О территории расселения древних венгров

⇐ ПредыдущаяСтр 28 из 43Следующая ⇒

Крупная роль в этнических процессах в Приуралье и Поволжье принадлежит уграм. О месте и времени формирования угорской общности существуют различные взгляды. Не вторгаясь в эту специальную область (библ. см.: Хайду, 1953; Мольнар, 1958; ИВ, I, 1971), представим лишь краткий обзор теорий и гипотез по проблеме, необходимый нам в качестве предпосылки для решения вопроса о расселении древних венгров. Гипотеза о происхождении угорской общности в Приаралье на основе неолитической кельтеминарской культуры (Толстов, 1962, стр. 27—47; там же см. библ.) не получила поддержки и дальнейшего развития. Саяно-ал-тайская концепция, разработанная Э. Мольнаром (1955), так же воспринята критически, равно как и развитие этой идеи Л. Р. Кызласо-вым, который отстаивал тезис о формировании на основе таштык-ской бронзовой культуры «раннеугорского ядра в Хакасско-Мину-синской котловине на рубеже нашей эры» (Кызласов, 1960, стр. 166). В настоящее время активно разрабатываются и обсуждаются поволжская (или волго-уральская) и западносибирская гипотезы сложения угорской общности. Развернутый обзор исследований венгерских ученых «о поволжском происхождении древних венгров» представил недавно И. Эрдели (1971). Кроме того, в совместном сборнике статей советских и венгерских архео-

логов помещены на эту тему статьи Д. Ласло (1972) и О. Н. Ба-дера (1972). Теория формирования финно-угорской общности «в районах Волго-Камья и Приуралья» разработана также А. X. Халиковым (1970, стр. 8). Исследователи, придерживающиеся поволжской или волго-уральской гипотез сложения финно-угорской общности, в то же время по-разному решают такие вопросы, как локализация «угорской прародины», время и место отделения предков венгров от угорской общности, время и направление ухода древних венгров со старой родины.

Эти вопросы чрезвычайно важны для нашей темы, так как только их решение позволит достоверно определить вероятность мадьяро-булгарских контактов на Волге и их продолжительность. Можно считать общепринятыми положения о том, что распад финно-угорской общности на финскую и угорскую произошел в эпоху неолита или в начале эпохи бронзы; что племена угорской подобщности расселялись недалеко от границы леса и степи; что примерно в середине I тыс. до н. э. начинается переход части угров (предков мадьяр) к скотоводству, которое завершается в начале нашей эры отделением древних венгров от угорской подобщности и перемещением их в степную область. В это время древневенгерские племена были уже кочевниками-скотоводами (см.: ИВ, I, 1971, стр. 88—90). Исходя из этой схемы, угорскую прародину венгерского народа сторонники поволжской или волго-уральской концепции размещают в различных районах Волго-Камья («на лесостепных территориях правого берега Средней Волги» — Ласло, 1972, стр. 9; «незначительно севернее» Волжской Булгарии и исторической Башкирии — Nemeth, 1966, стр. 21; «к востоку от среднего течения Волги, быть может, в бассейне р. Белой и нижнего течения Камы» — Лыткин, 1971, стр. 200; «в бассейне Нижней Камы» — ИВ, I, 1971, стр. 90) или в области Урала как к западу, так и к востоку от него (например: «Волго-Камскую область следует считать пермско-финской, во-сточноуральскую — угорской» — Бадер, 1972, стр. 12; область обитания угров распространялась «на восточную сторону Урала, перейдя в Западную Сибирь» — Хайду, 1953, стр. 271). Последняя точка зрения, возникновение которой связано с поисками исходной территории мадьярской миграции, приближается к западносибирской гипотезе формирования угорской общности. Наиболее обстоятельно она разработана В. Н. Чернецовым, который считал, что распад уральской общности на западную (прафинско-перм-скую) и восточную (праугорскую и самоедскую) произошел еще в эпоху мезолита (Чернецов, 1953; 1972). Если прафинско-перм-ская подобщность развивалась в Волго-Камье, то праугорская и

26 Р. Г- Кузеев 401

самоедская подобщность — в Зауралье и Западной Сибири, причем уже в эпоху неолита и бронзы «урало-западносибирская культурная общность» распространилась как на восток, вплоть до Енисея и далее, так и «к северо-западу от Среднего Зауралья» (Чернецов_г1972, стр. 47). Надо признать, что миграции финно-угорских и самоддйских народов на Евразийском континенте на исторически обозримом периоде, а также материалы по этноисторическим контактам в эпоху древности, накопленные археологией и объясняющие современную карту расселения упомянутых народов, делают гипотезу о западносибирской прародине угров достаточно убедительной и заставляют на современном уровне наших знаний отдать ей предпочтение. В. Н. Чернецов в своих исследованиях коснулся вопроса и о древней родине протомадьяр, которые, по era мнению, формировались среди племен эпохи раннего железа лесостепной части Западной Сибири и Казахстана (Чернецов, 1953_Гстр. 238). Развитие этой гипотезы нашло выражение в определении памятников типа Саргатских и Коконовских курганов в лесостепной области среднего Прииртышья как угорских (в том числе древнемадьярских), оставленных кочевыми племенами (Чернецов, 1953, стр. 224—225; Чернецов, Мошинская, 1954, стр. 191). Выводы археологов нашли подтверждение и в исследованиях А. П. Дульзона, который выделил «между Ишимом и Иртышом» район наибольшей концентрации древнеугорской топонимии, что позволило ему рассматривать эту территорию «как исходную для угров при их дальнейшем движении на запад и север» (Дульзон,,

1971, стр. 206—207). В. А. Могильников выделяет памятники
упомянутого типа в самостоятельную саргатскую культуру (IV—

III вв. до н. э. — III—IV вв. н. э.). Саргатские племена, посте
пенно продвигаясь на запад (на Интим, Тобол, низовья Исети,
Миасса), расселялись в Западной Сибири и Зауралье до III—

IV вв., когда саргатская культура, «попав в орбиту великого пе
реселения народов... прекращает существование» (Могильников,

1972, стр. 86). Таким образом, хронология социально-этнического
развития угорских (в том числе древнемадьярских) племен в За
падной Сибири определяется примерно в тех же рамках, что и
сторонниками поволжской концепции: около середины I тыс. до

. н. э. древние мадьяры отделяются от угорской общности и в условиях лесостепной области к рубежу нашей эры переходят к кочевому скотоводству. Здесь, в среднем Прииртышье и в Зауралье, угорское население, по крайней мере его южная часть, находится в тесном соприкосновении с сарматами, а с началом гуннского движения испытывает воздействие тюркоязычных племен (Артамонов, 1962, стр. 42—43, 66—68). С IV в. н. э., а возможно и

раньше, угры появляются к западу от Урала. Их миграция в Восточную Европу была, очевидно, вызвана движением гуннов и са-виров. Савиры с V в. н. э. известны на Северном Кавказе и в Причерноморье и, по определению М. И. Артамонова, «вышли из угорской среды... подвергшейся более или менее сильной тюркизации» (Артамонов, 1962, стр. 78).

Изложенную весьма обобщенно гипотезу о западносибирском происхождении древних мадьяр в настоящее время поддерживают и ряд венгерских исследователей. Однако совершенно неясным остается наиболее важный этап древневенгерской истории — до 30-х годов IX в., когда первые достоверные сообщения византийских источников застают их в Причерноморье. Историческая мысль по этой теме развивается в основном в двух направлениях, причем существующие сегодня теории и гипотезы имеют почти столетнюю традицию (см. критический обзор взглядов и теорий: Nemeth, 1966). Одно из них продолжает идею, сформулированную еще Б. Мункачи, согласно которой венгерская древняя история в V—VIII вв. протекала на Северном Кавказе в соседстве с великими болгарами, аланами и другими народами (Мйп-kachy, 1894). Эта же по существу теория развертывается в последнем издании «Истории Венгрии» (ИВ, I, 1971, стр. 89), в новейших исследованиях Г. Моравчика (Moravcsik, 1970, стр. 39—40), В. И. Лыткина (1971, стр. 199), А. А. Москаленко (1972, стр. 191) и др. К обрисованной позиции, правда в косвенной форме, присоединяется венгерский исследователь А. Барта. Он доказывает, что болгаро-тюркские слова, связанные с плужным земледелием, должны были заимствоваться венгерским языком в течение длительного времени, которое А. Барта очерчивает V—VIII вв. (Барта, 1972, стр. 124). Аналогичную идею высказывал Н. Н. Поппе (1927, стр. 12). Но столь продолжительные контакты могли иметь место только на Северном Кавказе и в смежных областях. В Волго-Уральском регионе булгаро-мадьярское взаимодействие могло продолжаться в течение одного столетия, так как переселение бул-гарских племен на Волгу датируется не ранее чем концом VII — началом VIII в. Достаточно ли одного столетия для упомянутых заимствований? Академик Д. Немет отвечает на этот вопрос, кажется, положительно (Nemeth, 1966). Теория «Кавказской родины» подрывается также несколькими обстоятельствами, которые до сих пор не получили удовлетворительного объяснения. В средневековых западных и восточных источниках древние венгры на Кавказе и в Причерноморье вплоть до IX в. упоминаются, как полагают исследователи этого вопроса, под именем гуннов или тюрков, но не под их собственным именем. Впервые имя угров

403 26*

(Ungroi) появляется в византийских источниках лишь в 837 г.. (Moravcsik, 1970, стр. 45; Артамонов, 1962, стр. 341—343). На Северном Кавказе и в Причерноморье не выделены археологические памятники, которые достоверно можно было бы связать с древними венграми. Предположение, что венгры входили в круг племен, оставивших памятники салтовско-маяцкой культуры, не снимает вопроса, так как идентичность или генетические связи этой культуры с древневенгерскими памятниками на территории Карпатской котловины установить пока не удается (см.: Эрдели_г1970, стр. 5). Отметим, наконец, еще одно обстоятельство: намеченные лингвистами заимствования в венгерском языке из восточ-нофинских языков свидетельствуют, что древние венгры, по крайней мере некоторое время перед миграцией на запад, оби-тали где-то в соседстве с народами финно-пермской языковой группы. Перечисленные, а также другие, не упомянутые здесь обстоятельства учитывались многими исследователями, которые в поисках удовлетворительного решения возникающих противоречий выдвигали паллиативные идеи. Б. Мункачи, например, считал, что венгры (или их часть) из «Кавказской родины» направились на Волгу, где великоболгарские заимствования в венгерском языке были дополнены волжско-булгарскими и, вероятно, волжско-пермскими. Н. Н. Поппе, фиксируя, что «предки нынешних чувашей и венгры некогда были близкими соседями», приходит к заключению, что венгерские племена занимали «обширную область», соседствуя на юге с «кубанскими болгарами», а на севере гранича с «владениями волжских булгар» (Поппе, 1927, стр. 9) и т. д,

К какому заключению подводит предпринятый обзор? Нет, кажется, оснований сомневаться в том, что в IV—V вв. из Западной Сибири на Северный Кавказ передвинулись угорские племена, сыгравшие, как это показало исследование М. И. Артамонова (1962), значительную роль в этнополитической истории племен этого региона. Однако, если обратиться к древним венграм, многое указывает на что, то булгарское этноязыковое влияние на них имело место или, по крайней мере, началось в Волго-Уральской области. В подтверждение этого тезиса мы сошлемся не только на авторитет крупных языковедов (Gombocz, 1912a; Nemeth, 1966; Щербак, 1971, стр. 79 и др.), но и на булгаро-венгерско-башкир-ские этнонимические параллели, которые, как увидим ниже, невозможно объяснить с позиций «кавказской прародины» венгров. Следовательно, имеются достаточные основания полагать, что в IV—V вв. в общем потоке возникшей мощной миграции на запад часть угров двинулась из Западной Сибири в Приуралье и

Поволжье. В их составе были и древние мадьяры — предки венгров, которые сложились здесь в конфедерацию с территорией, известной по источникам под названием Magna Hungaria или Hungaria Maior. Археологически это подтверждается появлением в V—VI вв. на всем пространстве от Урала до Волги культурных комплексов (куштерякский, кушнаренковский, кара-якуповский и, вероятно, другие), не имеющих местных корней и определяемых археологами как угорские или угро-самодийские.

В каком конкретно районе Волго-Уральской области можно локализовать древнемадьярские племена? Установление этой территории имеет принципиальное значение для изучения ранней истории башкир и разработки так называемой «башкиро-мадьярской» проблемы. По этому вопросу в последние годы также высказаны самые различные мнения. Й. Переньи на основании критического анализа записей Рихарда и Юлиана (XIII в.) пришел к выводу, что Юлиан в своем путешествии к восточным венграм не переходдл Волгу. Прародина венгров, по его мнению, находилась на правобережье Волги в соседстве со «страной мордвинов» (Perenyi, 1959, стр. 319). Большинство исследователей, однако, согласны в том, что венгры жили к востоку от Волги. Попытки определить местонахождение древней страны мадьяр между Уралом и Волгой на основании однородных источников (обычно письменных свидетельств эпохи средневековья, археологических или лингвистических) также привели к разным результатам. Археологи, ориентируясь преимущественно на территорию распространения круглодонной керамики и связанных с ней других признаков, располагают древнемадьярские племена в зоне расселения бахмутинских и мазунинских племен по среднему и нижнему течению р. Белой (Мандатов, 1971, стр. 16) или в Южном Прикамье (Генинг, 1964, стр. 128). В исторических исследованиях Magna Hungaria (или Dentiimoger) обычно идентифицируется с Башкирией. Основанием служат сведения из анонимной венгерской хроники XII в. «Gesta Hungarorum» (Gyorffy, 1948; стр. 183—184) или сочинений средневековых авторов XIII в. Карпини и Рубрука (ПВС, 1957, стр. 48, 72, 122). При этом, однако, остаются неясными очертания территории самой Башкирии в конце I тыс. н. э.

Несмотря на успехи археологии в Волго-Уральском регионе, ни одну культуру I тыс. н. э. невозможно достоверно связать с древними венграми. Выделение культуры или археолого-этни-ческого типа со специфическим угорско-мадьярским комплексом признаков задача будущего и, может быть, не скорого, так как район предполагаемого обитания древних венгров археологически

изучен слабо. Вероятную территорию расселения древних венгров можно, на наш взгляд, установить на основании сопоставления исторических и языковых данных с древними районами расселения тех башкирских племен, названия которых представлены в этническом составе как башкир, так и венгров.

Венгерскими и отечественными исследователями, начиная с Б. Мункачи и Н. И. Ашмарина, выявлено в венгерском языке свыше 200 булгарских слов, относящихся к области скотоводства, земледелия и домашнего быта (Gombocz, 1912a). Эти заимствования (или, по крайней мере, значительная их часть), как в разное время высказывались многие лингвисты, имели место на территории, близкой к Волжской Булгарии (Серебренников, 1957, стр. 44), «в районе реки Черемшана» и «прилегающих землях Булгарии» (Czegledy, 1943, стр. 277, 289), «в близком соседстве с Волжско-Булгарским царством» (Nemeth, 1966, стр. 17) ⁵. В свете установления территории булгаро-мадьярских контактов важное значение имеет замечание Н. И. Ашмарина, что язык, из которого происходят венгерские заимствования, «делился на несколько наречий и, следовательно, народ, на нем говоривший, мог жить на большом пространстве» (Ашмарин, 1902, стр. 36; курсив наш. — Р. К.). А. П. Ковалевский, Б. Н. Заходер и другие исследователи также обращали внимание на то, что в булгарских именах, титулатуре, этнонимах, географических обозначениях просматриваются диалектальные различия в языке волжских булгар (см.: Ковалевский, 1954, стр. 34—35). Сообщение Ибн-Русте о «трех отделах» волжских булгар — бурсула, эскэл (эсэкел) и балкар — не только подтверждает наблюдения о разноплеменном составе булгарского круга племен, но и указывает на обширность занимаемой ими территории. Если ставшая в литературе традиционной идентификация «страны Эскэл» (Ибн-Русте, БАГ, 1892, стр. 142) или «племени» во главе с «царем эскэлов» (Ибн-Фадлан, 1939, стр. 76) с булгарским городом

⁵ Ряд исследователей считают, что венгерские лексические заимствования с характерными для чувашского языка ротацизмом и ламбдаизмом не обязательно должны быть по происхождению волжско-булгарскими (Рорре, 1960, стр. 139—146). Часть заимствований с формами г и / могла проникнуть в венгерский язык, по мнению Н. Н. Поппе, задолго до булгаро-мадьярских контактов на Волге. Признавая возможность и вероятность тюрко-угорских контактов в эпоху до миграции в Восточную Европу, к которой могут относиться некоторые алтайские заимствования в венгерском языке (см.: Корнилов, 1971, стр. 113—116), отметим в то же время, что указанная постановка вопроса не снимает проблемы булгаро-мадьярского взаимодействия в Поволжье.

Ошель на правом берегу Волги верна, то область расселения булгарского населения в домонгольскую эпоху и, следовательно, вероятная зона булгаро-мадьярских контактов распространяется и на волжское правобережье. Правда, в последнем случае речь может идти о событиях более позднего периода, так как город Ошель возник, вероятно, не ранее XI в. (Смирнов, 1951, стр. 46—47, 265), хотя переселения булгарского населения на правый берег Волги несомненно имели место значительно раньше. Восточные авторы (Ибн-Русте, Ибн-Фадлан, Худуд ал-Алам, Ал-Бекри и др.) словом эскэл (в распространенной огласовке эсегел) обозначали не название племени, а «жителей определенной области» (Егоров, 1953, стр. 79). Описания эскэлов Ибн-Фадланом и Ибн-Русте (эскэлы — кочевники, имели князя или царя, находились в повиновении у царя булгарского, кочевали на территории, от которой недалеко «обширная степь», где-то на юге или юго-востоке соседили с мадьярами) соответствуют этому определению. Судя по сообщению Ибн-Фадлана, во время его пребывания в Волжской Булгарии эскэлы и область их расселения находились еще на левобережье Волги (Ковалевский, 1954, стр. 38). Следовательно, «страна эскэлов» на Волге была крайней северной или северо-западной границей территории мадьяр в Булгарии, причем граница эта была подвижной: если на ранних этапах булгаро-мадьярских контактов она находилась в пределах левобережья Волги, то позднее она могла отодвинуться к западу от реки.

Таким образом, опираясь на выводы лингвистического и исторического характера, можно постулировать территорию расселения древних венгров в непосредственном соседстве с Волжской Булга-рией, от Волги на западе и до верховьев ее притоков (Б. Черемшан, Сок, Кундурча) на Бугульминской возвышенности на востоке. Имея в виду, что речь идет о булгаро-мадьярских контактах на раннем этапе булгарской истории на Волге (VIII—IX вв.), зону контактов этих народов невозможно распространять дальше на восток на всю территорию современной Башкирии. Эпизодические проникновения в VIII—IX вв. в предгорья Южного Урала бул-гаро-мадьярского населения не меняли общей картины. Напротив, расселение части мадьяр на правобережье Волги и взаимодействие там с племенами булгарского этнического круга представляется вполне вероятным.

Башкирские родо-племенные образования, этнонимы которых имеют параллели у венгров (юрматы, еней, тархан, мишар, кесе, нагман, юламан), целиком расселены в западной и центральной Башкирии. Однако во втором разделе исследования мы устано-

вили, что в XII—XIII вв. эти группы обитали значительно западнее р. Ик, в верховьях Шешмы и Зая, т. е. как раз в той области, где берут начало левые притоки Волги Б. Черемшан, Кундурча и Сок. Археологические исследования последних лет позволяют уточнить расположение очерченной территории по отношению к волжским булгарам (карта 15). В ранний период булгарской истории (до XI в.) юго-восточная граница булгарских земель проходила в междуречье Шешмы и Б. Черемшана. На востоке булгар-ские поселения располагались по течению р. Шешмы и достигали долины Зая. В предмонгольскую эпоху (XII—первая половина XIII в.) восточная граница булгар достигает по левобережью Камы низовьев Белой, что хорошо согласуется с изложенными историко-этнографическими данными о переселении в эти районы и севернее племен еней, биляр, юрми и гайна-тархан. Однако центром булгарского расселения и в этот период остается Западное Закамье (Фахрутдинов, 1968, стр. 12—14). Следовательно, в XII—XIII вв., а также до этого времени территория, занятая родо-племенными группами юрматы, еней, тархан и др., находилась на восточной или юго-восточной периферии булгарских земель.

До XII в. юрматыно-юрмийские племена могли кочевать и западнее, вплоть до Волги и нижних течений ее левых притоков, но не восточнее и не севернее. Это доказывается не только общим направлением движения юрматынцев и других племен в XII— XIV вв., но и поразительным совпадением сведений территориально разбросанных в настоящее время башкирских племен указанной группы о «приходе предков из Булгара».

Обращаясь к письменным свидетельствам эпохи средневековья, приходится согласиться с Й. Переньи в том, что сочинения Карпини и Рубрука не могут служить документальной основой в определении территории древних венгров. Маршрут обоих путешественников пролегал на несколько сот километров южнее интересующей нас области. Карпини и вслед за ним Рубрук, будучи знакомы с записями Рихарда о путешествии Юлиана к венграм-язычникам, живших рядом с Волжской Булгарией, и узнав на месте о новом для них народе — башкирах, отождествили Башкирию («земля Паскатир») и башкир («баскарт») с прародиной венгров и мадьярами (ПВС, 1957, стр. 48, 122—123). Если же Карпини и Рубрук были знакомы с арабской географической литературой X—XIII вв. (а такое допущение вполне резонное), то у них формально были и другие, более веские «основания» для отождествления страны башкир со страной венгров: восточные авторы, как известно, нередко называли венгров башкирами. Так

родилась средневековая формула «terra Bascart ib est Magna Hungaria», которая, по крайней мере, неточная, потому что историческая соотносимость этнонимов «башкир» и «мадьяр» вовсе не подразумевала тождества прародины венгров и Башкирии. По средневековым масштабам ошибка Карпини и Рубрука была не столь велика, но она очень затруднила работу потомкам, так как территория Башкирии в XIII в., тем более позднее, выглядела уже иначе, чем два—три столетия до этого.

Записки Рихарда о путешествии Юлиана и письмо самого Юлиана епископу из Перуджии остаются наиболее ценным и достоверным свидетельством о местопребывании древних мадьяр. После длительного и трудного путешествия Юлиан нашел своих соплеменников «близ большой реки Этиль». «По преданиям древних они знают, — рассказывает Рихард о путешествии Юлиана, — что те венгры (т. е. ушедшие в Паннонию. — Р. К.) произошли от них, но не знали, где они». «Язык у них совершенно венгерский (ungaricum): и они его понимали и он их» (Аннинский, 1940, стр. 81).

Реки Кама и Белая, которые по средневековой арабской традиции нередко считались продолжением Волги, в источниках также обозначались словом Итиль. На этом основании, а также, как мы видели, в зависимости от характера других использованных источников, различные исследователи располагают родину восточных венгров то на берегу Камы, то Белой. Однако с только что представленными лингвистическими и историко-этнографиче-скими данными невозможно увязать пребывание мадьяр столь далеко на севере или северо-востоке — в лесном Прикамье или в таежных тогда районах прибельской низины. «Большой рекой Этиль» могла быть только Волга, и описание Юлианом хозяйства и образа жизни своих соплеменников целиком соответствует этому заключению. «Они язычники, — сообщает Юлиан, — но не почитают и идолов, а живут как звери. Земли не возделывают; едят мясо конское, волчье и тому подобное, пьют лошадиное молоко и кровь. Богаты конями и оружием и весьма отважны в войнах» (Аннинский, 1940, стр. 81). Как видим, это — образ жизни жителей степей или лесостепей, но не тайги и лесов.

Сведения Юлиана о прародине венгров можно подтвердить сообщениями восточных источников, которыми, однако, в данном случае особенно затруднительно пользоваться без специального источниковедческого анализа. Такой анализ предприняли С. Ма-картней (1930) и Б. Н. Заходер (1962). Оба пришли к выводу, что в сведениях о мадьярах арабо-персидских источников X— XI вв., в ряду которых выделяются ценностью своих сообщений

Худуд ал-Алам, Ибн-Русте, Ал-Бекри и Гардизи, переплетаются факты разных эпох. Сведения, касающееся раннего периода истории мадьяр, сообщаются в порядке передачи и заимствований из более ранних сочинений, до нас не дошедших. Более поздние сведения, почерпнутые из наблюдений и информации современников, некритически синтезированы с ранними, чем объясняются многочисленные противоречия в сообщениях восточных писателей. С учетом этих особенностей обратимся к следующему известию Гардизи о мадьярах: «Их владения прилегают к Румскому морю... Они живут между [двумя] реками. Из этих двух рек одну называют Итилем, другую — Дунаем... Та река, которая находится по правую сторону мадьяр, течет по направлению к стране славян и оттуда к стране хазар. Эта река больше другой» (Вестберг, 1908, стр. 20). Упоминания о «большой» реке «Итиль», которая течет в сторону хазар, о пребывании мадьяр на левом ее берегу восходят к ранним заимствованиям арабской литературы. Они отражают период, когда венгры находились в Magna Hungaria. Именно в этом смысле толковали сообщение Гардизи Ф. Вестберг и позже Б. Н. Заходер. Последний на основании других источников установил, что «большая» река впадала в Хазарское (т. е. Каспийское) море (Заходер, 1962, стр. 29). К сообщению Гардизи примыкает описание земли мадьяр Ибн-Русте: «... между страною печенегов и страной эскэл из [числа] ал-блкарийа [находится] первая из областей мадьяр» (БАГ, 1892, стр. 142). Учитывая очертания основных булгарских земель в ранний период их истории, страна между печенегами и болгарским народом эсегел должна находиться на территории от Волги на западе до Бугульминской возвышенности — на востоке. Это последнее обстоятельство подтверждается сообщением Худуд ал-Алама: «... к востоку от страны мадьяр — горы», если под. «горами» иметь в виду упомянутую возвышенность (Худуд ал-Алам, 1930, стр. 24). На севере мадьяры граничили с булгарами и, как указано, с областью эскэлов, т. е. могли временами достигать устья Камы и переходить на правобережье Волги. На юге мадьярским племенам, очевидно, хорошо были известны кочевые пути в Нижнее Поволжье и на Северный Кавказ, так как традиционные этнические и культурные контакты Волго-Камья и Приуралья с этими южными областями не прерывались вплоть до середины II тыс. н. э. Однако мадьяро-булгарские этноязыковые контакты могли развиваться в пределах определенной, сравнительно компактной территории, которой могла быть область, очерченная нами от Волги до центра Бугульминской возвышенности.

Благодаря новым исследованиям появилась возможность расширить наши доказательства о локализации древних венгров с привлечением археологического материала. На западных границах очерченной области, на обоих берегах Волги, открыты памятники типа Танкеевского могильника (кроме Танкеевского, Те-тюшский, Кокрятьский, Хрящевский). По погребальному обряду и инвентарю к ним близка небольшая группа синхронных памятников Башкирии, расположенная в крайних восточных пределах «мадьярской области» или в непосредственном соседстве с ней. Это Стерлитамакский, Кушулевский, Манякский могильники (Ха-ликов, 1971, стр. 34). Е. А. Халикова к этой же группе относит некоторые комплексы с Кушнаренковского могильника (Халикова, 1972, стр. 154). Все эти памятники датируются в пределах VIII-XI вв.

Культурные комплексы могильников Волго-Приуралья типа Танкеевского, как упоминалось, обнаруживают сходство с древне-венгерскими находками IX—X вв. Карпатского бассейна. Прежде всего общие черты касаются погребального обряда: и там и здесь зафиксированы захоронения с конем, т. е. с черепом и конечностями коня; поминальные обряды, также включающие конские череп и конечности, но захороненные выше погребения, и особенно, лицевые покрытия — маски (Халикова, 1972, стр. 154— 158). Аналогии обнаруживаются и в инвентаре: накладках, поясных сумочках и др. (Казаков, 1972, стр. 162—164). Установленные параллели, во-первых, доказывают достоверность булгаро-мадьярских контактов в VIII—X вв. на Волге; во-вторых, они позволяют, пока, правда, весьма фрагментарно, проследить расширение на восток до р. Белой территории расселения этносов, участвовавших в этих контактах. В то же время этническую принадлежность населения, оставившего Танкеевский могильник и близкие ему памятники, нельзя считать однозначно установленной. Высказывались различные точки зрения. Танкеевское население считалось: булгарским (В. Ф. Генинг); тюркским, отличным от булгарского этноса (А. X. Халиков); родственным булгарскому населению Болыне-Тарханского могильника (Е. А. Халикова) и т. д. Население, оставившее Стерлитамакский могильник в Башкирии, определялось как сармато-аланское (П. Ф. Ищериков, Р. Б. Ахмеров), булгаро-сарматское (А.П.Смирнов), угро-мадьярское (Н. Я. Мерперт, М. И. Артамонов) и т. д. Кроме того, исследования по этническому определению населения, оставившего древневенгерские памятники Карпатского бассейна, также пока не завершены.

Если большинство ученых считает, что эти памятники принад-

лежали угро-мадьярам, то некоторые археологи не без оснований предполагают их тюркское или, по крайней мере, тюрко-мадьяр-ское происхождение. Это обстоятельство послужило, очевидно, одной из причин, побудивших Е. А. Халикову заключить, что могильники типа Танкеевского «принадлежали смешанному тюрко-угорскому населению» (Халикова, 1972, стр. 161). С мнением Е. А. Халиковой спорить не приходится, тем более, что' речь идет об эпохе булгаро-мадьярского взаимодействия. Но в свете нашей темы важно подчеркнуть присутствие в составе населения, оставившего в Волго-Уральской области могильники типа Танкеевского, угро-мадьярского компонента. Венгерский археолог И. Фодор, проанализировавший в ретроспективно-сравнительном аспекте огромный археологический и этнографический материал по погребальным обрядам с использованием лицевой маски, пришел к важным выводам. Он пишет, что обряд, «общий у обских угров и венгров, а значит, всех народов угорской ветви... возник в те времена, когда они еще были в соседстве друг с другом» (Фодор, 1972, стр. 170). Как и другие исследователи, И. Фодор считает, что этническая принадлежность населения Волго-Камья и Карпатского бассейна, знавшего погребальный обряд с лицевой маской, была различной. В его составе находились сармато-аланы, булгары или тюрки, но (Фодор делает существенную оговорку) «все же основное ядро этого круга составляли народы финно-угорского происхождения», т. е. в условиях Среднего Поволжья и Приуралья — угро-мадьяры (Фодор, 1972, стр. 175). Как видно, расположение памятников, близких к Танкеевскому могильнику, подтверждает правильность локализации территории древних венгров в пределах очерченных нами границ.

Будущие археологические открытия, надо надеяться, заполнят вакуум, имеющийся пока между крайними западными и восточными границами расположения этих памятников. Заметим попутно, что новая интерпретация круга памятников типа Танкеевского окончательно снимает гипотезу П. Д. Степанова о принадлежности Ош-Пандинской культуры VI—IX вв. угорско-мадьярским племенам (Степанов, 1964, стр. 137). Культурный комплекс городища Ош-Пандо (Мордовская АССР), который П. Д. Степанов считает угро-мадьярским, принадлежал, вероятно, древнемордовскому населению (Смирнов, 1972, стр. 93—94). Это в свою очередь означает, что мадьяры, хотя и находились на правобережье Волги, но судя по расположению известных памятников танкеевского типа, едва ли проникали далеко в глубь от прибрежной полосы.

Итак, лингвистические, историко-этнографические данные, ^сообщения средневековых источников, а также археологические материалы не расходятся в определении территории древних венгров. Древние венгры жили на левобережье Волги, в долинах рек Б. Черемшан, Кундурча, Сок, Кинель, в непосредственном соседстве от волжских булгар. На востоке их территория достигала района водораздела рек на Бугульминской возвышенности, т. е., как обычно, кочевники занимали течения малых рек от верховий до устья.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒