Какому хозяину мы достанемся?

 

В шахте произошло важное событие: по 15-й штольне наконец был пущен электровоз. Сразу поползли слухи, что в скором времени наша шахта распадется на две: 13-ю и 15-ю. И встал вопрос: вкакую шахту мы попадем? Кто будет нашим начальником, точнее, хозяином? Лучшими из претендентов были начальник шахты Коваленко и главный инженер Гордеенко. Кто из них будет на пятнадцатой? Никто по окончании смены не торопился на-горб. Мы ждали, какие новости принесет новая смена. Собирались группами, спорили, строили планы, предположения. Ведь судьба невольника во многом зависит от хозяина.

Начальник шахты Коваленко вполне заслуживал нашего уважения. В его справедливости я сама успела убедиться в конфликте с Горьковым. Обычно за глаза начальника всегда ругают, а здесь то и дело слышишь:

– Андрей Михайлович – капитан НКВД. Как будто он нас должен презирать и за людей не считать, но он правильный мужик, даром что партейный: он нас в обиду не дает!

– А Гордей тем хорош, что дело свое туго знает. Он чует шахту: всегда знает, когда угрожает опасность. Он не заставит лезть к Курносой под косу. Сним – спокойнее.

Но «человек предполагает, а Бог располагает», и все эти предположения и сомнения разрешились самым неожиданным образом.

Пожар в шахте

 

Наш участок наряду с проходкой приступил и к добыче: вся смена с горным мастером Сидоркиным работала в лаве, я же – довольно далеко от них, на проходке, то есть нарезке новых «столбов».

В тот день все шло нормально: я забурила «под клин», отскрейперовала уголь из забоя, но отгрузить его не успела, так как энергии не стало; затем электроэнергию дали вновь, но транспортер стоял и почему-то его не включали, несмотря на повторные сигналы. «Ну, черт с вами, – подумала я, – чтоб времени не терять, возьму приямки для крепления и забурю забой. А отгружу уголь потом! »

Я разметила забой, протянула кабель, подключила электросверло и приступила к бурению.

Признаться, меня удивляла непривычная тишина: не слышно ни грохота скребковых транспортеров, ни громыхания рештаков, от ритмичного качания которых содрогается забой. Не вздрагивало все кругом от проходящего неподалеку электровоза, хотя откаточная штольня находилась совсем рядом.

Вдруг за спиной послышались торопливые шаги и шуршание осыпающегося угля. Оглянувшись, я увидала работника вентиляции. Меня поразил его вид: он тяжело дышал и тревожно озирался. В руках – потухшая газомерная лампа.

– Ты что здесь делаешь?! – завопил он не своим голосом. – Бросай все и беги из шахты!

– Это с какой вдруг стати? – удивилась я.

– Бросай все, спеши, уходи... В шахте пожар на втором участке!

«Пожар» – жуткое слово, «пожар в шахте» – страшно вдвойне.

Совсем недавно произошло несколько ужасных взрывов газа метана на шахте 11-й, повлекших за собой пожар. От первого взрыва погибло 64 человека, а от последующих – еще 240. Их изуродованные трупы с вылезшими из орбит глазами, рельсы, свернутые в спираль, расплющенные вагонетки – все это трудно забыть.

– Все уже вышли. Спеши! – бросил он мне и исчез.

 

 

Почему-то я не испугалась. «Взрыва не произошло; значит, можно надеяться, что и не будет, – рассудила я. – Воображаю, что творится на выходе из шахты! »

Не спеша я собрала кабель, отключила трансформатор, вскинула на спину сверло и пошла на-гора.

Подходя к устью шахты, я услышала «гул прибоя»: на выходе образовалась пробка: все толкали друг друга, давились и матерились. Тут я застала своих товарищей – всю смену. Они стояли в ожидании, когда представится возможность идти дальше.

– Это ты, Антоновна? Вот хорошо, что ты вышла, – сказал несколько смущенный горный мастер.

«Да, – подумала я. – Ты-то не позаботился о том, чтобы меня предупредить».

– А вы, мастер, участок обесточили? Трансформатор отключили?

Вопрос был не праздный: Василий Сидоркин был назначен к нам недавно и мог не знать, где у нас центральный трансформатор.

Так оно и оказалось.

– Нет! Я не знаю, где он.

– А вот дойдете до перемычки и сразу налево.

Он только махнул рукой.

– Чтобы я туда вернулся? А пропади он пропадом!

Я положила сверло, повернулась и пошла обратно.

– Вернись, Антоновна! – крикнул он вдогонку, но не очень уверенно, ведь пришлось бы признаться, что, уходя, он оставил участок под напряжением.

Странное чувство испытывала я, идя обратно в покинутую всеми шахту. Казалось, что где-то здесь, рядом, расхаживает Смерть, еще не решившая, что ей предпринять. Я отключила наш трансформатор и пошла дальше, к следующему участку, на котором возник пожар. Зачем? На это я вряд ли сумела бы ответить. Любопытство? Желание «потянуть черта за хвост»? В этом я и сама себе не признавалась, говоря, что хочу, мол, проверить, отключен ли их трансформатор. Впрочем, не зря: трансформатор мирно гудел, а железные двери трансформаторной камеры были настежь открыты.

Я обесточила и этот участок. Наступила такая тишина, какую на поверхности трудно себе представить. Еще труднее было поверить, что где-то совсем близко, рядом, разгорается пожар!

При одном этом слове испытываешь какую-то нервную дрожь. Нельзя без волнения наблюдать пожар: треск и рев пламени, извивающиеся и будто отрывающиеся и улетающие ввысь языки, где-то в высоте рассыпающиеся огненными «галками», багровый отблеск на небе, то разгорающийся, то замирающий, будто огненный дракон дышит!

Здесь ничего этого нет. Мертвая тишина. Пожалуй, чуть теплее, чем обычно. Ну и какой-то незнакомый запах. И то, если ты уже предубежден и придирчиво обращаешь на каждую мелочь внимание. Но в этой темноте и тишине притаился враг – невидимый и неизвестный, коварный и беспощадный. Он может вызвать взрыв газа метана и угольной пыли, когда те, кто не погиб сразу, будут долго и мучительно умирать в завале. Может тихо и незаметно подкрасться в виде коварного угарного газа, лишая сил и валя с ног человека, сознание которого сохраняет ясность, чтобы познать весь ужас смерти.

Я отключила электроэнергию, захлопнула железную дверцу трансформаторной камеры, заперла ее, повесила ключ в специальный шкафчик и пошла назад.

Своих я застала все там же, у входа – давка еще продолжалась.

Подсобники горноспасателей

 

Тушение подземного пожара, как вообще ликвидация всех аварий на шахте, – дело военизированных отрядов горноспасателей. Они вольные. Нам, заключенным, не доверяют. Но мы числимся за шахтой! Нас приводят. Мы сидим в раскомандировке. Затем уводят. И записывают акцепт – 50 процентов. Это голодно. Очень голодно. Зато можно отдохнуть и ждать: без работы нас не оставят, хоть нелепую, но найдут. Пассивное ожидание не dolce far niente, а просто апатия. А это явно не по мне.

Иду в кабинет начальника шахты. Там полно народа. Все специалисты по тушению пожара. Почти все мне незнакомы.

– К кому тут можно обратиться по делу?

– А что это за дело?

– Я полагаю, что многие наши шахтеры пошли бы добровольно помогать горноспасателям ликвидировать аварию.

Присутствующие переглянулись.

– А ведь это идея! Мы не имеем права кого-то взять как горноспасателей. Но почему бы не использовать тех, кто этого желает, в роли подсобников?

И вот мы – «горноспасатели».

Нет, для этого недостаточно надеть резиновые сапоги и вздрючить на хребтину тяжелый и ужасно неудобный кислородный аппарат. И даже пройдя самый обстоятельный инструктаж и расписавшись в полудюжине увесистых фолиантов, еще нельзя сказать, что ты уже знаком со всеми каверзами и неожиданностями, с которыми приходится сталкиваться при ликвидации аварийного положения на шахте. Со всеми этими тонкостями нужно столкнуться и, столкнувшись, набить шишки.

Первую «шишку», едва не оказавшуюся для меня роковой, набила я буквально в первый же день моей горноспасательской деятельности.

Горноспасатели отгораживали перемычками завалы, через которые кислород проникает к месту пожара; из завалов же просачиваются в шахту продукты неполного сгорания, в том числе угарный газ. Особенно опасен он тем, что не имеет ни запаха, ни цвета. Удельный вес его равен единице. И замечаешь его присутствие обычно слишком поздно, при полном сознании уже не хватает сил, чтобы спастись бегством. Теоретически это известно всем, но лучше всего познается эта истина, как и множество других, на собственном опыте.

За приобретение этого опыта я чуть было не заплатила жизнью.

Нас было много. Горноспасатели, снабженные кислородными аппаратами и обушками, вырубали ложе для кирпичной кладки. Подсобники подносили им кирпич и раствор. Я сбросила телогрейку и каску и повесила их вместе с аккумулятором на колышке, вбитом в стойку. А сама, засучив рукава, размешивала, или, как говорится, «гарцевала», раствор из песка, цемента и воды, заготовленных возле дощатого корыта, вернее ящика для раствора. Несмотря на минусовую температуру, я обливалась потом. Смотреть по сторонам было некогда.

Несколько раз ко мне подбегал молодой специалист инженер Усков и задавал один и тот же вопрос:

– Керсновская, голова не болит?

– Нет, не болит, – был стереотипный ответ.

Болеть-то она и правда не болела, но вскоре я стала замечать, что она немного кружится. Приписала я это усталости и довольно-таки противному запаху бензола.

Работать приходилось тем более напряженно, что все могли по очереди выходить подышать на свежую струю, а меня сменить было некому. Скорее, скорее!

Но что это? Лопата как будто к днищу приросла. А, понимаю, она под гвоздь попала. Надо выдернуть! Но отчего же я не могу ее выдернуть? Лопата такая тяжелая... Руки сами разжимаются... Лопата погружается в раствор...

Догадка быстрая, как молния: все ушли, я – одна. И я угорела!

 

 

Спасаться! Скорее спасаться!

Машинально я потянулась за телогрейкой. Рука чуть приподнялась и бессильно упала... Ноги стали подгибаться.

«Три минуты – и смерть…» – мелькнуло в голове.

Ноги как из ваты. Нечеловеческим усилием я рванулась к люку, проделанному в бункере. Все вертится... Под ногами нет ничего. Или нет – к ногам приклеена вся шахта. Надо оторваться! Я рванулась. Люк надвинулся на меня. Смутно помню, что с грохотом куда-то качусь.

– Ну что, хлебнула?

Надо мной улыбающаяся физиономия начальника шестого участка Соломко. Рядом Илюша Сухарев, горный мастер. Отчего они вверх ногами? Нет, это я лежу на трапе вниз головой. Меня тормошат, помогают встать. Все перед глазами плывет. Я стою, беспомощно хватаясь за воздух руками. Кто-то надевает на меня телогрейку, нахлобучивает каску, сует в руки аккумулятор:

– Ступай на-гора! Продышись!

Иду по штольне и покачиваюсь, налетая то на один, то на другой борт.

– Ну и хватила хмельного! – слышу насмешливый голос Соломко.

Смеется! А ведь еще немного и – всё… Теперь я на практике знаю, что такое – угарный газ.

Реверс

 

Чего греха таить: мы, шахтеры-забойщики, смотрим на рабочих участка вентиляции свысока. Но это в «мирное время». Когда же создается аварийная ситуация, то волей-неволей приходится ежечасно оглядываться на тех, в чьих руках воздух, а следовательно и жизнь.

Мы помогали горноспасателям ставить перемычку в заброшенном уже забое. Печка соединяла его с вентиляционной штольней, по которой с большой скоростью неслись клубы дыма с аварийного участка. Обычную (деревянную, с дверкой) перемычку сняли и устанавливали кирпичную, на растворе.

Горноспасателей-кладчиков было двое. Нас, подсобников, было пятеро, в том числе вольный начальник участка немец Фрей, очень старательный и заботливый, но худющий – «в чем душа держится» (не зря его кличка была Цыпленок). Был еще Розенберг – молоденький немец из военнопленных. Очень трусливый парень, который больше мешал, чем помогал, за что не раз выслушивал: «Жаль, что не тебя в Нюрнберге повесили! »

Настоящих работников было трое: механик Штамп, бурильщик Йордан и я.

«Сделай дело, потом гуляй смело» – с этим мудрым правилом, однако, не соглашаются лодыри всех времен.

Работа подвигалась слишком быстро, с точки зрения горноспасателей, которые опасались, что если они закончат кладку перемычки заблаговременно, то их могут, не ровен час, послать на помощь другим кладчикам. Поэтому они «тянули резину», усаживаясь отдыхать, чтобы дотянуть до конца смены (горноспасатели работали по шесть часов, мы – по восемь).

Меня всегда выводило из себя недобросовестное отношение к работе. Но если особого рвения трудно требовать от заключенных, голодных и обездоленных, то ведь горноспасатели – вольные, притом они хорошо получали.

Самое возмутительное – это нежелание учесть, что работа опасная, ведь в каких-нибудь трех-четырех метрах под нами проходят клубы ядовитого дыма и газов. Осталось несколько рядов положить, и – отдыхай, черт возьми! Так нет, уселись.

– Заведем хоть брезент! – говорю.

– Вот еще!

Меня так и тянуло взглянуть еще и еще раз на это ядовитое облако, ползущее под нами. Освещенное моим аккумулятором, оно казалось белым как снег.

Оба горноспасателя примостились возле своих кислородных аппаратов и мирно посапывали.

Вдруг бег клубящегося облака как будто замедлился. Нет, я не ошиблась: движение не только замедлилось, но даже остановилось. Происходило что-то непонятное. Облако закипело, вспучилось и ринулось через незаконченную перемычку в бункерную камеру.

Что тут произошло!

Освещенный сверху, дым казался белым. Теперь же он заволок все густой, черной, удушливой тучей.

 

 

Горноспасатели, вместо того чтобы надеть свои кислородные аппараты и дымозащитные очки и помочь нам выбраться из дыма, подхватили свои аппараты и, сбивая нас с ног, ринулись одновременно с размаху на лестницу. Треск, звук падения и ругань...

Мы очутились в ловушке: лестница сломана и под нами – шесть метров высоты. В ту пору у нас еще не было респираторов. Дым, газ, темнота. Дышать нечем. Дым ест глаза. Положение создалось отчаянное.

– Спускайся по веревке! – кашляя, командовал Фрей. – Розенберг – первый!

Но Розенберг не то испугался, не то растерялся. Вперед скользнул Йордан, вслед за ним – Штамп. Розенберг свалился без сил: он терял сознание. На ощупь я продела под него веревку, и вдвоем с Фреем мы спустили его вниз. Судя по тому, что груз становился все тяжелее, я поняла, что Фрей теряет силы.

«Свалится! » – подумала я. Несмотря на его сопротивление – он хотел пропустить меня вперед, – я обмотала его веревкой и спихнула в люк. Ролик загрохотал, и веревка, обжигая мне ладони, понеслась...

– Есть! – крикнул снизу Штамп. – Я держу веревку! Спускайся, Фрося!

И вовремя. Я уже задыхалась. Помню, что Йордан и Штамп меня подхватили и я больно ударилась обо что-то.

Что же произошло?

Об этом мы узнали, выйдя из шахты.

Кто-то (это так и осталось невыясненным) позвонил дежурной на центральном вентиляторе Шуре Суворовой и распорядился немедленно дать реверс, и девчонка опрокинула струю, отчего дым и газы поползли по шахте. К счастью, жертв не было, но пострадали многие. Бедную девчонку чуть не засудили, хотя вся ее вина была в том, что она немедленно выполнила полученный ею приказ, не допытываясь, кто его дает. А вот позорное поведение горноспасателей никакого наказания за собой не повлекло!

⇐ Предыдущая71727374757677787980Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. БД – совокупность таблиц, объединенных по какому-либо признаку.
2. К какому виду кист относятся кисты поджелудочной железы у больных, перенесших панкронекроз?
3. Ответственность владельца добросовестного и недобросовестного при возвращении имения законному хозяину. — Владение подложное, насильственное и самовольное
4. По какому краю ребра производится вкол иглы при пункции плевральной полости?
5. По какому критерию различают такие виды гражданско-правовой ответственности, как солидарная, долевая, субсидиарная?
6. По какому принципу образованы ряды?