Глава четвертая. Потребительство индивида и обезличивание в стереотипе

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 16Следующая ⇒

Вот уже лет двадцать нашу цивилизацию называют цивилизацией потребления, в которой поведение индивидов (особенно наиболее цивилизованных) сводится исключительно к таким лишенным функциональности действиям, как приобретение, использование и предметное потребление «благ». Причем благ, не ведущих к саморазвитию, подпитке и, следовательно, росту, развитию, а используемых и потребляемых как таковые.

Суть цивилизации или общества потребления в том, что его субъекты посвящают себя объектам (объектам массового использования) и становятся инструментализированными этими последними. Кока-колу пьют не потому, что испытывают жажду — важно что человек пьет именно кока-колу, именно эту марку воды. В этом точный смысл цивилизации потребления: действие, жизнь, мышление, суждение опираются исключительно на служение объекту, не являющемуся в силу каких-либо внутренне присущих ему свойств более ценным или лучшим по сравнению с другими объектами. Просто он изначально заявлен как приоритетный среди других: реализация через этот объект обеспечивает первенство (даже если в реальности никакого первенства нет), дает возможность в результате оказаться «в рамках», «в форме», «на уровне» принятого стереотипа или кодекса поведения.

Главное здесь в том, что все действия индивида, все его «вещи» (автомобиль, дом, счет в банке, социальный имидж и т.д.) направлены на инструментализирование личности. Следовательно, реальной ценностью и целью становится объект и остается очевидно отклоненной вся установка субъективности. Итак, сегодня масштабы деятельности цивилизации потребления исключительно широки, особенно с учетом впечатляющего развития сектора услуг, в котором информация является наиболее выгодным бизнесом. В самом деле, не нефть, не зерно, не вода, не плоды земли или человеческого труда определяют богатство, но оно поддерживается, направляется и обуславливается круговоротом информации.

Было бы великолепно, если бы информация опиралась на ценности, открытия, на сообщения о действиях, совершенных человеческим умом; фактически же сегодня средства информации не стремятся сообщать, например, о таком деликатном вопросе, как хорошо или плохо жили до XIX века. Это не значит, что в XIX веке жили лучше, чем сейчас, тогда были другие проблемы. Тем не менее, в то время информация предназначалась для сообщений о наиболее важных вещах, которые в наибольшей степени служили становлению человека, предоставляя ему, или, по крайней мере, желая предоставить возможность добиться наибольшего успеха. При этом и способность трудиться руками, и создаваемые объекты оставались на втором плане, поскольку в обществе имелось стремление обнаружить то, в чем мог быть достигнут определенный образ ума человеческого существа, некоей дисциплины, некоей науки, некоей философии.

Сегодня вся информация аккумулирует, аккуратно ранжирует нас в соответствии с заранее определенными официальными установками и статистическими данными, в которых на первом месте возвышается «вещь», объект, а человек оказывается зависимым от него, поруган в своем достоинстве личности автономной, отличной от прочих, высшей. Сегодня сила и действенность личности определяются только ее соответствием статистической данности объектов. Другими словами, превосходство человека зависит от его информированности об уровне и образе потребления; следовательно, информация об основах высших дисциплин, наук, моральных норм и т.д. остается невостребованной.

Посмотрим внимательно на сегодняшнюю молодежь во всех частях света (от 14 до 26 лет), биологически являющую собой «завтра» нашей цивилизации, при этом исключим уже испорченных субъектов и ярко выраженную делинквентную и патологическую группы. Ограничим анализ только теми молодыми людьми, которые так или иначе стремятся утвердить свою позитивную эгоистичность в мире работы, в будущем, в жизни. При этом не будем принимать во внимание различия рас, цивилизаций, культур — то есть, возьмем биологически значимое ядро современной молодежи.

Прежде всего, это будет молодежь Европы и Южной Америки, поскольку молодежь США вот уже ряд лет демонстрирует симптомы преждевременного старческого упадка, ибо лишена жизненного порыва, новизны в области искусств и фантазии. Может быть, последним проблеском новизны была культура «хиппи», после которой все, что американская молодежь возвещала миру, оказывалось уже изведанным и пережитым в прошлые столетия другими нациями. Вся находящаяся в движении молодежь от Индийского до Тихого океанов, от мира африканского до мира арабского или индийского, инстинктивно движется в сторону усиливающегося потребления, е эта тенденция вполне может привести ее к тому, что она окажется в таком же футляре преждевременной старости, как и молодежь США.

Иными словами, молодежь афро-азиатско-индийская, хотя и не находится позади в отношении ценностей, отстает по времени, поскольку лениво движется по направлению к целям, которые сегодня представляют собой лишь надгробия, реликвии, годные для изучения и анализа, но не более. Аналогичным образом молодежь за «железным занавесом» отстает по части менталитета, обычаев, политических взглядов, которые сейчас сравнимы с теми, что пережила Европа и другие части света в период 60-70-х годов. Тем не менее, уже заметно, что как только они.достигнут так называемого «экономического благосостояния», они тоже начнут погружаться в такую же мелочность и узость, все скорее приближаясь к стереотипам, характерным для нынешнего североамериканского общества. Освободиться от хозяина не означает обрести свободу: устраняется физическое препятствие, но при этом по-прежнему остается задача стать личностью, реализоваться, сформировать себя.

К сожалению, многие «бедняки» считают, что освободиться от хозяина физического — это все. Но это лишь кое-что. Свобода предваряет любое действие эволюционного характера, но этого недостаточно, чтобы утверждать, что она внесла вклад в высшее развитие возможного.

Итак, анализируя лучшую молодежь, мы видим, что ее развитие ограничено рамками индивидуального потребительства, для которого не требуется самовыражение в слове, в разговоре и, следовательно, недостижимо обретение смысла, порыва, направленности, позитивной альтернативы.

Чтобы лучше определить это понятие, мы могли бы сказать, что все молодые люди отправляются на поиски самоутверждения: все они изначально имеют обстановку некоего благосостояния, снисходительных, либерально настроенных родителей, жертвующих собой, чтобы детей порадовать. Они происходят как из очень сплоченных, так и разобщенных семей. Кажется даже, что более умные молодые люди происходят из семей разобщенных, поскольку часто разделение семейного ядра в юридическом смысле, может привести к раннему развитию, выгодному для ребенка. Юридически крепкая семья, понимаемая в традиционном смысле, когда-то могла более подходить для продолжительного созревания ребенка, но в реальности часто обнаруживается, что при избыточности воспитания или обучения ребенок закрывается в кокон, внутри которого и умирает. Родители же желают достичь совершенства в формировании ребенка, но в итоге он лишается изначальной свободы движений.

Итак, молодые люди, по крайней мере в избранном круге, имеют возможность быть свободными, свободными психологически, имеют свободу, немыслимую в другие времена, в эпоху, когда, например, суждения отца и матери были окончательными и не подлежали обсуждению. Сегодня молодые люди знают, что родители такие же люди, как и другие и, как таковые, могут подвергаться обсуждению. Но в условиях ставшего относительным значения всех общественных институтов, молодые люди, фактически, не пользуются надлежащим образом этим огромным благом, а попадают в удивительно сложную, продуманную, мастерски скомпонованную сеть, отлаженную менеджерами, психологами, людьми, имеющими богатый опыт в бизнесе. Эту сеть можно ассоциативно определить как сеть «работорговцев».

В современной системе есть нечто, напоминающее рынок рабов прошлого, где немногие умели создавать условия для развития масс низших. Сегодня же в условиях абсолютной физической свободы, культивируются рабы внутренние, создаваемые посредством потребительских марок: сигарет, шоколада, попкорна, напитков, обуви, Джинсов, определенного рода сережек, особенной стрижки, определенного способа нанесения макияжа и т. д.

Разговор идет не о моде, понимаемой как предложение лучшего стиля, определяемого теми, кто считается более опытным в области прекрасного, и к которому обращаются за поддержкой как к символу, обладающему определенной значительностью. Сюда можно отнести и любой тип науки, философии или законотворчества — это мода, предопределенная системой знаний, которая считает именно ее более ценной, чем любую другую. Мы же, напротив, имеем в виду тщательное «причесывание» этих молодых людей, пытающихся обрести нечто новое, в котором они могли бы восславить себя в своей неповторимости.

Эти молодые люди выходят из семьи, неся бремя стольких кодексов, стереотипов, и спокойно отправляются в путь — без споров, с почти болезненной религиозностью, сила которой могла бы подвигнуть их на любые эксцессы, если бы у них был перекрыт доступ к тому детально продуманному упрощенчеству, которое, в сущности, их внутренне блокирует и порабощает.

Сравнительный анализ манер одеваться, говорить, двигаться многих сотен молодых людей различной национальности, расовой принадлежности, темперамента выявляет суть понятия «индивидуального потребительства»: молодые люди сближаются между собой, надев маску поверхностности, тщательно скрывая при этом действительно терзающие их изнутри проблемы, и как только кто-нибудь из них отважится сказать: «Мне плохо, я больше не могу...», он слышит издевательский ответ: «Ну и болван! Выпей кока-колы, покури травки....». Таким образом, мы имеем дело с оглуплением субъекта, выхолащиванием его активности, низводимой к ряду банальностей.

В сущности, спонтанная организация этих групп вокруг оглушающей музыки, курения и т. д. структурирует посредственность, поверхностность, в которой молодой человек все больше отрывается от своего внутреннего мира. Определенная манера слушать музыку, носить самую некрасивую футболку, самые рваные джинсы, серьгу в ухе или в носу представляет собой ни что иное, как попытку обозначить себя в качестве первого среди хаоса.

Эта тщательно разработанная в лучших традициях работорговцев стратегия, вместо насилия над физической свободой, как было принято в те времена, меркантилизирует чистый внутренний мир молодежи всего земного шара. Но молодые люди не позволяют себя обсуждать, потому что, выделяясь из общего ряда, они теряют свою общность с молодежью всего мира, при этом они не отдают себе отчета в том, что попались в сеть рынка, в гигантскую паутину, которая под прикрытием торговли тем или иным товаром, на самом деле ловит всех, не сумевших проснуться. Таким образом, именно эта часть молодежи является вожделенной целью операторов мирового рынка, крупных международных корпораций. Ибо в мире не счесть всех тех, кто не растет, кто беспрерывно тратит деньги на покупку всяких пустяков, на которые они в действительности расходуют собственную личность. Поэтому, наряду с анализом потребительства в сфере коммерции, следует отметить, что в реальности оно затрагивает важнейшие чувства человека, и особенно молодой человека, в руках которого наше будущее.

Сказанное не означает, что человечество идет к катастрофе. Это было бы безответственным утверждением. Жизнь всегда спасается. Проигрывает индивид, и тот, кто попадает в эту сеть, не будет участвовать в игре победителей. Решение этой проблемы возможно но прежде всего надлежит распознать столь многочисленные ситуации манипулирования, которые мы считаем победными, но которые на самом деле смертоносны для личности индивида. Идентифицировав такую ситуацию, тот, кому это действительно небезразлично, должен привести себя в соответствие с текущим моментом и предусмотреть возможность прогрессивно утверждать себя, где это возможно, в порывном действии.

Это личное потребительство востребовано всеми рынками. Например, витрины обворовывают эстетический и духовный мир всех прохожих, они открыто провоцируют, призывая людей зайти и обменять на какой-нибудь предмет часть своего достоинства. Впрочем, известно, что чем более пустячна вещь, тем менее она долговечна, детерминируя тем самым очарование первенства обладания ею — вот молодежь и летит на огонь.

А взрослые смотрят и не понимают: ведь если бы понимали, то, глядя на молодых, почувствовали бы огромное чувство вины за столькие годы разрушенной жизни в них самих. Глядя на этих молодых людей, которые могли бы сделать все и иметь все, но не делают этого, взрослый человек косвенно ощущает свою персональную вину, чувствуя себя повторно использованным и теперь уже навечно сосланным в некую историческую несостоятельность. В определенном возрасте—после сорока лет—тот, кто строил, продолжает строить и приходит к истинной силе жизни, а кто не строил, приходит к неподвижности, к преждевременной старости, он должен примириться с тем, что жизнь отправила его на пенсию.

Рядом с этим обнаруживается более сложная и тонкая проблема, которая стратифицировалась в течение многих веков социальной разработки: потребление человека в стереотипе.

Под стереотипом следует понимать связующий фактор, конфигурирующий и предписывающий поведение и отношения в рамках какого-либо общественного института, закона, религии, любой общественной группы. В результате сплочения людей под воздействием этого фактора возникают профессиональные объединения, в основном, это касается «свободных профессий» (от адвоката до каменщика), внутри которых устанавливаются мощные моральные субкодексы (определяющие, что честно, а что нечестно, признаки принадлежности к группе, правила сотрудничества или изоляции в отношении других групп и т. д.).

Как только возникает ситуация, в которой, вследствие процесса равновесия силовых точек, тот или иной стереотип определяет себя как побеждающий, все члены объединения, им сформированного, считают себя людьми, одерживающими победу. И наоборот, когда стереотип терпит поражение, все люди этого стереотипа, его приверженцы, считают себя потерпевшими провал. В качестве примера можно вспомнить ситуацию, в которой любой человек велик постольку, поскольку его партия выигрывает; и ничтожен и мелок, поскольку она проигрывает. За рамками нормальности или ненормальности этого явления остается неоспоримым, что наша изначальная сила, способность структурировать власть самозащиты, самоопределения безвозвратно уничтожается, когда мы связаны рамками стереотипа, образующего вокруг нас своего рода клетку.

Например, если индивид, оказываясь во враждебной ситуации вверяет себя исключительно или адвокату, или прокурору, суждениям соседей и друзей, это означает, что он уже свергнул сам себя с единственной выигрывающей точки, которую природа и жизнь вкладывают в сердце каждого человека. Стереотипы надо использовать, а не переживать как высшие цели нашего бытия, ибо все они суть факторы обезличивания индивида. Истинным объектом рынка любого стереотипа, типа поведения, вида культуры, захватывающих сегодня лучшую часть молодежи, является обезличивание личности.

Поскольку индивид отказывается от своего изначального величия и не способен диалектически управлять им в исторической одновременности различных событий, очевидно, что он обретает способность управлять другими параметрами ума — более прагматическими и гибкими, ведущими к успеху и объективируемыми в своего рода масках различных общественных институтов, через которые «вещь-структура» управляет как материей, как объектом, всеми индивидами.

Поскольку субъект, вместо того, чтобы осуществлять процесс своего становления, отправляется на поиски бесчисленных родителей и защитников, пусть в лице закона — он приходит к диктатуре «бумаги», документа, нормальности превосходства «бумаги» над субъектом. Все вокруг сводится к документу. Закон — «документ», деньги—»документ», контракты тоже; вот уж сама «бумага» не нужна, а достаточно ее нескольких характеристик: какого-нибудь числа, кратких сведений, какой-нибудь буквы.

Документ, таким образом, разрушает всю изначальную правду, совокупность фактов, составляющих индивида: есть искомая «бумага», значит, мнение человека уже не принимается во внимание. Побеждает уже даже не машина, а один из ее продуктов, сателлитов; иерархическое место «документа», его «исходящий №», дата, год, имя, фамилия: вся их ценность определяется в соответствии с бумажной «табелью о рангах». Это есть крайнее выражение обезличивания личности, которая как бы оказывается зашифрованной, низведенной до нескольких строчек в вещи, за которую она не только не несет ответственности, но которая имеет многовековую историю формирования. И вот нет уже воли к победе, упорства, способности «воспрянуть духом» и начать жизнь заново. Что означает «начать заново»: «бумага» говорит, что ты «вот такой», но правда ли, что ты представляешь собой только ту малую часть, зафиксированную в ней? Индивид умеет быть иным. Но если при этом он отстранен от своей инаковости посредством документа и зажат в тиски цивилизацией, для него становится нормальным вести себя по-рабски, растворяясь в огромной массе других людей, власть которых создана гегемонией бумаги, и помогая большинству играть роль палачей, объединившихся против индивида. Индивид одинок, но огромно число тех, кто, будучи порабощен, выступает палачом подворачивающихся под руки людей, компенсируя тем самым свою фрустрацию, возникшую из жертвы, принесенной на алтарь Документа, содержащего в зашифрованном виде доступный вам уровень потребительства, отмеренную квоту индивидуальности и талончик пристрастия к жизни, дозволенный иметь каждому. Отсюда становится очевидным, насколько мы далеки от воплощения домыслов о внушающем ужас Большом Брате.

Память о первородном, оптическом начале личности потерпела крах, ее больше не существует.

Безусловно, это не означает, что как только совершается философское открытие или озарение, то ipso facto1 реализуется технический детерминизм внутри общественных институтов. Когда человек обладает знанием, то для того, чтобы оно отразилось на историческом процессе, он всегда должен действовать с предусмотренной, декларируемой системой осторожностью: только таким образом достигаются какие-то результаты2.

Неправильно было бы утверждать также, что глава государства (или «метасоциума»), несет единоличную ответственность за происходящее в нем, находясь в рамках, диктуемых системой и являясь таким же рабом как и все, он должен вместе с тем действовать, как хозяин. Он вовсе не свободен в своих действиях: он должен командовать, приказывать, организовывать, выносить приговоры, его выбор определяется действующей моделью, у которой нет альтернативы.

Итак, руководитель боится подчиненных, а подчиненные боятся руководителя, но и те, и другие сопряжены в некий модуль системы. Это примерно как кнопка «мастер» и регулятор громкости в компьютере — их значение может показаться несопоставимым, но в синергическом целом они представляют собой одно и тоже: следствия одного и того же начала, совращающего и роботизирующего их обоих.

Поразительна безликость этой эпохи, особенностью которой является широчайший спектр услуг. Если пятьдесят лет тому назад, путешествуя по миру, можно было встретить разный опыт, разный образ жизни, разные психологии, то сейчас, на какой бы континент ни отправиться, везде видишь тот же язык, ту же музыку, те же ботинки, те же брюки, бусы, очки: все унифицированы, все одинаковы перед стереотипом, обезличившим в наши дни людей этой планеты. Различий не обнаруживается: все индивиды в одном контуре с замкнутым циклом обращения, сами собой являя масс-медиа — они их читают, им верят, их создают. Возвращаясь к предыдущему разговору, отметим, что здесь бесполезно анализировать «вину» других, поскольку в силу господства отчужденности любое решение рождается в глубинах внутреннего мира человеческого существа, из априорности уникального и неповторимого в нем.

Основным тезисом этой лекции является следующее: социологический анализ теперешней цивилизации выявил в качестве фундаментального потребительство на уровне алфавита (алфавита, поскольку люди уже пользуются не разговором, а фрагментами слов или просто звуками для передачи сообщений, включая и судьбоносные для так называемых человеческих личностей).

И проблема некоммуникабельности тоже является одним из элементов, предусмотренных системой. Известно, например, что кроме языка тела существует и язык манеры одеваться. Каждый индивид, в зависимости от того, как он одевается, несет некое послание, и это может быть интересно для расширения коммуникативных возможностей человека. Но когда человеческая речь, как бы она ни отличалась от других методов общения, в сущности жестко привязана к постоянно используемому одному единственному коду, субъект неизбежно оказывается зафиксирован в роли «человека-сэндвича», готового к употреблению любым человеком.

Эту ситуацию можно разрушить только изнутри, отталкиваясь от самобытности каждого индивида: надо только вернуться к глубинно-присущему человеку единству действия, почувствовать, на что ты способен, последовательно реализовывать свой потенциал в историчности и сообразно повседневно разворачивающемуся событийному ряду.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒