Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


АПРЕЛЬ 1483 ГОДА. ВЕСТМИНСТЕР



 

Однако пришлось ждать до Пасхи, прежде чем Генри наконец разрешили вернуться домой, хотя я, разумеется, написала своему сыну и Джасперу сразу, как только муж сообщил мне новость. И они тотчас начали готовиться в дорогу, распуская свой небольшой двор, состоявший из противников Йорка и просто отчаявшихся людей, к ним примкнувших. Впервые за долгие годы дяде и племяннику предстояло надолго расстаться; Джаспер писал, что не представляет, куда себя денет, когда рядом не будет Генри, ведь ему не о ком будет заботиться, некому будет давать дружеские советы, он ни для кого не будет наставником.

 

Возможно, после его отъезда я отправлюсь в странствие по святым местам. Может, мне действительно пора обратить внимание на себя самого, на собственную душу. До сих пор я жил только ради нашего мальчика, вдали от Англии; мы слишком долго пробыли в ссылке, и мне уже стало казаться, что мы никогда не увидим родину. Но Генри все же возвращается, как и должно быть, а я по-прежнему не могу этого сделать. Теперь у меня будет отнято все – не только любимый брат, родной дом и ты, но и Генри. Я рад, конечно, что он воссоединится с тобой и сможет занять подобающее ему высокое положение, но мне, изгнаннику, будет без него очень одиноко. Признаюсь честно: я и подумать не могу о жизни без него.

 

Решив показать это послание Стэнли, я зашла к нему в кабинет; он сидел за письменным столом и работал, весь стол был завален разными документами, принесенными на рассмотрение или на подпись.

– По-моему, Джаспер Тюдор тоже был бы рад приехать домой вместе с Генри, – осторожно начала я.

– Если он и сможет сюда приехать, то только на плаху, – резко отозвался супруг. – Джаспер Тюдор сразу выбрал не ту сторону, однако упорно держался Ланкастеров и во время их побед, и в периоды их поражений вплоть до самого последнего и окончательного разгрома. Ему бы следовало умолять о прощении еще после битвы при Тьюксбери, когда это сделали все остальные, но он упрям, как уэльский пони. Нет, я и пальцем о палец не ударю, не стану помогать ему восстановиться в правах. И ты тоже ничего не предпринимай в этом отношении. Ты ведь, как мне кажется, питаешь к нему особое пристрастие, которого я отнюдь не разделяю. И мне это чрезвычайно не нравится.

– Но он мой деверь, – только и смогла вымолвить я в свое оправдание, изумленно глядя на мужа.

– Мне это известно. И от этого только хуже.

– Неужели ты думаешь, что все годы, пока он находился в ссылке, я была влюблена в него?

– Я вообще не думаю об этом, – холодно заметил супруг, – и не хочу думать. И я не желаю, чтобы об этом думала ты. И не желаю, чтобы об этом думал он. Но более всего мне бы не хотелось, чтобы об этом задумались король и его жена-сплетница. Так что пусть Джаспер остается там, где сейчас и находится, а мы с тобой не будем вмешиваться и заступаться за него. Отныне у тебя больше не будет необходимости с ним переписываться, у тебя не будет необходимости даже вспоминать о нем. Считай, что он умер для нас.

Меня прямо-таки всю трясло от возмущения.

– Ты не можешь сомневаться в моей порядочности!

– И о твоей порядочности я тоже отказываюсь думать, – отрезал муж.

– Не понимаю, с какой стати тебе волноваться на мой счет, раз ты не испытываешь ко мне ни малейшей страсти! – сердито бросила я, но вывести мужа из себя так и не сумела; его улыбка была ледяной.

– Отсутствие страсти, если ты не забыла, – часть нашего брачного контракта, – сказал он. – И на этом условии, кстати, ты отдельно настаивала. Да, я не питаю к вам ни малейшей страсти, миледи. Но вы полезны мне, как и я вам. Так давайте соблюдать условия нашего соглашения и не нарушать их, пользуясь ненужными романтическими бреднями. Ведь раньше никому из нас и в голову не приходило обсуждать нечто подобное. Если честно, ты, моя дорогая, совсем не в моем вкусе; одному Богу известно, какой мужчина способен пробудить желание в твоей душе. Вряд ли такой человек вообще найдется. Сомневаюсь, что даже бедняга Джаспер вызывал у тебя нечто большее, чем просто холодный трепет встревоженного сердца.

Я резко повернулась, метнулась к двери, но, уже держась за ручку, оглянулась на мужа и с горечью произнесла:

– Мы женаты десять лет, и все это время я была тебе хорошей женой. Разве у тебя есть основания жаловаться? Неужели в твоем сердце нет ни капли любви ко мне?

Продолжая сидеть за столом, лорд Стэнли вскинул на меня глаза; перо в его руке замерло над серебряной чернильницей.

– Когда мы с тобой заключали брак, ты убеждала меня, что целиком и полностью предана Богу и единственной, святой для тебя цели. Я же честно признался, что целиком и полностью предан своей семье и карьере. Ты говорила, что тебя привлекает непорочная жизнь монахини и соблюдение целибата; я согласился принять это в своей будущей жене, которая к тому же принесла мне богатство, знатное имя и сына, имеющего полное право претендовать на английский престол. Так что слова о любви тут совсем ни к чему; нас с тобой объединяет нечто большее – общие интересы. И мне известно совершенно точно, что ради нашего общего дела ты более верна мне, чем это возможно во имя какого бы то ни было чувства. Если бы ты была женщиной, подвластной воле любви, то давным-давно уехала бы к сыну и к Джасперу. Но ни для тебя, ни для меня любовь не играет роли. Ты жаждешь власти, Маргарита, власти и богатства; и я хочу того же. И ничто иное не имеет для нас столь же существенного значения; ради этого мы готовы пожертвовать буквально всем.

– Но я действую по велению Бога, – запротестовала я.

– Да, поскольку считаешь, что Господу угодно видеть твоего сына на английском престоле. Не думаю, что твой Бог когда-либо давал тебе иной совет. Ты слышишь только то, что желаешь услышать. И тебе кажется, что это Он направляет тебя в твоих предпочтениях.

Я покачнулась, словно муж ударил меня.

– Как ты смеешь! Я прожила жизнь, служа Господу!

– Но Он почему-то всегда призывает тебя стремиться к власти и богатству. Неужели ты совершенно уверена, что слышишь не свой собственный голос, даже когда вокруг бушует буря, пожар или землетрясение?

– Повторяю! – злобно оскалившись, воскликнула я. – По воле Господа мой сын будет сидеть на английском троне! И те, кто сейчас смеется над моими видениями и сомневается в моей избранности, станут называть меня «ваше высочество, королева-мать»! А подписывать свои послания я буду «королева Маргарита»…

Кто-то настойчиво постучал в дверь, потом нетерпеливо подергал дверную ручку.

– Милорд!

– Войдите! – крикнул Томас, узнав голос своего личного секретаря Джеймса Пирса.

Я немного отступила от двери, Пирс проскользнул внутрь, коротко кивнул мне и тут же проследовал к столу моего мужа.

– С королем случилось несчастье, – в волнении сообщил он. – Его величество серьезно болен.

– Да, знаю. Он еще вчера вечером чувствовал себя плохо. По-моему, просто переел в очередной раз.

– Сегодня ему гораздо хуже. Собрали консилиум, сейчас врачи пускают ему кровь.

– И каков их прогноз? Неужели все так серьезно?

– Судя по всему, да.

– Я немедленно отправляюсь во дворец.

Стэнли отшвырнул перо и широкими шагами подошел ко мне, по-прежнему стоявшей рядом с приоткрытой дверью. Низко, точно любовник, наклонившись ко мне и интимным жестом приобняв меня за плечи, он быстро прошептал мне в самое ухо:

– Если он действительно серьезно болен, если он умрет и в стране будет править регент, то твой сын, вернувшись домой, окажется среди членов регентского совета и в двух шагах от трона. Преодолеть такое расстояние ему будет совсем нетрудно. Особенно если он проявит себя как верный слуга отечества и вызовет симпатии англичан, которые в таком случае вполне могут предпочесть молодого представителя дома Ланкастеров малолетнему принцу из дома Йорков. Скажи, ты хочешь заняться чтением и вышивкой и впоследствии продолжить наш спор о твоем призвании и о превратностях любви или предпочтешь сопроводить меня и выяснить, действительно ли король Эдуард при смерти?

Я даже отвечать не стала, просто молча взяла супруга под руку, и мы поспешили во дворец. Наши лица были бледны от тревоги за здоровье короля, которого, как известно, мы оба очень любили.

 

Но день следовал за днем, а Эдуард все держался. Королева испытывала страшную тревогу, поскольку, несмотря на бесконечные измены мужа, несмотря на его затяжные пьянки и непристойные развлечения в компании друзей, она нежно и страстно его любила и была искренне к нему привязана. Дни и ночи она проводила у его постели; врачи, сменяя друг друга, предлагали одно целебное средство за другим, но ничего не помогало. Слухи летали по дворцу, точно вороны, ищущие, на каком бы дереве заночевать. Многие считали, что король простыл на холодном ветру у реки, пожелав накануне Пасхи непременно отправиться на рыбную ловлю. Другие решили, что он просто испортил себе желудок постоянным обжорством и пьянством. А некоторые подозревали, что одна из шлюх, которых он постоянно менял, заразила его сифилисом и теперь эта страшная болезнь сводит его в могилу. И лишь немногие, подобно мне, не сомневались: такова воля Божья, так Он наказывает Йорка за предательство дома Ланкастеров. А я к тому же была уверена: сам Господь прокладывает моему сыну путь к английскому престолу.

Стэнли почти все время находился в покоях короля вместе с другими придворными, шептавшимися по углам о своих догадках и опасениях; многие вполголоса озвучивали предположение, что Эдуард, всю жизнь казавшийся себе неуязвимым, в конце концов исчерпал свое везение. Я же постоянно пребывала в комнатах королевы, поджидая, когда она в очередной раз заглянет туда, ненадолго покинув мужа, чтобы сменить головной убор и расчесать волосы. Я видела в зеркале ее застывшее лицо, когда она покорно позволяла служанке делать ей такую прическу, какая той больше нравится. Бледные губы Елизаветы беспрестанно шевелились, бормоча молитвы. И если бы она была женой любого другого человека, а не Йорка, я бы, наверное, из чувства жалости и сострадания тоже за нее помолилась. Королева действительно была в ужасе и прекрасно сознавала, что может потерять не просто любимого мужа, но и, безусловно, величайшего человека в Англии, стоявшего над всеми своими подданными.

– Ну, что она говорит? – спросил меня муж, когда мы встретились за обедом в большом зале, непривычно тихом, будто уже накрытом похоронным покровом.

– Ничего, – отозвалась я. – Она не говорит ни слова. Судя по всему, ее лишает дара речи одна лишь мысль о возможной утрате. Теперь я уверена: король действительно умирает.

В полдень в королевскую спальню пригласили членов Совета. Мы, женщины, остались в просторной приемной, за пределами личных покоев короля, мечтая выяснить, что там происходит. Через час мой муж с мрачным лицом вышел оттуда и сказал:

– Он заставил нас поклясться над его смертным ложем в верности друг другу. Заставил даже таких заклятых врагов, как Гастингс и королева, его лучший друг и его жена. Он просил, чтобы все мы, не щадя сил, трудились во имя благополучия и безопасности его сына Эдуарда, которого и назвал своим преемником. Король соединил над своей постелью руки Уильяма Гастингса и королевы, назначил регентом своего брата Ричарда до тех пор, пока принц не достигнет совершеннолетия, и призвал всех нас преданно служить принцу. А затем явился священник, дабы король мог в последний раз причаститься. Наверное, к вечеру он скончается.

– И ты поклялся ему?

По коварной улыбке мужа я поняла, что клятва эта ничего не стоит, но вслух он произнес:

– Господи, конечно же поклялся! Все мы поклялись быть ему верными, мирно трудиться во благо Англии и хранить вечную дружбу. В общем, думаю, королева уже сейчас поднимает армию и посылает за сыном, чтобы его как можно скорее привезли из уэльского замка, а заодно и прихватили с собой максимально большой вооруженный отряд, полностью готовый к бою. Думаю также, что Гастингс уже послал за Ричардом, предупредил его о возможных происках Риверсов и посоветовал поскорее прибыть из Йорка вместе со всем своим войском. В общем, двором снова будет править женщина, как при Маргарите Анжуйской. И все в один голос примутся убеждать Ричарда, что ее необходимо остановить. Так что нам с тобой придется пока разделиться. Я напишу Ричарду и выражу желание присягнуть ему на верность, а ты тем временем поддерживай в королеве мысль, что мы по-прежнему преданы ей и всему семейству Риверс.

– Это называется сидеть на двух стульях, – прошептала я.

Впрочем, подобный поступок был вполне в духе Стэнли. Именно поэтому я когда-то и вышла за него замуж; и вот теперь наступил тот самый момент, ради которого мы с ним и заключили брак.

– Полагаю также, – продолжал он, – что Ричард питает надежду не только долгое время править Англией в качестве регента, но и впоследствии, когда Эдуард уже станет совершеннолетним, подчинить мальчишку себе и руководить страной, переступив через него. И тогда он станет вторым Уориком, «делателем королей».[38]

– Или же он станет соперником юному королю и еще одним претендентом на престол, – выдохнула я, как всегда заботясь только о своем сыне.

– Да, или соперником, – согласился мой муж. – Герцог Ричард и сам из рода Плантагенетов Йоркских, он человек вполне зрелый, и его претензии на престол не подлежат сомнению. И уж ему совершенно не требуется ни регентство, ни помощь лордов, которые стали бы править вместо него. Многим, пожалуй, покажется, что куда безопаснее выбрать такого короля, а не поддерживать совершенно неопытного мальчика. А кое-кто наверняка уже и сейчас воспринимает Ричарда как следующего наследника трона. Ты должна немедленно отправить гонца к Джасперу; пусть твой деверь постарается обеспечить Генри максимальную безопасность, а мы здесь будем следить, как станут развиваться события. Им не стоит приезжать в Англию, пока не прояснится, кто именно предъявит права на престол.

Лорд Стэнли уже хотел уйти, но я помешала ему, коснувшись его плеча.

– А как, по-твоему, будут развиваться события?

Не глядя мне в глаза и даже чуть отвернувшись, муж тихо сказал:

– По-моему, королева и герцог Ричард будут драться, точно псы из-за кости. И этой костью станет маленький принц. И боюсь, что в итоге они попросту разорвут его на куски.

 

МАЙ 1483 ГОДА. ЛОНДОН

 

Всего через четыре недели после этого поспешного обмена мнениями я уже торопливо сообщала Джасперу совершенно невероятные новости:

 

Ричард, герцог Глостер, родной брат короля, поклявшийся в абсолютной преданности своему племяннику, принцу Эдуарду, сам съездил за мальчиком, привез его в Лондон и с должными почестями поселил в королевских покоях Тауэра, объявив, что коронация состоится через месяц. Правда, имела место небольшая стычка герцога Ричарда с охраной юного принца, возглавляемой Энтони Риверсом, дядей Эдуарда, и Ричардом Греем, [39] его сводным братом. Оба они теперь арестованы, а королева Елизавета вместе с остальными детьми вновь укрылась в убежище и клянется, что Ричард обманул ее доверие и дружбу и отныне стал врагом всей ее семьи; она также требует, чтобы ее сына и наследника немедленно освободили из Тауэра и вернули ей.

Столица гудит; никто не знает, кому верить и на кого положиться. Большинство считает, что Елизавета намерена прибрать к рукам королевскую сокровищницу (она, впрочем, уже унесла оттуда столько, сколько смогла поднять) и защитить свою власть и свою семью. Ее брат[40] вывел в море английский флот, также имея при себе немалые средства, украденные из казны; судя по всему, он намеревается атаковать Лондон со стороны реки. Королева за какую-то неделю превратилась во врага собственных подданных и даже собственного сына, поскольку сейчас все только и делают, что готовятся к коронации юного принца. А сам он издает всевозможные указы, подкрепляя их двойной печатью – своей и своего дяди, лорда-протектора. Интересно, откроет ли братец королевы артиллерийский огонь по Тауэру, где находится его племянник и наследник английского престола? Или же Елизавета постарается похитить и спрятать сына, дабы избежать его коронации?

Как только выясню что-то еще, немедленно напишу тебе. Стэнли советует ждать и смотреть в оба; говорит, что наш час, возможно, близок.

Маргарита Стэнли

 

 

ИЮНЬ 1483 ГОДА. ЛОНДОН

 

Лорд Стэнли стал герцогу Ричарду таким же надежным советником, как некогда королю Эдуарду. Все шло так, как мой муж задумал; раньше он преданно служил монарху, а теперь – Ричарду, которого сам покойный король назначил лордом-протектором и который должен был оставаться в этой должности всего несколько коротких недель, предшествовавших коронации принца Эдуарда. Затем Ричард должен был передать все – и трон, и власть – этому ребенку, и тот стал бы руководить Англией как полноправный король. Мне было крайне интересно посмотреть, кто из семьи Риверс сумеет выжить за время правления этого мальчика, надевшего одну из величайших корон мира и находящегося в полном подчинении у собственной матери – проклятой ведьмы, посмевшей укрыться в святом убежище. Очень немногие без оглядки доверились бы какому-то мальчишке, а уж его матери-колдунье – и подавно.

С другой стороны, кто из сыновей Йорка когда-либо мог добровольно отказаться от власти и передать трон другому претенденту? И Ричард, несомненно, просто так не отдаст корону и скипетр сыну женщины, которая его ненавидит. Впрочем, какие бы сомнения нас ни терзали, все мы так или иначе готовились к коронации юного Эдуарда: с нас снимали мерки для праздничных нарядов, а в Вестминстерском аббатстве был уже почти построен специальный помост для прохождения королевской процессии. Овдовевшая королева Елизавета, должно быть, постоянно слышала у себя над головой стук молотков и визг пил; она по-прежнему жила в нижних этажах аббатства, опасаясь покинуть убежище. Королевский совет, явившись к ней в полном составе, потребовал у нее отправить в Тауэр и ее девятилетнего сына Ричарда, чтобы его старший, двенадцатилетний брат Эдуард «не скучал в одиночестве». Елизавета не сумела отказать им, да у нее и не было особых причин для отказа, кроме, может, ненависти к герцогу Ричарду. Так что она уступила их требованиям, и теперь уже оба королевских отпрыска находились в Тауэре, в королевских покоях, в ожидании дня коронации.

Я отвечала за подготовку нарядов для торжества, мне приходилось без конца встречаться с главной кастеляншей дворца и ее помощницами и следить за тем, какие платья шьют для самой вдовствующей королевы, для принцесс и для придворных дам. О нарядах для королевской семьи нужно было позаботиться в любом случае, исходя из того предположения, что королева все-таки покинет свое убежище и примет участие в коронации, а значит, как обычно, пожелает одеться изысканно. Мы наблюдали за тем, как служанки чистят королевскую горностаевую мантию и как белошвейки пришивают бесчисленные перламутровые пуговки. Однажды главная кастелянша невзначай обронила, что вот, дескать, жена Ричарда Анна Невилл, герцогиня Глостер, никакого платья в королевской гардеробной не заказывала.

– Ее, наверное, неправильно поняли, – возразила я. – Ведь у себя в замке Шериф-Хаттон она никак не сумеет заказать наряд, подходящий для такого праздника. Да ей попросту не успеют ничего сшить вовремя.

Кастелянша пожала плечами и вытащила из шкафа какое-то платье, отделанное бархатом. Она сняла надетый сверху полотняный чехол, раскинула платье передо мной и произнесла:

– Даже не знаю, как быть. Но никакого заказа от герцогини Глостер я не получала. Что же делать?

– Просто приготовьте наряд, соответствующий ее размерам, – ответила я равнодушно и тут же перевела беседу в другое русло.

А потом поспешила домой и бросилась на поиски мужа. Он работал в кабинете над указом, согласно которому каждый английский шериф[41] должен был явиться в Лондон и присутствовать на коронации принца.

– Я занят. В чем дело? – раздраженно спросил он, когда я открыла дверь в его кабинет.

– Анна Невилл не заказала ни одного платья для предстоящей коронации! Что ты думаешь об этом?

Думал он то же, что и я, и так же быстро все понял. Отложив перо, он жестом поманил меня к себе, и я, плотно затворив дверь, подошла, испытывая легкий радостный трепет от того, что мы с ним снова заодно и являемся соучастниками заговора.

– Анна никогда и ничего не делает по собственной воле. Судя по всему, муж велел ей не ездить в Лондон, – рассудил мой супруг. – Но зачем ему запрещать жене эту поездку?

Я молчала, поскольку знала, что Стэнли и сам сообразит довольно быстро.

– Значит, платья у нее нет, на коронацию она не собирается… Видимо, он сказал ей, что ехать не стоит, поскольку никакой коронации не будет, – заключил он тихо. – И стало быть, все это, – он обвел рукой стопки бумаг, – устроено лишь с целью чем-то занять нас, вселить в нас уверенность, что коронация состоится.

– Возможно, Ричард приказал жене не ездить в Лондон из опасения, что здесь могут вспыхнуть беспорядки. Может, ему кажется, что только дома она будет в безопасности.

– Разве кто-то собирается устраивать беспорядки? По-моему, все хотят, чтобы принц был поскорее коронован. И только один человек с удовольствием помешал бы ему стать королем; тот самый человек, который больше всех от этого выиграет.

– Сам герцог Ричард Глостер?

Муж кивнул и задал главный вопрос:

– Итак, что же мы можем сделать со столь драгоценными сведениями? Как наилучшим образом ими распорядиться?

– Я поставлю в известность вдовствующую королеву, – предложила я. – Если она собиралась поднять армию, то лучше ей сделать это прямо сейчас. И пусть уберет своих сыновей куда-нибудь подальше, выведет их из-под крыла Ричарда. Если мне удастся убедить Елизавету пойти против регента, назначенного ее мужем, тогда у Ланкастеров еще есть шанс.

– Передай ей, что герцог Бекингем, вполне возможно, перейдет на ее сторону, – тихо добавил лорд Стэнли, когда я уже была на пороге.

Я тут же остановилась и, не веря собственным ушам, уточнила:

– Генри Стаффорд?

Он был племянником моего второго мужа, я помнила его еще маленьким мальчиком, который унаследовал титул герцога после смерти деда. А королева затем чуть ли не силой заставила его жениться на своей сестре. С тех самых пор он возненавидел семейство Риверс и, разумеется, вряд ли мог теперь оставаться им верным. Ясное дело, он одним из первых поддержал Ричарда и переметнулся на его сторону. Он также присутствовал, когда Ричард арестовывал Энтони Риверса. Легко догадаться, как приятно ему было видеть униженным своего шурина.

– Но ведь Генри Стаффорд королеву терпеть не может! – удивленно воскликнула я. – Он попросту ненавидит ее, как, впрочем, и собственную жену Екатерину, родную сестру королевы. Я знаю это совершенно точно. Я хорошо помню, как его оженили. Ради Риверсов он никогда бы не пошел против Ричарда.

– У него имеются свои честолюбивые планы, – мрачно изрек мой муж. – Он тоже королевской крови и, видимо, считает, что если трон можно отнять у принца Эдуарда, то его можно отнять и у Ричарда. Он присоединится к королеве, делая вид, что намерен защитить ее сына, а затем, если победа будет за ними, постарается сам захватить трон.

Думала я быстро. Семейке Стаффорд, за исключением моего слабого и весьма скромного в своих амбициях мужа Генри, всегда были свойственны чрезвычайная гордость и спесь. Стаффорд назло королеве поддержал Ричарда в борьбе с Риверсами, но теперь действительно вполне мог преследовать и собственные, далеко идущие цели.

– Хорошо, раз ты так хочешь, я скажу об этом королеве, – согласилась я. – Но по-моему, союзник Генри Стаффорд совершенно ненадежный. Приняв его помощь, Елизавета проявит редкую глупость.

Лорд Стэнли снова улыбнулся – на этот раз скорее волчьей, а не лисьей улыбкой, хоть и носил прозвище лис, – и произнес:

– У нее не так уж много друзей, выбирать не из кого. Так что, по-моему, королева его предложению очень даже обрадуется.

 

Через неделю после этого рано утром, когда едва рассвело, Стэнли ворвался в мою спальню, открыв дверь ударом кулака, и моя горничная, испуганная его неожиданным появлением, с воплем вскочила со своей постели.

– Оставь нас, – рявкнул он на нее.

Девушка поспешно выбежала из комнаты, а я, охваченная тревогой, села в кровати, придерживая у горла ночную рубашку, и спросила:

– Что случилось?

Первое, что мне пришло в голову, – это внезапная тяжкая болезнь сына. Но, увидев бледного как привидение Томаса с трясущимися руками, я поняла, что дело совсем не в этом, и задала вопрос иначе:

– Что с тобой?

– Мне приснился жуткий сон. – Муж тяжело опустился на край кровати. – Великий Боже, какой жуткий сон мне приснился… Ты просто представить себе не можешь, Маргарита…

– Неужели вещий?

– Откуда мне знать? Но это было ужасно! Я словно угодил в адскую западню…

– Что же тебе приснилось?

– Я оказался в холодной каменистой местности, в каком-то диком краю. Я постоянно озирался, но рядом никого не было. Ни близких, ни моих вассалов – я был совершенно один. Даже нашего штандарта я не увидел. И, сколько ни искал глазами, не нашел ни сына, ни брата, ни тебя.

Я молча ждала продолжения. Кровать тряслась – так сильно била его дрожь.

– Потом ко мне приблизилось какое-то чудовище, – почти прошептал он. – Жуткая тварь с разинутой пастью, из которой так и несло адским смрадом. Глаза у мерзкой твари были свинячьи, красные, и так и бегали туда-сюда. Она явно намеревалась меня сожрать.

– А на кого она была похожа? На змею? На дракона?

– Нет, это был дикий кабан, – тихо ответил муж. – Огромный кабан с окровавленными клыками. Из пасти у него капала слюна, голова была низко опущена, и я догадался, что он давно идет по моему следу. Было хорошо слышно, как он фыркает, нюхая землю.

Томаса передернуло.

Дикий кабан, изображенный на гербе Ричарда Глостера! Мы оба прекрасно поняли смысл этого сна. Я моментально вылезла из постели, выглянула за дверь и убедилась, что моей горничной в коридоре нет и никто не подслушивает. Затем я крепко затворила дверь, подошла к камину и на всякий случай поворошила в нем угли, словно в эту душную июньскую ночь нам необходимо было согреться. Я еще и свечи зажгла, будто желая окончательно разогнать остатки ночной тьмы, породившей страшное видение кабана, охотившегося на моего мужа. Коснувшись пальцами нательного креста, я перекрестилась, поскольку чувствовала: Томас принес в мою спальню не только свои ночные страхи; мне казалось, что вместе с ним ворвался и тот жуткий сопящий кабан, который вот-вот учует наш след.

– Думаешь, Ричард подозревает тебя?

Супруг посмотрел на меня и недоуменно пожал плечами.

– Я не сделал ничего предосудительного. Я лишь дал ему понять, что полностью его поддерживаю. Но этот сон… Нет, такое невозможно забыть. Пойми, Маргарита, я проснулся до смерти перепуганный и, точно ребенок, громко звал на помощь. Представь, я проснулся от собственного крика!

– Если он подозревает тебя, то скоро заподозрит и меня, – предположила я; ужас, охвативший моего мужа, был так силен, что и в мое сердце сумел запустить цепкие когти. – А ведь я еще и с королевой поддерживала переписку, как мы с тобой условились. Может ли он знать, что я на стороне его врагов?

– А твои письма не могли попасть в чужие руки?

– Нет, в своем человеке я уверена. Да и сама королева далеко не глупа. Но почему все-таки Ричард усомнился в тебе?

Стэнли покачал головой.

– Повторяю: я не сделал ничего предосудительного. Разве что поговорил с Гастингсом, который, разумеется, до мозга костей верен королеве. Гастингс отчаянно стремится посадить на трон принца Эдуарда. Видимо, он считает это своей последней возможностью выразить любовь и преданность покойному королю. Он очень опасается, что Ричард ведет двойную игру в отношении принца Уэльского, и считает, что, когда Ричард, по сути, похитил мальчика и запер его в Тауэре, все пошло наперекосяк. Во время нашей беседы Гастингс осведомился, не поддержу ли я его на следующем заседании Королевского совета; он намерен выступить с речью и настаивать на том, чтобы принца немедленно выпустили на свободу и позволили видеться с людьми и с матерью. Полагаю, Гастингс уже посылал к Елизавете гонца, заверяя ее в полной безопасности и предлагая покинуть убежище.

– А ему известно, что Ричард велел своей жене остаться дома и не ездить на коронацию? Ему не кажется, что Ричард может отложить коронацию и продлить свое регентство?

– Да, я сообщил ему, что Анна Невилл не заказывала нарядов для предстоящего празднества, и он заявил, что готов поклясться: у Ричарда нет и никогда не было намерения действительно короновать своего племянника. То есть Гастингс озвучил то, о чем все мы уже начинаем задумываться, чего все мы начинаем бояться. Но я лично не вижу особенной угрозы в том, что Ричард отложит эту коронацию – хотя, возможно, и на годы, пока мальчик не достигнет совершеннолетия. Столь долгая отсрочка даст Ричарду возможность спокойно править страной в качестве регента. – Стэнли вскочил и прямо босиком принялся мерить комнату шагами. – Господи, да ведь он всегда был самым верным из братьев! И никогда не предавал Эдуарда! И тогда, у смертного одра короля, он тоже лишь подтвердил свою верность принцу, своему родному племяннику. Вся его враждебность всегда была направлена только на вдовствующую королеву, но не на сына своего покойного брата. Впрочем, теперь принц полностью в его власти. Так что, коронуют принца Эдуарда или нет, мальчик может стать лишь королем-марионеткой в руках Ричарда. Особенно если тому удастся по-прежнему держать Эдуарда вдали от матери и ее родни.

– Но твой сон…

– Сон свидетельствует только о том, что кабан решительно настроен властвовать. И убивать. Наверное, это было предупреждение; да, по всей видимости, лишь предупреждение.

Некоторое время мы молчали. Потом в камине с треском обвалилось сгоревшее полено, и мы оба невольно вздрогнули.

– Что же ты будешь делать? – воскликнула я, словно очнувшись.

Муж только плечами пожал.

– А что стала бы делать ты? Ты же уверена, что с тобой говорит сам Господь, что Он посылает тебе вещие сны, вот и посоветуй: что ты сделала бы, если бы тебе приснился кабан, который на тебя охотится?

Я колебалась, не зная, как ответить, затем спросила:

– Надеюсь, вариант бегства ты не рассматриваешь?

– Нет-нет.

– Я бы начала молиться, прося наставить меня на путь истинный.

– Да? И что, по-твоему, посоветовал бы твой Бог? – Томас Стэнли вдруг усмехнулся со свойственным ему сарказмом. – Или Он, как обычно, направил бы тебя искать власти и безопасности?

Присев на скамеечку у камина, я наблюдала за языками пламени, чувствуя себя то ли бедной гадалкой, то ли королевой Елизаветой, этой ведьмой с ее колдовскими умениями.

– Если Ричард готов пойти против своего племянника, против обоих своих племянников, и каким-то образом помешать и тому и другому унаследовать трон, если он хочет сам занять его… – Я вздохнула. – У принцев не осталось никого из могущественных защитников. Флот восстал против их дяди Эдварда, их мать скрывается в убежище, а второй их дядя, Энтони Риверс, арестован…

– И что с того?

– Как ты считаешь, если Ричард и впрямь намерен занять престол, а своих племянников оставить взаперти в Тауэре, не поднимется ли народ против него? Не начнется ли новая война?

– Йорк против Йорка? Что ж, вполне возможно.

– А при подобных обстоятельствах у кого-то из Ланкастеров может появиться возможность захватить трон.

– Намекаешь на своего сына Генри?

– Да, именно. Ведь он будет единственным, кто твердо держится на ногах, пока остальные рвут друг друга на куски в смертельной схватке.

В спальне некоторое время царила полная тишина. Я быстро взглянула на мужа, боясь, что зашла слишком далеко.

– Между Генри и короной еще четыре жизни, – заметил он. – Два принца, Эдуард и Ричард Йорки, затем сам герцог Ричард и, наконец, его сын.

– Но все они вполне могут передраться друг с другом насмерть.

Томас кивнул, и я уже более решительно продолжила:

– Если они и впрямь решат друг друга уничтожить, не будет особого греха, коль Генри займет опустевший трон. И тогда престол Англии вновь будет в руках Ланкастеров, имеющих на него все права. И воля Господа наконец-то будет исполнена!

В моем голосе звенела такая уверенность, что Стэнли ухмыльнулся, но на этот раз я не обиделась на него. Куда важнее для меня было то, что мы оба знали теперь, куда идти. И поскольку я не сомневалась, что путь этот высветил сам Господь, мне было безразлично мнение Стэнли, даже если он и считал, что я ослеплена греховным честолюбием.

– Итак, ты сегодня собираешься на заседание Королевского совета? – спросила я.

– Да, оно состоится в Тауэре. Но я непременно пошлю весточку Гастингсу по поводу своих опасений. Если он действительно намерен пойти против Ричарда, то пусть лучше делает это сейчас. Тогда герцог Глостер, возможно, будет просто вынужден проявить свои истинные намерения. Также Гастингс может потребовать свидания с принцем Эдуардом. Не сомневаюсь, в глазах мальчика он выглядит героем благодаря своей любви к покойному королю. Ну а я чуть отступлю, пропуская Гастингса вперед. Тем более Совет твердо настроен на скорейшую коронацию принца, и Гастингс вполне может напомнить об этом в своем выступлении, тем самым вызвав огонь на себя, поскольку даст Ричарду понять, что подозревает его. В общем, я вполне могу натравить Гастингса на Ричарда, а сам отойти в сторону и посмотреть, что из этого выйдет. Таким образом, я не только вовремя получу предупреждение об угрозе, но и предупрежу об этой угрозе Гастингса и позволю ему встать под удар.

– Но на чьей стороне тогда окажешься ты сам?

– Маргарита, я буду предан наиболее вероятному победителю. А в данный момент это тот, кого поддерживает весь Север, тот, в чьей власти находится Тауэр, тот, кому как своему опекуну беспрекословно подчиняется наследный принц, – это Ричард.

 

Ожидая мужа с заседания Совета, я молилась на коленях перед алтарем. Наш утренний разговор не на шутку встревожил и даже испугал меня, и я, как всегда в таких случаях, обратилась мыслями к Жанне д'Арк, которая, должно быть, не раз, понимая, что над ней нависла беда, все же садилась на белого коня и мчалась навстречу опасности под своим расшитым лилиями флагом. О да, Жанне вовсе не нужно было вести тайных и безмолвных боев с противником!

Мои молитвы перемешались с этими мыслями, когда за окном послышался топот множества ног по мостовой и какой-то странный звон – это сотня копейщиков втыкала копья в землю; затем кто-то с силой загрохотал молотком по мощным дверям нашего лондонского дома.

Я уже почти спустилась, когда навстречу мне попался сынишка нашего привратника – его отправили к горничным, чтобы те позвали меня. Я схватила мальчишку за руку и спросила:

– Кто там?

– Люди герцога Ричарда, – задыхаясь, выпалил он. – В ливреях, и с ними капитан; они схватили нашего господина, вашего мужа, лицо ему разбили, весь колет кровью перепачкали! Ух, кровища так и хлещет, прямо как из свиньи…

Отшвырнув мальчишку в сторону – все равно проку от него не было никакого, – я побежала по мощеной дорожке к воротам, которые привратники уже распахнули. К нам во двор вступал отряд герцога Ричарда; в центре этой группы вооруженных людей тащился, пошатываясь, мой муж; кровь так и лилась из раны у него на голове, а лицо было смертельно бледным. Он смотрел прямо на меня, но глаза его, полные ужаса, ровным счетом ничего мне не говорили.

– Леди Маргарита Стэнли? – обратился ко мне офицер.


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2016-04-10; Просмотров: 977; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.111 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь