Марциан (Дигесты, XLVII, 22, 3, 2)

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 17Следующая ⇒

Дозволяется принимать рабов в коллегии маленьких людей с согласия господ, и кураторы [коллегий] должны знать, что они приняты не против желания господ или без их ведома. В противном случае они будут отвечать за каждого [принятого в коллегию] человека штрафом в 100 золотых.

Текст приводится по изданию:

«Хрестоматия по истории древнего Рима» / Под ред. С.Л. Утченко. М. 1962. С. 494–495.

Правление Антонина Пия и Марка Аврелия

«Писатели Истории Августов (биография Антонина Пия)» (4; 6; 8)

«Писатели истории Августов» (Scriptores Historiae Augustae) – сборник из 30 биографий римских императоров от Адриана до Нумериана (117-285 гг.) с некоторыми пропусками. Хотя в самом сочинении содержатся обращения к императорам Диоклетиану и Константину (конец III – начало IV в.), общепризнанно, что это фальсификация более позднего времени, вероятно, V в. Тем не менее, не стоит отказывать в его ценности по отношению к императорам II в. – в этой части оно опирается на надежные источники.

4. Вот как, говорят, произошло его усыновление: после смерти Элия Вера, которого усыновил Адриан и которого он нарек Цезарем, было назначено заседание сената. Туда пришел и Аррий Антонин, помогая идти своему тестю, и за это, говорят, он был усыновлен Адрианом. Но это совсем не могло и не должно было быть единственной причиной усыновления, так как Антонин хорошо выполнял свои обязанности по отношению к государству и во время своего проконсульства был безупречен и серьезен. Когда Адриан официально заявил о своем намерении усыновить его, Антонину был дан срок подумать, согласен ли он стать сыном Адриана. Условия для этого усыновления были поставлены следующие: подобно тому, как Адриан усыновляет Антонина, последний должен усыновить Марка Антонина, сына брата своей жены, и сына усыновленного Адрианом Элия Вера — Луция Вера, который впоследствии был назван Вером Антонином.

6. Он приказал своим прокураторам проявлять умеренность при сборе податей, а с тех, кто превышал меру, он требовал отчета в их действиях и никогда не радовался выгоде, если она была связана с притеснениями провинциалов. Он охотно выслушивал людей, жаловавшихся на его прокураторов… Высоту императорской власти он соединил с величайшей любезностью, что еще больше усилило ее к неудовольствию придворных слуг, которые при государе, делавшем все без посредников, не могли уже запугивать людей и продавать то, что не было тайной. Будучи императором, он оказывал сенату такое уважение, какое он хотел бы видеть по отношению к себе со стороны другого императора в бытность свою частным человеком…

8. Он произвел раздачу народу, увеличил размер денежного подарка воинам… Многим городам он оказал денежную помощь для того, чтобы они либо выстроили новые сооружения, либо восстановили старые. Равным образом он оказывал поддержку должностным лицам и сенаторам в Риме, чтобы они могли выполнять свои обязанности. Наследства от тех, у кого были дети, он отвергал… Ни одного хорошего судью он не сменил при его жизни, за исключением префекта Рима Орфита, и то по его просьбе… В его правление ни один сенатор не был казнен и даже сознавшийся отцеубийца был отправлен на пустынный остров. Недостаток в вине, масле и муке он прекратил тем, что с убытком для собственной казны покупал и даром раздавал все это народу.

«Писатели Истории Августов (биография Марка Аврелия)» (13; 21–23)

13. Страх, вызванный войной с маркоманнами, был так велик, что Антонин решил призвать отовсюду жрецов, выполнить иноземные обряды, произвести всякого рода очищения Рима. Из-за этого задержалось даже его отправление на войну, и он справил также лектистернии[360] по римскому обряду в течение семи дней. Свирепствовала такая моровая язва, что трупы увозились на повозках и двуколках. Тогда Антонины установили очень суровые законы насчет погребений и могил: они запретили устраивать могилы как кому хочется. Это правило соблюдается и доныне. Моровая язва унесла много тысяч людей, и притом много видных лиц; самым выдающимся из них Антонин поставил статуи. Так велико было его милосердие, что он приказал производить на государственный счет похороны умерших из простого народа. Один проходимец, искавший вместе с несколькими соучастниками удобного случая произвести грабежи в Риме, произнес с вершины фигового дерева на Марсовом поле речь перед толпой о том, что с неба падет огонь и будет конец света, если он, упав с дерева, превратится в аиста. Действительно в назначенный срок он упал с дерева и выпустил аиста, который был у него за пазухой. Когда его привели к императору и он во всем сознался, император простил его.

21. Когда мавры стали опустошать почти всю Испанию, против них успешно повели дело его легаты. И когда в Египте воины-буколы[361] причинили много бед, они были разбиты Авидием Кассием, который впоследствии поднял мятеж… Ввиду того, что моровая язва все еще продолжалась с прежней силой, он тщательнейшим образом восстановил почитание богов и, как это было сделано в Пуническую войну, снарядил на войну рабов, которых он назвал волонтерами… Вооружал он и гладиаторов. Он сделал воинами и разбойников Далмации и Дардании. Вооружил он и диогмитов. Он нанял также против германцев и вспомогательные отряды из германцев. Кроме того, он со всей тщательностью подготовил легионы к Германской и Маркоманнской войнам. Чтобы не накладывать тяжелого бремени на провинциалов, он, как мы сказали, устроил на форуме божественного Траяна аукцион дворцовых вещей, где, кроме одежд, бокалов и золотых сосудов, он продал статуи и картины великих мастеров. При самом переходе через Дунай он истребил маркоманнов, а взятую ими добычу возвратил провинциалам.

22. Все племена от пределов Иллирика до Галлии объединились; это были маркоманны, варисты, гермундуры и квады, свевы, сарматы, лакринги и буреи[362]… эти и другие вместе с виктуалами, созибы, сикоботы, роксоланы, бастерны, аланы, певкины, костобоки. Грозила война и с парфянами, и с британцами. Много потрудившись и сам, он победил самые свирепые племена, причем воины подражали ему, а войско вели также легаты и префекты претория. Он принял сдавшихся ему маркоманнов и очень многих переселил в Италию. Прежде чем что-либо сделать, он всегда — не только по военным делам, но и по гражданским — советовался с лицами, занимавшими высокое положение[363]. (4) Его любимым высказыванием было: «Справедливее мне следовать советам стольких столь опытных друзей, нежели стольким столь опытным друзьям повиноваться моей воле, воле одного человека»…

23. Он неохотно принимал сообщения о том, что префект Рима конфисковал чье-либо имущество. Сам он при раздачах государственных средств проявлял величайшую бережливость, что заслуживает скорее похвалы, нежели порицания. Но людям порядочным он давал деньги, городам, приходившим в упадок, оказывал помощь и там, где этого требовала необходимость, отменял подати и налоги. Он дал строжайшее приказание, чтобы в его отсутствие об устройстве развлечений для римского народа заботились наиболее богатые люди. Между прочим, когда он взял на войну гладиаторов, в народе были толки о том, что, отняв у народа развлечение, он хочет заставить народ заниматься философией. Чтобы не мешать торговле, он велел показывать представления пантомимов попозже, а не в течение всего дня.

Перевод С.Н. Кондратьева.

Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. / Пер. с лат. / Под ред. А.И. Доватура. М., 1992. С. 27–30, 40, 44–45.

Города и городская жизнь в Римской империи в I–II вв.

Элий Аристид «Похвала Риму»

Элий Аристид (117-180 гг.) – греческий ритор, крупнейший представитель так называемого греческого возрождения II в. Речи Элия Аристида – важный источник сведений о истории эпохи Антонинов. «Похвала Риму», построенная по всем правилам панегирика, была произнесена в Риме перед Антонином Пием.

Все воспевают и будут воспевать Город[364], хотя при этом они добиваются еще меньшего, чем те, кто безмолвствует. Ибо молчание последних не делает его ни более, ни менее значительным, но лишь оставляет недоступным для познания. Речи же первых достигают лишь противного тому, к чему они стремятся. Ибо восхваляющие не в силах ясно показать, чем они восхищаются, но поступают подобно живописцу, который, пытаясь изобразить своим искусством прекрасное и любования достойное тело, потом бросает свою затею. Всякий скажет, что такому живописцу лучше не рисовать вовсе, а позволить людям увидеть сам предмет, а не дурное подражание. Этот Город впервые показал, что красноречие не всесильно. Ведь о нем не то что сказать по достоинству, но даже увидеть его по достоинству невозможно. Поистине, для этого надо быть неким всевидящим Аргусом[365], а скорее — тем всевидящим богом, который держит этот Город в своей власти[366]. Ибо кто и с каких высот сможет бдительно обозреть столькие покоренные горы, или построенные на равнинах города, или столь огромную страну, объединенную под именем одного Города?.. Он покрывает вершины холмов, простирается по срединной стране, доходит до моря, где находится общее место торговли всех людей и общее место сбыта всего, что производится на земле. И в какой бы его части кто-нибудь ни оказался, ничто не мешает ему чувствовать себя в середине Города.

И простерся Город не по земле… поднимается он естественным образом к самым верхним слоям воздуха, так что его можно сравнить не со снегом, покрывающим вершину, а скорее с самими горами. И как иной человек, намного превосходящий остальных ростом и силою, любит показывать эту свою силу, подняв и нося на себе других, так и этот вот Город, воздвигшийся на столь огромном пространстве, подняв на своих плечах другие равновеликие города, несет их на себе один за другим. Именно отсюда происходит его название, ибо в нем великая сила. Поэтому, если кто-нибудь пожелает полностью его распрямить и, приставив ныне высоко поднимающиеся города один к другому, расположить их на земле, которую теперь занимает Италия, то все это пространство, мне кажется, будет заполнено и обратится в единый непрерывный город, тянущийся до самой Ионии… Глядя на сам Город и границы Города, не приходится удивляться, что в его подчинении находится весь населенный мир.

Кто-то из сочинителей, говоря об Азии, сказал, что всею той огромной страною, над которой совершает свой путь солнце, владеет один человек[367], и сказал неправду, потому что таким образом он лишил всю Ливию и Европу заходов и восходов солнца. Но ныне ваш Город и это превзошел, ибо ваши владения равны солнечному пути, и солнце проходит свой путь над вашей землей. Ведь ни морские утесы, ни Хелидонские острова[368], ни Кианейские скалы[369], ни ежедневный бег колесницы к морю не ограничивают вашу державу. Вашему правлению не поставлены границы, и никто другой не объявляет вам, до каких пределов должна простираться ваша власть.

Море же, словно некий земной пояс, простерлось посреди населенного мира и, одновременно, всех ваших владений. Вокруг него величественные, на пространстве великом простираются материки, изобилующие для вас. Все, что произрастает в разные времена года, производится в различных странах, водится в реках и озерах, создается искусством эллинов и варваров, привозится сюда со всех уголков земли и моря. Так что если кто-нибудь пожелает все это увидеть, ему придется или обойти весь населенный мир, или оказаться вот в этом Городе. Ибо из того, что выращивается и производится людьми, нет ничего, в чем бы здесь когда-нибудь был недостаток. Грузовых же судов, отовсюду в любое время года, даже в пору осеннего равноденствия, везущих товары, приходит сюда столько, что Город похож на некий всемирный рынок.

Грузов из Индии и, если угодно, даже из счастливой Аравии здесь можно увидеть столько, что можно подумать, будто у местного населения деревья остались голыми, и если жители этих стран будут испытывать в чем-то нужду, то придется им ехать сюда, прося доли из своих же собственных богатств. Никогда не перестают здесь причаливать и отчаливать суда… И если кто-нибудь здесь чего-то не увидит, значит, этого не было и нет на свете. Так что нелегко решить, что больше — превосходство Города над ныне существующими городами или превосходство вашей державы над некогда существовавшими державами…

Но вся эта держава, столь огромная и обширная по своим размерам, гораздо больше поражает совершенством своего устройства, чем охватом своих земель. Ибо не управляют ею ни мисийцы, ни саки, ни писиды, ни другие племена из срединных земель, вторгшись силой или восстав неодолимым мятежом. Не слывет она владением царя, но принадлежит всем, кто способен ею управлять. Ни наместники здесь не ведут войну друг с другом, словно нет над ними царя, ни города не разделяются, те — ратуя против этих, а эти — против тех, ни гарнизоны не посылаются в одни города, будучи изгнаны из других. Но весь населенный мир, звуча согласнее, чем хор, молится о том, чтобы эта держава жила во веки веков, — так хорошо ведет ее этот вот предводитель хора. Всеми повсюду эта песня ведется одинаково.

Все приказания исполняются по одному вашему слову и знаку легче, чем бряцание струн, и если что нужно сделать, то достаточно только подумать, как все уже исполнено. Наместники, посылаемые городам и народам, правят своими подчиненными, но и сами между собой в равной степени находятся среди подчиненных. Можно сказать, что они отличаются от своих подчиненных лишь тем, что первыми показывают, как должны вести себя подчиненные. Таков в них страх перед великим правителем, который стоит над всеми.

Они верят, что ему известно об их действиях больше, чем им самим. Поэтому они боятся и почитают его больше, чем раб господина, который разом и следит за ним, и приказывает. Ни один из них не столь самоуверен, чтоб не дрогнуть при имени государя: он встает, он благоговейно его славит и возносит одновременно две молитвы: одну к богам — о его благополучии, а другую к нему — о своем. И если наместники хоть немного сомневаются в справедливости общих или частных жалоб своих подданных, то немедленно посылают ему письма, вопрошая, как им поступить, и ждут ответа, словно хор — своего предводителя.

Поэтому не нужно ему утомляться, объезжая всю свою державу, и являться то одним народам, то другим, чтобы усилить свою власть, топча их землю. Оставаясь на месте, он управляет всем населенным миром при помощи писем, которые, как на крыльях, прилетают к нему, раньше чем наместники успевают их написать.

Теперь же я скажу о том, что прекрасней всего, удивительней всего и зовет нас к благодарности словом и делом. Ведь вы, кому принадлежит эта великая держава, управляете ею уверенно и властно; именно в этом вы достигли высшего успеха, и он принадлежит только вам.

Вы единственные из всех правите свободными людьми. Это не Кария, отданная Тиссаферну, Фригия — Фарнабазу, а Египет — кому-то еще[370]. Нельзя сказать, что народ этой страны кому-то повинуется, словно отданный в рабство тому, кто и сам не свободен. Но как граждане одного города назначают правителей, чтобы они защищали и заботились о них, так и вы, управляя всем населенным миром, как единым городом, назначаете ему правителей на основании выборов для защиты и заботы, а не для того, чтобы слыть его господами. Так что когда кончается срок службы одного, то он уступает свое место другому без сопротивления, даже не дожидаясь встречи со своим преемником и не споря с ним о земле, которая ему не принадлежит.

Апелляции в высший суд подаются с такой же легкостью, как и апелляции от округов в местный суд, и кто вынес неправедный приговор, тот боится высшего решения не меньше, чем приговоренный. Поэтому можно сказать, что наместники ныне правят так, как сами бы хотели быть управляемыми.

Это ли не та полная демократия, которая существовала в прежние времена? Более того, тогда на приговор городского суда нельзя было искать управы у других судей и приходилось смиряться с местным решением — кроме разве жителей маленьких городов, которые были вынуждены обращаться к иногородним судьям. А бывало и так, что истец не получал желаемого даже после выигранного им дела. Однако теперь есть иной, высший судья, мимо которого никогда не проходит ни одно справедливое требование. В этом Городе существует безграничное и прекрасное равенство ничтожного человека с великим, бесславного со знаменитым, бедного с богатым и знатного с безродным.

И ни морские, ни земные просторы не помеха для вашего гражданства, и между Азией и Европой в этом нет никакого различия, ибо всё в вашей державе доступно всем. Ни один человек, достойный власти и доверия, не остается в стороне, но под властью единого наилучшего правителя и блюстителя утверждается общее равноправие на всей земле. Жители державы словно сбираются на единой площади, чтобы получить то, чего каждый из них заслуживает.

Как любой город имеет свои границы и земли, так и вот этот Город границами и землями своими имеет весь населенный мир и как будто предназначен быть общею столицею этого мира. Хочется сказать: все окрестные жители собираются на этом едином для всех Акрополе. Силы Города никогда не истощаются, но, как земная твердь все выносит, так и он приемлет людей всей земли. И как море приемлет реки, будучи общим для них всех, и не делается больше от их притока, словно это судьба его такая — не меняться, сколько бы ни прибывало воды, а вбирать все реки в свои заливы и скрывать в своей глубине, — так и этот Город не становится больше из-за прибывающих в него людей.

Раз уж я завел эту речь, я хочу добавить к сказанному еще несколько слов. Я сказал уже: вы великодушны и великодушно даруете гражданство. Вас восхваляют и вашим гражданством восхищаются не потому, что вы отказываете в нем остальным, а потому, что вы ищете ему достойное применение. Слово «римлянин» вы сделали именем не жителя города, а представителя некоего общего племени, и это племя — не одно из многих, а объединяет все остальные, вместе взятые. Вы не делите людей на эллинов и варваров, а то разделение людей, которое вы ввели, не столь смехотворно. Даровав гражданство стольким людям, что их больше, чем все эллинское население, вы в свою очередь разделили мир на римлян и не-римлян — столь далеко вынесли вы это имя за пределы Города.

Надписи

Надпись из Аквилеи в Италии от 105 г. н. э.

...В честь Гая Миниция Итала было сказано следующее: «[Сей] блистательнейший муж, всю милость или власть, которыми он мог располагать благодаря [достигнутым им] высшим почестям всаднического достоинства, он обратил к возвеличению и украшению своей родины, ни в какой должности он не считал себя более счастливым, чем когда работал для нее. Что по этому случаю следует предпринять, об этом деле постановили так... Кроме всего прочего, известно, что священнейший император Траян Август предписал по его ходатайству, чтобы поселенцы вместе с нами отправляли те повинности, о которых мы вынесем постановление, и, так как благодаря ему на нашу долю выпало то, что мы пользуемся более полной милостью величайшего императора, в честь его по воле этого совета и республики следует поставить ему бронзовую статую с мраморным пьедесталом и написать на постаменте наше постановление, дабы оно свидетельствовало, что мы платим за заслуги и благодеяния подобного мужа не иначе, как прославляя его публично». Постановили во второе консульство Тиберия Юлия Кандида и Гая Антия Квадрата.

Надпись из Телезии в Италии

Квинт Филлий, сын Луция, Руф и Квинт Агрий, сын Квинта, Целер, преторы, дуумвиры сделали на свой счет мастерские по обработке шерсти со всем находящимся в них [оборудованием], чтобы в счет арендной платы за них ежегодно в день рождения Цезаря Августа гражданам колонии раздавались медовое вино и печение.

Надпись из Медиолана в Италии

Гай Плиний, сын Луция из трибы Овфентины, Цецилий Секунд[371], консул, авгур, легат, пропретор провинции Понта и Вифинии с властью консуляра, посланный в эту провинцию по сенатусконсульту императором Цезарем Первой Траяном Августом германским дакийским, отцом отечества, куратор русла Тибра, его берегов и городских клоак, префект эрария Сатурна[372], префект военного эрария, претор, народный трибун[373], квестор императора, севир римских всадников[374], военный трибун III Галльского легиона[375], децемвир по разбору тяжб, завещал соорудить термы за [...] сестерциев, прибавив на оборудование 300.000 сестерциев […] и, кроме того, 200.000 сестерциев на их содержание, а также он завещал республике на прокормление своих вольноотпущенников в числе 100 человек 1.866.666 сестерциев, с тем чтобы проценты с этой суммы шли впоследствии на угощение городского плебса […] а также при жизни он дал на алименты мальчикам и девочкам из городского плебса 500.000 сестерциев, а также библиотеку и на содержание библиотеки 100.000 сестерциев.

Надпись из Террацины в Италии

Целия, дочь Гая Макрина, приказала сделать по завещанию за 300.000 сестерциев. На украшение и содержание оставила […] сестерциев. Она же в память своего сына Марка оставила террацинцам миллион сестерциев, чтобы за счет доходов с этих денег выдавалось в виде алиментов ста мальчикам [и ста девочкам]: ежемесячно каждому мальчику из колонистов по 5 денариев; ежемесячно каждой девочке из колонистов по 4 денария; мальчикам — до шестнадцати лет, девочкам — до четырнадцати лет, с тем, чтобы всегда получали, сменяя друг друга, сто мальчиков и сто девочек.

Надпись из Тарраконы в Испании

Квинту Цецилию, из трибы Галерии, Руфину, сыну Квинта Цецилия Валериана, Сагунтийцу, за посольство к Адриану Августу в Риме, которое он безвозмездно взял на себя, провинция ближняя Испания.

Надпись из Рима от 118 г.

Сенат и римский народ императору Цезарю, сыну божественного Траяна парфянского, внуку божественного Нервы, Траяну Адриану Августу, великому понтифику, наделенному трибунской властью во второй раз, консулу во второй раз, который первый и единственный из всех принцепсов, сложив 900 миллионов долга фиску, обеспечил этой щедростью не только теперешних своих сограждан, но и их потомков.

Надпись из Сполетия в Италии

Гай Торазий, сын Гая, из Горациевой трибы Север, кваторвир, судья, авгур, от своего имени и от имени своего сына Публия Меклония Прокула Торазиана, понтифика, сделал на своем участке за свои деньги. Он же для празднования дня рождения своего сына внес в общественную казну 250.000 сестерциев, на доход с которых за три дня до календ сентября декурионы могли бы ежегодно совместно обедать и присутствующие граждане муниципия получать по 8 ассов; а также он дал севирам Августалам, компиталам Ларов Августов и магистрам кварталов 120.000 сестерциев, чтобы на доходы с этой суммы они в тот же день совместно трапезовали. За его заслуги относительно республики совет декурионов выбрал его патроном муниципия.

Текст приводится по изданию:

Хрестоматия по истории древнего Рима. / Под ред. С.Л.Утченко. М. 1962. Разд. VI (составительница Е.М. Штаерман). С. 490–493.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒