ВСТУПЛЕНИЕ ДЖУДИ К МАНУСКРИПТУ МАГДАЛИНЫ

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 6Следующая ⇒

30 ноября 2000 года, в четверг, мы с Томом были в Швейцарии, в Цюрихе. Был холодный туманный вечер. Мы хорошо поужинали в нашем любимом таиландском ресторане рядом с отелем «Альштадт», и у нас было свободное время, а такие моменты в нашей жизни – редкость.

Надо сказать, что Магдалина (равно как архетип и как Существо) интересовала меня уже давно. Кем она была на самом деле? Ведь столь многое в нашей повседневной жизни связано с тем, что церковь заклеймила ее (а вместе с ней и все женское начало) как шлюху, как нечто постыдное. Из-за этого клейма – а ведь это развенчание богини и прижигание ее плоти каленым железом – женское начало терпело позор и унижения в течение двух тысяч лет.

У церкви нет совершенно никаких причин называть Магдалину шлюхой; ни одно слово в оригинальных текстах Писаний не подтверждает подобных обвинений. Это Никейский Собор по приказанию императора Константина выбрал «образ» шлюхи, чтобы низвергнуть авторитет женского начала, сделать постыдным все женское, поддержать патриархат и соединить различные религии с новомодной религией под названием христианство. Этот «сюжетный поворот» был выбран исключительно для пользы Рима, для пользы власть имущих.

По каким причинам они назвали Марию Магдалину шлюхой? Из-за ревности и страха перед силой женского начала, особенно такой силой, какой обладала Магдалина.

Я никогда не верила, что мы рождены в грехе; я никогда не верила, что Мария Магдалина, а с ней и все женщины – шлюхи. И я никогда не верила в образ Иисуса Христа как принявшего целибат ханжи, лицемерного святоши и фанатичного проповедника.

Я прошла по следам Магдалины в южной Франции много лет назад, и хотела провести Тома по маршруту, найденному моим сердцем, снова пройти этой дорогой с моим Возлюбленным.

Но я боялась доверять своему сердцу, и мне была необходима дополнительная информация. Я хотела знать историю Магдалины. Я хотела знать больше, чем историю – я хотела знать правду. Я сказала Тому, что поверю только в ту историю, которую «проведет» он, потому что ценю его целостность и способность подключиться к настоящему источнику. И я спросила его, не согласится ли он когда-нибудь выйти на связь с Магдалиной.

Надо вам сказать, что Том Кенион не любит проводить ченнелинг! В нем постоянно борятся ученый и мистик. И я равно люблю их обоих. Так что я, как правило, стою в сторонке и жду, пока ученый не сдастся перед прекрасным светом правды, который способен пробудить мистик. И в танце, который в конце концов торжествует, миру даются великие учения, покрытые флером науки, который так нужен невежественным людям нашего времени. Да будет так.

Но тем вечером по непонятной причине на нас снизошла благодать. Я спросила, не согласится ли Том выйти на связь с Марией Магдалиной.

И он сказал:

– Да.

– Когда? – я затаила дыхание.

– Может быть, прямо сейчас?

Том лег на кровать, а я схватила свой ноутбук. Том быстро «отошел в сторону», позволив Хаторам помочь в настройке его нервной системы (они часто делают это, чтобы утихомирить слишком шумно протестующего ученого).

И вот пришла она. Комната наполнилась электризующей силой и напряженностью, которую я ощущала на кончиках пальцев. Когда она начала говорить, мои пальцы дрожали на клавиатуре. Казалось, вечность дотянулась до нас и перекрыла пропасть времени. Она была там. Мы были там. Песочные часы треснули, и время остановилось.

Я надеюсь, что не забуду ощущение, вызванное ее словами. Клянусь, что никогда не перестану благодарить за ее правду, за открытое сердце Тома, за честь Йешуа и за доверие, которое Магдалина оказала мне, рассказав свою историю.

Она посещала нас в течение нескольких недель, пока мы путешествовали по Швейцарии, итальянским Альпам и Тоскане. Она посетила нас на корабле из Генуи в Палермо. А когда оказалось, что мы не будем зимовать на Сицилии, она посетила нас на корабле из Ливорно на Мальту. Она приходила к нам на Оудише (Гозо), островке рядом с Мальтой, в пределах видимости от того места, где она высадилась, чтобы пополнить запасы провизии, по дороге из Египта во Францию. Она произнесла слова «Мы закончили» как раз перед Рождеством 2000 года.

Каждый вечер, прежде чем начать диктовку, Магдалина заставляла меня прочесть то, что я записала во время ее предыдущего визита. Она исправляла слова, которые я записала неправильно, иногда заменяя одно слово на другое, там и здесь вставляя пояснения. И каждый раз, прежде чем покинуть нас, она просила перечитать то, что надиктовала этим вечером.

Часто, в особенно острые моменты своего повествования, она ждала, пока Том эмоционально переживал ее рассказ, стонал и тихо вскрикивал.

В такие моменты она говорила мне: «Этот канал ощущает эмоции того, что я вам рассказываю».

Мое сердце разрывается при мысли, что Том хотя бы на мгновение ощутил, что значит любить кого-то так, как она любила Йешуа, и потерять его ради блага всего человечества. И мое сердце обливается кровью при мысли о Йешуа, теперь, после того, как я услышала ее рассказ и поняла, что это правда. Он так любил ее, что чуть не отказался от того, ради чего пришел.

Когда весной мы покинули Мальту, компьютеры были надежно упакованы и отправлены домой. Я везде носила с собой диск с записями манускрипта, а также и распечатанный текст. Так Магдалина поехала с нами в Россию, на Украину, обратно в Германию, Швейцарию и Венецию, а потом в южную Францию, в Сен-Мари-де-ля-Мер, где она когда-то высадилась. Диск и распечатанные материалы терпеливо ждали в моем чемодане, пока мы бродили по Рене-ле-Шато и представляли себе, как выглядели Пиренеи, когда она осмелилась перевалить через эти великолепные пики.

И наконец, она появилась еще один раз в нашей малюсенькой квартирке на острове Парос в архипелаге Киклады, чтобы ответить на вопросы по поводу некоторых слов в манускрипте. Мы не меняли ни одного слова, не получив на то ее разрешения, даже когда речь шла о простых и логичных переменах в склонении, и она благодарила нас за педантичность.

Я решила, что если невежество, с которым мы живем уже две тысячи лет – это результат неудачной интерпретации слов Йешуа, то сейчас я хочу постараться, чтобы невозможно было ложно истолковать то, что говорит Магдалина, рассказывая, как все было на самом деле.

Я задала ей несколько вопросов, которые (как я предполагала) кто-нибудь обязательно нам задаст, когда этот манускрипт будет опубликован. Я знаю, какие вопросы некоторые из вас хранят в своем сердце, и я спросила ее, что говорить вам, когда вы будете их задавать.

Часто она отвечала: «Скажите им, что Магдалине нечего сказать по этому поводу».

Вопросы, на которые она согласилась ответить, находятся в последней части этой книги.

Мы говорили с ней еще один раз на острове Оркас. Она говорила о важности этого манускрипта для возвращения Космической Матери. Она сказала: «Для всей Земли, для Галактики, для Вселенной и соприкасающихся с ними». Она сказала, что будет призывать к этой правде людей со всего света, и те, кто готов, так или иначе найдут этот манускрипт.

Она поздравляет вас с тем, что вы услышали зов, и благодарит вас от всего сердца, от своего имени и от имени Космической Матери, за то, что вы здесь. Она говорит, что теперь все переменится раз и навсегда.

Остров Оркас

Что случится, если хоть одна женщина

напишет правду о своей жизни?

Мир расколется.

Мюриэль Ракейзер

Джуди Сайон

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ

В этой истории одной женщины заключены истории всех женщин.

Я желаю вам найти путь к духу, которым это написано.

Мария Магдалина

ПРЕДИСЛОВИЕ ТОМА К ИСТОРИИ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ

Кое-кого может удивить, что мы включили настолько личный материал в последнюю часть этой книги. В конце концов, у каждого есть своя история, и ни один из нас не важнее остальных. Именно это мы многократно говорили Магдалине после того, как она попросила Джуди написать «ее историю». И даже после того, как книга была закончена и готова к печати, мы спросили Магдалину еще раз, считая, что, возможно, она передумала. Но она не передумала. Она, наоборот, подчеркивала, что элементы в личной истории Джуди найдут отклик у многих женщин, что многие ее переживания были разделены женщинами всего света. А вся эта работа, как нам напомнила Магдалина, связана с возвращением женскому началу почетного статуса и силы.

Но сначала надо признать и принять существующий образ поведения – насилие, предательство, неуважение и лишение силы.

Я проработал с этим материалом много месяцев, и теперь мне кажется, что я понимаю, о чем говорит Магдалина. Это касается принципов Софии и Логоса. Те, кто знаком с этими терминами, простят мне, что я трачу место на их объяснение, но я знаю, что многие люди их не понимают. Мне кажется, что такое всеобщее непонимание принципов Софии и Логоса является результатом предпринятой еще в первом веке нашей эры попытки отцов церкви стереть женское начало из христианской теологии.

Вероятно, многие из вас знакомы с термином «Логос», потому что он является ядром 2000-летней христианской теологии. Логос – это разум (логика) самого космоса. Это фундаментальная творческая сила (или Бог). Теологи и философы традиционно считали Логос мужским принципом. Эта идея на тысячи лет старше христианства, она восходит к древнему языческому миру. На уровне мифологии боги рассматривались как солнечные существа, в то время как богини больше относились к луне. В этом контексте считалось, что дух находится в солнечных мирах сознания (мужских), а земля (материя) – в лунных (женских). Небо (небеса) ассоциировались с мужским началом, а земля – с женским.

Языческое сознание понимало, что все творение является результатом взаимодействия женской и мужской космических сил (духа и материи, неба и земли). Ни одна из этих двух сил не считалась важнее другой. Без участия обеих творение невозможно. Ключом к плодотворному творению (как на космическом, так и на индивидуальном плане) считался баланс этих двух сил.

В период раннего христианства, до появления политических стремлений церкви, это было общеизвестно. Понимание места женского начала нигде не проявляется так ясно, как в концепции Софии.

София считалась женским выражением божественного. Она была священной невестой Логоса, и их считали неразделимыми. Когда Логос испускал творческий импульс (мысль), София его воплощала. Без нее творение было бы невозможно. Они считались двумя сторонами одной медали. Логос оставался далеко в мирах духа, формируя идеи творения. Но именно София принимала от него семя (мысль о творении). И именно она порождала реальность в мирах материи.

София была известна как Космическая Мать, и потому обладала таким же почетным местом, как Изида в Египте и другие Богини древних культур. С точки зрения учения о Софии, Мария, мать Йешуа, была ее инкарнацией. И через это воплощение слово (Логос) стало плотью (Йешуа). Появился Богочеловек. Но это не могло бы произойти без священного акта воплощения Софии в женщине. Только тогда Бог (Логос) смог инкарнировать, как мужчина (во чреве Софии/Марии).

Такое понимание было распространено среди раннехристианских теологов. И хотя многие их писания были уничтожены во тьме средних веков, некоторые из них все же дошли до нас.

Но в первые столетия существования христианства с женскими учениями, касающимися Софии, произошло нечто страшное. Мы видим направленные усилия по удалению любого ее следа из христианских религиозных трактатов и христианской мысли в целом.

Говоря метафорически, церковь подавила Луну со всеми ее темными таинствами. Богиня оказалась скрытой, укутанной покровами. Даже разговоры о ней считались ересью. Можно было лишиться жизни даже просто за произнесение ее имен.

Солнце было в зените. Существовал только Бог (Логос). Затем появилась загадочная Святая Троица – Отец, Сын и Святой Дух. София, или Мария, вовсе не упоминалась. В Троице не было ничего женского. Женскому началу было отведено низшее место.

И даже хуже, над ним насмехались. В официальной версии Книги Бытия, принятой патриархальной церковью, вина за падение человечества была полностью возложена на Еву. В конце концов, это она взяла яблоко у змея Сатаны. И одним этим действием она (женщина) подвергла проклятию все последующие поколения.

Но погодите. Есть ведь и другие версии мифа о сотворении мира. Унаследованная нами подвергшаяся цензуре версия – только одна из них. По описанию гностиков, змей был положительным персонажем. Он пытался помочь Адаму и Еве спастись от тирании ревнивого Бога (Иеговы). По этой версии змей просто открыл дорогу к божественным способностям сознания, по праву являвшимся частью наследства Адама и Евы.

Для тех, кто не знает, кто такие гностики, я скажу, что это была длинная череда просветленных, чьи традиции, в разных формах, тянулись от самого Древнего Египта, а то и ранее. Они верили в силу прямого откровения без необходимости посредника (священника). Конечно, это мешало политическим и финансовым притязаниям церкви, поэтому гностики были объявлены еретиками, их сажали в тюрьмы и казнили.

С точки зрения гностиков Ева была героиней, через акт принятия яблока поднявшей человечество ближе к его богоподобным качествам. Однако в версии мифа, распространяемой церковью, она была слабой и проклятой за то, что обманом заставила своего партнера принять что-то от Сатаны.

У мифов есть сила. Они вплетаются в ткань культуры и окрашивают ее верования и подходы. Из-за официально принятой версии Творения женщины сильно пострадали как темные и опасные создания Луны, по своей природе якшающиеся со злом. Только почитайте бредни средневековых ученых и теологов, оправдывающих охоту на ведьм и другие нападки на женщин. Это разжигающее рознь безумие даже распространилось в новые колонии во время сайлемской охоты на ведьм в 17-м веке.

Но я думаю, что вред излишне обращенного к Солнцу христианского мифа распространяется гораздо дальше, чем клеймление женщин как порождений зла. От этого страдает все общество, включая мужчин, и вот почему.

Из-за того, что мы отсекли себя от женского начала (материи), западную культуру последние два тысячелетия разъедает серьезный недуг.

Мы стремимся к мирам духа (небесам), отмахиваясь от опыта этого мира. Мы противопоставляем небо и землю. В конце концов, земля же нечиста. Мы здесь только потому, что лишены благодати. Если мы и правда рождены в грехе, то все, что следует за рождением – ложь. Правда находится выше нас, а не здесь, среди нас.

Миф современной культуры отрицает выражение духа через опыт, переживаемый на земле. Так что, казалось бы, можно насиловать и использовать землю, вовсе о ней не заботясь. На мифологическом уровне земля – это женское начало. А женщин, в конце концов, можно просто использовать.

Опасность такого заблуждения в том, что, разграбляя нашу Мать-Землю (Гайю), мы уничтожаем экологические корни, поддерживающие нас. И биологические науки полны грозных предупреждений об истощении нашей экосистемы.

Понимаем ли мы, что уничтожение многих видов животных и растений, происходящее с ужасающей скоростью, грозит и нашему собственному выживанию? Нет! Мы выше всего этого. Мы считаем себя венцом творения, царями природы с данным Богом правом покорять и править ею по своему усмотрению.

Мысль о том, что у других форм жизни может быть своя воля, не менее важная, чем наша, просто не приходит нам в голову. Идея о равноправном сосуществовании между нами и другими формами жизни вряд ли является частью нашего массового сознания. Это потому, что мы не видим все формы жизни как выражение духа. На бессознательном уровне мы разделяем их. Есть жизнь, и есть дух. Земля и небо не встречаются. На мифологическом уровне многие считают землю неким переходным этапом, экзаменом, чтобы проверить, достойны ли они вечной жизни в раю или вечного ада в глубине – чего же еще – земли!

Подобное кояаникатци (термин хопи для состояния дисбаланса с миром) может уничтожить нашу цивилизацию. Если мы хотим выжить, нам необходимо вернуться к состоянию баланса. С мифологической точки зрения, в нашем сознании должна быть раскрыта луна. Женский принцип должен вернуться на свое исконное место со-творца, не как доминирующая сила и не как подчиненная сила, а как равноправная сила.

Все это возвращает меня к личной истории одной женщины, которую вам предстоит прочесть. Почему же это так важно?

Во-первых, я считаю, что все это восходит к унаследованным нами искаженным духовным принципам. Если наша жизнь, как воплощенной души, греховна (уже только потому, что мы находимся в теле), то наши переживания несут отпечаток психологического дискомфорта. В конце концов, они же земные, а не духовные.

И все же в балансе духа и материи оба они ценны. Как сияющие видения духовного мира, так и запачканные землей переживания жизни в теле воспринимаются как по природе своей священные. Развешивание белья может быть таким же просветляющим, как чтение Писаний.

Вопрос в том, как к этому относиться.

Однажды кто-то спросил меня, что значит «Возвращение Божественной Матери». Я подозреваю, что это значит много разных вещей, многие из которых мы не поймем, пока не продвинемся в этом процессе достаточно далеко. Но мне кажется, что оно принесет с собой по крайней мере одну перемену в культуре. Мы признаем, что наша жизнь на земле и все ее переживания – это выражения духа в материи; не бой между этими двумя началами, а священная свадьба.

Эта священная свадьба духа и материи иногда называется Opus Magnum, или Великий Труд. Это альфа и омега, когда дух (Логос) нисходит в материю (благодаря Софии) и возвращается к самому себе измененным.

Наша жизнь формируется в алхимическом горне жизненного опыта. Для тех из нас, кто по собственной воле решает взять на себя Великий Труд достижения просветления, жизненный опыт может стать великим учителем.

Вскоре вы прочтете историю одной женщины. У нее есть что-то общее со всеми женщинами, взявшими на себя Великий Труд достижения просветления в наше время. Возвращение женскому началу его почетного места в нашей культуре начинается с того, что женщины начнут уважать самих себя и свои истории.

Конец боли и лжи последних двух тысячелетий становится немного ближе каждый раз, когда какая-то женщина возвращает себе свою силу. Возвращение Софии становится немного ближе каждый раз, когда мужчина проявляет уважение к женщинам в своей жизни, а также к женскому началу внутри себя.

Те из нас, кто старается жить в этом понимании, сами являются частью возвращения Космической Матери. Мы – луна, сбрасывающая покровы, балансируя солнце, мы – восстановление баланса между женским и мужским началом.

Да соединятся небо и земля в это время, в наше время.

ПРЕДИСЛОВИЕ ДЖУДИ К ИСТОРИИ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ

В первый вечер, когда появилась Мария Магдалина, ее силу и мощь можно было ощутить так же ясно, как услышать ее слова, и это ощущение не пропадало на протяжении всего процесса. Она никогда не запиналась. Ее слова были тщательно подобраны еще до того, как она их произносила, и она говорила авторитетно и уверенно. Она пришла, чтобы сделать дело – рассказать правду, а затем вернуться домой, в то место, которое мы называем раем, а она называет «местом в душе», где она вечно покоится со своим Возлюбленным, Йешуа.

Ее присутствие было самым мощным из всего, что мне доводилось переживать, и с ее первых слов я была глубоко тронута, а мое сознание было сильно изменено. Я печатала то, что она диктовала, сидя на кровати, положив компьютер на подушку, и мои руки дрожали от возбуждения и страха, что я могу что-то записать неверно.

Уходя тем первым вечером, после того, как она передала свою информацию, она обратилась ко мне.

Я ощутила явственный переход на личные темы, и она сказала мне почти интимно:

– Я согласилась рассказать свою историю из-за тебя, потому что ты ощущаешь важность взаимоотношений, Священного Союза. И Метатрон просил, чтобы я рассказала тебе свою историю.

В последующих диктовках самого «Манускрипта» она сказала, что Изида просила ее рассказать свою историю в это «начало конца времен».

Позже мы спросили Магдалину, как лучше всего преподнести эту информацию, учитывая формат книги.

Ее «Манускрипт» компактен. В нем нет лишних слов. Она не говорит до бесконечности. Она явно хочет дать только необходимую кодированную информацию для пробуждения памяти, и те немногие, кто к этому готов, услышат ее.

Но все, что вам нужно знать, все тайны, находятся на немногих страницах ее текста.

Том решил, что важно добавить к этому обзор и заполнить некоторые пробелы, и он вполне подходит для этой роли. Он один из самых подкованных и эрудированных существ на этой Земле в наше время во всем, что касается внутренней алхимии и различных ее источников, ведь это дело всей его жизни.

А я? Почему я здесь? Почему мне выпала честь занимать место и писать для вас эти слова? Что я изучала всю свою жизнь?

Взаимоотношения. А эта книга – о Священном Союзе и внутренней силе и таинствах женского начала.

Так что, когда мы вновь и вновь спрашивали о формате этой книги, она отвечала, что я должна написать свою историю. Я спорила и избегала этого, пока книга не оказалась готовой к печати, и только моя часть задерживала публикацию «Манускрипта». Давление нарастало. Я начинала работу снова и снова. Я писала и переписывала. Я добавляла части и вырывала отрывки, все еще чувствуя себя недостойной прибавить что-либо ценное к великолепному документу, к правде, рассказанной Магдалиной.

Я изложила свою историю, через пустыни и горы, через пургу и закаты, которые заставят ваше сердце гореть ясным пламенем. Я начала этот процесс под ее руководством на островке Оудиш недалеко от Мальты. Я боролась с этим на юге Франции и на Кикладах, на греческом острове Парос. Я удаляла и добавляла детали, как вы добавляете ингредиенты в суп. Слишком много соли. Добавить немного сахара. Слишком много драмы и жестокости. Добавить юмор, который всегда дает жизнь.

И все равно я не собиралась включать это в книгу. Я все еще сомневаюсь в необходимости этого и опасаюсь вашей критики. Однажды Том сказал мне:

– Разве ты не должна работать над «Манускриптом Магдалины»?

Я сказала:

– Я этого не понимаю. Я не собираюсь включать в него историю моей жизни. Что люди подумают о моих намерениях?

Он протянул мне только что пришедшую открытку. На ней было написано:

Пожалуйста, напиши свою историю и включи ее в «Манускрипт». Написав свою историю, ты напишешь и мою историю. Ты пишешь это не ради себя. Ты пишешь это для всех нас.

Итак, взвалив себе на плечи все мои недостатки и страхи, я выполняю просьбу Богини.

В первой части содержится моя история. Дневниковые записи в конце показывают кое-что из того, через что я прошла в «процессе» приема ее информации, а также «помехи для полета», которые мы испытали, живя с этими материалами, ведь они, как и следовало ожидать, подняли на поверхность все мои нерешенные проблемы в отношениях.

В моем случае, это ревность, страх быть брошенной, страх измены, а также общее и всепроникающее чувство, что я ничего не стою. А чтобы создать для этой информации верный контекст, мне было необходимо рассказать вам свою историю, как Метатрон, мой возлюбленный советник, уже много лет мне рекомендовал.

Так что я пишу это для Магдалины, для Хаторов, для Изиды, для Метатрона, для всех моих дочерей, а также для Тома – который играет на гитаре и пишет песни – потому что он осмелился пересечь темную, влажную и опасную пропасть перед порталом женского начала, чтобы рискнуть попросить меня танцевать с ним в Священном Союзе, в Чаше Святого Грааля.

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ

Жизнь выплюнула меня из чрева матери не на подставленные ждущие руки, а на холодный пол – во время родов за ней никто не ухаживал. Мы с матерью разделили это переживание в небольшом дощатом домике в Аппалачах, у железной дороги в Пеннингтон Гэп, штат Виргиния. При рождении меня назвали Филлис Элизабет Цайон, изначально Сайон.

Вскоре я попала в совсем другую атмосферу – моя биологическая мать ушла из дому со мной и моими старшими братьями и сестрой, спасаясь от жестокого мужа в поисках своей мечты.

Она хотела стать певицей кантри. Так что, когда мне было около месяца от роду, а мой отец был на работе, она погрузила нас в автобус, и мы поехали через весь штат в центральную южную Виргинию, где она оставила нас у своих родителей, отправившись искать себе работу певицы.

Но жизнь выкинула очередной фортель, и вскоре после нашего появления дедушку придавило трактором, когда он попытался въехать на холм не с той стороны. Мой старший брат рассказал мне эту историю всего несколько лет назад, когда мы, наконец, нашли друг друга. Он был рядом с трактором и помчался в дом за помощью. Он помнит, как бабушка бежала со своим большим черным саквояжем медсестры. Она вынула огромный шприц и наполнила его морфием. Брат смотрел, как она сначала брызнула жидкостью в воздух, а потом вколола шприц деду. Потом она попыталась поднять с него трактор, но только сорвала себе спину.

Мой дед умер под трактором, а бабушка никогда больше не смогла ходить.

Я так и не узнала этих людей. Когда разыгрывалась эта драма, я была младенцем, и меня оставили в доме, пока жизнь и смерть призывали к себе тех, кем хотели владеть в тот момент. Нас раздали на все четыре стороны, как ураган раскидывает сухие листья.

Я оказалась в мотеле-ресторане какой-то дальней родственницы, пока семья впопыхах искала, кто бы согласился приютить младенца. На табачных плантациях Виргинии в те годы не было агентств по усыновлению, и я подозреваю, что все старались по возможности прокормить хотя бы своих детей.

Так я была «отдана на откуп» (как поступали с табаком на плантациях, где я росла), и меня воспитала инкарнация самой Королевы Виктории – непоколебимая и суровая женщина, школьная учительница, которая не могла сама иметь детей. На этом апокалиптическом перекрестке судеб мне было еще далеко до одного года, но я уже заработала новое не менее напыщенное имя – Джуди Ли Поп.

Руби Картер Поп сильно меня любила; в этом сомневаться не приходится. Ее жизнь, а значит и жизнь ее мужа, ставшего мне отцом, вертелась вокруг ее церкви, ее семьи, ее учеников... и удержания меня в узде.

Но ее Бог был страшным и ревнивым существом, которое я терпеть не могла. Поэтому, как только я стала достаточно взрослой, чтобы задавать вопросы и сомневаться (что у меня случилось очень рано) мы начали ссориться.

Я росла почти без друзей, бродя по табачным полям Пидмонта с сенбернаром и взятым напрокат конем. Почти всю мою одежду Руби шила из мешков для муки; сама она никогда не делала ничего, кроме работы и самопожертвования. Таковы были мои модели в жизни.

Ах да, и осуждение. В Виргинии очень многое осуждают.

Мы были очень бедны, хотя я подозреваю, что в сравнении с беднотой округа Брунсвик штата Виргиния мы относились к среднему классу.

У моего отца был сельский магазин, обслуживавший в основном невероятно нищие чернокожие семьи, жившие в округе. Я помню одну босую женщину, которая приходила туда каждый день. Она носила свой единственный чулок на голове, съедала одну жестянку сардин и выпивала одну бутылку «липисиновой» газировки в день. Тогда мне не приходило в голову, что это все, чем она питалась. Мне также не приходило в голову, что она никогда не платила. Вместо чеков отец выписывал маленькие бумажки.

Он умер, когда мне исполнилось 18 лет, и я обнаружила коробки этих неоплаченных счетов на общую сумму более 20.000$, в те дни это была безумная сумма для долга. Видимо, он просто кормил половину Роулингса, штат Виргиния, и никому ничего не говорил.

Я выросла, учась в развилке грушевого дерева. Моими учителями были голос ветра и шепот в лесу. Я сама смастерила лук и стрелы, а когда мне предложили покататься на соседском коне, я стала уезжать из дому на несколько часов каждый день в поисках чего-то. Не знаю, чего именно.

Я никогда не брала уроков верховой езды. Меня учил конь. Любой мог разобраться, как пользоваться седлом и уздечкой. А когда при первой попытке седло вместе со мной съехало ему под брюхо, я провела с ним беседу о том, что надо выдыхать, когда я затягиваю подпруги. Мне приходилось проводить с ним такие беседы довольно часто, но это сработало.

А когда однажды его уши встали торчком при виде ствола упавшего дерева в поле, я поняла, чего он хочет.

Он хотел летать.

И мы перелетели через это бревно. Я пригнулась к его шее; мне это показалось логичным. Он взял барьер; я просто должна была лететь вместе с ним. После этого ничто не могло нас остановить. Мы переправлялись через реки и скакали по самой середине ручьев. Мы бродили целыми милями в густых лесах и носились галопом по полям и лугам, а если на нашем пути стояло препятствие, мы легко перепрыгивали через него.

Никто никогда не знал, куда я ездила на этом коне. В те времена можно было путешествовать несколько дней и не встретить ни одной живой души, если знать, куда идти лесами и тропами округа Брунсвик.

Конечно, я лгала своей матери; она не позволила бы мне покинуть двор, если бы не тщательно продуманные враки, которые очень рано стали для меня жизненно необходимыми. Она возражала против всего на свете. Для нее почти все в жизни было либо греховным, либо опасным.

Я никогда не ходила на празднование чьего-то дня рождения и никогда не оставалась ночевать у подруг. Никто никогда не приходил ночевать ко мне. Это были фантазии, в которых люди жили по телевизору. Я и понятия не имела, что кто-то жил так на самом деле.

Моя приемная мать выбирала мне одежду и каждый день говорила мне, что сегодня надеть в школу, даже когда я стала почти взрослой. Если в июне я надевала платье без рукавов, она говорила, что я замерзну, и добавляла слои. Если в январе я надевала свитер, она говорила, что мне будет жарко, и заставляла снять его. Конечным результатом такого контроля было то, что я не имела понятия, чего я хочу и что чувствую. Мне не позволялось встречаться с парнями до 17-ти лет, и даже тогда она с каменным лицом сидела у окна и ждала моего возвращения, чтобы проверить, как я выгляжу – наверное, чтобы убедиться, что я не узнала ненароком чего-нибудь греховного.

Однажды у парня, провожавшего меня до дому, рубашка оказалась плохо заправленной в брюки. Мне было навсегда запрещено с ним встречаться. Кажется, я была все еще влюблена в него десять лет спустя, когда мы встретились снова и освободили друг друга от фантазий, которые каждый из нас по-своему хранил все эти годы из-за того, что нам не дали времени друг для друга.

Мои отец и мать спали в отдельных двуспальных кроватях в одной спальне. Я спала с матерью до самого отъезда в колледж. В другой спальне спала моя бабушка. Руби под самыми разными предлогами отказывалась закончить постройку комнаты на втором этаже. Таким образом она ухитрялась контролировать даже то, как я сплю. К тому же так ей не приходилось спать с моим отцом.

– Перестань вертеться, – говорила она мне, когда я слишком часто переворачивалась. – Лежи спокойно.

Летом время тянулось бесконечно, все было пропитано теплой застойной влажностью. Я часами лежала без сна из-за жары, не имея возможности пошевелиться, и только мой ум мог перемещаться свободно. Зимой я лежала под грузом стопок старинных лоскутных одеял, не шевелясь из-за давящего веса жестких покрывал времен Гражданской войны, державших меня в ловушке, наполнявших меня своими видениями, и все же не согревавших глухими зимами Виргинии.

Но у меня были музыка, и танцы, и лес, учивший меня танцевать на его обнаженной коже босиком, пока я не смогла вальсировать по подлеску, не издавая ни звука. У меня был конь напрокат, любимый сенбернар по кличке Мики, учитель в ветвях груши, маленький друг в цветке джек-на-амвоне и подружка в венерином башмачке.

Это были советники моего детства.

Был один урок, который я никогда не забуду, и который теперь сбывается, как пророчество, в моей жизни. Насколько я помню, это был мой первый урок в развилке груши, куда я забиралась каждый день в течение многих лет, слушая «слова без голоса» (как я это называла).

Мне было сказано, что почти все возможные в жизни переживания приключатся со мной, чтобы я в конце концов смогла понять и сострадать переживаниям других людей. Мне также было сказано, что однажды, когда я буду полна этими жизненными переживаниями, мой голос будет путешествовать по миру, делясь тем, чему я научилась, и что мои слова окажут огромное влияние, но только тогда, когда это уже не будет для меня важным.

Мне также было сказано, что где-то в мире есть другая часть меня, и что однажды я встречу «пару своего существа», и что мы будем работать вместе, что я не буду «вставать по утрам и идти на работу», как другие люди. Мне было сказано, что он – часть моей души, и что наша работа вместе окажет мощное позитивное влияние на мир. В принципе, это то, чем я хочу поделиться из своих воспоминаний.

Было и еще одно раннее озарение, которое я ясно помню.

Я знала, что тайны вселенной хранятся в физическом контакте, возможном между мужчиной и женщиной, когда они по-настоящему любят друг друга. Я знала, что любовь – это величайший из всех возможных даров. Я знала, что есть место, дорога к которому открывается только через ворота физического опыта, и что этой дорогой прошли лишь немногие. Я знала, что именно поэтому церковь называет секс постыдным, а государства насаждают правила и законы, управляющие тем, что они называют «браком», и вообще вся эта тема является табу в этот период развития цивилизации.

Я подозревала, что Змей не был злым, я знала, что Ева была гениальна, желая дополнительных знаний, и что совершенно нелогично, чтобы любящий Бог, создавший нас, не хотел, чтобы мы узнали все. Я подозревала, что, если и есть такая зверюга, как дьявол, то ему умнее всего было бы спрятаться в самой церкви!

Я знала, что глубочайшие тайны были связаны с любовью, с тем, что я теперь называю Священным Союзом. Я знала, что моя задача каким-то образом касалась раскрытия этих тайн.

Я также знала, что где-то там есть другая часть меня. И я начала его поиски, которые длились всю жизнь.

Мне показалось, что однажды я увидела его. Он смотрел в окно автобуса, медленно обгонявшего нас на Шоссе №1 по дороге в Петерсбург. На минуту автобус поравнялся с нашей машиной, и наши взгляды встретились. В этот момент мы соединились в каком-то священном месте, хотя нам было по восемь или десять лет, не помню точно. Пройдет сорок лет, прежде чем я снова прикоснусь к такому святому месту с мужчиной.

Я знала, что он играет на гитаре и поет, и что у него ангельский голос. Я всегда думала, что узнаю его голос, как только услышу.

* * * *

Размышляя о том, что сформировало мой характер, я вспоминаю случаи, заставившие меня сомневаться в истинности общепринятых авторитетов. Так, в церкви, куда меня заставляли ходить, я слышала воскресные проповеди о любви и неосуждении. Я слышала проповеди о том, что Богу все равно, что на тебе надето, что Он видит лишь то, что в твоем сердце. Но я постоянно слышала, как прихожане и проповедник обсуждают и осуждают друг друга, не успев даже выйти за дверь!

- Вы можете поверить, что она надела это в церковь? – слышали мои юные уши, в то время как я знала, что это вся одежда, имевшаяся у обсуждаемой нищенки. Тогда я могла видеть сердца, и я видела чистоту этой пожилой женщины, а они видели только одежду.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒