Техника современных политических мифов

⇐ ПредыдущаяСтр 42 из 55Следующая ⇒

Если мы попытаемся разложить наши современные политические мифы на их составные части, то обнаружим, что они не содержат ни одной новой черты. Все они были уже достаточно хорошо известны. Вновь и вновь обсуждались и культ героев Карлейля, и теории Гобино о фундаментальном моральном и интеллектуальном различии рас. Но эти обсуждения оставались чисто академическими. Чтобы превратить старые идеи в мощное политическое оружие, требовалось нечто большее. Идеи должны быть адаптированы для совсем другой аудитории. Для достижения подобных целей требовались совсем другие инструменты — инструменты не только мысли, но и действия. Необходимо было разработать совершенно новую технику. Это был последний и решающий фактор. Говоря научным языком, эта техника производила каталитический эффект. Она убыстряла все реакции и придавала их действию максимальную эффективность. Хотя почва для мифа XX в. была подготовлена давно, он не мог родиться без умелого использования новых технических средств.

Общие условия, подготовившие появление мифа XX в. и обеспечившие ему победу, сложились после Первой мировой войны. В этот период все нации, вовлеченные в войну, испытывали одинаковые трудности. Они начинали осознавать, что даже для наций-победительниц война не принесла каких-либо осязаемых благ. Со всех сторон возникали новые проблемы. Интеллектуальные, социальные и просто жизненные конфликты становились все более острыми и они ощущались повсеместно. Но в Англии, Франции, Северной Америке всегда оставались перспективы разрешения этих конфликтов нормальными, стандартными средствами. В Германии же ситуация была совсем иной. День ото дня проблемы усложнялись и обострялись. Лидеры Веймарской

Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 577

республики делали все возможное, чтобы совладать с этими проблемами дипломатическими акциями и при помощи права. Но все их усилия оказывались тщетными. Во времена инфляции и безработицы социальная и экономическая жизнь Германии оказалась под угрозой краха. Казалось, что все реальные средства исчерпаны. Это была как раз та питательная почва, откуда могли возникнуть и черпать свои силы политические мифы.

Даже в примитивных сообществах, где миф господствует над всей совокупностью социальной жизни и социальных чувств человека, он тем не менее не всегда действует одинаково и даже не всегда проявляется с одинаковой силой. Миф достигает апогея, когда человек лицом к лицу сталкивается с неожиданной и опасной ситуацией. Малиновский, много лет проживший среди аборигенов и оставивший серьезное аналитическое исследование их мифологических представлений и магических ритуалов, постоянно настаивал на данном пункте. Он указывал, что даже в самых примитивных сообществах использование магии ограничено особой сферой деятельности. Во всех случаях, когда можно прибегнуть к сравнительно простым техническим средствам, обращение к магии исключается. Такая потребность возникает только тогда, когда человек сталкивается с задачей, решение которой далеко превосходит его естественные возможности. Однако всегда остается определенная область, неподвластная магии и мифологии и которая может быть названа секуляризованной. Здесь человек надеется на свои собственные навыки вместо магических формул и ритуалов[...] Во всех задачах, которые не требуют никаких сверхординарных средств, мы не найдем ни магии, ни мифологии. Однако высокоразвитая магия и связанная с ней мифология всегда воспроизводятся, если путь полон опасностей, а его конец неясен.

Это описание роли магии и мифологии в примитивных обществах вполне применимо и к высокоразвитым формам политической жизни человека. В критических ситуациях человек всегда обращается к отчаянным средствам. Наши сегодняшние политические мифы как раз и являются такими отчаянными средствами. Когда разум не оправдывает наших ожиданий, то всегда остается в качестве ultima ratio власть сверхъестественного и мистического. Жизнь примитивных обществ никогда не регулируется письменными законами, юридическими статусами, конституциями, биллями о правах или политическими хартиями. Тем не менее даже самые примитивные формы социальной жизни обнаруживают наличие ясной и жестокой организации. Члены этих об-

578 Раздел У. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

ществ никогда не живут в состоянии анархии и хаоса. Это справедливо даже относительно самых аристократических — тотемистических племен, которые нам известны; американских аборигенов и племен Северной и Центральной Австралии, которые были детально изучены Спенсером и Гилленом. В этих тотемистических сообществах мы не найдем сложной и разработанной мифологии, сравнимой с мифологией греков, индийцев или египтян, мы не обнаружим там веры в конкретных богов или в персонифицированные силы природы. Но эти общества спаяны иной, более мощной силой — силой ритуала, основанного на мифологической вере в животных-первопредков. Каждый член группы принадлежит здесь к тотемному клану, и, таким образом, он оказывается скованным цепью жестких традиций. Он вынужден отказываться от определенных видов пищи, он обязан соблюдать суровые правила экзогамии или эндогамии; ему приходится осуществлять в определенные моменты времени и в определенной неизменной последовательности одни и те же ритуалы, которые являются драматическим воспроизведением жизни его тотемных первопредков. Все это навязывается членам племени не силой, но их собственными фундаментальными мифическими понятиями, причем всепобеждающей власти этих понятий невозможно не только сопротивляться, но и поставить под сомнение.

Позднее появляются другие политические и социальные структуры. Мифологическая организация общества заменяется, вроде бы, рациональными структурами. В спокойные, мирные времена, в периоды относительной стабильности и безопасности, эта рациональная организация общества устанавливается естественным путем. Кажется, что она способна выдержать все атаки, но в политике никогда не бывает полного спокойствия. Здесь всегда присутствует скорее динамическое, нежели статическое равновесие. В политике мы всегда живем как на вулкане и всегда должны быть готовы к неожиданным взрывам и катаклизмам. Во все критические моменты социальной жизни человека рациональные силы, до этого успешно противостоящие воспроизводству древних мифологических представлений, уже не могут чувствовать себя столь же уверенно. [...] Миф, всегда рядом с нами и лишь прячется во мраке, ожидая своего часа. Этот час наступает тогда, когда все другие силы, цементирующие социальную жизнь, по тем или иным причинам теряют свою мощь и больше не могут сдерживать демонические, мифологические стихии.

Французский ученый Е. Дютте написал очень интересную книгу «Магия и религия племен Северной Африки». В этой работе он попы-

Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 579

тался дать ясное и четкое определение мифа. Согласно Дютте, боги и демоны, которых мы находим в примитивных сообществах, являются не чем иным, как персонификацией коллективных желаний. Миф, говорит Дютте, «есть персонификация коллективных чаяний». Это определение было дано тридцать пять лет тому назад. Конечно, автор не мог знать и предвидеть наших сегодняшних политических проблем. Он размышлял как антрополог, занятый исследованием религиозных церемоний и магических ритуалов. [...] С другой стороны, эта формула Дютте может быть использована как самое лаконичное и яркое определение современной идеи лидерства или диктаторства. Тяга к сильному лидеру возникает тогда, когда коллективное желание достигает небывалой силы и когда, с другой стороны, все надежды на удовлетворение этого желания привычными, нормальными средствами не дают результата. В такие моменты чаяния не только остро переживаются, но и персонифицируются. Они предстают перед глазами человека в конкретном, индивидуальном обличье. Напряжение коллективной надежды воплощается в лидере. Прежние социальные связи — закон, правосудие, конституция — объявляются не имеющими никакой ценности. То, что остается, — это мистическая власть и авторитет лидера, чья воля становится высшим законом.

Понятно, что персонификация коллективного желания не может быть одинаковой у цивилизованных наций и в примитивных племенах. Современный человек, несомненно, подвержен действию необузданных страстей, и когда страсть достигает своей кульминации, человек может подпасть под влияние самых иррациональных порывов. Но даже и в этом случае он не может полностью забыть или отрицать требований рациональности. Чтобы верить, он должен найти основания веры и создать «теорию», чтобы оправдать ее. И эта теория уже отнюдь не примитивна, но, наоборот, является весьма изощренной.

Мы легко можем понять убежденность архаического сознания, что все человеческие силы и все силы природы могут быть сконцентрированы в индивиде. Колдун, если он является знатоком своего дела, если он владеет магическими словами и если он знает, как надо использовать их в нужное время и в правильном порядке, то он является владыкой окружающего мира. Он может предотвратить все несчастья, победить врага и управлять природными стихиями. Все это так далеко от современного сознания, что кажется абсолютно иррациональным. Однако если современный человек больше не верит в натуральную магию, то он, без сомнения, исповедует некий сорт «магии социальной». Если кол-

580 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

лективное чаяние ощущается во всей его полноте и интенсивности, то люди могут быть убеждены в том, что нужен лишь «специалист», чтобы удовлетворить его. Здесь весьма удобной оказывается теория культа героев Карлейля. Эта теория предлагает рациональное оправдание таких представлений, которые по своему происхождению и тенденциям развития являются совершенно иррациональными. Карлейль подчеркивал, что вера в героя является необходимым элементом человеческой истории. Она не может исчезнуть, пока не исчез сам человек. [...]

Но Карлейль не рассматривал свою теорию как конкретную политическую программу. У него было романтическое понимание героизма, весьма далекое от взгляда наших современных политических «реалистов». Нынешние политики вынуждены использовать более сильные средства. Они должны решать проблему, во многих отношениях напоминающую задачу по нахождению квадратуры круга. Некоторые историки нашей цивилизации утверждают, что человечество прошло две различные стадии в своем историческом развитии. Человек начал как homo magus; но от эпохи магии он перешел к эпохе техники. «Человек магический» прежних времен превратился в homo faber, в ремесленника и художника. Если мы примем это историческое различение, то наши современные политические мифы окажутся какими-то очень странными и парадоксальными образованиями, ибо мы обнаружим в них переплетение двух моментов, которые, казалось бы, совершенно исключают друг друга. Современный политик совмещает в себе две противоположные и несравнимые функции. Он обязан действовать одновременно и как homo magus и как homo faber. Политик — священник новой, совершенно иррациональной и загадочной религии. Но когда он пропагандирует эту религию, то действует исключительно методично. Ничто не остается непродуманным; каждый его шаг подготовлен и взвешен. Именно эта странная комбинация двух разнородных качеств является одной из отличительных черт наших политических мифов.

Миф всегда трактовался как результат бессознательной деятельности и как продукт свободной игры воображения. Но здесь миф создается в соответствии с планом. Новые политические мифы не возникают спонтанно, они не являются диким плодом необузданного воображения. Напротив, они представляют собой искусственные творения, созданные умелыми и ловкими «мастерами». Нашему XX в. — великой эпохе технической цивилизации — суждено было создать и новую технику мифа, поскольку мифы могут создаваться точно так же и в соответствии с теми же правилами, как и любое другое современное ору-

Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 581

жие, будь то пулеметы или самолеты. Это новый момент, имеющий принципиальное значение. Он изменил всю нашу социальную жизнь. В 1933 г. политический мир начал выражать беспокойство по поводу возрождения вооруженных сил Германии и его возможных международных последствий. На самом деле, это ревооружение началось намного раньше, но осталось практически незамеченным. Это подлинное ревооружение родилось вместе с появлением и расцветом политических мифов. Последующее возрождение милитаризма было просто сопутствующим фактом и необходимым следствием ментального ревооружения, привнесенного политическими мифами.

Первый шаг, который был сделан, заключался в изменении функций языка. Если мы посмотрим на развитие человеческой речи, то обнаружим, что в истории цивилизации слово выполняло две диаметрально противоположные функции. Говоря вкратце, мы можем назвать их семантическим и магическим использованием слов. Даже в так называемых примитивных языках семантическая функция никогда не устраняется; без нее речь просто не может существовать. Но в примитивных сообществах магическая функция слова имеет доминирующее влияние. Магическое слово не описывает вещи или отношения между вещами; оно стремится производить действия и изменять явления природы. Подобные действия не могут совершаться без развитого магического искусства. Только маг или колдун способен управлять магией слова, и только в его руках оно становится могущественнейшим оружием. Ничто не может противостоять его власти. [...]

Удивительно, но все это воспроизводится в сегодняшнем мире. Если мы изучим наши современные политические мифы и методы их использования, то, к нашему удивлению, обнаружим в них не только переоценку всех наших этнических ценностей, но также и трансформацию человеческой речи. Магическая функция слова явно доминирует над семантической функцией. Когда мне случается прочесть книгу, изданную в Германии в последнее десятилетие, причем даже не политического, а теоретического характера, исследующую философские, исторические или экономические проблемы, То я, к своему изумлению, обнаруживаю, что больше не понимаю немецкого языка. Изобретены новые слова и даже старые используются в непривычном смысле, ибо их значения претерпели глубокую трансформацию. Это изменение значения зависит от того, что те слова, которые прежде употреблялись в дескриптивном, логическом или семантическом смысле, используются теперь как магические слова, призванные вызывать вполне определен-

582 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И политика

ные действия и возбуждать вполне определенные эмоции. Наши обычные слова наделены значением; но эти, вновь созданные слова, наделены эмоциями и разрушительными страстями.

Не так давно была опубликована небольшая, но очень интересная книга «Нацистский немецкий язык. Словарь современного германского словоупотребления». [...] В этой книге перечислены все слова, созданные нацистским режимом. Создается впечатление, что всего нескольким словам немецкого языка удалось избежать полной деструкции. Авторы книги попытались перевести эти термины на английский язык, но эта попытка, как мне представляется, не увенчалась успехом. Авторы сумели дать лишь приблизительное толкование немецких слов и фраз вместо их подлинного перевода. К несчастью или, наоборот, к счастью, оказалось просто невозможным передать смысл подобных слов на английском языке. То, что характеризует их — это не столько содержание и объективное значение, сколько эмоциональная атмосфера, которая окружает и окутывает их. Эту атмосферу надо почувствовать, ибо она непереводима и не может быть адекватно выражена на языке совсем другого политического контекста. Чтобы проиллюстрировать сказанное, я приведу лишь один показательный пример, выбранный совершенно произвольно. Я узнал из словаря, что в современном немецком языке существует резкое различие двух терминов — Siegfriede и Siegerfriede. Даже для уха немца трудно уловить разницу между ними. Оба слова звучат совершенно одинаково и, вроде бы, означают одну и ту же вещь, Sieg значит победа, Friede означает мир. Как же комбинация двух подобным слов может давать два совершенно разных смысла? Несмотря на очевидное нам внушают, что в современном немецком словоупотреблении эти термины абсолютно различны. Если Siegfriede есть мир через победу Германии; то Siegerfriede означает прямо противоположное: оно используется для обозначения мира, условия которого будут диктоваться врагами Германии. То же самое справедливо и относительно других терминов. Люди, создавшие эти слова, были подлинными мастерами искусства политической пропаганды. Они достигли своей цели, подогревая варварские политические страсти простейшими средствами. Изменение слова или даже одного слога в слове оказывалось иногда достаточным для того, чтобы добиться желаемого результата. Когда мы слышим эти новые слова, то ощущаем в них всю гамму разрушительных человеческих страстей — ненависть, злобу, бешенство, высокомерие, презрение и самонадеянность.

Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 583

Но умелое использование магической функции слов — еще далеко не все. Если слово должно произвести максимальный эффект, оно должно подкрепляться введением новых ритуалов. В этом направлении политические лидеры действуют столь же оперативно, методично и успешно. Каждый политический акт имеет свой специфический ритуал. И так как в тоталитарном государстве нет места частной жизни, независимой от жизни политической, то все бытие индивида внезапно оказывается наполненным большим числом новых ритуалов. Последние столь же регулярны, суровы и неотвратимы, как и в примитивных сообществах. Каждый класс, каждый пол и возраст имеют свои ритуалы. Никто не может пройти по улице, поприветствовать соседа или друга, не выполняя политического ритуала. И точно также, как в архаических сообществах, отказ хотя бы от одного из предписанных ритуалов означает неприятность и даже смерть. Даже у детей несоблюдение ритуала трактуется как непростительная оплошность и грех. Подобный проступок становится преступлением против его величества Лидера и всего тоталитарного государства.

Эффект этих новых ритуалов очевиден. Ничто не может так усыплять наши активные действия, способность суждения и критическую принципиальность, ничто не может в такой степени лишить нас чувства «я» и индивидуальной ответственности, как постоянное и однообразное «разыгрывание» одних и тех же ритуалов. [...]

Методы подавления и принуждения всегда использовались в политической жизни. Но в большинстве случаев эти методы ориентировались на «материальные» результаты. Даже наиболее суровые деспотические режимы удовлетворялись лишь навязыванием человеку определенных правил действия. Они не интересовались чувствами и мыслями людей. Конечно, в крупных религиозных столкновениях наибольшие усилия предпринимались для управления не только действиями, но и сознанием людей. Но эти усилия оказывались тщетными — они лишь укрепляли чувство религиозной независимости. Современные политические мифы действуют совсем по-другому. Они не начинают с того, что санкционируют или запрещают какие-то действия. Они сначала изменяют людей, чтобы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния. Политические мифы действуют так же, как змея, парализующая кролика перед тем, как атаковать его. Люди становятся жертвами мифов без серьезного сопротивления. Они побеждены и покорены еще до того, как оказываются способными осознать, что же на самом деле произошло.

584 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

Обычные методы политического насилия не способны дать подобный эффект. Даже под самым мощным политическим прессом люди не перестают жить частной жизнью. Всегда остается сфера личной свободы, противостоящей такому давлению. [...] Современные политические мифы разрушают подобные ценности. [...]

Чтобы понять этот процесс, необходимо начать с анализа понятия «свобода». Свобода представляет собой один из самых неясных и противоречивых терминов не только в философии, но и в политическом лексиконе. Как только мы начинаем размышлять о свободе воли, то тут же оказываемся в запутанном лабиринте метафизических вопросов и антиномий. Что же касается политической свободы, то все знают, что это один из самых общеупотребляемых и вводящих в заблуждение лозунгов. Все политические партии стремятся убедить нас, что именно они являются подлинными представителями и «рулевыми» свободы. При этом они всегда определяют этот термин в специфическом значении и используют его в своекорыстных, частных интересах. Этическая свобода по своему существу является более простой вещью.

Она свободна от той двусмысленности, которая неизбежна в метафизике и политике. Люди действуют свободно не потому, что обладают liberum arbitrium indifferentiae. Дело заключается вовсе не в отсутствии мотива, но в характере мотивов, отличающих свободное действие. В этическом смысле человек является свободным агентом действия, если его мотивы основаны на его собственном решении и личном убеждении в необходимости следовать моральному долгу. [...] Свобода не является врожденной человеку. Чтобы обладать свободой, нужно действовать как свободный человек. Если индивид просто следует природным инстинктам, то он не может бороться за свободу и, следовательно, скорее всего выберет рабство. Ведь очевидно, что гораздо легче зависеть от других, нежели самостоятельно мыслить, судить и принимать решения. Это объясняет тот факт, что равно и в индивидуальном и в социальном бытии свобода нередко рассматривается скорее как бремя, а не как привилегия. В наиболее тяжелых обстоятельствах человек пытается избавиться от этого бремени. Здесь-то и выступают на сцену тоталитарное государство и политические мифы. Новые политические партии обещают по крайней мере избавить человека от подобной дилеммы. Они подавляют и разрушают само чувство свободы, но в то же время они избавляют человека от всякой персональной ответственности.

Это подводит нас еще к одному аспекту проблемы. В нашем описании современных политических мифов не учитывалась одна существен-

Глава 12. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ 585

ная черта. Как уже отмечалось раньше, в тоталитарном государстве политические лидеры берут на себя те же функции, которые в примитивных сообществах выполняют маги. Они абсолютные правители, они те врачеватели, которые обещают вылечить все социальные недуги. Но и это еще не все. В диком племени колдун имеет и другую важную задачу. [...] Он раскрывает волю богов и предсказывает будущее. Предсказатель играет незаменимую роль в архаической социальной жизни. Даже на высокоразвитых ступенях политической культуры он по-прежнему пользуется всеми правами и привилегиями. В Риме, например, ни одно важное политическое решение, ни одно рискованное предприятие, ни одна битва не начинались без предсказания авгуров. (...]

Даже в этом смысле наша современная политическая жизнь вернулась к формам, казалось бы, давно и прочно забытым. Естественно, что мы уже не имеем дело с примитивным гаданием и ворожбой: мы больше не наблюдаем за полетом птиц и не изучаем внутренности жертвенных животных. Мы изобрели гораздо более утонченный метод гадания — метод, претендующий на научный и философский статус. Но хотя наши методы изменились, суть осталась прежней. Наши современные политики прекрасно знают, что большими массами людей гораздо легче управлять силой воображения, нежели грубой физической силой. И они мастерски используют это знание. Политик стал чем-то вроде публичного предсказателя будущего. Пророчество стало неотъемлемым элементом в новой технике социального управления. Даются самые невероятные и несбыточные обещания; «золотой век» предсказывается вновь и вновь. [...]

Философия бессильна разрушить политические мифы. Миф сам по себе неуязвим. Он нечувствителен к рациональным аргументам, его нельзя отрицать с помощью силлогизмов. Но философия может оказать нам другую важную услугу. Она может помочь нам понять противника. Чтобы победить врага, мы должны знать его. В этом заключается один из принципов правильной стратегии. Понять миф — означает понять не только его слабости и уязвимые места, но и осознать его силу. Нам всем было свойственно недооценивать ее. Когда мы впервые услышали о политических мифах, то нашли их столь абсурдными и нелепыми, столь фантастическими и смехотворными, что не могли принять их всерьез. Теперь нам всем стало ясно, что это было величайшим заблуждением. Мы не имеем права повторять такую ошибку дважды. Необходимо тщательно изучать происхождение, структуру, технику и ме-

586 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

тоды политических мифов. Мы обязаны видеть лицо противника, чтобы знать, как победить его.

Печатается по: Кассирер Э. Техника современных политических мифов //Вестн. МГУ. Сер. 7, Философия. 1990. № 2. С. 58—65.

Г л а в а 13

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ

Г.ЛЕБОН

Психология народов и масс

Явления бессознательного играют выдающуюся роль не только в органической жизни, но и в отправлениях ума. Сознательная жизнь ума составляет лишь очень малую часть по сравнению с его бессознательной жизнью. Самый тонкий аналитик, самый проницательный наблюдатель в состоянии подметить лишь очень небольшое число бессознательных двигателей, которым он повинуется. Наши сознательные поступки вытекают из субстрата бессознательного, создаваемого в особенности влияниями наследственности. В этом субстрате заключаются бесчисленные наследственные остатки, составляющие собственно душу расы, Кроме открыто признаваемых нами причин, руководящих нашими действиями, существуют еще тайные причины, в которых мы не признаемся, но за этими тайными есть еще более тайные, потому что они неизвестны нам самим. Большинство наших ежедневных действий вызывается скрытыми двигателями, ускользающими от нашего наблюдения.

Индивид в толпе приобретает, благодаря только численности, сознание непреодолимой силы, и это сознание позволяет ему поддаться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда он бывает один.[...]

Мы, с нашей точки зрения, придаем небольшое значение появлению новых качеств. Нам достаточно сказать, что индивид находится в массе в таких условиях, которые позволяют ему отбросить вытеснение своих бессознательных влечений. Мнимоновые качества, обнаруживаемые индивидом, суть проявления этого бессознательного, в котором содержится все зло человеческой души; нам нетрудно понять исчезновение

Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ И УЧАСТИЕ 587

совести или чувства ответственности при этих условиях. Мы уже давно утверждали, что ядром так называемой совести является «социальный страх».

Вторая причина — зараза, также способствует образованию в толпе специальных свойств и определяет их направление. Зараза представляет такое явление, которое легко указать, но не объяснить; ее надо причислить к разряду гипнотических явлений, к которым мы сейчас перейдем. В толпу всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит человеческой природе, и потому человек способен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы.

Третья причина, и при том самая важная, обусловливающая появление у индивидов в толпе таких специальных свойств, которые могут не встречаться у них в изолированном положении, — это восприимчивость к внушению; зараза, о которой мы только что говорили, служит лишь следствием этой восприимчивости.

Наблюдения [...] указывают, что индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта... Сознательная личность у загипнотизированного совершенно исчезает, так же как воля и рассудок и все чувства и мысли направляются волей гипнотизера.

Таково же приблизительно положение индивида, составляющего частицу одухотворенной толпы. Он уже не сознает своих поступков, и у него, как у загипнотизированного, одни способности исчезают, другие же доходят до крайней степени напряжения. Под влиянием внушения такой субъект будет совершать известные действия с неудержимой стремительностью; в толпе же эта неудержимая стремительность проявляется с еще большей силой, так как влияние внушения, одинакового для всех, увеличивается путем взаимности.

Итак, исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяемое внушением, и стремление превратить немедленно в действие внушенные идеи — вот главные черты, характеризующие индивида в толпе. Он уже перестает быть сам собою и становится автоматом, у которого своей воли не существует.

Таким образом, становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В

588 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе — это варвар, т.е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку. Он останавливается особенно еще на понижении интеллектуальной деятельности, которое претерпевает человек благодаря причастности к массе.

Печатается по: Лебон Г. Психология народов и масс // Диалог. 1992. №3. С. 26—27.

Т. АДОРНО

⇐ Предыдущая 37 38 39 40 414243 44 45 46 Следующая ⇒