Своеобразие жанра, сложная сюжетная композиция романа Л. Н. Толстого «Воскресение».

⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 15Следующая ⇒

Сюжет романа характеризуется развитием двух линий: жизненной судьбы Катюши Масловой и истории переживаний Нехлюдова. Линии эти перемежаются. Путь героя-дворянина в романе изображён Толстым как путь от дворянства к народу, к слиянию с ним. Первая сюжетная линия выдвигается, таким образом, как основная, главенствующая. Применяя художественную антитезу как основной приём развёртывания действия романа. Толстой попеременно проводит читателя то через картины жизни, взятые из социальных верхов (жизнь столичной знати, сановников), то через мрачные, душные казематы, зловонные тюрьмы, пересыльные пункты, разорённые нищие деревни.

Это противопоставление, являясь основным принципом развертывания образов, позволяет писателю со всей силой своего художественного гения раскрыть систему лжи и насилия, характерных для общества, и показать во всей полноте мир угнетателей и мир угнетённых. Помимо крестьянства и дворянства, Толстой вводит в роман революционную интеллигенцию. Так возникла третья сюжетная линия.

Показывая государственные учреждения на правительственный аппарат непосредственно от себя и через восприятие Нехлюдова, духовно близкого ему. Толстой резко подчёркивает классовый характер государственных учреждений в капиталистическом обществе.

Рисуя суд, Толстой отмечает равнодушие судей к существу дел, рассматриваемых, а ещё более к личностям подсудимых преступно-небрежное отношение к судопроизводству, занятость каждого судьи, призванного решать судьбу человека, своими личными делами, в результате чего невиновные люди осуждаются на каторжные работы. Он показывает карьеризм представителен прокуратуры, добивающихся повышения по службе количеством обвинительных приговоров, достигнутых хотя бы и ценен явной лжи и передержек (поведение товарища прокурора в процессе мальчика, обвиняемого в краже половиков).

Столкнувшись с высшими бюрократическими сферами в Петербурге, Нехлюдов видит и здесь то же самое. Нравственному разложению людей содействует — показывает Толстой — и церковь, тесно связанная с государством, как одно из орудий насилия, именем Христа освящающая творящееся в суде насилие, тюремные застенки (привод к присяге а суде, церковь в тюрьме, распятие Христа при входе в тюрьму). Представители церкви обманывают народ «таинством» превращения хлеба и вина в тело и кровь бога, проповедуют нестяжательство и в то же время наживают капиталы.

Главный герой романа — Нехлюдов. Князь Нехлюдов — исключительная личность среди землевладельческого дворянства. Он многим напоминает излюбленных героев Толстого: Безухова, Левина. Общее у Нехлюдова с названными героями — его напряжённые идейные искания, попытки прийти к «согласию с самим собой».

В заключительных строках романа мы видим Нехлюдова не протестантом против социального зла, а моралистом, который вычитывает из евангелия кормы поведения человека, обеспечивающие установление «царства божия на земле». Так Толстой утверждает идею о непротивлении злу насилием, идею, осложнённую проповедью нравственного самоусовершенствования человека как единственного пути к радикальному изменению жизни людей.

В образе Масловой, как и в образе Нехлюдова, Толстым ставится и разрешается проблема человеческого поведения в плоскости самоусовершенствования, морального «воскресения». Историей жизни Масловой Толстой резко разоблачает «моральные устои» буржуазного общества, рисуя картины узаконенного разврата, пьянства, цинизма. Трудный путь на каторгу сближает Маслову с политическими ссыльными (Симонсоном, Марьей Павловной), и благодаря их высоким моральным качествам движение Катюши к «воскресению» идёт уверенно и быстро. В конце романа мы видим уже женщину, рассматривающую своё будущее в духе отказа от эгоистических стремлений.

Так — показывает Толстой — совершалась победа «духовного» начала над «чувственным»; так, пройдя через неверие и отчаяние, «воскресла» к новой жизни Катюша Маслова.

Тяжёлое положение крестьянства Толстой описывал уже в произведениях раннего периода («Утро помещика»). Положение это не улучшилось и через несколько десятилетий. В романе «Воскресение» Толстой открыто указывает на это.

Описывая мрачными красками положение крестьян. Толстой не мог, конечно, обойти в романе вопрос о той общественной группе, которая ставила своей задачей борьбу за народное счастье. Естественно, что идейные позиции Толстого определяли и его отношение к этой революционной группе.

Белинский подчёркивал у Толстого особое искусство срывания «всех и всяческих масок». Блестящий пример этого срывания масок мы имеем в романе «Воскресение» в описании богослужения в тюремной церкви. Здесь почти каждое слово художника — разоблачение религии.

Роман “Воскресение” был задуман писателем как обличение существовавшего положения в стране, когда чрезмерная нищета и забитость одних соседствовала с непомерной роскошью других. Если подходить к проблеме раскрытия характеров, героев и их быта с этой позиции, то станет ясно, что портрет в “Воскресении” выступает не как самостоятельная деталь текста, а как часть полностью охватывающего произведение противопоставления, контраста между простым народом и представителями высшего общества.

Эту мысль можно доказать на примере повседневной жизни Дмитрия Нехлюдова, человека состоятельного, и Катюши Масловой, девушки из народа.

В самом начале романа Толстой дает нам некоторое представление о скитаниях, злоключениях, и унижениях Масловой. В конце концов, после всех мытарств она попадает в дом терпимости: “Масловой предстоял выбор: или унизительное положение прислуги, в котором, наверное, будут преследования со стороны мужчин и тайные временные прелюбодеяния, или обеспеченное, спокойное и хорошо оплачиваемое постоянное прелюбодеяние, и она избрала последнее, она этим думала отплатить и своему соблазнителю, и приказчику, и всем людям, которые ей сделали зло... И с тех пор началась для Масловой та жизнь хронического преступления заповедей божеских и человеческих, которая ведется сотнями и сотнями тысяч женщин и кончается девятью из десяти мучительными болезнями, преждевременной дряхлостью и смертью”.

Совсем по-другому прожил все эти годы ее соблазнитель— Дмитрий Нехлюдов. Толстой рассказывает о нем сразу же после истории Катюши. Тут и проявляется особая роль портрета, который позволяет создать у читателя впечатление о том, что жизнь одного человека — это жизнь всего общества, которому он принадлежит: “Он спустил с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на полные плечи шелковый халат и, быстро и тяжело ступая, пошел в соседнюю со спальней уборную, всю пропитанную искусственным запахом эликсиров, одеколона, духов. Там он вычистил особенным порошком пломбированные во многих местах зубы, выполоскал их душистым полосканьем, потом стал со всех сторон мыться и вытираться разными полотенцами. Вымыв душистым мылом руки, старательно вычистив щетками, отпущенные ногти и обмыв с большого мраморного умывальника себе лицо и толстую шею, он пошел еще и в третью комнату у спальни, где приготовлен был душ. Обмыв там холодной водой мускулистое, обложившееся жиром белое тело, он надел чистое выглаженное белье и как зеркало вычищенные ботинки”. До чего не похоже это описание на тусклые картины жизни Маеловой и подобных ей.

Таким образом, портрет в романе “Воскресение” призван показать не только особенности какого-либо одного героя, но и отдельный класс, им представленный.

Переосмысление вечных образов (Христос, Гамлет, Фауст, Дон-Жуан) в творчестве Чехова («Черный монах», «Студент»).

Использование «вечных образов», мифологических или литературных, в произведениях Чехова не имеет столь явно выраженного характера, как в произведениях его предшественников. Когда американский ученый Т. Виннер в своей монографии о прозе Чехова писал о сходстве героинь «Княгини» и «Попрыгуньи» с сиренами греческой мифологии - полудевами, полуптицами, об отголосках античного мифа в «Ариадне», а «Душечку» рассматривал как современную вариацию мифа об Эросе и Психее, это заставило К. И. Чуковского справедливо усомниться в том, действительно ли, например, история чеховских Ариадны, Лубкова и Шамохина имеет отношение к мифу об Ариадне, Тезее и Дионисии (См.: Чуковский К. О Чехове. М., 1967. С. 205).

Однако найденный в русской литературе еще Пушкиным и Гоголем опыт типизации, порой мифологизации изображаемой действительности, неоднократно использовался Чеховым. Его привлекала возможность придать, через мифологические и литературные параллели, глубину и перспективу изображаемому. Рассказывая ту или иную современную историю, в то же время комментировать ее с точки зрения более широкой перспективы.

В некоторых из последних произведений Чехова сюжет, характеристики, описания, оставаясь в пределах поэтики реализма, приобретают такую смысловую и ассоциативную насыщенность, что читатель получает возможность соотнести «безымянный факт», эпизод из жизни частного человека, о котором пишет Чехов, с опытом человечества, закрепленным в фольклоре, мифологии, литературе. Во многом благодаря этому у Чехова «реализм возвышается до одухотворенного и глубоко продуманного символа» (Горький М. и Чехов А. Переписка, статьи, высказывания. М., 1951. С. 28).

Так, поднимается до высот реалистического символа содержание «Архиерея», одного из самых совершенных творений Чехова. Добивается этого писатель на первый взгляд незаметным, но настойчиво повторяемым указанием на дни недели, в которые происходит действие рассказа.

Последняя, предсмертная неделя архиерея Петра приходится на страстную неделю, предшествующую пасхе, когда верующие вспоминают о последней неделе земной жизни Христа и совершают соответствующие службы. И Чехов показывает все «страсти» и мучения своего героя, невидимые миру. Не случайно он исподволь, но последовательно напоминает о датах, подчеркнуто точно обозначает дни: «вербное воскресенье», «во вторник после обедни», «в четверг он служил обедню в соборе, было омовение ног», «пора к страстям господним», «под утром, в субботу... преосвященный приказал долго жить», «а на другой день была пасха».

Для Чехова жизнь, смерть и воскресение Иисуса Христа - поэтический миф. Но такой отдаленный намек, в духе миросозерцания героя, позволяет ему решить важные художественные задачи. (Конечно, Чехов не делает прямолинейных сравнений: для его целей достаточно отдаленного, едва уловимого намека - символа.) Особый смысл приобретает одиночество Петра, преданного на муки грубой жизни; архиерея забыли, пример его жизни остался непонятым людьми, поглощенными мелочами и суетой. Относящиеся к единичному человеку, эти факты воспринимаются в более широком плане, так как находят некоторую параллель в общеизвестной мифологии.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 111213 14 15 Следующая ⇒