Или Если сегодня вторник, то это должен быть Пекин

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 6Следующая ⇒

НИМОЙ: Когда я закончил сниматься в «Звездный путь: Фильм», то заключил, что вот теперь-то точно все. Больше никакого Спока. Просто камень с моей души свалился!

СПОК: Я нахожу, это сравнение, по меньшей мере, нелестным.

НИМОЙ: Не говоря уже о том, что преждевременным…

Когда «Звездный путь: Фильм» был закончен и остался позади, я почувствовал себя освобожденным: не придется мне больше разбираться с вопросами типа «Почему бы вам еще раз не сняться в «Звездном Пути»? » или «Что, Спок тебя достал? »

С чувством внутреннего удовлетворения я с головой ушел в другие проекты - игру в театре и выступления в университетах. После одной из моих лекций, пара, преподававшая гуманитарные искусства в университете, пригласила меня в гости. Мы разговорились о турах с программами вроде моей, и они упомянули пьесу для одного актера о Винсенте Ван Гоге, основанную на более, чем четырех сотнях писем, которые он написал своему брату.

Я был немедленно заинтригован, поскольку мне хотелось найти подобную монопьесу с самого знакомства с поразительным выступлением Хэла Холбрука, которое позволяло зрителям провести вечер в обществе Марка Твена. Сыграть такой номер казалось поразительной задачей. В то же самое время именно эта пьеса о Ван Гоге поразила меня своей уникальностью, поскольку в ней показывался не столько сам Винсент, сколько его брат, Тео. И мне казалось, что зрители гораздо охотнее примут подобного персонажа, чем актера, пытающегося выдать себя за самого великолепного и эксцентричного Ван Гога. (Между прочим, Кирк Дуглас к тому времени уже чудесно сыграл художника в фильме «Жажда жизни»).

Я связался с автором, Филиппом Стивенсом, и купил права на пьесу. Оригинальная версия состояла из двух актов. В первом Тео в своей квартире ждет своего брата, который должен прийти в гости, и вспоминает о их детстве. Акт заканчивается фразой Тео: «А, вот и Винсент! Мне надо идти…» Второй акт разыгрывается после трагической смерти Винсента от огнестрельного ранения, которое он сам себе нанес.

Две вещи тронули меня в этом материале - непоколебимая любовь Тео к своему брату и вера в его талант (именно Тео финансово поддерживал Винсента и его работы), и страсть самого Винсента к искусству и желание оставить после себя что-то ценное. Винсент годами трудился над улучшением своего мастерства, и относился к нему с любовью и пылом, который можно назвать только религиозным. Он подытожил свои чувства цитатой из Эрнста Рейно, которая очень много значит для меня: «Чтобы достойно действовать в этом мире, необходимо пожертвовать всеми личными желаниями…» Он верил, что рожден на свет не ради счастья, скорее, ради того, чтобы оставить после себя наследие, которое обогатит все человечество. В первую и главную очередь вся его жизнь была сфокусирована на Работе.

СПОК: Подход, который я нахожу вполне логичным. С тем исключением, конечно, что мне не хотелось бы ограничивать свой вклад одним человечеством.

НИМОЙ: Ну, значит, Спок, мы, наконец, хоть в чем-то да сошлись! Но самого Ван Гога вряд ли можно было обвинить в логичности. Он был очень эксцентричной и эмоциональной личностью. Собственно, его соседи в Арле, во Франции, часто насмехались над ним, называя его сумасшедшим - и даже бросали мусор ему в окна - и все из-за того, что он был не таким, как все. «Пришельцем», если хочешь.

СПОК: Я, безусловно, как никто, могу представить себе трудности, связанные с подобным положением. Но разве его собственный брат не говорил: «Ты был благословлен своей инаковостью, инаковостью, которая дала тебе красоту? » Разумеется, его уникальное видение принесло Вселенной нечто выдающееся - это отличный пример того, что вулканская философия называет «бесконечное разнообразие в бесконечных сочетаниях», того, как бесконечное разнообразие живущих создает красоту и смысл. Вулканцы могут не одобрять его эмоциональность - но мы, безусловно, можем быть благодарны ему за вышеупомянутый вклад.

НИМОЙ: Спок, ты меня поражаешь! Для тебя еще не все потеряно!

СПОК: Спасибо.

На фото слева: В роли Тео Ван Гога в «Винсенте»

Я провел несколько дальнейших исследований и начал переделывать пьесу. Прочитав письмо, которое Тео написал их матери после смерти Винсента - письмо, в котором Тео признает, что он был слишком измучен, чтобы произнести речь на похоронах брата - я придумал, что неделю спустя Тео нанял зал и пригласил всех желающих прийти и послушать, как он говорит о своем возлюбленном брате. Он рассказывает, как Винсент изо всех сил старался стать великим художником, чтобы подарить человечеству что-то прекрасное, и оспаривает популярное мнение, что его брат был сумасшедшим. (Из-за того, что Винсент отрезал себе кусок уха, его часто воспринимают как «типичного безумного художника». На деле два врача диагностировали у Винсента изнурительные приступы эпилепсии). Я думал, что с минимумом реквизита - может быть, парой писем - и парой костюмов я смогу путешествовать налегке и выступать в сравнительно малых аудиториях. Но как только я начал проводить дальнейшие изыскания и переделывать пьесу, то понял, что нужно большее. Прежде всего, постановка просто умоляла о визуальном представлении работ Винсента. Его полотна, особенно поздние работы маслом были настолько захватывающе живыми, что я начал собирать коллекцию снимков. В конце концов, в представление вошло 130 изображений, отражающих развитие его таланта от грубых ранних набросков до последних ослепительных шедевров. Он проделал огромнейшую работу (особенно если подумать, что он создал больше сотни полотен за свои последние семьдесят дней пребывания на земле) - и всего лишь одна из картин была продана при его жизни.

На фото слева: Комната, где Винсент умер у Тео на руках, Овер, Франция

Премьера «Винсента» состоялась в Сакраменто. Я прилетел туда в день спектакля, сыграл его вечером и улетел обратно домой, раздумывая, как примут его критики. Наутро я получил звонок, огласивший вердикт. Отклик бы настолько ошеломляюще одобрительным (невзирая на неминуемые комментарии об ушах), что я решил расширить гастроли. За три года я сыграл «Винсента» в 35 городах, дав более 150 спектаклей. В итоге его засняли для телевещательной компании A& E, «Парамаунт» была настолько добра, что взяла на себя распространение записи.

Это было самое стоящее продолжение «инопланетных связей».

И, кстати, о них - во время гастролей с «Винсентом» я получил интересный звонок от Харви Беннетта.

Мы с Харви уже работали вместе - в телевизионном фильме «Дело Альфа», в 1972 году. Хотя проект не то, чтоб был особо стоящим или запоминающимся, он дал мне возможность поработать с Генри Фондой. (Я был его огромным поклонником и страшно нервничал. Через несколько секунд после того, как меня ему представили, нам немедленно пришлось снимать один из этих длинных дублей, которые являются актерам в кошмарных снах. Это была сцена, в которой Фонда и другие актеры долго обменивались репликами - а потом, в конце, все оборачивались ко мне и ждали именно моей фразы. Ну, с таким дублем всегда ясно, что, если ты его провалишь, все тебя возненавидят, потому что придется переделывать целую сцену заново. Я буквально взмок к тому времени, как очередь дошла до меня - особенно потому, что я первый раз в жизни работал с Фондой. К счастью, я не провалился! )

Если работа с Генри Фондой на съемках «Дела Альфа» меня чему-то и научила, так это тому, что каждое, казалось бы, незначительное событие обычно приводит к гораздо более интересным, причем странными путями. Я закончил свою работу в «Деле Альфа» и подумал: «Ну, ничего больше из этого не выйдет…» Но, поскольку я был знаком с Генри и несколькими годами спустя отправился посмотреть на него в «Дерроу», он показал мне один из этих Хейнекеновских рекламных щитов.

И потом, конечно, был Харви Беннет, продюсер «Дела Альфа». Случайно во время съемок Харви подошел ко мне и рассказал, что он регулярно брал в прокат мой самолетик, который я сдавал в аренду, когда им не пользовался (Жизнь полна странных совпадений). Харви - жизнерадостный человек, поклонник армии и атлетически сложенный игрок в теннис, прославившийся как продюсер телевизионных сериалов «Богач, Бедняк», «Отряд «Стиляги» и «Человек на шесть миллионов долларов».

И вот однажды, много лет спустя «Дело Альфа», вскоре после выхода «Звездный путь: Фильм», Харви позвонил мне и сказал: «Привет, Леонард. Меня тут Чарли Блюдорн и Майкл Эйснер наняли, чтоб снимать еще один «Звездный Путь». Нет, я знаю, что тебе не интересно, но я просто пытаюсь поговорить со всеми, с кем только можно, чтоб понять, о чем «Стар Трек» вообще. Мы можем встретиться пообедать? »

Я согласился, и мы хорошенько поговорили. Харви был в курсе моих бурных отношений с «Парамаунт», и подход его заключался в том, что он просто хотел задавать вопросы, а не давить на меня или что-то требовать. И он действительно спрашивал: есть ли будущее у «Звездного Пути»? Могу ли я помочь ему понять, что в нем происходило раньше? Кто играл, что это была за игра и где зарыты трупы?

Он исходил из предположения, что с меня хватит и что я совершенно не заинтересован в будущем участии ни в какой форме.

Был ли он прав? Возможно. В тот момент я был заинтригован и польщен, поскольку он оценил мой вклад.

Пытался ли он меня искусить, когда говорил: «Я уверен, что ты не захочешь участвовать»? Может быть.

Я рассказал ему все, что мог, о сериале, продолжающемся интересе со стороны фанатов и съемках фильма. Мы распрощались, но я ушел с чувством, что все еще не вполне закончено.

Хотел ли я на самом деле поучаствовать?

Скажем так - я не хотел, чтобы меня обошли вниманием, проигнорировали и оставили позади. Полагаю, мне хотелось, чтобы решение было моим собственным.

В то же время, я был не только заинтригован, но и обеспокоен, поскольку прошел слух, что «Парамаунт» хочет снять еще один фильм по «Звездному Пути», но в этот раз хочет держать всех в ежовых рукавицах. Харви был телевизионным продюсером, и проект должен был проходить под руководством телевизионного департамента «Парамаунт». Это означало, что бюджет будет жестко контролироваться. Первая озвученная сумма была 8 миллионов долларов, меньше пятой части бюджета «Звездный путь: Фильм».

Все это звучало, будто кто-то в «Парамаунт» хочет выжать последнюю каплю молока из Стар Трековской коровы - и, если так, я не хотел иметь с этим ничего общего.

С другой стороны, я знал, что, несмотря на все миллионы, потраченные на первый фильм, он не смог уловить ту магию, которая наполняла «Звездный Путь». Более того, сериал всегда снимался при малом бюджете. Хороший сюжет, хорошая режиссура и хорошая актерская игра возможны и без гор наличных.

А Харви задавал правильные вопросы и хорошо слушал. Может быть, не все потеряно…

В любом случае, я занялся собственными делами, гастролируя с «Винсентом» и лекциями и время от времени отвечая на вопросы, когда позвонил Харви:

- Леонард, ты знаешь Сэма Пиплза?

Да. Сэм писал сценарии для «Звездного Пути» в первом сезоне сериала, и, по легенде, именно он предложил Родденберри идею, что Спок - наполовину человек. Если это правда, то я Сэмов вековечный должник.

Очевидно, Харви к этому времени начал разбираться со сценарием. Я не задавал вопросов и просто ждал, что выйдет. И тактично дал понять, что просто не буду заинтересован, если идея меня не захватит. У меня не было ни малейшего желания участвовать еще в одном «Звездный путь: Фильм».

И вот однажды вечером я пригласил Харви и Джеффа Катценберга собраться у меня дома. И, с одной стороны, я помню, как налил Харви выпить в баре и спросил: «Ну, как идут дела? »

Я кристально-ясно помню его ответ - так он меня потряс. Харви подался вперед и откликнулся вопросом на вопрос:

- А хочешь шикарную сцену смерти?

Я нервно засмеялся и сказал:

- Давай обсудим.

Хотел ли я увидеть Спока убитым? Нет. Но я не мог не быть заинтригованным этой идеей, в конце концов, если это действительно последняя капля молока, выжатая из коровы, последнее усилие, вложенное в «Звездный Путь», имело смысл уйти во славе.

Но очень многое зависело от сценария. Задолго до того, как со мной связалась «Парамаунт» и мы начали обсуждать контракт, Харви рассказал мне сюжет, который был у него в голове - весьма энергичный и, более того, сохраняющий дух оригинального сериала. Я был заинтересован, но мне также казалось важным найти новые пути для расширения своей карьеры, я хотел, чтоб «Парамаунт» обязалась занять меня в других проектах.

- Не вопрос, - с энтузиазмом заявил Харви. - Я еще продюсирую на «Парамаунт» телевизионный фильм о жизни Голды Меир. Ты прекрасно подойдешь на роль ее мужа, Морриса Мейерсона.

Сделка была заключена: я опять сыграю Спока, за оговоренную плату. Вдобавок «Парамаунт» согласилась на два договора с заранее установленной суммой по схеме «игра или оплата». Одним из этих договоров был на мое исполнение роли Морриса Мейерсона в фильме «Женщина по имени Голда» с Джуди Дэвис и Ингрид Бергман. И так я обнаружил, что, раз мой тур с «Винсентом» окончен, я могу полететь в Израиль и провести там месяц, потом вернуться домой, и провести месяц в США, прежде чем начнутся съемки «Звездного Пути».

Но, как я и говорил раньше, одно событие ведет к другому, временами весьма странными способами. «Звездный путь-II» привел к «Голде», а вскоре «Винсенту» было суждено привести к кое-чему весьма захватывающему…

Одним страшно холодным, снежным вечером я играл «Винсента» в театре «Гутриэ» в Миннеаполисе. Вечер был особенным из-за необычной аудитории - местный отдел NBC заменялся целой местной станцией. Чтобы отметить это событие, NBC привезло несколько сотен своих служащих со всей страны в Миннеаполис поприветствовать новую станцию.

Вещательная компания выкупила «Гутриэ» для последнего вечера их трехдневного праздника. После большого ужина и коктейлей в вестибюле театра эти несколько сотен сытых и умасленных участников должны были смотреть мой моноспектакль.

Как выяснилось, этим вечером снаружи была сильная метель, и толпа собралась на полчаса позже. Потом они медлили в вестибюле, распивая напитки, сплетничая и отказываясь замечать мигание ламп, отмечающих подъем занавеса.

Я, в своей гримерке, был в бешенстве. Мне совершенно не улыбалось выступать перед шумной толпой, которая не хотела тут находиться и рассматривала меня в качестве еще одной закуски в меню. Занавес в итоге поднялся на час позже - но, должен сказать, что, когда я, наконец, вышел на сцену, долгая овация поразила меня и тронула почти до слез.

Ирония от меня не укрылась - это были люди из NBC, компании, которая закрыла «Звездный Путь». Представление прошло неплохо и, по большей части, публика вела себя хорошо.

Среди них, по велению судьбы, был продюсер Винченцо ЛаБелла, который собирался снимать минисериал «Марко Поло». Несомненно, нельзя сказать, что увиденное в тот вечер ему не понравилось, поскольку некоторое время спустя он позвонил предложить мне роль в «Марко», коварного помощника Кубла-Хана, Ахмета. Работа должна была происходить в Пекине - настолько экзотическом месте, что я не мог устоять. Я согласился.

Но при подготовке к съемкам «Марко» столкнулся в Китае с огромным количеством сложностей, отсрочка следовала за отсрочкой, пока все мои оговоренные сроки не подошли и не прошли. Казалось невозможным попасть в Пекин при моем расписании.

К тому времени я закончил гастроли с «Винсентом» и собирался лететь в Израиль на съемки «Голды». Как я говорил раньше, план состоял в том, чтобы проработать месяц в Израиле, а потом провести месяц в США перед началом съемок «Звездного пути-II».

Но мой агент, Мерритт Блейк, был упорен, как пес, вцепившийся в кость - он был намерен найти мне способ выполнить все три соглашения. Я сидел в отеле в Нью-Йорке, за пару часов до отъезда в Аэропорт Кеннеди на девятичасовой рейс в Тель-Авив, когда позвонил Мерритт:

- Отличные новости! - сказал он. - Харви Беннетт, ЛаБелла и я разработали тебе расписание. Ты отработаешь в Израиле, потом полетишь прямо в Пекин на месяц, а потом полетишь обратно в Лос-Анджелес, где немедленно начнешь работу над «Звездным путем».

Пораженный и взволнованный, я повесил телефонную трубку и немедленно отправился по магазинам за багажом и одеждой на холодную китайскую погоду. Мне как раз хватило времени перед рейсом в Израиль в 9 вечера.

Грустно было, конечно, оставаться вдали от жены и детей на такое долгое время, но ребята ходили в школу, и было бы слишком вредно для их образования брать их с собой. Как я уже говорил, моя семья понимала необходимость путешествий в актерской жизни. Они знали, что я должен отправляться туда, где есть работа, и очень меня поддерживали.

На следующее утро я обнаружил себя в Тель-Авиве. Израиль - солнечная, пустынная страна, и радушный прием, который я получил от ее жителей, вполне соответствовал климату - несомненно, отчасти потому, что мы снимали фильм, прославляющий женщину, бывшую великим государственным деятелем, и рождение этой страны. Я был здесь ранее, и чувствовал себя очень комфортно, и, как всегда, был впечатлен необычайно мощным чувством истории, особенно в прекрасном городе Иерусалиме, где каждое здание хранило следы, оставленные разными веками и разными культурами.

Однако, на съемках я налетел на кочку, да еще на какую - обнаружилось, что Харви и «Парамаунт» наняли меня вопреки возражениям британского режиссера Алана Гибсона. Он знал меня только как Спока.

Я узнал об этом через пару дней после начала съемок, когда завел с ним частный разговор о своих мыслях по поводу подхода к съемкам одной сцены.

- Да какая разница? - бросил Гибсон. - Ты в любом случае на эту роль не подходишь!

Я был ошарашен, разозлен, задет. Алан Гибсон был талантливым человеком, но он что, правда, думал, что это подходящий способ комментировать актерскую работу? Я ничего не сказал, нацепил свое самое вулканское выражение лица и отправился на долгую прогулку.

СПОК: Я сожалею о всех трудностях, которые тебе приносит наша связь.

НИМОЙ: Да все нормально. Я справлюсь. Прежде всего, это ведь благодаря тебе у меня вообще есть такая возможность.

СПОК: Но я не в состоянии понять его отношение. Почему он предполагает, что твое изображение меня делает тебя неспособным на другие роли? В конце концов, ведь актер - это твоя профессия.

НИМОЙ: Он человек, Спок.

СПОК: (кивает.) А. Это многое объясняет…

Так что я дал себе обещание забыть об этом и приложить все усилия, чтобы хорошо сыграть Морриса Мейерсона.

Через неделю после начала съемок или около того я получил сценарий «Звездного пути-II». Если честно, то я подумал, что в сценарии есть проблемы, и позвонил Харви Беннету, чтобы сообщить об этом. А именно, сцена смерти Спока, которая, как гибель Джанет Ли в «Психо», появлялась в качестве сюрприза в самом начале сценария - была хорошо написана (и очень похожа по содержанию на ту, что в итоге вошла в фильм), но ее функция в сюжете оставалась неясной. Хоть он и погибал, спасая корабль, его самопожертвование не было встроено в остальную историю, оно было там «просто так».

Поскольку вскоре у меня намечался перерыв в съемках «Голды», мы договорились, что я прилечу в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с Харви и Николасом Мейером, который взошел на борт в качестве режиссера.

Итак, опять Лос-Анджелес, офис Харви на студии «Парамаунт». Я вошел, мы обменялись приветствиями и светской болтовней - а затем свершилось явление Ника Мейера и его сигары.

Тут нужно вставить пару слов о Нике - он, безусловно, один из самых колоритных и артистических людей, которых я когда-либо встречал. В «Звездном Пути-IV: Дорога Домой» Ник дал героине по имени Джиллиан реплику: «У меня фотографическая память, я вижу слова…». Думаю, что Ник имел в виду себя, когда это написал. У Ника фотографическая память на слова - он может с легкостью вспомнить слова, фразы, целые абзацы из книг и выстреливает ими без промедления. У него не ум, а просто словарь. Я помню, как однажды сказал ему - Ник, ты просто персонаж какой-то!

И он немедленно съязвил: «Не думаю, что помещусь в такие рамки! » Он любит, дирижируя своей вечной сигарой, рассказывать истории, длинные-предлинные, в бойком духе Граучо Маркса. И ему всегда удается меня рассмешить.

Но в тот день, когда он явился - со своей сигарой наперевес и со своими театральными манерами - признаюсь, я боялся, что встреча окажется тяжелой. Я ожидал столкновения. Вместо этого Ник сказал:

- Как я понимаю, у тебя есть замечания по сценарию.

- Да, - сказал я. - Я думаю, что сцена смерти Спока эффектна сама по себе, но случается внезапно и не связана с остальной историей… Другими словами, она никак не двигает сюжет.

И Ник сказал - это был чуть ли не самый приятный и неожиданный момент на моем стартрековском опыте:

- Я согласен. Смерти Спока не должно быть, если она не несет никакой драматической функции. Слушай, я прямо сейчас все перепишу, через пару дней все будет готово. Ты сможешь взять сценарий с собой в самолет, когда полетишь в Израиль.

Я был обрадован и совершенно обезоружен. Никогда раньше я не встречался с такой немедленной и положительной реакцией на свои замечания. Мы еще немного обсудили оставшиеся мелочи, и наша встреча завершилась на жизнерадостной ноте.

Что самое важное, Ник сдержал слово. Сценарий был у меня в руках, когда я улетал в Израиль - и, что даже лучше, исправления были сделаны отлично.

Преисполненный новых надежд, я вернулся на съемочную площадку «Голды», где мне представилась драгоценная возможность поработать с двумя выдающимися актрисами - Ингрид Бергман и Джуди Дэвис. Их профессионализм и талант служили вдохновением, и даже больше - учитывая, что Ингрид Бергман в то время серьезно страдала от рака груди. От хирургической операции и последующего лечения ее рука так опухла, что ей приходилось спать, держа ее на весу, и носить длинные рукава, отороченные кружевом, чтобы скрыть скрывать руку от самой груди. Но она никогда не жаловалась и никогда не позволяла болезни влиять на ее работу. Она умерла несколько месяцев спустя. Очень правильно, что она была удостоена «Эмми» за это последнее выступление. (Я был очень тронут, что меня тоже номинировали на «Эмми» как актера второго плана за роль Морриса Мейерсона, и, если честно, я могу быть совершенно спокоен, что не получил награды - ведь она в итоге ушла к Лоуренсу Оливье).

Бергман никогда не давала понять, что она больна, но мы все об этом знали. Я не мог не испытывать к ней сочувствия, и она в ответ относилась ко мне с большой теплотой.

6 октября 1981 года, вторник, был моим последним днем работы в Израиле. Мы провели запланированную ночную съемку на улицах Тель-Авива, сняв сцену, в которой изображается празднование провозглашения Израиля государством. Я с нетерпением ожидал своей сцены с Бергман, где предлагалось несколько трогательных моментов - Моррис Мейерсон, уже разведенный с Голдой, приходит принести ей свои поздравления по поводу ее достижений и поделиться информацией о житье-бытье их двух детей.

Ну, в норме сцена предполагала больше напряжения, тень враждебности между этими двумя людьми, в конце концов, они были разведены, отстранены друг от друга многие годы.

Но Бергман была великодушной и отважной дамой, и нас обоих наполняло чувство товарищества. Так что, когда камеры заработали, я наклонился и инстинктивно коснулся ее руки. Думаю, что она была приятно удивлена этим жестом, но немедленно на него отозвалась тем же, потянувшись ко мне с неподдельной теплотой. Это был тот случай, когда один актер отзывается на выбор другого и подтверждает его. Я взял ее протянутую руку и сжал в своих ладонях, и мы сыграли таким образом всю сцену, прохаживаясь и беседуя, как два близких, давних друга.

На фото слева: В роли Морриса Мейерсона с Ингрид Бергман («Женщина по имени Голда»)

Эта трогательная сцена снималась на фоне огромного напряжения всей страны - за несколько часов до начала съемок Анвар Садат, египетский президент, был убит. Консерваторы в Египте были недовольны, что он восстановил отношения с Израилем - и это стоило ему жизни.

Все были обеспокоены возможностью дальнейших кровопролитий - или даже нападения на Израиль. Но даже в такой обстановке мы продолжали съемки - всю ночь напролет. На рассвете я вернулся к себе в отель, принял душ, переоделся и отправился в аэропорт - а затем в Китай.

Когда самолет взлетал, я ощутил укол вины, как будто я бросал страну и съемочную компанию в беде, хоть я и не мог им никак помочь, и работа моя там была окончена.

Поскольку между Израилем и Китаем не было дипломатических отношений, прямых рейсов между странами не было. Мне пришлось сначала полететь в Рим - в совершенно другом направлении - прежде, чем я смог сесть на самолет в Пекин.

Полет был необычайно длинным и утомительным. Мы сделали остановку в Риме и еще одну - в Бахрейне, для дозаправки. Я вышел из самолета и обнаружил себя в абсолютно другом мире, где темноглазые женщины прикрывали лица покрывалами, а мужчины были увешаны блестящим двадцатичетырехкаратным золотом.

Полтора дня спустя вылета из Тель-Авива, я без сил прибыл в пекинский аэропорт, где меня встретил улыбающийся Винченцо ЛаБелла. Винченцо был обаятельным, мудрым, образованным человеком, который чрезвычайно гордился своим ватиканским гражданством. История была его коньком, и это отразилось в сериале, который он решил спродюсировать. Я помню его всегда улыбающимся, всегда веселым, несмотря на все трудности, с которыми кампании «Марко Поло» пришлось столкнуться в Китае и Монголии - и еще больше ожидало впереди.

Винченцо проводил меня до машины, которой управлял улыбающийся, но молчаливый абориген, и по дороге в отель рассказал мне немного о производстве фильма.

Съемочная команда состояла, в основном, из итальянцев - и нескольких китайцев, что давало на выходе любопытный языковой коктейль. В работе, наряду с несколькими уважаемыми актерами, принимали участие несколько профессионалов мирового класса - кинематографист Паскуалино Де Сантис и костюмер Рафаэль Сабатини (который выиграл «Эмми» за разработку костюмов). Ин Жо-Шен, китаец по национальности, играл Кубла-хана, он на удивление хорошо говорил по-английски. Несколько лет спустя он принял участие в китайской постановке «Смерти продавца» под руководством писателя Артура Миллера. Я также с радостью узнал, что Ф. Мюррей Абрахам, с которым я встречался в театре «Гутриэ», пока мы занимались различными проектами, тоже в деле. Несколько лет спустя Мюррею было суждено выиграть «Оскара» за блестящее исполнение роли завистливого музыканта Сальери в «Амадее». Мюррей - увлеченный, страстный актер, мне нравилось находиться в радиусе энергии, которую он источал.

Когда мы прибыли к месту нашего назначения, Винченцо объяснил, что водитель и машина предназначены мне на весь месяц моего присутствия. Мой водитель будет возить меня на работу и обратно, и, если понадобится, куда-нибудь вечерами.

Вскоре мы прибыли в гостиницу «Пекин» - в пределах слышимости от ныне печально известной площади Тяньаньмэнь. Я поблагодарил Винченцо и водителя, который, как объяснил ЛаБелла, будет ждать меня завтра в 7 утра, чтобы отвезти на работу.

Погода была гораздо холоднее, чем в Израиле, а гостиница представляла из себя огромный и ужасающий винегрет различных стилей. Разные ее части создавались в разное время, под различным влиянием - от русского до французского. Я въехал в очень старую, грязную, полную тараканов комнату, чей уют могло превзойти только радушие персонала.

С утра я вышел из гостиницы, и спустился по лестнице, где меня с легким поклоном встретил улыбающийся водитель. Он отвез меня на студию по улицам, забитым велосипедистами - которые явственно считали, что машинам тут не место. Они стойко игнорировали сигналы клаксона и отказывались уступать дорогу. Я не мог не дивиться отсутствию несчастных случаев.

На студии меня волшебным образом облачили в роскошные шелковые одеяния, отороченные золотой парчой, и весьма искусно наложили усы и бороду. (Не знаю, почему, но волосы, которые они использовались, страшно чесались, за следующий месяц мне пришлось просто исстрадаться! )

Персонаж по имени Турк Ахмет был интересен, и настолько далек от Спока, насколько это вообще возможно. Он был законченным злодеем, коварным манипулятором и развратником. Обычно он вызывал кого-то из местных китайских торговцев, чтоб сказать: «Знаешь, мы за тобой понаблюдали и решили, что у твоего товара качество превосходное. Мы хотим, чтоб ты снабжал императорский двор… и, кстати, нет ли у тебя молоденькой дочери? »

Персонаж мне нравился, и работа шла хорошо. В конце дня я смыл грим, привел себя в порядок и отправился к машине, где мой верный водитель усадил меня на заднее сиденье и сам уселся за руль.

И вот так мы и замерли на стоянке - я, сидя на заднем сиденье, и он, положив руки на руль.

Прошла целая минута. Он повернулся ко мне и улыбнулся.

Это было мое первое столкновение с языковым барьером в Пекине, но смысл я понял - он не делал никаких предположений. Машина никуда не поедет, пока я сам не дам инструкций.

И я совсем не говорил по-китайски, а он не знал ни слова на английском.

Но я все же попытался. «В гостиницу, пожалуйста. Гостиница «Пекин», - сказал я, отчаянно надеясь, что он знает, по крайней мере, слово «гостиница».

Он не знал.

Он просто продолжал улыбаться, сжимая руки на руле, так что, в конце концов, в отчаянии я выбрался из машины и разыскал итальянца из съемочной команды, который знал английский (многие из них не знали, что делало жизнь еще веселее). Он, в свою очередь, выследил китайца из съемочной команды, который говорил по-итальянски - и свершилось чудесное взаимодействие языков, он сказал итальянцу, который потом сказал мне, что волшебные слова звучат как «Бейцзин Фандьень».

Повторяя их всю дорогу, я поспешил обратно к машине, забрался внутрь и опробовал заклинание на шофере, на этот раз молясь, чтоб произношение было не слишком ужасным. Улыбка его от облегчения стала еще шире - как и моя собственная, когда он повернул ключ зажигания и повез меня в гостиницу.

Это было не единственное интересное китайско-итальянско-английское происшествие. Позже, в одной сцене за пределами ахметовой спальни, у одного китайского актера была маленькая роль - он должен был вбежать с криком: «Господин Ахмет! Господин Ахмет! »

Разумеется, он не знал английского - а режиссер, Джулиано Монтальдо, тоже не слишком-то им владел. Но он отважно обучил юношу, как выговаривать его фразу.

Так что, когда актер, наконец, был готов, и вбежал на съемочную площадку, во все горло вопя: «Май-а гаспадин-а Ахмет-а! » с самым итальянским вариантом китайского акцента, который мне только доводилось слышать, мне пришлось приложить всю силу воли, чтоб не лопнуть от смеха.

Еда на студии была отличнейшая. Итальянская часть съемочной команды восстала против китайской кухни несколькими неделями ранее, так что из Италии был ввезен великолепный шеф-повар, укомплектованный вдобавок передвижной кухней. Будь благословенны любители пасты! Еда в отеле была неплоха, если вы любите китайскую кухню (как я), но, опять же, официанты - это было что-то. Их любимое выражение было «мэйо» - что, по сути, значит «Бросьте. Ничего вы не получите». (Более точным переводом было бы что-то вроде «У нас нету»).

Добродушная съемочная команда приучилась добавлять «без мэйо» ко всем заказам. «Я возьму курицу «кун пао» без мэйо! ». Это, конечно, отнюдь не увеличивало наших шансов получить желаемое, но смех за столом поднимал нам настроение. Правило «клиент всегда прав» в Пекине и слыхом не слыхивали. Официанты, казалось, были твердо намерены выучить нас терпению. Но некоторые обучались не слишком хорошо - мы однажды видели кулачный бой между клиентом и обслуживающим его официантом! Разумеется, коммунистическая политика призывала отель держать книгу, в которую посетители могли бы заносить свои жалобы. В теории, эти жалобы должны были вслух зачитываться на партсобраниях, а нарушители - получать по заслугам, но книги никогда не было видно и, когда бы ее ни спрашивали, она таинственным образом «терялась».

Площадь Тяньяньмэнь, октябрь 1981 года

Сам Пекин был сбивающим с толку, потрясающим, древним, безвкусным, строгим, обманывающим ожидания и необычайно познавательным. Город сотрясали первые западные веяния - и всего через несколько лет им было суждено вырваться в демонстрацию и бойню на площади Тяньаньмэнь. Если честно, я не был удивлен, когда это произошло - будучи там, я ощущал, как нарастает напряжение между двумя весьма далеким друг от друга лагерями: коммунистами-радикалами и поклонниками западной демократии. Многие, особенно молодежь, рады были приветствовать новые свободы и капитализм - а старая гвардия коммунистического режима сопротивлялась

Противостояние между этими двумя группами было очевидно везде. Например, «Бейцзин Фаньдьень», где я остановился, управлялась консервативными коммунистическими кадрами, которые высоко ценили такие старомодные коммунистические ценности, как грубость по отношению к клиентам и ужасное обслуживание. А ниже по улице была другая гостиница, управляемая либерально настроенными кадрами, которые были гораздо дружелюбнее к представителям западной цивилизации и у которых была гораздо более европейская кухня и гораздо более европейское обслуживание. Когда мне отчаянно требовалась передышка от отношения персонала моей гостиницы к постояльцам, я спускался вниз по улице в этот отель. То же самое можно было сказать и о каждой лавке. Я мог войти в магазин и по отношению продавца сразу же понять, управляется он либеральными или консервативными кадрами. И было совершенно ясно, что эти две группы друг друга глубоко возмущают.

Но я встречал многих китайцев, которые были рады встретить человека с Запада, особенно американца. Собственно, один дружелюбный юноша из местных узнал меня на улице, как человека из съемочной команды «Марко Поло» и пригласил к себе в гости, встретиться с семьей. Ему было так интересно узнать больше о Западе, что он умудрился выучиться весьма сносному английскому по пятнадцатиминутной, набитой пропагандой передаче, идущей один-единственный раз в неделю по телевизору. (Я посмотрел пару-другую выпусков забавы ради - там всегда были истории про злобных капиталистов, эксплуатирующих несчастных рабочих). Я разрывался надвое. Как страстно мне ни хотелось воспользоваться возможностью встретиться с китайской семьей у них дома и узнать побольше об их поразительной культуре, я решил не ходить - ведь я знал, что, когда я покину страну, юноше и его родным, несомненно, придется подвергнуться допросу.

Но я мог вволю бродить по пекинским улицам, потому что в Китае никогда не показывали «Звездный Путь» и не слыхивали про Спока или Леонарда Нимоя. Если на меня глазели местные, то только потому, что они интересовались иностранцами. Я наслаждался безвестностью, включая возможность зайти в любой магазин или ресторан без необходимости принимать меры предосторожности.

Собственно, однажды я увидел огромную очередь из местных у ресторана - отличное подтверждение качества еды, как я выяснил - так что я пристроился в очередь и смешался с молчаливой толпой. Внутри я обнаружил, что там продавалось одно - и только одно - блюдо, раздаваемое из огромного котла. Так что, подражая стоящим впереди, я взял тарелку и подал ее повару, который щедро наполнил ее пельменями за огромную сумму в что-то около двадцати центов. Я прошел с ней за большой семейный стол, где семейная пара дала мне место среди своих детей. Это было потрясающе!

За всю мою жизнь пребывание в Пекине больше всего походило на пребывание на другой планете (если не считать фильмов). Как и все остальные, я скоро начал тосковать по контакту с внешним миром. Радио слушать я не мог, по

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 Следующая ⇒