Поэтому безмолвие и ум нераздельны. Безмыслие — это и есть ум без всякого содержания, без всякой мысли. Это совсем как зеркало, не отражающее ничего.

⇐ ПредыдущаяСтр 87 из 113Следующая ⇒

Это безмолвие, эта способность быть зеркалом, не отражающим ничего, есть величайшее блаженство, которое сущее предоставляет человеку. И отсюда продолжается раскрытие — тайны за тайнами... нет вопросов, нет ответов, но потрясающие переживания... животворящие, осуществляющие, дающие удовлетворенность голодной душе, которая скиталась жизни и жизни.

Пора прекратить это блуждание. Чтобы прекратить это блуждание, есть простой метод — начинать наблюдать свой ум, свое тело, свои действия. Заняты вы чем-то или не заняты, к одной вещи вы должны быть алертны — к тому, что вы наблюдаете. Не теряйте наблюдателя — тогда не имеет значения, христианин вы, или индуист, или джайн, или буддист.

Наблюдатель — это никто.

Это просто чистое сознание.

И только это чистое сознание может создать новое человечество, новый мир, где люди не будут противопоставляться друг другу по дурацким признакам. Нации, расы, религии, доктрины, идеологии — все это просто игры для детей, не для зрелых людей. Для зрелых людей есть только одна вещь в сущем — это наблюдение.

Монах отправляется распространять послание Гаутамы Будды. Сам он еще не просветленный; вот почему Гаутама Будда зовет его и говорит ему: «Помни, я должен сказать это, потому что ты еще не просветлен... ты красноречив, хорошо говоришь, ты можешь распространять послание. Может, ты еще и не готов сеять зерна, зато тебе, может, удастся привлечь хоть немногих людей прийти ко мне, — но воспользуйся этой возможностью также и для своего собственного роста».

Монах спросил: «Что мне делать, как мне воспользоваться этой возможностью? » И Будда сказал: «Есть только одна вещь, которую можно делать при каждой возможности, во всякой ситуации, — и это наблюдение. Иногда ты обнаружишь, что люди раздражены, гневаются на тебя, потому что ты задеваешь их идеологии, их доктрины, их предрассудки. Оставайся молчаливым и наблюдающим. У тебя могут быть дни, когда ты не сможешь достать пищи, потому что люди против тебя, они не дадут тебе даже воды. Наблюдай... наблюдай свой голод, наблюдай свою жажду... но не раздражайся, не досадуй. То, чему ты будешь учить людей, менее важно, чем твое собственное наблюдение.

Если ты вернешься ко мне наблюдающим, я буду безмерно рад. Скольких людей ты направишь, не важно; скольким людям ты расскажешь, не важно. В конечном итоге имеет значение лишь то, пришел ли ты домой, обнаружил ли ты сам прочную основу свидетельствования. Тогда все остальное не важно».

Только такая медитация бывает; все другие медитации есть вариации одного и того же феномена. Поэтому эта сутра Да Хуэя — одна из самых фундаментальных.

— Хорошо, Маниша?

— Да, Мастер.

ВЕРА

Возлюбленный Мастер,

Единая таковость

Чтобы взяться за это великое дело, вам нужна решительная воля. Если вы наполовину верите и наполовину в сомнении, согласованности не будет. Досточтимый древний сказал: «Изучение пути подобно добыванию огня. Вам нельзя останавливаться, когда вы добились дыма: только со вспышкой пламени возврат домой завершен». Хотите знать, где это завершается? Там, где миры себя и миры других — как единая таковость.

Вера

Будда сказал: «Вера может навсегда разрушить корень несчастья; вера может сфокусировать вас на добродетелях буддовости».

Он сказал также: «Вера может превозмочь многочисленные дороги заблуждения и показать путь непревзойденного освобождения».

Если вы непосредственно верите в то, что этот ум и впрямь обрел просветление изначально, и разом забываете все свои взгляды, тогда эти дороги заблуждения сами по себе являются маршрутом просветления, по которому человек ускользает от рождения и смерти.

Единая таковость... это особое измерение, раскрытое Гаутамой Буддой. До него никто и никогда не говорил о таковости. Она вмещает в себя так много, что ее надо понять во всей полноте. Если вы поняли таковость во всей ее полноте, больше ничего не остается понимать.

Таковость означает быть легким с сущим. Деревья зеленые, а розы красные — что вы можете поделать? Бывают убийцы и бывают святые. Если вы не различаете, если вы просто принимаете тот факт, что это есть так, — одно дерево высокое, а другое низкое, сущее допускает всякое разнообразие, выражает себя различными путями, если вам легко со всем этим, со святым, с грешником, — вы обрели буддовость.

Если в вас нет осуждения к грешнику и нет восхищения перед святым, вы превзошли обоих — вы пришли к единой таковости. Мир двух, мир дуальностей отпал от вас.

А в тот миг, когда мира двух, мира дуальностей больше нет, где вы? Где ваш ум? Где ваше эго? Все они погибли от одного удара меча. Внезапно все сущее становится частью вашей пульсации, а ваша пульсация становится пульсацией всей Вселенной. Тогда начинают петь птицы — и это не птицы, а вы. Тогда деревья стоят в молчании — это не деревья, а вы. Тогда солнечные пики Гималаев и приливные океанские волны больше не объекты; они — сама ваша субъективность.

Это состояние Будда называет единая таковость. Тут не нужен никакой Бог; тут не нужен какой-то моральный кодекс, тут не нужно никакое ощущение правильного и неправильного. Кто вы, чтобы решать? — вы здесь, просто чтобы радоваться и соединиться в танце. В этом танце грешник такая же часть, как и святой. Только представьте мир без грешников, — и он будет до того скучным, до того иссушенным, просто нескончаемой пустыней.

Жизнь как она есть... далекая кукушка, зовущая вас, — это ваше собственное сердце. Это не только теория, но и переживание, — вы начинаете танцевать с ветром, когда деревья танцуют, вы расцветаете вместе с цветами, когда они раскрывают свои лепестки, когда поет кукушка — это ваша собственная песня. Тогда не бывает вопросов разделения: правильное — это правильное, а значит, есть неправильное.

Предельное переживание сознания в том, что вся эта драма требует противоречий. Если вы уберете дни, ночи сильно обеднеют. Если вы уберете ночи, дни станут очень утомительными. Они предстают перед нашим умом как противоречия, но в существовании они являются дополнениями. Это просто часовой маятник, движущийся от одной крайности к другой. Видя святого и грешника как два пункта, между которыми маятник продолжает движение, вы отбрасываете всякое восхищение перед святым и вы отбрасываете всякое осуждение грешника. Вы просто наслаждаетесь красотой обоих.

Уже самого их существования довольно, чтобы наполнить вас огромной благодарностью.

Это переживание единой таковости является величайшим вкладом Гаутамы Будды. И Да Хуэй входит все глубже и глубже в Гаутаму Будду — больше не как интеллектуал, но как тот, кто уже получил опыт. Хоть на миг позвольте единой таковости овладеть вами... Все становится настолько безмятежным, настолько безмолвным, все становится настолько радостным, что нет слов для выражения этого. Это невыразимое переживание и есть предельная религиозность.

В этой утренней сутре Да Хуэй говорит о двух вещах: единая таковость и вера. Это два наименования для одной вещи. Это не вера христианина. Слова изменяют значение с изменением своего контекста. Слова не имеют своего собственного смысла; их смысл происходит от их контекста.

Для христианина, мусульманина или индуса вера есть не что иное, как другое слово для верования, а в веровании нет ничего, кроме подавленного сомнения. Позади каждого верования есть подавленное сомнение. Чтобы подавить сомнение, вы верите все больше и больше... но сомнение уходит все глубже и глубже в ваше бессознательное.

Вера в мире опыта Гаутамы Будды не есть верование. Она не имеет ничего общего с доктринами и философиями, теологиями и идеологиями. У нее есть что-то общее с доверием, что-то общее с любовью, что-то общее с непринужденностью пребывания в мире, каким бы он ни был.

Есть древняя история про дзэнского монаха... Каждую ночь король обходил свою столицу, переодевшись, чтобы посмотреть, все ли в порядке или же была какая-то неприятность, о которой ему не сообщили. Кто в беде? — если он мог что-то сделать, он хотел знать это прямо, а не через множество посредников и бюрократов.

Его всегда озадачивал очень красивый, очень молчаливый молодой человек, все время стоявший под деревом. В какое бы время ночи он ни шел, этот человек всегда стоял там молча, точно мраморное изваяние. Естественно, возникло любопытство, и, в конце концов, он не смог устоять, перед искушением спросить этого человека, что тот караулил. Он не заметил, чтобы у него что-нибудь было... фактически, он стоял обнаженным.

Юноша рассмеялся и сказал: «Я караулю самого себя; у меня нет ничего другого. Но караулить самого себя — быть алертным, осознающим и пробужденным — это величайшее сокровище. Ты имеешь многое, но у тебя нет такого часового».

Король был озадачен, но заинтригован красотой этого человека и вескостью его слов. Каждую ночь они немного разговаривали, и понемногу возникла большая дружба. Обнаженный монах никогда не спрашивал: «Кто ты? »

Юноша сказал: «Если бы тебе было известно кто ты, ты бы не задавал все эти вопросы. Я не хочу унижать тебя — я просто принимаю, кем бы ты ни был. Я никогда не спрашивал деревья, я никогда не спрашивал зверей, птиц, я никогда не спрашивал звезды — почему я должен спрашивать тебя? Это прекрасно, что ты есть, и мне совершенно легко с тобой и со всем этим».

Вопрос — это неудобство, это напряжение; он возникает в глубине от страха. Хочется знать другого, потому что другой может обернуться врагом, может обернуться безумцем. Другого нужно сделать предсказуемым, тогда чувствуется непринужденность. Но можете ли вы сделать кого-нибудь предсказуемым?

Юноша сказал: «Ничто не может быть предсказуемо. Все продолжает движение во все большие тайны, и я совершенно раскован; все, что случается, это радость. Каждый миг так сладостен и так благоухает, — я люблю каждого... я просто люблю. Я не знаю никакого другого способа связи с сущим».

⇐ Предыдущая 82 83 84 85 868788 89 90 91 Следующая ⇒