Тема 13. РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ ПРИ ДИОКЛЕТИАНЕ И КОНСТАНТИНЕ: ОСОБЕННОСТИ СИСТЕМЫ ДОМИНАТА

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 17Следующая ⇒

ПРИМЕРНЫЙ ПЛАН

1. Экономическая политика Диоклетиана.

2. Натиск персов на восточную границу Империи.

3. Войны Рима с германскими племенами в IV в.

ИСТОЧНИКИ

1.Аммиан Марцеллин. Римская история/ Пер. с лат. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сони. СПб., 1996.

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА

2. Машкин Н.А. История древнего Рима. М.-Л., 1948.

3. Ковалёв И. С. История Рима. 2-е изд./ Под ред. Э. Д. Фролова. Л., 1986

4. История Древнего Рима/ Под ред. В. И. Кузищина. Изд. 4-е. М., 2000.

5. Хрестоматия по истории Древнего Рима/ Под ред. С. Л. Утченко. М., 1962.

6. Хрестоматия по истории Древнего Рима/ Под ред. В. И. Кузищина. М., 1987.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

7.Буассье Г. Падение язычества// Сочинения Гастона Буассье/ Пер. М. С. Корелина. Т. V. СПб., 1993.

8. Буданова. В. П. Готы в эпоху великого переселения народов. М., 1990.

9.Грант М. Крушение Римской империи. / пер. Б. Бриксмана. М., 1998.

10.Конноли П. Греция и Рим на войне. М., 2000.

11.Крист К. История времён римских императоров. Т. I – II. Ростов-на-Дону, 1997.

12.Кузищин В. И. Римское рабовладельческое поместье. М., 1973.

13.Машкин Н. А. История Древнего Рима. М., 2006.

14.Моммзен Т. История римских императоров (по конспектам Себастьяна и Пауля Хензелей 1882–1886) / издано Барбаролй и Александром Демантами. / пер. с нем. Т.А. Орловой. СПб., 2002.

15.Раннее христианство. Т. I – II. М., 2001.

16.Ростовцев М. И. Общество и хозяйство в Римской империи. Т. I – II. Спб., 200–2001.

17.Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя в западных провинциях Римской империи. М., 1957.

МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ

IV – V вв. в истории Рима ознаменовались рядом важных событий и процессов. В первую очередь здесь надо назвать становление системы так называемого домината – позднеантичной абсолютной монархии, лишенной, в отличии от принципата каких бы то ни было республиканских пережитков. Формирование системы домината – длительный и сложный процесс. Его этапами, в какой-то мере, могут считаться и самодержавие Антонинов, и военная диктатура Септимия Севера. Однако решающим стимулом для кардинальной перестройки всей имперской государственной машины были, безусловно, события кризисного III в. Возможности дальнейшей эволюции государственного строя, созданного некогда Августом, были к тому времени полностью исчерпаны, и чтобы продлить жизнь Империи понадобилась подлинная «административная революция», осуществлённая руками двух государей: Диоклетиана и Константина Великого. Однако, уже в конце IV в. временная стабилизация сменяется новым кризисом, вызванным как внутренними причинами, так и усилением натиска варварских племен на имперские границы.

ТЕКСТЫ ИСТОЧНИКОВ

Экономический кризис

Эдикт Диоклетиана о ценах

Эдикт Диоклетиана о ценах (301 г.) известен нам из текстов отделенных надписей, как латинских, так и греческих, обнаруженных в течение XVIII–XIX вв. на островах Средиземного моря. Этот документ свидетельствует о тех серьезных проблемах, с которыми столкнулась на рубеже III–IV вв. Римская империя. Финансовая нестабильность и попытки решить проблему наполняемость госбюджета путем уменьшения в монете доли драгоценных металлов, привели к чудовищной дороговизне и росту цен. Ситуацию еще более усугубляла деятельность спекулянтов, использовавших к своей выгоде даже неурожаи и стихийные бедствия. Эдикт Диоклетиана и ценах содержит многочисленные жалобы на их алчность. Государствопыталось бороться с инфляцией путем установления максимума цен, а эдикт 301 г. как раз и является памятником этой борьбы. Приведенные ниже фрагменты эдикта взяты нами из «Хрестоматии по истории древнего Рима» под редакцией Утченко (М., 1962. С. 563–567).

Наше государство по воле бессмертных богов, памятуя о счастливо оконченных войнах, можно поздравить с наступлением спокойной эры существования и мирного развития, добытых после больших трудов и лишений. Хранить верно государство и заботиться об общественном благе есть долг римского достоинства и величия. Пусть мы, с помощью божеской милости прекратившие грабежи варварских народов, наводнявших нашу страну, на вечные времена добытый мир окружим защитой справедливости.

Если бы там, где без конца свирепствовала алчность, не щадившая человеческого рода, возраставшая не годами, месяцами и днями, но часами и минутами, могли обуздать доводы разума или если бы общее благо можно было легко примирить с этой необузданной распущенностью, которой оно подрывается, то может быть, было бы уместно скрывать и затушевывать зло при наличии к тому же силы и терпения ко злу.

Но так как бешенная жадность равнодушна ко всеобщей нужде и так как у бессовестных спекулянтов считается религией в вихра жадности, в горячке наживы отступать от разрушения благосостояния всех скорее в силу необходимости, чем добровольно, так как далее не могут смотреть спокойно на это положение дел те, кого крайняя нужда довела до понимания переживаемого тяжелого момента, то нам, в силу отеческой заботливости о людях надлежит вмешаться, чтобы справедливо судить о вещах, чтобы то, что люди тщетно стараются осуществить, было достигнуто для общего умиротворения нашими средствами. Насколько показывает общее мнение и сама действительность говорит за это, поздно приходит на помощь наша забота.

Когда мы взвешивали обстоятельства и колебались принять найденные средства, то можно было ожидать в силу законов природы, что люди, запутавшиеся в тягчайших преступлениях, сами будут стараться исправиться. Мы сочли за благо факты вопиющего грабежа не подвергать обсуждению тех преступных элементов общества, которые ежедневно становятся хуже, которые с какой-то душевной слепотой впадают в преступления против общества, на которых лежит тяжелое обвинение в жестокой бесчеловечности, в том, что они враги и отдельного человека и общества в целом.

Итак, мы обращаемся к мероприятиям, уже давно ставшим необходимыми, и равнодушны к жалобам, чтобы вмешательство нашей исцеляющей руки не оказалось запоздалым или тщетным и не расценивалось бы как нечто маловажное бессовестными людьми, которые, зная нашу многолетнюю терпеливость, не пожелали ею воспользоваться во благо. Кто так закоснел душой и лишен всякого человеческого чувства, чтобы не знать и не чувствовать, что вакханалия цен как на предметы, поступающие на базары, так и на предметы, находящиеся в постоянной продаже в городах, так распространились, что необузданную жадность не смягчают ни обилие товаров, ни бывающий временами урожай, что люди такого сорта, которые специально этим заняты, несомненно, в душе всегда стремятся к тому, чтобы даже вопреки движению звезд подчинить себе воздух и погоду, и в силу присущей им несправедливости не могут допустить, чтобы небесные дожди питали счастливые нивы и обещали будущие урожаи; что некоторые считают убытком для себя, если по милости неба земля дает изобилие земных плодов.

Жители наших провинций! Забота об общем благе заставляет нас положить предел корыстолюбию тех, которые всегда стремятся божественную милость подчинить своей выгоде и задержать развитие общего благосостояния, а также приобретать в годы неурожая, давая ссуды для посева и пользуясь услугами мелких торговцев, которые обладают каждый в отдельности такими несметными богатствами, что они были бы достаточными насытить целый народ, и преследуют личную выгоду и гонятся за разбойничьими процентами. Мы должны объяснить причины, которые заставили нас отказаться от долгого нашего терпения, чтобы (хотя трудно убеждением или законодательным актом уничтожить разбушевавшуюся во всем мире стихию наживы) мероприятия наши более справедливо расценивались, чтобы люди, потерявшие меру, осознали необузданную жадность своих помыслов, как известного рода клеймо.

Кто не знает враждебную общественному благу наглость, с которой в форме ростовщичества встречаются наши войска, перебрасываемые по соображениям общественной безопасности не только по деревням, но и по городам на всем пути своего следования, ростовщики назначают цены на продаваемые предметы не только в четырехкратном или восьмикратном размере, но и в таком размере, что никакими словами это нельзя выразить. Кто не знает, что иногда воины ценой почетного подарка и жалования покупает один предмет? Кто не знает, что жертвы всего государства на содержание войск идут на пользу хищников-спекулянтов?

Таким образом, оказывается, что наши воины награды за военную службу и свои пенсии ветеранов передают хищникам. Так и получается, что хищники изо дня в день грабят государство, сколько желают, руководясь всей совокупностью обстоятельств, выше изложенных; как это диктует сама человечность, признали мы, что цены на товары надо установить, что несправедливо, когда очень многие провинции наслаждаются счастьем желанной дешевизны и привилегий изобилия, чтобы, если дороговизна появится, [от чего да хранят нас боги], жадность, которая, как разбросанные поля, не может быть объята и ограниченна, нашла бы себе сдержку в наших постановлениях, в нашем умеряющем законе.

Итак, мы постановляем, чтобы цены, указанные в прилагаемом перечне, по всему государству так соблюдались, чтобы каждый понял, что у него отрезана возможность их повысить. Конечно, в тех местах, где царит изобилие всего, не следует нарушать счастье дешевых цен, о которых так заботятся, подавляя корыстолюбие. Продавцам и покупателям, у которых в обычае посещать порты и объезжать чужие провинции, надлежит в будущем так себя ограничить, чтобы, зная, что во время дороговизны установленные цены они не могут повысить, они бы так рассчитали все обстоятельства дела, чтобы было ясно, что они поняли, что никогда по условиям транспорта товары нельзя продавать выше таксы. Как известно, у наших предков был обычай запугать преступающих закон угрозой наказания, потому что редко благодетельное мероприятие само по себе усваивалось и всегда вразумительный страх почитался лучшим наставником долга. Поэтому мы постановляем, что, если кто дерзко воспротивится этому постановлению, тот рискует своей головой. Пусть никто не считает, что закон суров, так как каждому предоставлена возможность избежать опасности через сохранение умеренности. Той же опасности подвергается человек, который из жадности к наживе будет соучастником в деле нарушения этого закона. В том же будет обвинен и тот, кто, владея необходимыми для пропитания и пользования средствами, скроет их. Наказание должно быть серьезнее для того, кто искусственно вызывает недостаток продуктов, чем для того, кто нарушает закон.

Мы предостерегаем от непослушания. Что постановлено в интересах всех, должно быть сохраняемо добровольно и с полным благоговением. Такое постановление обеспечивает пользу не отдельным общинам, народам или провинциям, но всему государству, на гибель которого совершали преступления те немногие лица, жадность которых не могли смягчить ни время, ни собранные богатства.

Перечень цен, выше которых никто не может взимать.

Из § 1«О хлебных и кормовых семенах»[376]
Пшеница		Ячмень	Очищенные бобы	Неочищенные бобы
Рожь		Пшено	Чечевица	Вика
Просо		Индийское просо	Очищенный полевой горох	Неочищенный полевой горох
Очищенная полба		Полба	Семена для сена	Семена для клевера
Овечий горох		Овес	Конопляное семя	Семена вики
Рожки		Лупин	Мак	Тмин
Сезам		Сушеные турецкие бобы	Семя редки	Горчица
Льняное семя		Приготовленная горчица
Из § 7 «О заработной плате»	Из § 8 «О заработной плате рабочих по металлу»
Деревенский батрак со столом за день		Каменщик со столом за день	Меднику за работу по меди	Точильщику и полировщику за старую саблю
Столяр со столом за день		Плотник со столом за день	За изготовление посуды	За старый шлем
Обжигатель извести со столом за день		Работник по мрамору со столом за день	За изготовление фигур, статуй	За топор
Работник по мозаике со столом за день		Маляр со столом за день	За железную обивку	За двойной топор
Художник-маляр со столом за день		Тележник со столом за день	Носильщику воды за день	За лезвие сабли
Кузнец со столом за день		Пекарь со столом за день	Из § 11 «О плате за обучение»
Морской плотник со столом за день		Плотник для речных судов со столом за день	Учителю гимнастики за ученика в месяц	Воспитателю за одного ребенка в месяц
Погонщик верблюдов, ослов со столом за день		Пастух со столом за день	Начальному учителю за мальчика в месяц	Учителю арифметики в месяц
Ветеринар за стрижку мулов		Стенографу в месяц	Учителю греческого, латинского языка
За стрижку одной овцы		Учителю риторики или софисту	Адвокату или опытному юристу за подачу жалобы
Брадобрей за одного человека		За производство следствия	Архитектору за ученика в месяц
Из § 9 «О труде пергаментщика и переписчика»
Пергаментщику за пергамент величиной в квадратный фут
Переписчику за сто строк лучшего письма
За сто строк обыкновенного письма
Переписчику документов или копиисту за сто строк

Текст приводится по изданию:

«Хрестоматия по истории древнего Рима» / Под ред. С.Л. Утченко. М., 1962. Разд. VII (составительница Е.М. Штаерман). С. 563–567.

Ухудшение внешнеполитического положения Империи:

войны Рима с Персией и германскими племенами

Аммиан Марцеллин «Деяния»

Уроженец сирийского города Антиохии Аммиан Марцеллин (330–400 гг.) был одним из последних выдающихся представителей латинского историописания. Будущий историк посвятил молодые годы службе в армии и принял участие в походе Юлиана Отступника против персов, который закончился гибелью этого императора. После выхода в отставку, главным делом для Аммиана стала работа над его историческим произведением, под названием «Деяния» (по латыни – rerum gestarum), в котором он изложил события римской истории с 96 по 378 гг. или, от восшествия на престол Нервы до смерти императора Валента. К сожалению значительная часть этого исторического труда утрачена: до нас дошли только книги с XIV по XXXI (все произведение состояло из тридцать одной книги), в которых излагались события с 353 по 378 гг.

Битва при Аргенторате (357 г.) (XVI, 12, 20–63)

12. Когда наши командиры увидели, что враги уже поблизости строятся в тесные клинья, они остановились и выстроили несокрушимую стену из людей первой шеренги, шеренги со знаменами и старших в рядах. С такими же предосторожностями стали и врага в своем строю по клиньям. (21) И когда они увидали, что вся конница, как раньше сообщил о том вышеназванный перебежчик, выставлена против них на правом крыле, все, что у них были конные силы, они поместили на левом крыле в сомкнутых рядах. Но среди всадников разместили они легкую пехоту, что было вполне целесообразно. (22) Они знали, что конный боец, как бы ни был он ловок, в схватке с нашим клибанарием, держа узду и щит в одной руке и копье на весу в другой, не может причинить вреда нашему закованному в железо воину; а пехотинец в опасную минуту боя, когда все внимание сражающегося сосредоточено на противнике, незаметно подкрадываясь по земле, ударом в бок коню может свалить всадника, если тот не побережется, и без затруднения убить его.

(23) Построившись таким образом, варвары укрепили свой правый фланг хитро укрытыми засадами. Предводительствовали над всеми воинственными и дикими полчищами Хонодомарий и Серапион[377], превосходившие властью других царей. (24) Преступный зачинщик всей этой войны, Хонодомарий, с пунцовым султаном на голове, смело выступал, полагаясь на свою огромную силу впереди левого крыла, где предполагался наиболее ожесточенный бой. Конь под ним был в пене, в руке его торчало копье ужасающих размеров, блеск от его оружия распространялся во все стороны; прежде - храбрый солдат, теперь - полководец, далеко превосходивший всех остальных. (25) Правое крыло вел Серапион, тогда еще юноша с едва опушившимися щеками, но не по летам деятельный и энергичный. Он был сын брата Хонодомария, Медериха, который в течение всей своей жизни проявлял по отношению к Риму величайшее вероломство. Свое имя он получил потому, что его отец, пробыв долго в качестве заложника в Галлии и познакомившись с некоторыми греческими таинствами[378], дал такое имя своему сыну, называвшемуся ранее на родном языке Агенарихом. (26) За ними следовали ближайшие к ним по власти цари, числом пять, десять царевичей, большое количество знатных и 35 тысяч воинов, которые были собраны из разных племен отчасти по найму за деньги, отчасти по договору в силу обязательства взаимной помощи.

(27) И уже при грозном звуке труб Север, командовавший левым крылом римлян, приблизился к рвам, служившим прикрытием для неприятелей: по их военному плану, оттуда должны были внезапно появиться залегшие в засаду и произвести полное замешательство. Север бестрепетно остановился и, заподозрив военную хитрость, не пытался ни отступать, ни двигаться вперед.

(28) Жаждавший великих опасностей Цезарь увидел это и со свитой в двести всадников в карьер бросился к пешему строю, чтобы обратиться, как требовал того опасный момент, к людям. (29) Говорить ко всем не позволяло широкое протяжение поля битвы и; густое построение стянутой в одно место значительной части войска; да кроме того он хотел избежать тяжкого обвинения, будто он посягает на то, что рассматривал как свою прерогативу Август[379]. Он мчался среди вражеских стрел, соблюдая при этом, конечно, осторожность, и призывал к храбрым подвигам как знакомых ему в лицо, так и незнакомых: (30) «Пришел момент сразиться, давно желанный для меня и для вас, который раньше вы сами вызывали вашим буйным требованием вступить в бой». (31) А когда подъезжал к другим, построенным во второй линии в самом хвосте, то говорил так: «Вот, товарищи, настал давно желанный день, который побуждает нас всех вернуть римской державе подобающий ей блеск, смыв все прежние пятна позора. Вот они, варвары, которые в своей ярости и диком безумии отважились выступить навстречу нашей доблести на гибель себе». (32) Старых бойцов, закаленных продолжительной службой, он, выравнивая их строй, поощрял такими словами: «Вперед, храбрые мужи, и устраним храбростью, которой требует настоящий момент, нанесенный нашей армии ущерб, он был у меня пред глазами, когда я долго не решался принять титул Цезаря». (33) А к тем, кто легкомысленно требовал сигнала к бою, и относительно которых он мог опасаться, что они своими беспокойными движениями нарушат дисциплину, он обращался с такими словами: «Прошу вас, не помрачите славу грядущей победы слишком ретивым преследованием обращающегося в бегство врага, до пусть также никто не отступает без крайней необходимости. Если вы побежите, то я, конечно, покину вас; но если вы будете рубить спину врага, я буду нераздельно с вами, если конечно, вы будете вести себя и тогда с должной осмотрительностью».

(34) Повторяя подобные обращения, которые он многократно произносил перед солдатами, Юлиан выстроил большую часть армии против первой линии варваров. Вдруг раздался негодующий ропот аламаннских пехотинцев. В один голос кричали они, что царевичи должны сойти с коней и встать в ряды с ними, чтобы, в случае неудачи, нельзя им было покинуть простых людей и легко ускользнуть. (35) Узнав об этом, Хонодомарий сам тотчас соскочил с коня, и его примеру последовали без промедления и остальные; никто из них нисколько не сомневался в том, что победа будет на их стороне.

(36) И вот, по обычному сигналу труб о начале боя, сошлись обе стороны с большим напором. Сначала полетели стрелы, и германцы бросились вперед быстрым бегом, не думая об осторожности; размахивая оружием в правых руках, они ринулись, скрежеща зубами, на турмы наших всадников; развевающиеся их волосы от чрезвычайного ожесточения становились дыбом, яростью пылали их глаза. Наши воины не подались назад; закрыв свои головы щитами, они устрашали врага взмахами мечей и смертоносными выстрелами. (37) В самый разгар боя всадники храбро держали свой тесный строй, пехота укрепляла свои фланги, образуя фронт тесно сплоченной стеной щитов. Поднялись густые облака пыли, и сражающиеся передвигались с места на место: наши то оказывали сопротивление, то подавались назад. Некоторые варвары, опытнейшие бойцы, припадая на одно колено, старались так отбросить врага. Упорство с обеих сторон было чрезвычайное, и рука сходилась с рукой, щит сталкивался со щитом, небо оглашалось громкими криками торжествующих и падающих. В то время как левое крыло, наступая, опрокинуло страшным натиском огромную силу напиравших германцев и с громким криком шло на варваров, наша конница, занимавшая правый фланг, неожиданно в беспорядке попятилась назад. Но первые шеренги бегущих задержали последние, и прикрытая легионами конница оправилась и вошла опять в бой. (38) Это произошло потому, что во время перестройки рядов панцирные всадники увидели, что их командир легко ранен, а один их товарищ свалился через голову своей упавшей лошади и был раздавлен тяжестью вооружения. Они бросились врассыпную и произвели бы полный беспорядок, топча пехотинцев, если бы те, собравшись в тесный строй и поддерживая друг друга, не устояли недвижимо на месте.

(39) Когда Цезарь издали увидал, что конница ищет спасения в бегстве, он погнал во весь опор своего коня и задержал ее, словно задвинув засов. Узнав его по прикрепленному к верхушке длинного копья пурпурному лоскутку, остатку разорванного дракона, трибун одной турмы остановился и смущенный и бледный поспешил назад, чтобы восстановить боевую линию. (40) И, как обычно поступают при сомнительных обстоятельствах. Цезарь высказал им свой упрек в мягкой форме: «Куда это, храбрецы, мы отступаем? Или вы не знаете, что бегство, которое никогда не приносит спасения, показывает только глупость тех, кто делает столь бесполезную попытку? Вернемся к нашим, чтобы хоть разделить их будущую славу, если мы их неразумно оставили в их борьбе за благо государства».

(41) Этими мягкими словами он вернул всех к исполнению воинского долга, взяв пример - не говоря о различиях - с древнего Суллы. Когда тот, утомленный в жаркой битве против Архелая, полководца Митридата, был покинут всеми своими солдатами, то устремился в первую линию, схватил знамя и бросил его в сторону врага со словами: «Ступайте, вы, которых я избрал себе товарищами в опасностях, если вас спросят, где остался ваш полководец, отвечайте по правде: в Беотии, один, проливая в бою свою кровь за нас всех»[380].

(42) Когда аламанны отбросили и рассеяли нашу конницу, то навалились на строй пехоты в надежде, что теперь, когда сломлена уже бодрость сопротивления, им удастся погнать ее назад. (43) Но когда они сошлись лицом к лицу, то долго шел бой с равными шансами успеха для обеих сторон. Корнуты и бракхиаты, закаленные в боях, нагонявшие страх уже внешним своим видом, издали громкий боевой клич. Начинаясь в пылу боя с тихого ворчанья и постепенно усиливаясь, клич этот достигает силы звука волн, отражающихся от прибрежных скал. Дротики и стрелы со свистом летели тучей с той и другой стороны, и среди пыли, поднявшейся от движения людей и не оставлявшей никакого просвета, скрестились мечи, столкнулись тела. (44) В пылу гнева расстроив свои ряды, варвары вспыхнули как пламя и старались ударами мечей разбить заслон щитов, который закрывал наших на манер черепахи. (45) Заметив это, на помощь товарищам поспешили быстрым бегом батавы вместе с «царями» (страшный отряд, который может вырвать находящихся в самой крайней опасности из пасти смерти, если благоволит случай) и грозно раздавались трубные сигналы, и люди бились с напряжением всех сил.

(46) Но аламанны, яростно вступив в бой, все более воодушевлялись и в порыве бешенства готовы были уничтожить все, что стояло у них на пути. Тучей продолжали лететь метательные копья, дротики и стрелы с железными наконечниками; в бою лицом к лицу бились кинжалами, сокрушали мечами панцири, и раненые не потерявшие еще всей своей крови, поднимались с земли, чтобы биться с еще большим остервенением.

(47) Равные сошлись здесь с равными: аламанны были сильнее телом и выше ростом, наши - ловчее благодаря огромному опыту; те - дики и буйны, наши - спокойны и осторожны; те полагались на свой огромный рост, наши - на свою храбрость.

(48) Римлянин иногда отступал под натиском оружия с тем, чтобы снова подняться, а аламанн, если чувствовал слабость в ногах, припадал на левое колено и сам бросал вызов врагу - высшая степень упорства. (49) Внезапно вынесся вперед с боевым воодушевлением отряд знатнейших, среди которых сражались и цари. Сопровождаемый простыми воинами, он дальше других врезался в наш боевой строй и, открывая себе путь, дошел до легиона приманов, который был помещен посередине нашего боевого порядка - эта позиция называется «преторианским лагерем». Но наши солдаты укрепили свой строй, сплотившись в рядах, и представляя из себя как бы крепкую башню, с большим воодушевлением возобновили бой; уклоняясь от ударов и прикрываясь по способу мирмиллионов[381], они кололи врага в бок мечом, если тот в гневе открывался. (50) Аламанны, готовые пожертвовать жизнью за победу, пытались прорвать сомкнувшийся строй наших. Из-за множества мертвых тел, падших под ударами приободрившихся римлян, выступали уцелевшие еще варвары; но повсюду раздававшиеся стоны умирающих заставили их в ужасе остановиться.

(51) Наконец аламанны пали духом: остатка энергии хватило только на бегство. Они спешили уходить как можно скорее по различным тропинкам, подобно тому как из середины волн бурного моря моряки и кормчие спешат выбраться, не разбирая, куда их уносит ветер. Но то, что спасение было скорее мечтой, нежели надеждой, признают все, кто там тогда был.

(52) За нас было милостивое решение благосклонного божества. Если у наших солдат, поражавших отступающих в спину, гнулся меч и не хватало орудия рубить, то они вонзали в варваров их же собственное оружие. И никто из наносивших удары не утолил досыта своей ярости кровью, не пресытил свою десницу убийствами, никто ее сжалился над молившим о пощаде и не оставил его в живых.

(53) И вот многие лежали, пораженные насмерть и жаждали избавления в скорейшей кончине; другие, полумертвые, с ослабевающим уже дыханием, ловили потухающими взорами луч света; у иных головы были разбиты метательным оружием наподобие бревна и, склоненные на бок, еле держались на шейном хряще; другие, пробираясь по скользкой глине, падали, поскользнувшись да крови раненых и, хотя и не получили никаких ран, гибли под тяжестью груды падавших на них трупов.

(54) Добившись такого успеха, победители стали еще яростнее наступать; от частых ударов притуплялись у них острия мечей, под ногами валялись блестящие шлемы и щиты. Варвары, напротив, оказались в крайне опасном положении, и так как груды трупов преграждали им выход, то они искали спасения в протекавшей позади них реке, представлявшей единственный путь для спасения. (55) Наши солдаты, двигаясь бегом в полном вооружении, без устали теснили врагов. Некоторые из тех, полагая, что могут спастись от гибели своим умением плавать, бросались в реку. Предвидя со свойственной ему быстротою соображения возможность опасных последствий, Цезарь с трибунами и другими командирами удерживал строгим окриком своих, чтобы никто из них в пылу преследования не бросился в быструю пучину реки. (56) Подчиняясь этому распоряжению, наши, стоя на берегу, поражали германцев метательным оружием, и те, кто быстротой своей успел спастись от смерти, бросаясь в реку, погружались под тяжестью своего тела на самое дно. (57) И как на каком-нибудь театральном представлении, когда открывается занавес и предстают разные удивительные картины, так можно было теперь, не испытывая никакого страха, видеть многие трагические сцены: как за умеющих плавать цеплялись неумеющие; как других уносило течение наподобие бревен, когда их покидали более ловкие; как некоторых поглощали волны, словно река вступала с ними в борьбу. Лишь немногие, плывшие на щитах, могли преодолеть силу течения, направляясь наискосок, и с разными трудностями достигали противоположного берега. Пенясь варварской кровью, изменившая свой естественный цвет река сама должна была дивиться своему необычайному разливу.

(58) Между тем царь Хонодомарий нашел возможность бежать. Пробираясь через груды мертвых тел, он с небольшим числом телохранителей спешил по возможности быстрее уйти в свой лагерь который он смело разбил поблизости от римских укреплений Трибунков и Конкордии[382]. Там были заранее заготовлены на случай неудачи суда, на которых он надеялся уйти в недоступные части страны. (59) А так как он не мог достигнуть своих земель иначе, как переправившись через Рейн, то уходил тайно, скрывая свое лицо, чтобы не быть узнанным. Когда он уже приближался к берегам реки, ему пришлось обходить топкое место, залитое болотной водой. Тут он попал на вязкий грунт и свалился с коня но тотчас выбрался, несмотря на тяжесть своего тучного тела, на соседний холм. Но как только его узнали - а скрыть, кто он был он не мог, так как его выдало прежнее высокое положение, - тотчас бегом бросилась за ним когорта с трибуном во главе и оцепила поросшую лесом возвышенность, опасаясь нападать открыто, чтобы в густых зарослях не попасть в засаду. (60) Увидев это, Хонодомарий совершенно пал духом, вышел один и сдался на милость победителя. Его свита численностью 200 человек и три близких друга, считая бесчестьем пережить царя и не умереть за него, если выдастся такая судьба, дали схватить себя.

(61) Поскольку у варваров в характере унижаться в несчастьях и превозноситься в счастье, Хонодомарий шел теперь, как раб чужой воли, бледный от волнения, онемев от сознания своих преступлений. Как бесконечно не похож был он на того Хонодомария, что совершил столько ужасных зверств в Галлии и, неистовствуя на ее пепелище, изрекал свои свирепые угрозы.

(62) И вот, когда благоволением верховного божества делу было дано такое завершение, раздался на закате дня сигнал трубы к отходу. Неохотно возвращались солдаты. Расположившись на берегу Рейна и окружив место стоянки увеличенным по сравнению с обычным числом охранных цепей, римляне подкреплялись пищей и сном. (63) Пало в этой битве с римской стороны 243 солдата и 4 офицера: трибуны корнутов Байнобавд и Лайпсо, командир катафрактариев Иннокентий и один офицер в звании трибуна, имя которого мне неизвестно. Из аламаннов насчитали 6000 трупов, лежащих на поле брани, и целые груды мертвых тел унесла река в своих волнах. Возвеличившись выше занимаемого им положения и более могущественный благодаря совершенным им подвигам, чем предоставленной ему властью, Юлиан провозглашен был Августом единодушным криком всей армии. Но он выразил за это солдатам порицание, назвав их поступок дерзостью, и с клятвой заверял, что не ожидает этого повышения и не имеет никакого желания достигнуть его.

Осада Амиды (359 г.) (XIX, 1–9, 1-2. 9)

1. Царь был очень обрадован горестным пленением наших. Ожидая и в будущем подобных успехов, он выступил оттуда и, приближаясь мало-помалу, подошел на третий день к Амиде. (2) При первых лучах наступившего дня все окрестности, насколько хватал глаз, блистали сверкающим оружием, и закованная в железо конница наполняла поля и холмы. (3) Верхом на коне, возвышаясь над другими, сам царь ехал впереди всех своих войск, с золотой диадемой в форме бараньей головы, украшенной драгоценными камнями; его окружали разные высшие чины и свита из разных племен. Можно было ожидать, что он ограничится попыткой уговорить гарнизон сдаться словесным предложением, так как он, по совету Антонина, спешил в другое место. (4) Но Провидение пожелало ограничить несчастья всего римского государства границами лишь одной местности и внушило страшно возомнившему о себе царю представление, что стоит ему показаться, как все осажденные в ужасе прибегут к нему с мольбой о пощаде. (5) Он разъезжал перед воротами в сопровождении своей блестящей свиты; но когда он в гордой уверенности подъехал слишком близко, так что можно было разглядеть черты его лица, то едва не погиб: стрелы и другое метательное оружие обратились на него из-за блеска его одеяния; однако пыль помешала стрелявшим верно прицелиться, и удар копья проделал лишь дыру в его облачении. Он ушел невредимым, чтобы затем истребить множество людей. (6) Придя в страшную ярость на нас, словно мы были повинны в наглом святотатстве, он кричал, что совершено посягательство на владыку стольких Царей и народов, и грозил приложить все усилия к тому, чтобы снести этот город с лица земли. Главные командиры просили царя, чтобы он не отступался от своих славных начинаний, поддаваясь чувству гнева. Смягчившись благодаря просьбам своих вельмож, он решил на следующий день предложить гарнизону сдаться.

(7) И вот, как только рассвело, царь хионитов Грумбат, взявший на себя проведение переговоров, смело приблизился к стенам, окруженный отборным отрядом телохранителей. Когда опытный наводчик одного орудия заметил, что он находится в поле его обстрела, то натянул свою баллисту и пробил выстрелом панцирь и грудь юному сыну Грумбата, находившемуся рядом с отцом. Высоким ростом и красотой этот юноша превосходил своих сверстников. (8) Как только он упал, все его соплеменники обратились в бегство, но вскоре вернулись опасаясь, чтобы наши не захватили тело павшего, и нестройными криками призвали к оружию множество людей. Тут началась ожесточенная сеча, и стрелы летели тучами с той и другой стороны. (9) Кровопролитный бой затянулся до самого конца дня, и уже в начале ночи через кучи трупов и потоки крови едва удалось вынести тело под покровом темноты, как некогда в Трое жестоко бились над трупом спутника (Патрокла) фессалийского вождя (Ахилла)[383]. (10) Эта смерть повергла в горе царский дом, все вельможи были тяжело поражены вместе с отцом внезапной утратой; объявлена была приостановка военных действий, и стали оплакивать по местному обычаю юношу, выделявшегося своей знатностью и пользовавшегося любовью. В военном облачении был он вынесен и помещен на обширном высоком помосте; вокруг было расставлено десять лож с изображениями умерших людей, которые были так хорошо изготовлены, что совершенно походили на покойных. В течение десяти дней все люди пировали, разделившись на группы по палаткам и отрядам, и пели особые погребальные песни, оплакивая царственного юношу.

(11) А женщины скорбными стенаниями по своему обычаю оплакивали надежду народа, погибшую во цвете юности, подобно тому как можно видеть проливающими слезы жриц Венеры на празднике Адониса[384], – по мистическим толкованиям этот праздник является символом созревания хлебов.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 131415 16 17 Следующая ⇒