Озеро близ г.Георгиевска / Ставропольский край

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 7Следующая ⇒

Туда надо было ехать на автобусе, а затем пройти мимо расположения строительного батальона. В 1997 году этот неуклюжий батальон за жидким забором был единственным защитником города Георгиевска от врагов. Кажется, это место называлось «Чайка», среди грязных ручьев и утопающей в грязи гниющей зелени в нелепых позах, помню, застыли, пока мы мимо них шли, солдаты части. Они все там были при деле, шли куда-то, копали что-то. Жидким забором я назвал вот что: там были через лес изгороди, какие сооружают крестьяне, чтоб не убежали лошади, в другом месте натянута была колючая проволока, — все годилось, чтоб не разбежались солдаты. За неделю до этого я сумел проникнуть в доблестную воинскую часть. Ведь я был кандидатом в депутаты Госдумы на довыборах в Георгиевском округе. Там, внутри части, я нашел то же, что и снаружи: жару, лень, солдат, из которых прет половая и агрессивная энергия, и офицеров, которые поставлены, чтобы эту энергию охранять.

Мы шли на самом деле купаться. Впереди — Сашка Титков, руководитель нашей партийной организации в г.Георгиевске, тощий парень, за ним Алексей Цветков — ответственный секретарь газеты «Лимонка», я, Мишка Хорс — мой охранник, и местный парень — разнорабочий Николай. Хорс и Цветков приехали со мной из Москвы. Дело в том, что некоторое время назад мирно отдал концы после тяжелой и продолжительной депутат Госдумы по Георгиевскому округу Ставрополья, председатель колхоза, фамилию его я запамятовал. 15 сентября были назначены довыборы. Потому 13 сентября, в день, когда была запрещена агитация, я решил, что наконец-то мы можем позволить себе искупаться, после семи недель пахоты. Впервые я приехал в эту оригинальную местность еще в июле. Затем вернулся на короткое время в Москву, чтобы получить вторую часть аванса за книгу (это был трехтомник в издательстве «Вагриус», если не ошибаюсь), и тотчас возвратился в адские земли. Я потерял на этих выборах девку, и какую отличную, — речь идет о Лизе. Но если вы думаете, что я жалею, то вовсе нет! Девки приходят все лучше, а кончится это тем, что вечно будет целовать та, что с бриллиантовыми зубами и лебяжьими ляжками — Смерть!

«Оригинальной» же местность Георгиевского округа названа мною потому, что к северу от этого восточного куска Ставропольского края лежит степная и солончаковая Калмыкия, с востока граничит с ней беспокойный Дагестан, а с юго-востока — невыносимая Чечня. Тогда, в 1997 году, граница с нею шла по Курскому району, по степной пустыне у станицы Галюгаевской, и представляла она из себя полузасыпанную траншею в песчаной почве, шириной в два метра, глубиной в 1, 2 метра. Чечены постоянно угоняли скот и кого-то умыкали оттуда, часто просто трактористов. Если же дополнить географическую справку упоминанием о том, что далее к югу и юго-западу граничат с Георгиевским округом Осетия и Кабардино-Балкария, то понятно, что это за территория. В Кабардино-Балкарию я заехал по ошибке в конце августа на тридцать километров. Мрачно там. Если добавить, что к моему округу был приписан и город Буденовск, то последняя точка над i поставлена.

Впрочем, последние точки продолжают ставиться. В тюрьме за 16 часов бодрствования нас кормят следующим радиоменю: 8 часов «Русского радио», часа три утром «Эхо Москвы», от 3-х до 5-ти часов «Европа-плюс» и пара часов «Маяка» вечером. Но даже в скудное в основном меню входят новости, иногда это новости из «моего» бывшего округа. Я услышал дней пять назад, что в Нефтекумске взят чеченский полевой командир. (Хотя я русский националист, я ему сочувствую. Ибо я сижу в руках «своих» пленным.) Нефтекумск я отлично помню, он был в моем округе. Там есть две бетонные головы, вырастающие из пустыни. Две гигантские головы русского и калмыка. Сюрреалистическое зрелище! Сооруженный при советской власти в песках, без советской власти Нефтекумск поглощается песками. В том городе я выступал перед избирателями: командирами мотострелкового полка. Нефтекумск уже по-дагестански горяч. Там дует горячий ветер. Там здорово такому человеку, как я, то есть любителю баранины и Корана. Там отлично растут сорта сухого скороспелого винограда…

Мы тогда спешно прошли мимо «Чайки», пересекли жидкий лес, нашли асфальтовую дорогу и пошли по ней влево. Через километр мы пересекли мутный поток по средней херовости мосту, свернули от моста направо и вышли к узкой оконечности длинного озера. Другой его край даже не был виден. Титков, бросив пластиковый мешок на пляж, сообщил, что озеро купил местный бизнесмен. В это самое время над нами пролетела большая… не то цапля, не то гусь, а скорее всего, еще большая птица, и босыми красными ногами чуть не мазнула нас по лицу. Запомнились резко эти вытянутые красные диснейлендовские ноги. Гуся? Цапля, кажется, это была. Мы легли на песке.

У Цветкова оказались толстые ляжки, обращенные выпуклой поверхностью внутрь. Поверхности были натерты. Обычно это дефект толстых женщин. Я подумал: «Во, рахит! Спортом бы занялся…», но ничего не сказал и не сделал выводов. А надо было. Таким образом сложенный человек должен иметь и другие минусы. Эти его натертые ляжки обернулись предательством весной будущего, 1998 года, он предал меня лично. Ушел с Дугиным, Дугин позднее избавился поочередно от всех ребят, ушедших за ним, и от Цветкова тоже. Под каким-то дурным предлогом. Чтобы избавиться от Макса Суркова, он объявил, что испытывает отвращение к татуированным, а Макс был обильно татуирован. О, Саша, о, Дугин, о, невозможный тип, о, архетип предателя, наслаждающийся этой древней ролью!

Входим мы в воду там, где не было зарослей растений. В камышах сидели дети и ловили рыбу на удочку. Наш работяга Николай пошел и помог детям ловить рыбу. У него получалось так ловко, что рыбки полетели из пруда одна за одной, непрерывно разоряя владельца. Частный владелец, конечно, не надзирал за юными браконьерами с удочкой.

Там вообще не было купальщиков. Не то жителям казацкого города Георгиевска было положить на купание вообще, не то они боялись частного предпринимателя. Помимо того, что я участвовал в Георгиевске на довыборах в Госдуму, Георгиевск еще знаменит тем, что в 1777 году там было заключено соглашение о вступлении Грузии под руку Российской короны, под руку императрицы Екатерины II. Этими двумя событиями навсегда будет славен и останется в истории Георгиевск. В городе есть монумент по поводу вступления Грузии в состав России. Он стоит на окраине, недалеко от детской колонии. Это облезлый, высокий бетонный монумент, и он похож на сложенный циркуль. А еще на гильотину на выставке «Инструменты смерти и пыток» в Париже в незапамятном году. Та гильотина работала до 1981 года (год, когда социалисты отменили смертную казнь) в городе Лионе. Регулярно.

Вернувшись к озеру, отмечаем: небо, серое с прожилками, солнце, 13 сентября. Тепло, летают, волоча ноги, птицы. Только что прошел дождь и пройдет еще. Определенная томительность настроения, ожидание подтверждения худших опасений. Дней за десять мне приснился особый вещий сон. Такие сны мне снятся с интервалами в несколько лет. Как называют таких чутких к сверхволнам людей американцы, я — «сайкик», то есть человек, умеющий если не предсказывать будущее, то ловить его на расстоянии. В вещем сне в начале сентября мне увиделись я и Лиза, оставленная в Москве, в виде двух рыб, плавающих в отдельных аквариумах. Остается ждать дня выборов и доехать до Москвы на поезде Владивосток—Москва, чтобы убедиться.

Пруды, озёра, лиманы

Пруд на Тюренке / Харьков

Вверху, по зеленым и лысым склонам, мы все неудобно лежим там, как придется: девочки, родители, пацаны. Внизу, огражденный, с мостиками, с вышкой для прыжков и дорожками, лежал пруд. Его ограничивала чуть ли не вровень с водой железная ограда. Прутья у ограды были сломаны во многих местах, потому, лишь перешагнув через асфальтовую дорожку, окаймляющую пруд по периметру, граждане лезли в дыры ограды и погружались в бурую воду. Вверху на всех уровнях и за самой оградой росло множество деревьев. Потому на поверхности пруда было всегда полутемно, вода выглядела бурой. В детстве меня удивляли детали, помню, что в воде плавали и шныряли сотни и тысячи рыбьих мальков, лягушачьих головастиков. Вода кишела мальками, а над водой носились стрекозы, жуки, комары, всякая мелкая тварь.

Военные в те годы, как, впрочем, и сейчас, не были спортивны, мой отец не был исключением, помню, отец в черных трусах с ранней лысиной лезет в воду, плывет, фыркая. Мать в купальнике стыдливо плещется, соседи наши заходят в воду с визгом. Как моментальные фотографии, все это видится мне на тюремной стене.

Пруд, следует пояснить, построили близ источника минеральной воды. Там была труба, из скалы торчала, и к ней летом к вечеру шли просто караваны окрестных граждан с бидонами и флягами. Строить, впрочем, там ничего особенного не пришлось. Покопали, подгребли бульдозером. Дело в том, что там местность сама собой внезапно круто понижалась стремительно вниз. От еврейского старого кладбища тропа просто обрывалась вниз, до первых домов Тюренки, а потом еще раз вниз. Местность образовывала естественную котловину. Тюренцы гордились своей Швейцарией среди степного ландшафта. И даже в те годы надзирали за чужаками. Они хотели контролировать свою курортную территорию, свою Швейцарию для бедных. Там, на соседней, сразу за вышкой для прыжков, улице жил самый известный тюренский лидер, предводитель тюренцев того времени, 1955—1960 годов, широкобородый парень по кличке «Туз» или «Тузик».

На Тюренке жили и цыгане. Когда начинаешь жизнь зеленым пацаном, то тебя вызывают на ковер или ты вызываешь чуть ли не ежедневно. Сплошные бросания перчаток. Меня доебывал цыган Коля. Однажды он надел мою синюю майку и не отдал. Невысокого роста, голенастый, толстые ляжки, широкая грудь, он ушел в моей майке в толпу отдыхающих у пруда граждан. Встретил я его только на следующее лето. Но я уже был умнее. Мне уже было 13 лет, я схватил его за плечо и сообщил ему, что прошлым летом он надел мою майку, а вот этим летом я хочу получить ее обратно. Или взамен вот эту рубашку, я зацепил клок рубахи, надетой на нем. Рубашка была раскрашенная, чуть ли не с пальмами, не советская, цыган Коля наверняка украл ее, скорее всего на городском пляже. «Ты че? » — с сомнением начал он. Ноги у цыгана стали крепче, а брови срослись, грудь окрепла. Южные люди, они взрослеют быстро. Зато я умнее был его. «Саня, — позвал я, — подойди, а? Дело есть. Спор тут образовался». Саня Красный, 19 лет, 90 кг, здоровенный, в чалме из полотенца, перстень с черепом, на большом пальце, подошел. Дело в том, что за зиму я так близко с ним сошелся, что ходил к ним домой: к Сане, к тете Эльзе и Светке. Я был у Сани младшим братом, адъютантом, даже подельником (мы были как-то задержаны по одному делу, не стоящему выеденного яйца, и отпущены). Саня подошел. Отер перстень о плавки. Полюбовался, как перстень бликует на солнце. Наехал брюхом шантажиста на цыгана. Тот, морща брови, снял рубаху и отдал мне. С тех пор тюренские цыгане здоровались со мной. Когда Саню посадили на три года, перестали здороваться.

Я лично помню мой первородный, перворожденческий, первый в жизни пруд. Помню всех муравьев, стрекоз, пчел, ос, мух, комаров, мальков, всю эту кодлу насекомых, жаливших нас на крутых откосах холмов, спускавшихся к пруду, они жалили нас в 50-е годы. В 60-е меня жалили уже другие насекомые, в других водоемах. Научился я плавать не в нашем пруду. Плавать меня научил дядя Саша Чепига, электромонтер, мир его праху, в речке Старый Салтов, шириной метров десять была та речка. По берегам ее бродили коровы и козы, лепешки и черные шарики усеивали ее более чем скромные, лысые берега. Он научил плавать меня, а заодно и своего сына Витьку.

Если бы сейчас мне было возможно пройтись по берегу этого несчастного пруда, он показался бы мне мелким, грешным, обычным, жалким российским водоемом мелкого размера. Но когда ты еще не вырос и стоишь рядом с отцом, достигая ему до груди, то весь амфитеатр, пруд, кишащий загорающими, казались Вселенной. Текла вода из озеленелой трубы, кричали птицы и люди. Смешно, но из всего этого гомона жизни возникаю, спустя полсотни лет, только я. Если бы не я, кому на хер во всей России нужен был этот жалкий пруд? Две третьих людей, мочившихся в его воды, спаривавшихся у ближних кустов, флиртовавших, потевших, спавших осоловело спьяну на тряпках, воровавших у ближних брюки и подстилки, мертвы. Да не две третьих, а три четвертых или четыре пятых! Юные девушки, окунавшие ляжки, груди и письки в раствор с мальками, истлели, а те, кто еще жив, — пыхтящие жабы. Пользуясь случаем, я кричу этому сраному народу: кто вы, еб вашу мать всех! Кто? Не важны вы все, как мальки в той воде, стекли вы в канализацию жизни. Важен только странный мальчик в плавках, смотрящий на вас. И чтобы он вас заметил, подняв свой взгляд от мальков, тритонов и головастиков. А не заметил — ну и нет вас.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒