Дмитрий и Харитон отправились к старому руслу реки на поиски их прадеда, а Пётр с Никитой остались на берегу реки.

Никита, ощутив себя свободным от дороги, поднял руки кверху и воскликнул:

-Красота какая, хорошо тут, тишина и покой.

-Да, хорошо здесь, горы, вода, лес, рыбалка. Поучу тебя добычи золота. Проведём тут неделю и вернёмся домой, - ответил я.

Вскоре Дмитрий и Харитон вернулись, и все четверо вновь отправились к дому. Потом пришёл и Евсей.

Перед заходом солнца молодёжь, взяв рыбацкие снасти, отправилась к реке. Выгнав лошадей на зелёный луг, пестревший розовыми головками клевера, пришёл на реку и прадед Евсей.

Был тихий летний вечер. Хотелось вдоволь надышаться чистым горным воздухом. В голубизне неба слышалась серебристая переливчатая песня жаворонка. Всмотревшись пристальнее в вышину, я увидел висевшую в воздухе слегка колеблющуюся темную точку. От неё всё явственнее и громче слышалась эта песня, непрерывно менявшая без остановки в течение многих и многих минут кряду всевозможные лады. Видимо, и сам певец безгранично наслаждался ею. Наконец, она оборвалась. Я заметил, как сложились крылышки маленькой пташки, которая, словно камень, стала падать на землю. В последний момент падения крылышки снова раскрылись и, сделав несколько взмахов, пропорхнули некоторое расстояние над самой поверхностью земли. Птичка опустилась в траву и исчезла.

За то короткое время, пока я наслаждался пением птицы и наблюдал за её падением, Дмитрий уже сумел закинуть три удочки, гусиные перья поплавков которых распределились вдоль берега реки. К каждой удочке он приставил ребят. У одной уже сидел Никита, к другой подходил Харитон. Он ждал и меня, подзывая жестом руки.

-Вообще, рыбалка без ухи - что свадьба без музыки. Уха - это достояние и украшение любой рыбалки. Поэтому, Владимир, удочка тебя ждёт, - сказал он мне.

Пришлось подчиниться. Сам же Дмитрий спустился к воде, чтобы поставить на ночь сети.

Рыбалка была отменная, каждый из нас вытаскивал окуней, ершей, плотву и подлещиков. Поплавки то и дело разводили круги по воде, и мы устроили соревнования на больший рыбный улов. Серебристые рыбёшки постоянно висели в воздухе, а мы только успевали снимать их с крючков.

Дмитрий обошёл нас с ведром и набрал его почти полным.

-А чем отличается настоящая рыбацкая уха от щей? - спросил он. Не знаете? Так вот, уху пьют, а щи хлебают.

Такой ответ показался неожиданным, поэтому все рыбаки рассмеялись, а он здесь же на траве стал раскладывать рыбу на две кучки, с мелкой и более крупной рыбёшкой.

-Знаете ли вы, городские, с чего начинается приготовления ухи? - вновь спросил он.

Мы пытались отвечать, но он, чуть ухмыльнувшись, хитро взглянул на нас, сказав:

-Я так и знал, что не знаете. Так вот, запомните, она начинается с того момента, когда засияет до блеска тщательно надраенный рыбацкий котелок.

И, не давая осмыслить ответ, продолжил:

-А из каких рыб варят уху? Не знаете. Да из тех, что вы поймали, клейких и нежных, дающих прозрачный навар, чем свежее рыба, тем вкуснее уха. Вот мы и отберём пойманных вами окуньков, ершей, да плотиц, именно из них и получится лучшая уха.

И вновь вопрос и ответ:

-Нужна ли в ухе мелкая рыбёшка? Не знаете? Очень нужна. Без неё не будет вкусного навара. Вначале отберём всех слизистых комендантов, так у нас называют пойманных ершей. Слизь даёт ухе аромат и вкус. Я сам займусь ими. Всю остальную мелкую рыбёшку потрошить отдаю вам. Запомните, особенно тщательно надо промыть брюшко, иначе уха будет мутная и горькая.

После такого наставления ребята дружно взяли ножи, став чистить и потрошить рыбу.

Когда с мелкой рыбой было покончено, Дмитрий приказал проделать то же самое с большой рыбой, а сам, собрав мелкую рыбёшку в ведро, отправился к уже горевшему костру, где в котелке кипела родниковая вода. Я видел, как туда он и опустил рыбку.

Выполнив это действо, он тут же вернулся на берег, проверив качество потрошения большой рыбы, и стал ножом разрезать её на большие куски. Потом, собрав куски в ведро, вновь вернулся к костру.

Вместе с ним к костру последовал и я, чтобы проследить весь дальнейший секрет приготовления ухи. От костра исходил приятный запах. Дмитрий сказал, что это запах дубового и ольхового сушняка, который он собрал ещё прошлым летом специально для приготовления ухи.

Мне было интересно смотреть, как ловко управляется мой брат с этой работой. Я не мешал ему, а просто смотрел на его руки, которые успевали быстро снимать пену в бульоне, а потом был снят с огня и сам котёл, чтобы дать несколько минуту ему отстояться. Слив жидкость в стоявшее пустое ведро и выбросив в костёр разваренную рыбёшку, он вновь залил прозрачный отвар в пустой котёл, добавив туда очищенные и нарезанные картофелины, репчатый лук и морковь. Потом стал засыпать туда большие куски рыбы, и, поставив котёл вновь на огонь, произнёс:

-Вершина рыбацкого счастья - наваристая уха.

Свои действия он выполнял на глаз, не забывая при этом в вопросительной форме давать наставления и отвечать на них. Форма общения у него была всё та же, то ли говорил он со мной, то ли сам с собой, спрашивая, тут же отвечая на свой вопрос:

-В каком месте ёрш с плотвой дружен?

Ответ:

-В ухе.

-Без каких приправ уха не уха, а так, чепуха?

Ответ:

-Без луковицы, моркови, веточки дикого чеснока и щавеля, всего понемногу и непременно в конце варки. Важны пропорции приправ, количество рыбин и качество воды. Хороша уха, когда огненна, а для хорошей ухи всегда мал котелок.

От его слов веяло чем - то древним, русским и вкусным. Он постоянно либо уточнял, либо добавлял.

Наконец, уха была готова. Все с нетерпением смотрели на него, разливавшего большой деревянной ложкой по мискам ароматную еду.

У всех было бодрое настроение, слышались шутки и короткие рассказы о различных приключениях.

Костёр продолжал гореть, освещая лица мужчин. Мирно паслись на лугу лошади, то и дело, наклоняя свои морды к сочной траве. Казалось, ничто не предвещало нарушить настроение рыбаков.

Однако, Полкан, здешняя собака, неожиданно навострил уши, потянул носом воздух, и тихо рыкнул в сторону холмов. Потом рыкнул ещё раз и вдруг залился лаем, отпрыгнув в сторону.

На вершине холма все увидели всадника, за ним другого, третьего….

Вскоре несколько коней намётом скакали прямо к огню, перед которым, сойдя с лошади, предстал военный в новенькой с иголочки форме неизвестного образца, без погон.

Особенно всех поразили высокие шнурованные ботинки на толстой подошве, яркая сине-красная нашивка на рукаве и фуражка такого же цвета.

Было понятно, что это был их старший.

-Не ждали гостей? - сказал он.

-Гостям рады, коли с добром, - ответил прадед Евсей.

-На постой к себе пустите? Ухой попотчеваете? С виду справно живёте.

-Богу не жалуемся. Митька, уха ещё есть? Угости гостя.

-Нас много тут будет. Накормите, приветите, деньги заплатим.

-Так мы вас и не знаем. Кто вы и откуда будете? Худа нам не сделаете? Воевать с нами – дело последнее.

-Не сделаем. Мы все славные ребята атамана Дутова. У нас дисциплина. Воевать идём за новую республику. Нам нужна провизия, за всё заплатим.

-Какую такую республику? Сколько же вам надо провизии?

-На сто человек. Нужен хлеб, сало, пшено, овёс. Далеко ли ваша деревня?

-Деревня в часе езды.

-Большевики есть в селе?

-А кто такие большевики? Для Господа все едины. Не слыхали мы и про атамана, но нам всё равно, лишь бы зла нам не сделал. А про провизию скажу завтра, вот утром поеду в деревню, соберу мужиков, они и скажут своё слово.

Дмитрий, поняв, что ухой надо кормить много людей, пошёл вытаскивать сети.

Главный, назвавшийся есаулом, обернулся и сказал стоявшему за его спиной военному:

-Будем располагаться здесь.

Конники развернули лошадей и исчезли, по всей видимости, чтобы предупредить всех остальных. Вскоре прибыл ещё один конник.

-Всё тихо, - сказал он, обращаясь к есаулу, который всё ещё стоял у костра и зачерпывал ложкой оставшуюся в котле уху, положив винтовку у своих ног.

Через полчаса вновь появились конники, один из которых подскакав, лихо осадив лошадь:

-Вашш благородие! Все прибыли.

-Располагайтесь на поляне вдоль реки до утра. К завтрашнему полудню прибудем в деревню. Ты знаешь, как нам идти в деревню?

-Никак нет. У Вас же карты.

-Дурак ты, Степан, а ещё подъесаул- сказал есаул.

-Так точно, дурак, Вашбродие, - ответил тот.

-Ладно, иди, располагайся ко сну, выставь караул. Разберёмся. Хлопцы помогут. К утру всем быть готовыми!

-Есть!

Подчинённый, резко повернувшись, отправился к отряду.

-Казакам только волю дай, горячие ребята, но неграмотные, поэтому только смотри за ними, - глядя на молодых парней, сказал его вашблагородие.

Потом, посмотрев на ребят, вдруг спросил:

- А вы к нам не хотите за Русь-матушку повоевать. Батька Дутов всех молодых принимает.

-Нет, им ещё рановато. Да и учатся они на горного инженера, - с гордостью ответил дед.

А в это время мы услышали, как часть казаков, словно дети, с визгами кинулись в реку, решив перед сном искупаться.

-Мать вашу!!! Всю рыбу распугают, - глядя на есаула сказал Митька и отметил про себя то, что многие из солдат говорили на непонятном ему языке.

Есаул понял Дмитрия и крикнул:

-Степан, уйми своих.

Но те уже намывались в воде, не слушая начальственного тона подъесаула.

Командир, нахлебавшись ушицы, сказал:

-Сегодня все должны спать, и мы, и вы. Завтра ты, дед, рано утром отправишься в деревню, чтобы решить вопрос с продуктами. Расчёт деньгами. Твои ребята будут нам проводниками. Надеюсь, подойдём в деревню к полудню?

-Да, часа два хватит, - ответил за прадеда Дмитрий.

-Встреча у церкви. Понятно? - и сам отправился к своей казацкой сотне.

Прадеду не спалось. Проснулся засветло, но дождавшись рассвета. Покормив лошадей, он запряг свою лошадку, разбудил Митьку, поручив ему смотреть за второй лошадью и домами, и уехал в деревню.

Дмитрий уже больше спать не ложился, а с чердака дома наблюдал за казаками. Он видел их, спавших прямо на траве, и их дозорных, переминавшихся с ноги на ногу возле речки.

Наконец, появился знакомый подъесаул, закричавший во всё горло:

-Подъём! Подъём! Подъём!

Все вскочили и побежали мыться, а затем, одевшись, вставали в строй, где уже в полной форме одежды их поджидал есаул.

Дмитрий, разбудив ребят, сам вновь полез на чердак. За ним полез и я.

Оттуда был хорошо виден луг, на котором по одной линии стоял неровный строй казаков, выглядев робкими цветными петушками. Было слышно пафосное и одновременно грубоватое наставление командира:

-Казаки славного атамана Дутова! Скоро мы отправляемся в село, где вас накормят. Заходим строем, как положено, впереди будет наша разведка. Ведём себя тихо. Если что-то будете брать у жителей деревни ещё, кроме положенного пайка, платите деньгами сами. Деньги у вас есть. По избам не бегать, баб не тискать. За непослушание, как выйдем из села, расстреляю лично!

Вскоре за нами пришли. Лошадь была уже запряжена в телегу, на которой мы, не доделав запланированные дела, отправились обратно в деревню Каменистую.

За нами строем по четыре человека шло не менее ста человек. Где - то впереди и позади на лошадях нас сопровождала разведка.

Конечно, идти десяток километров по горной местности было не просто, но голодные казаки шли и не роптали, в надежде на скорый обед.

Перед входом в деревню все остановились. Впереди за командиром всадник раскрыл красное знамя, на котором белыми буквами было написано «Вся власть Учредительному собранию! Долой большевиков! ».Так отряд и въехал в деревню.

К этому времени у церкви собрались её жители, которые, увидев подходивших строем солдат, стали креститься:

-Матушки-батюшки! Что ж деится - то! Это ж красные! - услышал я. Выделив в толпе прадеда Евсея и стоявшее рядом «начальство», старосту и священника, есаул подъехал к ним вплотную и произнёс:

-Мир вам, старцы! Мир вам, добрые люди!

Народ отвечал « с миром, с миром» и скидывали шапки.

А тот продолжил:

-Здравствуйте, братья, крестьяне! Вас приветствуют славные бойцы Народной армии Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания. Мы пришли к вам, чтобы дать вам свободу, равенство и землю. Вся власть Учредительному собранию! Ура, товарищи! - и, посмотрев на строй, взмахнул рукой.

Раздалось солдатское нестройное многократное «ура». К этому «ура» присоединился кое-кто из мужиков, но потом они смущённо потупились и отвели свой взор в сторону.

В ответ на такое приветствие вперёд вышел староста:

-Спасибо за добрые слова! Тогда вот скажите Вы нам, Ваше благородие, обчество интересуется, вы за красных или за белых? - и добавил:

-Солдаты у вас как -то чудно одеты. Не поймём что-то.

-Так скажу, мы против большевиков. Мы идём освобождать захваченный большевиками, предателями русского казачества и крестьянства, Верхнеуральск. Долой каширинцев, долой большевиков! Разобьём их, пусть потом решает народ, какой власти быть. Мы-казаки, воюем за волю и землю.

- Тогда, чем богаты, тем и рады. Разделите с нами хлеб-соль! - сказал староста, пригласив есаула пройти с ними в дом.

Последовала команда «Разойтись» и солдаты разделились на группы, задымив табаком.

Сойдя в коня, есаул вместе со старостой, церковным батюшкой и прадедом Евсеем пошли в дом, где есаул требовал провианта на два дня на сто человек, а также на прокорм лошадей.

Как рассказывал позже прадед Евсей, провиант, хлеб, мясо, молоко, сено и овёс, к приходу казаков успели собрать, обойдя полсотни домов.

Узнав, что казаки сразу же покинут деревню и свою остановку сделают за деревней, слово взял священник:

-Да, вот, что скажу вам, ваше благородие. Послушайте старика. На Верхнеуральск не ходи. Не будет вам пути. Атаман Верхнеуральский, старый Каширин, свою станицу в обиду не даст. Поднимутся казачки и красные, и белые, и зелёные, что в лесах, да по горам отсиживаются. Сложите вы там свои головушки.

Есаул покрутил свои усы и погрустнел. Засиживаться не стал, только сказал:

-Помолись за нас, святой отец.

-Буду молиться за отпущение грехов ваших.

Казаки ушли с миром и остановились за деревней, в той стороне от неё, откуда долго тянуло солдатской похлёбкой, смешанной дымком.

Мне и моему товарищу Никите так и не удалось провести в деревне свой недельный отпуск, и на следующий день мы возвратились в Екатеринбург, где события революции надвигались со страхом и живым интересом одновременно.

Геологическая экспедиция студентов не состоялась, и мне пришлось всё лето провести в семейном доме, помогая в училищных делах своему отцу, который, как оказалось, уже больше года состоял членом партии кадетов. Он постоянно изо дня в день рассказывал мне о происходящих городских событиях, и я, ничего не понимавший в политике, тогда был полностью солидарен с ним.

Из его рассказов мне стало понятно, что кадеты, как партия народной свободы, требовала мирным парламентским путём введения всеобщего избирательного права, политических и гражданских свобод. Большевики же, по его словам, требовали революций, насилия и крови.

Однако, очень был опечален отец, когда вскоре именно большевики, заручившись поддержкой партии эсеров, неожиданно быстро утвердили единую систему своих советов рабочих солдатских депутатов и деревень, а созданные ими чрезвычайные комиссии стали формировать вооружённые отряды, угрожая заводам и организациям национализацией их собственности.

Отец с каждым днём приходил домой хмурым от того, что объявленная национализация могла коснуться и его училища. С каждым днём он ожидал краха оказаться без денег и поддержки.

И пока этого не случилось, отец уговорил маму уехать в деревню к её родителям.

Отвозил их на папиной бричке я. Мама очень переживала за папу, ведь он остался в училище отстаивать своё учебное заведение на свой страх и риск. Мне приходилось успокаивать её, говоря, что всё образуется, так как папа честен в отношении своей должности.

Почти два месяца провёл я в Уралочке. Мама не хотела отпускать и меня в город, не желая подвергать мою жизнь соблазнам революции, но я настоял на том, чтобы быть рядом с отцом в этот сложный для него период жизни.

Вскоре я уже был в его доме. Встретил он меня почти больным, осунулся и был похож на старика. Учеников в училище становилось всё меньше и меньше, остались только те, кто вносил за учёбу плату. Этого хватало, чтобы в малой доле оплачивать труд учителей, но училище содержать больше было не на что. Он сам был и начальником, и рабочим. Сил на всё не хватало. Видя его стремление во что бы то ни стало отстоять училище, преподаватели и воспитатели, как могли, помогали ему в разных делах.

Наступала зима. В помещениях становилось холодно, поэтому вскоре и последние ученики потеряли интерес к училищу. Начало года тоже не принесло радостей Петру Петровичу, и мне пришлось переживать вместе с ним суровую зиму восемнадцатого года. Здание не отапливалось, одна только печка в доме поддерживала нашу жизнь. Советы, захватившие власть и национализировавшие предприятия города, не нашли возможности оказать училищу какую-либо помощь. Но мы не сдавались, оставаясь один на один с его судьбой, сохраняя и охраняя здание. Так продолжалось до лета. Тогда в городе поползли слухи о том, что скоро наступит конец большевикам и что большие силы военных идут на штурм города. Городские кадеты собрались в пустующем здании училища, чтобы обсудить военную обстановку. Я тоже оказался среди них. Все говорили об армии полковника Войцеховского, захватившего город Челябинск, и теперь приближавшегося к Екатеринбургу.

И действительно многочисленные войска в июле месяце без боя вошли в город, а так как помещения училища продолжали оставаться пустыми, то полковник распорядился разместить в них свой штаб.

Глядя на отца, я заметил в нём приподнятое настроение. Он говорил, что скоро, как его заверили военные, училище заработает так, как было прежде. Он жил надеждой.

В начале февраля девятнадцатого года город встречал Верховного правителя и главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами России адмирала Колчака. Отец, оказавшись в числе приглашённых гостей на церемонию встречи и парада войск, на свой страх и риск предложил и мне быть при нём.

На железнодорожный вокзал, где встречали адмирала, я не пошёл, а вот на главной Кафедральной площади, куда собрали многотысячное его войско, мне побывать довелось. Я очень желал увидеть Верховного правителя России, представляя его себе в

белом кителе, увешанным орденами. От отца я слышал, что он родом был из Петербурга, служил на военных кораблях, совершая длительные океанские плавания, и стал адмиралом, дослужившись до командующего Черноморским флотом. Немаловажно было и то обстоятельство, что по своим убеждениям он был близок к кадетам. Я никогда не видел такого скопления военных в одном месте и всматривался в эту длинную растянутую линию квадратов, представляя себя маленьким, словно игрушечным солдатиком, втиснутым в один из них. Меня почему – то неприятно поразила форма головных уборов некоторых военных: вместо фуражек, на многих из них были одеты какие-то колпачки. Стоявший рядом отец тоже удивлялся им, а солидный мужчина, знакомый отца, даже возмутился:

-Смотрите, Пётр Петрович, солдат одели в аглицкое обмундирование, построив в дрессированные квадраты. Посмотрел бы я на них в бою.

Но я не понимал, почему возмущается мужчина, ведь перед нами стояло несколько тысяч военных, готовых предстать перед адмиралом в лучшем их виде.

Вот заиграла музыка, вперёд вышли городской голова и председатель уездной управы с хлебом-солью, а навстречу им сделал несколько шагов и сам адмирал, но не в белой адмиральской форме с орденами, чего я ждал, а в строгой форме защитного цвета.

И хотя я находился с другой стороны площади, однако хорошо видел его и радовался, должно быть от того, что такое событие открылось мне впервые.

Стоявший же рядом со мной сосед продолжал недовольно ворчать:

-Выведенные сегодня части готовы только для строевых учений, а для боя это толпа совершенно не готова. Нужно еще два - три месяца усиленной полевой работы со взводами и ротами, чтобы эти части пошли в бой. Ну, посмотрите, стоят какие-то михрютки, одетые в только что выданную им и плохо пригнанную одежду. А снаряжение нацеплено кое-как, без всякой пригонки.

Отец, так же как и я, смотрел в сторону войск и молчал.

Но вот, наконец, наступил их смотр. Откуда-то раздалась команда «Смирно», и строй замер в ожидании сурового взгляда главнокомандующего, который вышел вперёд и пошёл пред войсками в сопровождении генерала.

Он остановился напротив одного из полков, и, подозвав своего адъютанта, взял из его рук знамя, торжественно произнеся небольшую речь:

-Храбрые командиры и воины двадцать пятого полка, проявившие мужество в борьбе с большевиками! Вручаю вам георгиевское знамя! Пусть это знамя и святой Георгий сопровождает вас и всю нашу доблестную армию в последующих битвах за Россию. Ура! В ответ послышалось ответное «ура». Затем Верховный правитель подошёл к вышедшему из строя командиру, вручил ему знамя и, вернувшись на своё первоначальное место, ожидал команд сопровождавшего его генерала.

Генерал же прошёл в голову войск и громко скомандовал:

-Войска! Для церемониального марша! Нале-во!

Потом подождав, пока завершится нестройный поворот войск, сам встал в голову колонн, снова скомандовал:

-За мной! Шагом марш!

Тот же сосед, повернувшись к нам, вновь съязвил:

-Каков фраер, этот чех, командующий Сибирской армией генерал Гайда. Всё это печальные признаки фронтового атаманства. Неприятно видеть чешские бутафории вместо старых заслуженных одежд русских офицеров и солдат. Он даже скомандовать, как следует, не сумел.

А генерал Гайда назло нашему соседу лихо продолжал шефствовать впереди в сопровождении своего конвоя.

Мне показалось, что Верховный правитель России был доволен генералом. Да и я, несмотря на недовольство соседа, наблюдал эту церемонию с любопытством, ведь ничего примечательнее этого в моей жизни ещё не происходило.

После парада мы с отцом отправились в училище, где в зале был приготовлен торжественный обед и куда вскоре после молебствия в кафедральном соборе при большой свите сопровождающих его лиц на своём автомобиле прибыл и правитель.

Я стоял у самой двери и хорошо видел его высокую, но чуть сгорбленную в кителе фигуру, выделявшуюся на возвышении, с которого он произнёс свою речь. Он говорил о необходимости установить в России господство закона и права, рисовал грандиозные перспективы развития Урала, который, по его представлениям, должен был стать основой развития всей новой России. Однако, его только тревожило состояние боеспособности армии, для укрепления которой он объявлял мобилизацию в ряды своей армии юношей Урала.

Такие мысли не могли не понравиться участникам торжественного обеда, и я, слушая эту речь, наполнялся желанием быть полезным адмиралу.

Вскоре такой случай мне и представился. Стало известно, что на Урале произошло несколько восстаний населения против белой армии, в том числе в посёлке Васильево – Шайтанском, где местные рабочие, привыкшие к вольности, выступили там против мобилизации. Тогда для их усмирения в Екатеринбурге сформировали вооружённый конный отряд. Нужен был проводник, и я, не поставив в известность своего отца, желая быть нужным Родине и Отечеству, согласился идти вместе с ними, считая, что через знакомых и родственных мне людей без особого труда я смогу уговорить местное мужское население содействовать отрядам адмирала.

Тридцать конников, выехав вечером, к утру оказались на окраине посёлка. Я обратился к командиру со своим предложением: одному войти в посёлок и, встретившись с родственниками, попытаться через них мирно урегулировать поведение мужиков. Однако, командир заявил, что он будет действовать согласно полученного приказа и жестоко расправляться с ослушниками, чтобы другим такое поведение было неповадно.

Разделив конников на группы, он приказал войти в посёлок с разных сторон одновременно.

Не ожидая такого решения, я решил пойти самостоятельно, чтобы предупредить об этом моих родственников, и, привязав лошадь к дереву, бегом направился в дом своей прабабушки. Однако, вскоре я услышал выстрелы. Началась перестрелка. Затем она стихла и возобновилась вновь, но с большей силой.

Подбежав в дому своих родственников, я стал сильно стучать в дверь, а когда она раскрылась, вышла моя тётя Василиса. Увидев меня, она с испугом в глазах сказала:

-Боже мой, как ты здесь оказался?

Я, не отвечая на её вопрос, спросил:

-Где ваши мужчины?

Она показала в сторону завода, сказав:

-Где же они могут быть, завод охраняют. Там и твои братья из Каменистого, Митька с Харитоном.

Ответив Василисе, что я ещё приду к ним, тут же побежал к проходной завода. Добежав, увидел страшную картину: метров за десять от проходной лежали труппы конников, а у самого здания завода несколько убитых рабочих, в одном из которых я узнал Харитона.

Я подошёл к нему вплотную и перевернул его тело. Да, это был он. Сердце облилось кровью, и мне стало невыносимо жарко. От ужаса, охватившего меня, закружилась голова и я, отойдя в сторону, потерял сознание.

Очнулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, увидел над собой командира.

-Что с вами, ранены? - спросил он меня.

Я ничего не ответил и стал подниматься.

-Он сказал:

-Собираемся здесь. Всех поймаем и расстреляем прямо перед заводом.

Он влез на коня и ускакал, а я стал поднимать Харитона и, когда удостоверился, что он мёртв, медленно вновь побрёл к дому Василисы, чтобы поведать ей об этом страшном событии. Но сообщить женщинам о гибели Харитона у меня не хватило решимости. Постояв в оцепенении, я вернулся обратно и неожиданно увидел, как из проходной военные выводили группу рабочих, толкая их прикладами. Среди них был Дмитрий. Мне показалось, что он тоже увидел меня, потому что вдруг вскинул голову кверху и хотел что-то сказать, но сильный удар приклада подтолкнул его вперёд. Он стал падать, но как - то перевернулся и успел схватить руку командира. Тот выстрелил, и тело брата сползло прямо под брюхо коня, отчего тот фыркнул и отскочил в сторону.

Всех остальных, в основном пожилых рабочих, конники подтолкнули к забору, и, когда они в кровоподтёках и разорванных рубахах оказались все вместе, командир с ненавистью в голосе прокричал:

-Кто тут большевики, выходи!

Ни один из них не проронил ни слова. Они смотрели куда-то отрешённо, по всей видимости, уже не надеясь на жизнь.

-Что, молчите? Разбойники вы все и большевики! Где прячутся остальные бандиты? Молчите? Вон, ты, бородатый? - обратился он к самому старшему на вид рабочему. Жить ведь ещё хочешь? Отвечай на вопросы?

Но старик смело посмотрел на него и сказал:

-Мы не большевики, мы - рабочие. Это наш завод, и мы хотим жить и работать, а не воевать. Но завод никому не отдадим.

Командир опешил от такой дерзости, и, пнув старика ногой, зло сказал:

-Вы ответите за смерть наших солдат и за ослушание приказа командира и Верховного командования. Мы здесь наведём порядок.

Потом он приказал рабочим собрать трупы убитых и закопать их прямо здесь.

В это время к проходной стали подходить люди. Они кричали и плакали. Среди них я увидел Василису, подошёл к ней и рассказал о случившемся с Дмитрием и Харитоном, но она неожиданно сказала:

-Зачем ты привёл сюда солдат? Теперь столько горя выпало на нашу долю.

Только сейчас до моего сознания дошли эти ужасные мысли, что именно я являюсь виновником всей этой трагедии. Мне стало так невыносимо больно, что, не сказав ни слова, я побрёл по тропинке вдоль забора куда-то к лесу. Очнулся тогда, когда стало темнеть, и вернулся сначала к проходной, а затем - к только что появившейся возле неё могиле. Стоял и плакал навзрыд. Перед моими глазами проходила вся моя жизнь, и я подумал, что здесь она должна и закончиться.

Неожиданно за спиной раздалось лошадиное ржание. Повернувшись, увидел моего коня, смиренно стоявшего от меня в нескольких метров.

Именно в этот момент мне был необходим такой друг, молчаливый и, казалось, всё понимающий. Подойдя к нему, я преклонил к нему свою голову, и слёзы, переполнившие горькую чашу отчаяния, обильно стали капать из моих глаз на мохнатую и чуткую его морду.

Придя в себя, я сел на него верхом и поехал в горы. Хотелось плакать и скакать, причём скакать подальше от этих мест. А куда убегать, было уже не важно, понимая, что сам разрушил все основы мирной и дружной жизни своего рода, боясь суровых глаз своего отца и плачущих добрых глаз моей мамы.

- Пусть лучше я для них буду пропавшим без вести или умершим, чем предателем своего рода, - думал я.

После случившейся трагедии все кадеты и этот правитель Колчак со своим кукольным окружением, к которым у отца и у меня ранее было благожелательное отношение, стали мне противны. Я желал потеряться в горах, представляя себя одиноким отшельником и рисуя себе то пещеру в скалах, то построенную хижину для ночлега. Одновременно я подумал о родителях. Как будет переживать мама, когда узнает про все мои действия? А что скажет отец, которого я оставил в неведении моего поступка быть проводником этих жестоких людей? И тут же вновь предо мной предстала картина гибели сразу двух моих братьев, которые совсем недавно удивляли меня своей лёгкостью в общении, умением находить в природе практическую красоту жизни. И вот их больше нет.

Глава 30

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 Следующая ⇒