ОБЩИЕ ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ ЗНАКА

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 8Следующая ⇒

Некоторых законов функционирования знака мы уже касались, так как они определяются самой природой этого общественного феномена.

Уже упоминалось, в частности, такое важнейшее правило: знак не существует изолированно, он воспринимается только на фоне других знаков. Не может быть системы, состоящей только из одного знака.

Ну а как же, спросит читатель, быть с теми случаями, когда знак вроде бы не входит ни в какие объединения? Например: свисток судьи возвещает о том, что игра окончена. Ученик на уроке, желая ответить, поднимает руку. На асфальте нанесены знаки перехода (так называемая «зебра»). Что здесь противостоит конкретным звукам, жестам, изображениям?

Отвечу сразу: отсутствие знака. Да-да, отсутствие знака, «пустое место» – тоже своего рода знак. Свистка нет – значит, можно продолжать игру. Ученик не поднимает руку – значит, у него нет желания отвечать. На этом месте нет белых полос – значит, переходить улицу здесь не стоит, небезопасно (может быть, рядом есть подземный переход и т.п.).

Из данного правила вытекают по крайней мере два важных следствия. Первое: план выражения знака может быть никак не представлен материально. От такого определения может, что называется, ум за разум зайти, и тем не менее оно соответствует действительности. Недаром у нас в логических классификациях всегда участвует и «пустая клеточка», отрицание признака. Приведем, вслед за А.М. Пешковским, замечательным русским языковедом, простые примеры.

Классифицируя обезьян, мы можем разделить их на а) хвостатых и б) бесхвостых: отсутствие хвоста – тоже признак! Описывая собравшихся на улице людей по их головным уборам, мы скажем: «Там были люди в шапках, шляпах, кепках, беретах, платках, а еще – с непокрытой головой». Опять-таки отсутствие признака само есть полноценный классификационный признак. Так мы приходим к понятию минус-знака, или нулевого знака, активно используемому и в современной лингвистике.

Спросим себя: чем выражено значение родительного падежа в форме существительного стола? Наверное, любой ученик ответит: окончанием -а. А чем выражено значение именительного падежа в форме стол? Ответ: отсутствием окончания. А еще правильней: нулевым окончанием. Какая разница между этими двумя ответами? Одно дело – когда знака просто нет. (Скажем, в слове столь никакого окончания действительно нет, оно не изменяется.) Другое дело – когда знака нет в сравнении с какими-то другими ситуациями, в которых знак присутствует (например: стол- ⁷, но стола, столу и т.д.). Вот в таких случаях мы и говорим о нулевом окончании, или нулевой флексии.

Второе следствие из упоминавшегося правила. Знаки, образно выражаясь, должны беречь друг друга, они нуждаются во взаимной поддержке. Исчезновение одного знака приводит к перестройке («перекройке») всей системы. В частности, если в системе было всего два члена, то отмирание одного из них приведет к исчезновению второго, рушится все противопоставление. Как заметил московский языковед М.В. Панов, семиотика – это та область, где действует уравнение 2 – 1 = 0. Оставшийся в одиночестве знак – уже не знак. Пример: в древнерусском языке прилагательные во множественном числе имели категорию рода – мужского, женского, средне-го – и соответствующие формы. Потом эти значения перестали различаться, но на письме противопоставление мужского и «женско-среднего» рода сохранялось довольно долго. Так, еще в XVIII веке про дома надо было писать: «новые, красивые», а про окна или двери – «новыя, красивыя»... Затем второе окончание (-ия, -ыя) отмерло, забылось. Ну и что, остался только мужской род? Да нет, исчезла (во множественном числе прилагательных) вообще категория рода!

Составляющие языковую систему знаки входят друг с другом в отношения двоякого рода. Это или отношения смежности, следования, сочетаемости, или отношения сходства, взаимозаменяемости, конкуренции. В первом случае мы имеем дело с отношениями синтагматическими (от греч. syntagma – ‘складывание’), во втором – с парадигматическими (от греч. paradeigma – ‘образец’). Можно сказать, что в первый вид отношений вступают слова-партнеры, во второй – слова-дублеры. К примеру, слово горячий в современном русском языке сочетается со словами чай, хлеб, воздух, песок, привет, поцелуй... – это его партнеры. В то же время оно не сочетается (по разным причинам и «в разной степени») с лёд, сантиметр, ходить, смело... А что можно считать дублерами слова горячий, какие слова могут находиться в той же самой позиции? Это, в частности, теплый, холодный, раскаленный, жаркий, свежий (хлеб), сухой(ветер), сердечный (привет), и т.д., и т.п. – вообще говоря, все прилагательные и причастия русского языка...

Часто эти отношения изображают в виде двух пересекающихся осей: горизонтальной (сочетаемость) и вертикальной (взаимозаменяемость). Вот, например, как выглядели бы связи слова горячий в русском языке:

Синтагматические и парадигматические отношения – максимально широкие, всеобъемлющие категории языка. Можно было бы сказать, что, кроме них, в языке ничего нет: под них подводятся все остальные виды отношений между единицами. Так, синонимия и антонимия представляют собой частный случай парадигматических отношений, а, положим, глагольное управление есть реализация синтагматических связей...

Синтагматическими и парадигматическими отношениями связаны между собой не только слова, но и иные единицы языка, в том числе те, которые мы условно называли «подзнаками» и «надзнаками». Можно, в частности, поразмышлять о том, в каких связях с себе подобными состоит значимая часть слова – морфема. Скажем, суффикс -тель со значением действующего лица (читатель, строитель, проситель...) находится в определенных «вертикальных» (то есть ассоциативных, парадигматических) отношениях с синонимичными суффиксами -ец (стрелец), -ок (ходок), -ун (бегун), -ист (уклонист), -арь (аптекарь) и др., а также с другими суффиксами, обозначающими, положим, место или инструмент действия (ср.: читалка, стрельбище, открывалка, разбрызгиватель...). Вместе с тем данная морфема вступает в определенные «горизонтальные», линейные отношения с глагольными корнями (чит-, строй-, прос- и т.п.), и это уже типично синтагматические связи.

Если бы знаки вступали в какие-то отношения (парадигматические или синтагматические) только с себе подобными, то есть с единицами того же порядка, то мы бы имели дело со сравнительно простой знаковой системой. Но, как уже говорилось в § 7, человеческому языку присущи еще отношения иерархии между разными видами знаков. Скажем, морфемы входят в состав слов, слова, в свою очередь, – в состав предложений и т.д. Перед нами, стало быть, система многоуровневая, многоярусная. Поскольку же составные части языка, его «уровни» – лексика (словарный состав), морфемика (совокупность, морфем), фразеология (совокупность устойчивых словосочетаний), синтаксис (совокупность моделей, по которым строятся высказывания) и т.д., – имеют системный характер, то можно сказать так: язык – это система систем.

До сих пор мы рассматривали общие, универсальные правила функционирования этой «гиперсистемы». Но наряду с ними существуют правила и закономерности, определяющие жизнь знаков только какого-то определенного уровня. Иными словами, лексика – не совсем такая же система, как морфемика; у синтаксиса свои особенности по сравнению с лексикой и т.д. И связаны эти различия с разными функциями знаков, субзнаков и суперзнаков в общей структуре языка. Поэтому мы вернемся к этим частным особенностям языковых подсистем после того, как рассмотрим язык во всем богатстве его функций в обществе.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 Следующая ⇒