РОЛЬ ВОЗРАСТНЫХ, ТОКСИЧЕСКИХ И УЗКООРГАНИЧЕСКИХ ФАКТОРОВ В ДИНАМИКЕ ПСИХОПАТИЙ

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 11

Динамика психопатий не исчерпывается вышеизложенным. Много внимания уделялось и теперь уделяется вопросу о преждевременном или о запоздалом наступлении возрастных сдвигов. Немцы, всегда заботившиеся о соответствующей терминологии, говорят в таких случаях об эволютивных анахронизмах (evolutive Anachronismen). Ставился даже вопрос, являются ли эти анахронизмы результатом психопатии, или сама психопатия есть последствие этих анахронизмов; вопрос, конечно, праздный, спекулятивный, свидетельствующий о возможности чисто формального отношения к биологическим проблемам. Можно считать совершенно установленным, что эти анахронизмы часто наблюдаются у психопатов разного склада; выставить какое‑ нибудь общее положение о связи между типом психопатии и сроками возрастных сдвигов – этого клиника пока сделать не позволяет. В эту группу вопросов входит вопрос о pubertas praecox, о senium ргаесох, о тех формах инфантилизма, которые французы обозначают как petit vieux («молодой старичок»), а немцы как altkluges Kind, о том, как некоторые люди (психопаты) до конца своих дней сохраняют юношеский задор и пыл (ewige Jugend, вечная юность, доказывающая, что эти субъекты полностью никогда не созревают), а другие с молодых лет обнаруживают черты старческой психики и «мудрости». Мы не останавливаемся сколько‑ нибудь подробно на этих вещах, а лишь подчеркиваем то взаимодействие, которое существует между конституциональной психопатией и возрастными фазами.

Помимо того, в пубертатном возрасте кроме частых общих проявлений психической неуравновешенности, шизофренических сдвигов и циркулярных фаз нередко развивается симптомокомплекс, очень удачно получивший от Крепелина название «истерии развития». У эмотивно‑ лабильных личностей, у астеников, у неустойчивых психопатов, недостаточно созревших для выполнения тех требований, которые к ним предъявляет среда, или попавших в непривычную им суровую обстановку, легко развивается пышная и полимофорная картина, часто необыкновенно импонирующая кажущейся глубиной и значительностью симптомов. Больные обращают на себя внимание резкими, немотивированными сменами настроений: то задумчивостью, молчаливостью, тоскливостью, постоянными слезами, то беспричинным смехом и безудержной, наигранной веселостью, причем смех нередко переходит в судорожный плач, в «истерику». Незначительные неприятности и пустяковые ссоры вызывают бурные взрывы аффекта, вплоть до театральных сцен обмороков и истерических припадков. Другие надевают на себя маску непонятности и одиночества, намекают окружающим на перенесенные ими тайные страдания, говорят о желании покончить с собой, инсценируют попытки самоубийства; третьи стремятся раздуть до крайних пределов мельчайшие болезненные симптомы, ими у себя замеченные, или даже нередко выдумывают их, вплоть до нарочитого вызывания у себя страшных на вид язв, лишь бы привлечь к себе сочувственное внимание. Часто у них чувствуется взбудораженная, хотя и незрелая сексуальность: с одной стороны – нездоровое любопытство к явлениям половой жизни, распущенные сексуальные фантазии, мастурбации, а с другой – неудовлетворенность реальным половым актом и даже страх и отвращение перед ним вплоть до появления разнообразных судорожных явлений при всякой попытке coitus'a. Кречмер, говоря об аналогичных случаях, отмечает у больных своеобразный контраст внешне чрезмерного эротического напряжения и действительной половой холодности, причем самое чувство быстро вспыхивает и легко потухает. Этому соответствует любовь ко всему яркому и преувеличенному, театральный пафос, стремление играть блестящие роли, грезы о великих целях, мечтательное стремление к принесению себя в жертву, соединенное с наивным детским эгоизмом, и особенно – смешение трагического и комического в жизненном стиле. Пробудившаяся, ищущая выхода, но еще незрелая, инфантильная, дисгармоничная сексуальность, по‑ видимому, на самом деле нередко является одной из движущих сил описываемого нами симптомокомплекса. Предсказание в подобных случаях нельзя считать неблагоприятным: при хороших условиях, в трудовой обстановке и в здоровой социальной среде больные с возрастом становятся ровнее, серьезнее, входят в нормальную рабочую колею и совершенно теряют все те элементы напускного и театрального, которыми в юности пытались привлечь к себе внимание.

Пожилой предстарческий возраст у психопатических личностей (шизоидов, циклотимиков, эмотивно‑ лабильных и пр.) также нередко ведет к колебанию психического равновесия. Здесь не место описывать богатую симптоматику предстарческих психозов, так как все это – формы, выходящие из рамок учения о психопатиях; отметим только, что реактивное их начало – очень частое явление, и только после некоторого периода, когда картина болезни кажется иной раз почти неотличимой от того или другого реактивного состояния, постепенно вырисовываются и выдвигаются на первый план черты процесса, прогредиентности. При этом нередко бывает, что именно здесь, уже в картине прогредиентного психоза, особенно резко обостряются раньше сглаженные индивидуальные психопатические особенности. Подобно тому, как говорят об истерии развития в периоде pubertatis, точно так же во время climax'a – можно говорить об истерии инволюции – с той разницей, что истерия развития выравнивается и сглаживается, а истерия инволюционная служит указанием на возрастающую ранимость и на грядущую дефектность. У каких психопатов наблюдается инволюционная истерия – на это еще не обращалось внимания. Необходимо вообще заметить, что не только пресениум, но и другие органические факторы, как правило, обостряют и выявляют, а затем сглаживают конституциональные особенности личности. Последнее (органическая астенизация личности) чаще всего идет параллельно с развивающимся при каждом органическом заболевании упадком интеллекта и ослаблением тонуса эмоциональной жизни. Мы уже отмечали выше, что у параноиков с более или менее значительно развившимся церебральным артериосклерозом бред начинает терять черты логичности и связности: его «понятность» затемняется, гибкость и стройность нарушаются, одновременно с чем часто падает и активность параноика, все более и более начинающего ограничиваться разговорами и все менее стремящегося к претворению своих идей в жизнь. Понятно также, почему к старости психопаты с ярко выраженными индивидуальными особенностями постепенно становятся бледнее, менее интересными и менее активными. При этом необходимо иметь в виду, что разные типы психопатии оказывают неодинаковую степень сопротивляемости разрушительной силе органического мозгового процесса.

Что касается роли интоксикаций, то надо сказать, что, как правило, влияние их на развитие психопатической личности такое же, как и других органических факторов. В отделе о патологическом развитии мы уже касались вопроса о взаимоотношении между ядом (наркотизирующим) и психопатией. Здесь мы затрагиваем лишь другую сторону той же сложной проблемы: мы должны поставить вопрос о том, как влияет один и тот же usus на различные типы психопатий, насколько зависит разница в клинической картине той или другой наркомании от той почвы, на которую она падает. Для пояснения нашей мысли возьмем два примера, оба из клиники алкоголизма, два ярких клинических феномена – так называемый алкогольный юмор и знаменитый бред ревности алкоголиков. На основании клинической практики мы позволяем себе утверждать, что ни тот, ни другой симптом не являются последствием алкоголя, а в гораздо более значительной мере, если не исключительно, обязан своим происхождением той почве, на которой в соответствующих случаях развивается алкоголизм. Психиатрическая клиника такими и аналогичными наблюдениями очень богата: генез их, смысл и значение, как мы уже говорили об этом, должен быть определенно пересмотрен. Было бы очень интересно и практически ценно собрать весь относящийся сюда материал – хотя бы разрозненный и даже лишь казуистический – и его так или иначе попытаться систематизировать в двух плоскостях: в отношении яда и в отношении типа психопатии; мы считаем, однако, что это ближайшим образом в нашу настоящую задачу не входит; с другой стороны, это слишком заслонило бы основную сторону проблемы, почему мы и ограничиваемся этими общими соображениями.

Наконец, и шизофрения, и эпилепсия суть патолого‑ клинические явления, в которых фактор конституциональной психопатии играет также крупную роль; однако, в обоих случаях дело идет о таких сложных и пока еще настолько неясно очерченных клинических фактах, что выделить отдельные компоненты, причастные к этиологии этих двух заболеваний, чрезвычайно трудно. Основной вопрос, может ли шизофрения или эпилепсия развиваться не только на шизоидной или эпилептоидной почве, а также и на почве иной психопатии – на этот вопрос клинический материал пока отвечает утвердительно. По этому поводу можно было бы высказать ряд соображений и сомнений как чисто принципиального общего характера, так и частного клинического, но мы предпочитаем этого не делать; все эти соображения были бы малообоснованными. Мы лишь еще раз подчеркиваем, что дело, вероятно, между прочим и в том, что клиническая группа шизофрении и эпилепсии есть группа сборная, смешанная.

Целого ряда вопросов и проблем, касающихся связи эндогении и экзогении, мы, конечно, не касались, полагая, что это вовсе не входит в рамки нашей работы. На одной лишь группе явлений мы все же хотели бы остановиться: у людей того или другого психопатического склада сплошь и рядом – если не часто, то все же в определенном числе случаев – при появлении у них болезненного процесса (будь то церебральный артериосклероз, шизофрения или еще что) развивается соответственно типу психопатии реакция на этот процесс; в клинической картине в таком случае наблюдается комбинация симптомов, наблюдается два ряда параллельных явлений, из которых один основной ряд принадлежит болезненному процессу, а другой – реактивному состоянию, развитию личности в новых условиях жизни; последний ряд обязан своей клиникой типу психопатии. Между обоими рядами явлений, конечно, устанавливается связь, но все же большею частью можно без труда разграничить симптомы того и другого порядка (Морозов).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Нам кажется, что главные этапы клиники психопатии в предыдущем изложении намечены. Теперь – в заключительной части работы – мы бы хотели остановиться на том, как она должна была бы быть построена, если бы клиника обладала соответствующим материалом в полном объеме; мы хотим остановиться на этом потому, что таким образом рассчитываем определеннее высказаться по всей проблеме в целом, таким путем, думается, более понятно будет, чего мы ждем от дальнейшей разработки вопроса. Программа maximum выставляется нами такая. Должны быть выделены основные (не производные) типы конституциональных психопатий; этих типов должно быть по возможности немного, и мы должны ясно сказать, что нами приведенные типы (см. статику) нисколько не удовлетворяют нас самих, хотя бы потому, что их слишком много. Каждый тип психопатии – это нам кажется особенно важным – должен быть прослежен динамически во всех фазах и случаях жизни, мы должны изучить всю жизнь каждого типа психопатии на всем ее протяжении; мы должны знать, как протекают возрастные сдвиги данного типа психопатии, чего ждать от данного типа психопатии в период инволюции или старости; мы должны изучить и знать, как действует на данный выделенный тип психопатии та или другая инфекция, то или другое наркотизирующее вещество, как влияет на него развивающийся у него склероз головного мозга или начинающийся прогрессивный паралич; мы должны сопоставлять экзогенный тип реакции в самом широком смысле этого термина с типом психопатии. Так, например, мы должны знать, чем отличается период созревания у эпилептоидного психопата от того же периода при других психопатиях, как выявится у него период инволюции, какова у него картина опьянения по сравнению с другими психопатиями и т. д., и т. д. С другой стороны, мы должны изучать – опять‑ таки всегда сопоставляя их с типом психопатии – психопатические фазы или эпизоды (идиопатические непрогредиентные формы), патологические реакции того или другого типа психопатии на всевозможные психические шоки и травмы, патологическое развитие личности психопата. Беря тот же пример, мы должны знать, чего ждать от эпилептоидного психопата, если он потеряет кого‑ либо из своих близких, если он содержится в одиночном заключении, под следствием, как будет меняться его личность, если он будет терпеть жизненные неудачи или, наоборот, иметь успех и т. д., и т. д. Таким образом, при каждом типе его статика будет иметь свою потенциальную динамику – динамику, обусловленную, конечно, главным образом внешними факторами. Таково наше понимание объема и распределения клинического материала о конституциональных психопатиях; если все части этой системы будут изучены и поставлены на свое место, тогда можно будет говорить об овладении этим важным отделом клинической психиатрии. Это, конечно, дело далекого будущего.

В нашем изложении мы сами видим недостатки; эти недостатки, думается нам, должны указывать на некоторые необходимые в дальнейшем исследования.

В силу неизжитых, еще не опрокинутых клинических традиций, мы преувеличили статику, конечно, в ущерб динамике психопатий. Как мы уже не раз указывали, некоторые статические типы, под напором дальнейших исследований, окажутся не основными, а производными, число основных типов будет значительно меньше, что, конечно, сейчас же скажется на всем распределении остального материала.

В главе о патологическом развитии мы не коснулись значительного – по практическому и теоретическому интересу – материала, несомненно имеющего прямое отношение к клинике психопатий. Мы не коснулись двух больших групп явлений из этой области. Во‑ первых, мы совершенно не говорили о так называемых двигательных реакциях (тики, заикание и т. д.) и, во‑ вторых, совершенно не затронули вопроса о «неврозах органов»; а между тем, и тики, и заикание, с одной стороны, и «неврозы органов», с другой (например, астма, колиты, невроз сердца, невроз желудка, половая импотенция и пр. – конечно, дело идет о некоторых, а не обо всех случаях этих заболеваний), нередко оказываются прекрасными образчиками патологического развития различных конституциональных психопатий. Мы не касались этого материала – это очень большой пробел – потому, что пока он сравнительно редко попадает в руки психиатров, и мы не решались освещать его на основании литературных источников, а не собственного опыта.

Очень мало нами разработан вопрос о содержании шока, травмы и о выявлении в связи с этим содержанием определенных свойств психопатической личности. Вопрос о типе реакции в связи с определенной травмой, о типе развития в связи с определенными, одинаковыми по содержанию повторными шоками – этот вопрос почти совершенно не исследован, а между тем важность его для решения целого ряда вопросов не требует дальнейших разъяснений.

Наша работа не может претендовать на роль системы психопатий; это лишь очерки по клинике психопатий, очерки психиатра, в значительной мере воспитанного на практике большой больничной психиатрии. Всего материала мы не охватили; план и метод работы остались невыдержанными; отдельные части оказались непропорциональными друг другу; сплошь и рядом мы вынуждены были идти не от почвы к синдрому, а от синдрома к почве. Мы должны признать, что умышленно не касались ряда подробностей; главными мы считали не детали, а общие установки, общие тенденции. Эти последние, думается нам, все же достаточно ясны из нашего изложения. Главной целью нашей работы было систематизировать и расценить оказывающийся в распоряжении клинициста‑ психиатра материал. Этот материал разрознен и обычно обозначается такими общими терминами: неврозы, невропатии, психогении, дегенерация, психопатии. Мы стремились показать, что каждому клиническому явлению из этой области должно принадлежать определенное место в одной общей системе; этой системы конституциональных психопатий, мы, конечно, не дали, но необходимость в ней ясна.

Мы не касались общих теорий и не делали общих построений; целого ряда общих проблем мы умышленно не затрагивали. Мы полностью принимаем упрек в эмпиризме, он диктовался нам боязнью, боязнью вполне определенной – оторваться от клиники и сказать больше того, что сумеешь обосновать. Мы не будем на этом останавливаться, ради иллюстрации мы упоминаем, хотя бы о брошенной в специальной литературе фразе: каждый психопат есть органик; если от этой фразы потребовать точного смысла и содержания, то с таким же правом и основанием можно сказать: каждый человек есть органик. Не думаем, что мы выиграем что‑ нибудь от таких общих формул.

Значение всех этих недостатков мы сами вовсе не склонны преуменьшать. Нашей главной задачей было взять всю проблему клиники психопатий целиком и наметить основные части, основные звенья изучения этой проблемы.

Наша работа – клиническая, со всеми недостатками узко‑ клинического толкования предмета, толкования, быть может, особенно малопродуктивного в том отделе психиатрии, который трактует так называемые конституциональные психопатии. Представленная нами динамика психопатии есть динамика сугубо индивидуальная, индивидуально клиническая, – правда, с возможно широким использованием факторов быта и социальной среды; уже из чисто клинического изучения проблемы ясно – это нами не раз подчеркнуто – что степень, сила, жизненное проявление (не тип) конституциональных психопатий зависят от внешних факторов в полном объеме этого слова. В нашей работе, однако, совершенно отсутствует историческая динамика психопатий; иными словами, нами совершенно не затронут и даже не поставлен вопрос о том, какие типы психопатий и в какой степени выявляются в тот или иной отрезок времени, в ту или другую эпоху. Правда, в наших клинических занятиях мы делали попытки сопоставить условия, характер того или другого периода времени с распространением и выявлением за то же время отдельных типов психопатий (шизоидов, эпилептоидов, параноиков); мы пытались искать во внешних условиях жизни причины определенной качественной психопатизации населения, причины выявления шизоидов, эпилептоидов, параноиков. Эти попытки остались только попытками и не получили сколько‑ нибудь четкого оформления, – для этого нужны многочисленные дополнительные исследования. Такого рода исследования еще более подкрепили бы то положение, что жизненная сила конституциональных психопатий зависит от социальной среды в широком смысле этого слова. Можно определенно сказать, что правильно организованная социальная среда будет заглушать выявление и рост психопатий; можно с полным основанием думать, что социалистическое устройство жизни с его новым бытом, с его новой организацией труда, с новой социальной средой будет препятствовать выявлению психопатий и явится залогом создания нового человека.

[1]Метод Фрейда, которым пытаются осветить генез и клинику психопатий, кажется нам слишком и загадочным, и произвольным, и неопределенным для того, чтобы сколько‑ нибудь серьезно применять его к такой ответственной и широкой проблеме.

[2]Объем нашей работы не велик: мы исключили подробные литературные справки; но труда и времени наша работа все же потребовала больших. Очень большую помощь оказал нам П.М.Зиновьев, – без его участия в этом деле мы бы не справились с нашей задачей.

[3]Вопроса о взаимоотношении между «дегенерацией» и «прогенерацией» мы не касаемся.

[4]Вся недостаточность, условность, относительность этих определений ясны сами собой.

[5]Объем понятия о конституциональной нервности (die konstitutionelle Nervositat), даваемый Шульцем (Schultz) в руководстве Бумке (Bumke) настолько расплывчат и всеобъемлющ, что едва ли такое толкование может иметь хотя бы какое‑ либо практическое значение.

[6]По отношению к группе антисоциальных психопатов больше, чем по отношению к какой‑ либо другой из числа выделяемых нами групп, нужно сказать, что, быть может, здесь дело идет не об отдельной, сколько‑ нибудь самостоятельной группе явлений, а лишь о факте «развития» (см. ниже) одной из более основных конституциональных форм. Крайне заманчиво было бы сократить число этих основных групп, а остальные считать производными; однако, как на это мы уже указывали, пока ни клинические факты, ни их биологическое обоснование этого сделать не позволяют.

[7]Выделение этого типа конституциональных психопатов, конечно, не дает никакого права считать всех преступников психопатами; в этом‑ то и заключалась крупнейшая ошибка – ошибка и клиническая, и просто логическая, – сделанная Ломброзо.

[8]Для обозначения того же самого типа Блейлер (Bleuler) пользуется термином «die Unklaren», подчеркивая этим, что этот тип характеризуется не столько бедностью ассоциаций, сколько неясностью понятий. Блейлер считает, что здесь дело идет об отсутствии прочности ассоциативных комплексов, благодаря чему одна и та же идея в разные отрезки времени оказывается в разном ассоциативном окружении без того, однако, чтобы это последнее обстоятельство было уловлено самим пациентом.

[9]Блейлер, выделивший эту болезненную форму одним из первых, высказывает утверждение, что этого типа больные – в противоположность обычным олигофренам – именно больше знают, чем умеют. Мы позволяем себе считать это утверждение не соответствующим действительности и оправдывающимся лишь в небольшом ряде случаев.

[10]В своем учебнике (1930) во вводных общих замечаниях к главе о реакции (Krankhafte Reaktionen) Блейлер подробно трактует вопрос о психологии и о механизмах этих реакций. Многие из этих рассуждений кажутся нам заслуживающими полного внимания; однако в общей совокупности все построение Блейлера представляется нам малосистематизированным, малооднородным и даже пестрым, а в некоторых своих частях – не только абстрактным и спекулятивным, но и вовсе неприемлемым с общей философской точки зрения. Этими словами мы вовсе не хотим сказать, что трудная проблема о механизме патологических реакций кем‑ либо уже решена; кроме самых общих формул, мы здесь пока еще ничего не имеем.

Здесь же мы упомянем о принадлежащей такому крупному психиатру, как Рейхарт (Reichardt), попытке также проникнуть в смысл механизма реакций; это видно из его взгляда (1930) о необходимости различать невропатии и психопатии. В основе первых (visceralnervö se Stö rungen) он видит непорядки в вегетативной или эндокринной системе; в основе вторых – непорядки в сфере инстинктов, темперамента или характера (Abnormitä ten in der Trib‑, Temperaments und Charakterssphä re). Мы должны здесь вполне определенно высказаться, что этому делению и такому пониманию вещей не сочувствуем; мы не можем понять разницы между невропатиями и психопатиями (один из этих терминов должен быть уничтожен; нам кажется, что эта участь должна постигнуть термин «невропатия»). Такое деление означало бы возврат к скользкому и пагубному этапу истории психиатрии. Разве «инстинкт, темперамент, характер» неотделимы от эндокринного аппарата или вегетативной системы? Разве мы знаем объем функционирования этих систем? Разве при невропатиях по Рейхарту не принимает участие экзогения, resp. психогения? Во всех этих подразделениях мы склонны усматривать попытки – лишние, неудачные, несвоевременные – вложить конкретное содержание в то или другое понятие, не отдавая себе отчета ни в объеме понятия, ни в смысле содержания; дело идет о словесных формулах без истинного знания.

[11]Есть еще один путь для «понятных новообразований», – путь, который, однако, нам самим кажется настолько неубедительным, что мы не решаемся говорить о нем в тексте работы, а говорим лишь в примечании. Дело идет о тех случаях, когда человек, в нашем случае человек определенного психопатического склада, затрачивает много энергии, много моральных и интеллектуальных сил на ту или другую идею, на ту или другую жизненную цель; в известный момент он горько разочаровывается в своей деятельности, приходит к сознанию бессмысленности своей столь дорого стоившей ему работы и – оказывается в настолько неустойчивом психически состоянии, что под влиянием того или другого шока дает патологические реакции. Этот путь образования новых «понятных» связей кажется нам малоприемлемым потому, что если человек действительно убедился в своих ошибках, то он настолько покорен своими новыми жизненными установками, что ему не о чем горевать и нечего на прошлое реагировать; в противном случае он не должен обманывать себя и других: те громадные затраты психической энергии, которые он сделал, не прошли для него благодаря его неполноценности даром, они его обессилили, он стал не тем, чем был; в этих случаях можно говорить либо о «нажитой неврастении», либо уже о стойкой инвалидности, либо, наконец, об астеническом развитии (см. ниже), конечно, обязанном своим происхождением наличности в психике этого человека, resp. психопата, астенического жала.

[12]В литературе описаны случаи смерти при шоке от землетрясения.

[13]Вся эта «терминология» далеко не безупречна; соединение термина «навыки» с определением «импульсивный» страдает внутренним противоречием, однако в этом обозначении имеются в виду оба характеризующие это сложное явление момента.

[14]Приведем еще очень четкую формулу Хэберлина (Haberlin); jeder menschliche Zug ist in jedem einzelnen Menschen verterten; doch findet sich kein Charakterzug bei zwei verschiedenen Menschen in der gleichen Weise; в свободном переводе эта формула звучит так: люди отличаются друг от друга не отдельными чертами характера – они налицо у каждого – а способом их сочетания (Gesamtstryktur).

[15]Левинсон. Современная психиатрия, 1930 г.

[16]Интересно отметить, что Крепелин, создавший «нозологическое» направление, здесь – в клинике импульсивных влечений (как и в ряде других случаев) – оказался полностью во власти синдромов.

[17]Приведем для образца пример подобного резонерского рассуждения:

«Главная причина движения воды есть шарообразность земного шара. Вода на шаре не может пребывать в покойном состоянии, т. к. как на поверхности шара каждый его пункт или точка есть центр, или высокое место по отношению к другим пунктам шара, т. е. если от каждого пункта провести горизонтальную прямую линию, то вы увидите, что ваша точка, где вы стоите, выше той, которая стоит дальше от вас. Например, если вы по шару пойдете к противоположному пункту, предположим, на десять верст, – вы ясно увидите, что должны идти под гору, и действительно вы пойдете под гору, но когда вы дошли до назначенного вами места и пойдете обратно по тому же пути, то вы и с этого места увидите то же самое, что вы стоите выше того места, от которого вы пришли, и вам надо идти обратно опять под гору. Итак, на поверхности нет пути в гору, все равно как во внутренности пустого шара нет пути под гору. На основании такого закона вода на шаре в покойном состоянии находиться не может, а должна вечно переливаться; такова главная причина переливания вод на земном шаре, а климатические условия служат направлением течения. Так как по шару ей все равно, куда стремиться, в таком случае течениями и управляют климатические условия». (Новая книга о природе Иосифа П‑ ова. Москва, 1891 г.).

[18]Имеется определенное неудобство в употреблении а различном значении одинаковых терминов, хотя и с разными окончаниями, но с одним и тем же корнем; в данном случае мы имеем термины острый параноид (см. отдел о реакциях) и паранойя; в термин – острый параноид – вкладывается, во‑ первых, понятие лишь о синдроме и, во‑ вторых, большею частью с содержанием бреда преследования; в термине же – паранойя – параноическая психопатия, параноическое развитие – вкладывается понятие обо всей личности целиком, и если иметь в виду бредовые компоненты клинической картины, то здесь дело идет прежде всего о бреде величия.

[19]Труды Психиатрической клиники 1 МГУ, Вып. 1, М., 1925 г.

[20]Мы считаем лишним касаться здесь (в учении о психопатиях) вопроса об отношении между этими «острыми астениями» и «нажитой инвалидностью». Об этом см. нашу статью в «Революции и культуре», 1930.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 9 1011