людей разного пола, сознающих свою сексуальность и способных проявить ее, сознательно проводят друг с другом во время отпуска только одну счастливую ночь. Существует различие между тем, когда мужчина безответственно бросает на произвол судьбы жену и детей ради легкой связи, или тем, когда он, будучи сексуально здоровым, пытается сделать более терпимым невыносимый для себя гнетущий брак, поддерживая втайне счастливые отношения с другой женщиной. Этих примеров может быть достаточно, чтобы показать следующее:

1. То, что людям, отравленным авторитарным сексуальным устройством, представляется хаосом, не обязательно должно быть таковым, а напротив, может быть проявлением активности психического организма, сопротивляющегося непереносимым условиям жизни.

2. Что многое, из являющегося хаосом, на деле — не моральная вина молодежи, а выражение неразрешимого противоречия между естественными половыми потребностями и окружающим миром, противящимся стремлению всех и каждого к их удовлетворению.

3. Что переход от внешне якобы упорядоченного образа жизни, а внутренне хаотичного, к внутренне упорядоченному, но при взгляде извне кажущемуся обывателю неупорядоченным, может совершиться не иначе, как только пройдя фазу тяжелой смуты.

Но решающее значение имеет при этом не только внимание к состоянию общественной жизни. Мы должны понять, что в людях нашей эпохи развивается безмерный страх как раз перед той жизнью, прихода которой они так страстно жаждут, но до которой они еще не доросли в эмоциональном отношении.

Хотя сексуальное разочарование, в которое впадает большинство человечества, и означает притупление чувств, убожество жизни, паралич любой активности и инициативы или является основой для возникновения жестоких садистских эксцессов, оно предлагает и относительный жизненный покой. Такая ситуация похожа на некое предвосхищение смерти самим образом жизни — как если бы человек жил только ради того, чтобы идти навстречу смерти! И это-то состояние смерти заживо люди предпочитают, если их психическая структура не способна выдержать беспокойство и потрясения, свойственные живой жизни.

Стоит подумать о ревности, которой, как правило, высокая политика не уделяет внимания, но которая, тем не менее, за кулисами крупных политических событий играет гораздо более значительную роль, чем можно догадываться. Стоит подумать и о страхе людей перед невозможностью найти подходящего партнера, когда они теряют прежнего — пусть даже отношения с ним были сплошной мукой. Стоит подумать и о тысячах убийств партнеров, произошедших лишь потому, что было просто невыносимо представить себе, как близкий человек заключает другого в объятия, побуждаемый к этому сексуальными намерениями. И этот факт играет в жизни гораздо большую роль, чем даже поездки какого-нибудь Лаваля: ведь парламентарии смогут представлять и подавлять народ только до тех пор, а диктаторы — делать что хотят за спиной терпеливых масс до тех пор, пока люди неустанно, неосознанно и безнадежно борются с этими сексуальными, наиболее тщательно скрываемыми от постороннего взгляда, личными трудностями и бедствиями, касающимися самой сути их жизни. Попробуйте разыскать в каком-нибудь городском квартале, насчитывающем сто тысяч жителей, всех женщин, истерзанных тоской и измученных неурядицами из-за воспитания детей, неверности мужей, собственной сексуальной неспособности или неудовлетворенности, и спросить их, что они думают о дипломатических поездках Лаваля. Их ответ докажет, что миллионам женщин, мужчин и молодых людей голова дана вовсе не для того, чтобы понять, что над ними попросту издеваются.

Глава IV. Освобождение и торможение на примере регулирования рождаемости и проблемы гомосексуализма.

Регулирование рождаемости.

В области регулирования рождаемости с самого начала существовала максимальная ясность. Переворот в идеологии права и в социально-гигиенических взглядах на эту проблему характеризовался следующими основными чертами.

До тех пор пока у общества нет возможности или воли позаботиться о воспитании детей, у него нет и права требовать от матерей вопреки их воле или несмотря на их бедственное положение производить на свет детей. Только тогда, когда воспитание детей полностью станет заботой всего общества, можно будет подумать и о том, чтобы взяться за проведение осознанной демографической политики и регулирование рождаемости. Поэтому всем женщинам без исключения было предоставлено право прерывать беременность на протяжении первых трех месяцев. Прерывание беременности должно было осуществляться в государственных акушерских клиниках. Строгие наказания ожидали только тех лиц, которые осуществляли тайные аборты, не имея на это права. С помощью этих мер надеялись легализовать подпольные аборты, вырвав их осуществление из рук знахарей. В городах это в основном удалось, но в деревне было гораздо труднее побудить женщин отказаться от прежних взглядов. Вопрос аборта — это ведь вопрос не только законодательства. Его решение зависит и от сексуального страха, испытываемого женщиной. Скрытность и страх, которые тысячелетиями окутывали половую жизнь, приводят к тому, что простая работница или крестьянка скорее пойдет к знахарствующей акушерке, чем в клинику, даже если у нее и будет такая возможность.

В Советском Союзе никогда и не думали о том, чтобы превратить практику изгнания плода в долгосрочное общественное явление, и с самого начала отдавали себе отчет, что легализация аборта была только одним из средств для противодействия знахарству. Главной целью оставалось предупреждение аборта с помощью широкомасштабной просветительной кампании и применения противозачаточных средств. Советы, состоявшие из рабочих и крестьян и оказывавшие мощное давление на интеллигенцию и врачей, точно знали: для того чтобы женщина могла воспринять зачатие ребенка как счастье, санитарные меры должны быть дополнены другими.

Какими же мерами изменяли к лучшему положение матери и ребенка в Советском Союзе?

Осуждение незамужних матерей быстро прекратилось. Растущее вовлечение женщин в производственный процесс придало им материальную самостоятельность и уверенность, облегчившие материнство и сделавшие его желанным. Был введен отпуск по беременности, который начинался за два месяца до родов и заканчивался два месяца спустя. При этом женщины продолжали получать заработную плату в полном объеме. Предприятия и крестьянские артели заботились о создании детских яслей, об обеспечении младенцев одеждой, о подготовке квалифицированных воспитательниц, которые могли бы освободить работающих матерей от хлопот по уходу за ребенком. Следовательно, матерям не приходилось выполнять тяжелые работы на больших сроках беременности и, кроме того, женщины были уверены, что не надо беспокоиться о детях, когда через два месяца закончится декрет.

У того, кто собственными глазами видел в Советской России ясли, не было больше оснований сомневаться в том, насколько продуктивна советская общественная система с точки зрения социальной гигиены. Женщины получали за все время кормления премии, им предоставлялись оплаченные перерывы, чтобы они могли спокойно кормить детей. Было запрещено с началом беременности использовать женщин на тяжелой работе. Бюджет органов охраны материнства и младенчества рос из года в год почти в геометрической прогрессии. Поэтому неудивительно, что не только не наступило снижение рождаемости, которого боялись все трусливые мещане и моралисты, но, напротив, за последние десять лет превышение рождаемости над смертностью составляло в среднем 3—4 млн человек за год.

Советское правительство прилагало все усилия, чтобы изменить к лучшему положение матери и ребенка даже в самых отдаленных " медвежьих углах" огромного государства. Например, организовывались летучие амбулатории, занимавшиеся проблемами регулирования рождаемости, а поезда, оснащенные всем необходимым, выезжали на периферию. Те десять-двенадцать лет, которые потребовались, чтобы снизить до минимума численность нелегальных абортов, показывают, какую силу представляет собой сексуальный страх, укоренившийся в массах, и как он затрудняет формирование положительного отношения к полезным мерам.

В Советском Союзе, как и повсюду, разумные принципы сексуальной гигиены пробивали себе дорогу в борьбе против реакционного мышления старых гигиенистов. Здесь, как и повсюду, оказалось, что массы обладают верным инстинктом, позволяющим принимать правильные решения, касающиеся этих вопросов. Напротив, " образованный" специалист по социальной гигиене, оснащенный множеством аргументов " за и против", ведет себя как тысяченожка, которая не смогла больше ходить, узнав, что у нее тысяча ножек. Зададимся же вопросом о том, в каком аспекте проблемы абортов смогла скрыто угнездиться реакция, сумевшая впоследствии затормозить решение этой проблемы.

Здесь нет необходимости заниматься историческим изложением проблемы прерывания беременности, подкрепленным цифровым материалом, — на эту тему написано несметное количество хороших книг. Мы хотим лишь попытаться снова осмыслить динамику противоречия этой проблемы.

Этическая, а по существу, замаскированная религиозная аргументация сумела в Советском Союзе не только сохраниться, но с течением времени начала набирать все большее влияние. Как всегда, реакционную этику можно опознать по свойственному ей фразерству. Реакционеры в сфере сексуальной политики изначально последовательно боролись против революционного решения вопроса об абортах, используя отчасти старые аргументы, заимствованные из времен царизма, а также новые, приспособленные к советской действительности, но от этого не менее реакционные. Конечно же, слышались пророчества о том, что " человечество вымрет", что " мораль распадется", что необходимо " защитить семью" и укрепить " волю к деторождению". Разглагольствовали о душевных и телесных потрясениях, испытываемых женщиной. Самой же большой заботой приверженцев сексуально-политической реакции в Советском Союзе, как и везде, было снижение рождаемости[20].

Рассматривая эти аргументы, следует отличать такие, которые представители сексуальной реакции выдвигают, руководствуясь честными намерениями, от других, как субъективно, так и объективно представляющих собой не более чем пустые отговорки, служащие для того, чтобы не заниматься живыми вопросами половой жизни. " Образованные" люди, пользующиеся этой аргументацией, внутренне озабочены сохранением " нравственности", то есть тем, чтобы не допустить удовлетворения половых потребностей, а также не допустить гибели семьи. В ходе дискуссии об абортах становится все яснее, что неосознанный страх перед операцией, затрагивающей генитальную сферу, иррациональным образом затуманивает понимание ее необходимости.

И вот мы слышим различного рода отговорки — это и забота о том, чтобы человечество не вымерло, и фраза о защите зарождающейся жизни. Господа, оперирующие подобными доводами, не размышляют над тем, что в природе и без них численность всего живого увеличивается. Следующее утверждение будет ни самонадеянным, ни ошибочным, а наоборот, абсолютно верным: демографическая политика, осуществляемая сегодня, является в своей неопределенности и бесчестности аппаратом для отрицания сексуальности, средством отвлечения от вопросов преобразования имеющихся возможностей сексуального удовлетворения.

Выступая на конгрессе в Киеве в 1932 г., д-р Кириллов заявил: " Мы рассматриваем прерывание первой беременности как особенно опасное с точки зрения последующего бесплодия женщины. Поэтому мы всегда считаем своей обязанностью удерживать матерей от аборта и одновременно устанавливать причины желания прервать беременность. Но в ответах едва прослеживаются какое-либо материнское начало или какие-либо внутренняя борьба и поиски.

Около 70 % случаев причина аборта — " неудачная" любовь. Встречались короткие фразы: " Он меня оставил", " Я его оставила", а в заключение — издевательское замечание о нем и о себе: " Да и что он за мужчина! ". Почти никогда в ответах не обнаруживалось никакого признака возникновения семьи как начальной единицы общества.

Не свободная любовь как протест против буржуазного доморощенного брака, не свободная любовь как неосознанный выбор евгеники[21], а понимание чувства и вырастающее отсюда заблуждение с заранее принятым решением: " В больницу". Вот о чем идет речь. Неконтролируемая поспешность, с которой реализуется стремление отдать юное тело партнеру, является результатом перехода к новым, но еще не выкристаллизовавшимся формам сексуального хаоса...

...Я должен сравнить работу в сфере проблемы аборта с искоренением, с египетской казнью первенцев за грехи их отцов, губящей людей и общество. Такой аборт должен быть вытеснен как общественно негативное, уродливое проявление жизни. Его место должна занять настойчивая просветительная работа. Совершенно необходимо преобразование психологических настроений с тем, чтобы добиться признания социальной функции материнства...

Выводы:

1. Криминальный аборт является нравственным злом, зиждущемся на представлении законности аборта.

2. Социальный аборт часто служит маской для перекошенной физиономии проблемы пола и прикрытием еще не откристаллизовавшихся новых форм жизни. Аборт преграждает путь к материнству и часто снижает успехи в общественной жизни женщины. Поэтому он чужд подлинному сообществу.

3. Аборт представляется массовым средством для уничтожения подрастающего поколения. В нем не прослеживается намерения служить матери и обществу, и поэтому он чужд ясным целям охраны материнства".

В противоречие этим фразерам, способным в любой момент соответственно структуре своего характера и своему мышлению поддаться фашистской унификации, есть и революционно настроенные сексуальные политики и врачи, которые хотя и не обладают особенно обширными теоретическими познаниями, но на основе приобретенного на практике верного инстинкта представляют правильную, революционную точку зрения. В их числе Клара Бендер из Бреслау, мужественно выступившая на конгрессе немецкой организации Международного криминалистического объединения 11 — 14 сентября 1932 г. во Франкфурте-на-Майне против лицемеров, когда те попытались использовать проявления реакционной демографической политики в Советском Союзе для борьбы против революционной политики в вопросе об абортах.

Она заявила с полным основанием, что все утверждения о физическом и душевном ущербе бессмысленны, если прерывание беременности осуществлено в нормальных условиях. Беспокойство о снижении численности населения опровергается практикой Советского Союза.

Разглагольствования об " извечном влечении женщины к материнству" обнаружат свою полную несостоятельность, если противопоставить все те трудности, которые делают невозможным правильное воспитание детей. При капитализме прерывание беременности является чисто денежным вопросом, и поэтому закон об абортах — закон чисто классовый, толкающий неимущих женщин к знахарю. В московской же акушерской клинике при 50 тыс. абортов за год не было зарегистрировано ни одного смертного случая.

Вновь и вновь удивляет, что столь ясная аргументация не дает результатов. Тот, кто в начале 30-х гг. участвовал в Германии в дискуссиях о регулировании рождаемости, не мог отделаться от впечатления, что реакционные специалисты в области демографической политики и гигиенисты типа Гротьяна вовсе не заинтересованы в разумных аргументах. При этом невольно возникали ассоциации с дискуссией вокруг реакционной расовой теории нацистов. В ходе такого рода дискуссий со всей ясностью выявилось следующее обстоятельство: невозможно ничего доказать отупевшим болтунам, профессорам, страдающим импотенцией и оттого еще более тщеславным, предпринимая утомительные попытки убедить их, что германская нордическая раса не является самой замечательной в мире или что ребенок негра ничуть не менее умен и прелестен, чем отпрыск немецкого бюргера.

Если бы мы имели дело с вопросами рассудка, то революционная аргументация давно уже разбила бы идеологию реакционных специалистов по демографической политике или приверженцев расовой теории. Но на стороне и тех, и других — иррациональные элементы массового сознания, с которыми нельзя справиться с помощью одного только рассудка. Реакционные представители демографической политики имеют успех в Германии потому, что сотни тысяч, даже миллионы женщин в этой стране испытывают бессознательный страх перед повреждением гениталий и потому вопреки собственным интересам голосуют за параграф об убийстве. Это проявилось и в сборе подписей против отмены параграфа об аборте, проведенной христианскими партиями в Дании в 1934 г. Расовые теоретики могут существовать только потому, что немецкий обыватель, чувствующий себя неполноценным, компенсирует собственное душевное ничтожество, слыша о своей принадлежности к " руководящей", " самой умной", " самой творческой" расе, то есть к нордической. Мы подчеркиваем, таким образом, что иррациональные построения вроде расовой теории или сегодняшней евгеники не могут быть сокрушены с помощью одних только доводов разума, что рациональные аргументы, выдвигаемые против них, должны базироваться на прочном фундаменте мощных естественных чувств. Речь идет не о требовании официального признания теории сексуальной экономики. Ведь общественная жизнь сама собой подтверждает правильность сексуально-экономического воззрения, если революционные изменения в обществе позволяют раскрыться всем источникам жизни, обеспечивают сексуальное счастье, а не заботятся лишь о продолжении рода.

Огромным шагом вперед было уже то, что вопрос о регулировании рождаемости в Советском Союзе обсуждался не в частных объединениях и кружках, а на общественном, государственном, официальном уровне, то есть в общественной форме, при этом общественное понимается в положительном смысле. Только благодаря этому стало возможно выступление смелого и умного революционера Зелинского, который бросил в лицо авторитетам, оставшимся на консервативных позициях, следующие великолепные слова:

" С учетом всей совокупности прозвучавших на конгрессе докладов о вреде свободного аборта мое выступление прозвучит еретически. Но доброе сомнение стоит худой веры. Трудно поверить в социальную честность тех докладчиков, которые, облачившись в тоги, застегнутые на все пуговицы, и повернувшись к людям спиной, изрекали с недрогнувшими лицами абстрактные истины о вреде аборта. Похоже, будто здесь господствовала слепота зрячих, социальная близорукость или социальное лицемерие. Эти люди не видят или не хотят видеть реальные отношения, реальную социально-экономическую ситуацию и состояние массовой психологии, в которой происходит эпидемия абортов.

В приговорах по поводу абортов больше морализаторской предвзятости, чем беспристрастности и независимости. Эта тема обросла массой страшных историй. Нас пугали всем: инфекциями и перфорацией матки, нервными потрясениями, снижением рождаемости вплоть до угасания материнского инстинкта и вырождения нации, но можно было бы сказать вместе с Толстым: " Меня пугают, а мне не страшно". Говорят об операции вслепую, в нездоровых условиях, о том, что работают чуть ли не ломом. А разве введение зонда в желудок и дальше до двенадцатиперстной кишки не является работой вслепую? И разве работа с эзофагоскопом (аппаратом для исследования пищевода) не есть использование " железки"? А если вы вводите в вены все, вплоть до сублимата, воздействуя тем самым на нежную ткань слизистой оболочки, знаете ли вы заранее последствия своего вмешательства? А если вы в целях диагностики, не имея медицинских показаний, продуваете трубы (яйцеводы) и вводите в них едкие растворы для рентгеноскопии, проходит ли это безнаказанно для организма? И все-таки мы не отказываемся и не откажемся от всех этих методов.

Является ли связь между гормональными нарушениями и абортом уже бесспорным фактом? Почему же горожанки, систематически совершающие аборт, продолжают и по достижении " бальзаковского возраста" (примерно 30 лет) успешно соперничать в сексуальности и красоте тела со своими 20-летними подругами, в то время как их добросовестно рожающие сельские сестры после шести-восьми родов к 30 годам превращаются в ходячие трупы, в выжатые лимоны? По-видимому, дело с гормонами обстоит не так-то просто. И кто скажет, что уменьшение количества родов всегда плохо сказывается на внешности? Я утверждаю, что это уменьшение может быть при определенных условиях даже полезно.

Садовники знают, что если на хризантемовом кусте слишком много цветов, то часть их надо обрезать, чтобы спасти куст от гибели и получить большие и махровые цветы. До тех пор пока коэффициент рождаемости и " коэффициент насыщения" не совпадут, будет существовать и различие, которое не должно быть списано со счетов. Но для наблюдателя извне не имеет значения, каким образом произойдет это " списание". Говоря же об индивиде, о женщине, я предполагаю, что ей будет психологически легче переносить аборты, чем сопровождать один гробик за другим и хоронить вместе с ними частицу своей молодости и силы. Можно, конечно, заставить хризантемовый куст рождать больше красивых цветов, но для этого потребуется изменить состав почвы и культуру цветка. Измените культуру, и на этих таблицах появятся другие цифры, которым будут соответствовать другие величины и другие сектора кругов, и все это будет на другом языке говорить об аборте.

Посмотрите откровенно в глаза жизни и вы увидите, в каких социально-экономических и психологических условиях приходится жить женщинам и давать жизнь новым существам. Семья с ее малой устойчивостью и крайней недолговечностью не гарантирует женщинам условий, необходимых для воспитания детей. Выплата алиментов больше не достигает своей цели. Неплатежеспособный алиментщик более интересен теоретически, то есть юристам, чем практически, то есть женщинам. Противозачаточные средства ненадежны. Право на свободное материнство не всегда осуществимо, так как часть женщин не имеет работы и, располагая ежемесячным пособием в 40 — 50 рублей, не может воспользоваться этим правом. Вспомните, как в романе Золя нелегальная абортница отчитывает дипломированного врача: " Вы толкаете женщину в тюрьму или в Сену, а мы вытаскиваем их оттуда". Хотите ли вы, чтобы " вытаскивание из Сены" снова перешло в руки нелегальных абортниц?

Один из выступавших воскликнул в ужасе: " Достаточно рецепта врача и требования женщины — и вопрос об аборте решен". Да, именно так и должно быть: достаточно требования женщины, потому что право определять социальные показания принадлежит только ей, и никому больше.

Никто из нас, мужчин, не вынес бы ситуации, когда решение о нашем браке принимала бы какая-нибудь комиссия и, согласно социальным воззрениям ее членов, мы имели бы право вступать в брак или были бы лишены его. Так не мешайте и вы женщине распоряжаться собой и самой решать кардинальный вопрос своей жизни. Женщина имеет право на половую жизнь и хочет осуществлять его так же свободно, как и мужчина, и она должна иметь эту возможность как нечто нормальное, чтобы сохранять свою социально-биологическую полноценность. Не должно иметь места массовое производство класса старых дев, вредного для коллектива".

Ведомый верным инстинктом, Зелинский выступил как раз в тот момент, когда сексуальная реакция в Советском Союзе перешла к постепенному свертыванию регулирования рождаемости и аборта, используя для этого комиссии, декреты и отговорки гуманитарного свойства.

Таким образом, на этом конгрессе развернулась весьма решительная борьба между двумя направлениями демографической политики. Представители одного выступали в поддержку сексуальности, другого — против нее. Там всерьез обсуждался, например, вопрос о том, не следует ли положить конец росту численности абортов, вновь введя запрет на них. Народный комиссар Ефимов полагал, что аборт " столь очевидно означает биологическую и психическую травму для женского организма, что доказательства излишни". Тем не менее он считал прерывание беременности в клинических условиях меньшим злом по сравнению с нелегальным абортом. Но и криминальный аборт, несмотря на борьбу с ним, сразу не отомрет. Ефимов присоединился к точке зрения Зелинского, заявив, что с помощью запрета абортов нельзя уменьшить их численность, ибо он в таком случае " будет всего лишь вновь загнан в подполье". Он отметил далее, что " условия социально-экономической жизни и повышение культурного уровня требуют ограничения рождаемости". " Что лучше, — спрашивал нарком, — гуманное отношение к еще неродившемуся ребенку и, следовательно, возложение нового бремени на нынешнюю семью или регулирование рождаемости? " Ефимов ответил правильно: " Требование жизни сильнее соображений гуманности. Современная ситуация такова, что о запрете абортов не может быть и речи".

Десять лет спустя после легализации аборта сексуальная реакция не только не была уничтожена, напротив, она наносила представителям революционного направления чувствительные удары. Ефимов потребовал тщательного изучения противозачаточных средств, но жаловался в то же время, что эти средства беспрепятственно продаются в Москве на улицах, что широко распахнуты двери спекуляции и обману. Бендерская потребовала бесплатного предоставления обычных противозачаточных средств, а Белинский, Шинка и Селицкий выступили за их предоставление согласно предписанию врача, так как, по их мнению, неконтролируемое распределение противозачаточных средств могло бы нанести громадный ущерб самому существованию народа. Вопрос о характере распределения противозачаточных средств остался нерешенным, ибо договориться об этом было невозможно. " Заботы, продиктованные соображениями демографической политики", являлись на деле заботами о последствиях распространения противозачаточных средств для нравственности" населения. Сексуальное наслаждение казалось несовместимым с желанием иметь детей.

Д-р Бендерская из Киева сформулировала, например, следующие принципы:

1. Возвращение к наказуемости аборта вернуло бы нас к временам, когда резко росла численность таких операций, осуществлявшихся знахарями.

2. Борьбу против знахарского аборта следует вести с помощью легального прерывания беременности.

3. Борьбу против легального аборта необходимо вести, используя пропаганду противозачаточных средств.

4. В условиях социалистического общественного строя женщина будет исполнять свою функцию материнства в соответствии с требованиями коллектива, членом которого она станет.

Четвертый пункт одним ударом покончил с той ясностью, которая была свойственна первым трем пунктам. С помощью сексуально-гигиенических мер хотели обеспечить людям свободу и радость в сфере половых отношений, но вдруг деторождение было подчинено моральному требованию, " требованию коллектива". При этом упускалось из виду, что и радость материнства является производной от наслаждения, от радости, вызванной появлением нового живого существа. Никогда не удается и не удастся принудить женщину родить ребенка под давлением власти, стоящей над ней. Материнство будет как часть общей радости жизни опираться на прочный фундамент или останется моральным требованием и в качестве такового будет, как и прежде, неразрешимой проблемой.

Почему интересы демографической политики в настоящее время вновь и вновь противодействуют сексуальным интересам людей? Является ли это противоречие неразрешимым, вечным? До тех пор пока нации враждебно противостоят друг другу, до тех пор пока они отделены друг от друга границами и таможенными барьерами, до тех пор пока существует заинтересованность в том, чтобы во время войны не экономить на человеческом материале, демографическая политика не может соответствовать требованиям сексуальной гигиены. А так как нельзя во всеуслышание сказать о необходимости прироста населения, приходится говорить о " нравственности функции продолжения рода" и об интересах " сохранения вида". В действительности же " забастовка" женщин с отказом рожать является всего лишь выражением кризиса половой жизни людей. Рожать детей в плохих жизненных условиях и от нелюбимых партнеров — такая перспектива не приносит никакой радости. Более того, половая жизнь превращается в мучение. Специалисты по демографической политики не видят этого противоречия, не могут его видеть и оказываются проводниками националистических интересов.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒