|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
И на Солнце камни падают в небо
Итак, Алтайский гравиболид, совершив головокружительный и шумный маневр с землетрясениями, удалился в космическое пространство. И тогда-то появился вопрос: Земля - составное тело солнечной системы. А что, если и на Солнце происходят такие же процессы и сроки мощных землетрясений определяются ими? Нет ли прямого влияния Солнца на состояние земной коры? И не обязательно гравитационного. Вопрос оказался не новым. Многие исследователи задавались им. И более того, но основе многочисленных наблюдений удалось вывести корреляционную взаимосвязь хромосферных вспышек на Солнце с землетрясениями. Но индивидуально отнести какую-то вспышку к определённому землетрясению не удавалось. Почему? Ответов было два. Или вспышки есть чисто электромагнитное возмущение поверхности Солнца, не влекущие гравитационного воздействия на сейсмику Земли, а их корреляция - следствие какого-то глубинного, единовременного для Земли и Солнца процесса в Галактике. Или вспышки в определённых точках поверхности Солнца сопровождаются воздействием на Землю, и вызывают землетрясения. А мы просто не имеем представления о механизме этого воздействия. В последнем случае фактором, определяющим последовательность событий вспышка-землетрясение, становилась скорость движения некоторых элементов от Солнца к Земле. Если предположить, что скорость движения этих элементов меньше, и намного меньше скорости света, то тогда между хромосферной вспышкой и сейсмооткликом на Земле будет проходить большой промежуток времени, коррелирующий с напряжением гравиполя той области пространства, по которой они движутся. Иными словами, скорость движения этих элементов коррелирует со скоростью орбитальных тел в этих областях. Так, у поверхности Солнца орбитальная скорость равна 427 км/сек, а в области орбиты Земли она становится равной 30 км/сек. И если предположить совпадение скорости элементов с орбитальной скоростью, то достаточно просто можно вычислить время, за которое неизвестные элементы пройдут расстояние от Солнца до орбиты Земли. На это, как показал расчёт, требуется около 38, 5 суток. А это означало, что на сейсмику Земли могут влиять вспышки, возникающие на расстоянии около 38 градусов западнее прямой, соединяющей центр Солнца и центр Земли, и только в том случае, если элемент движется узким " пучком". В других случаях происходит наложение множества вспышек друг на друга. К тому же и диаметр вспышки на поверхности Солнца подчастую превышает диаметр земного шара, и поэтому узкого пучка ожидать не приходится. А, следовательно, невозможна индивидуализация связи вспышка - землетрясение. Из научной литературы выяснилось, что почти каждая вспышка сопровождается выбросом из недр Солнца уплотнённого, как бы " комкового", эфира, диаметр которого редко превышает 50 км. Это было что-то новое для меня. С " комковым" эфиром еще не приходилось встречаться. Но определилось, что достижение этими " комками" поверхности Земли через 22 или 38 дней после вспышки способствует возникновению локального землетрясения. Изучение астрономической литературы, описывающей процессы хромосферных вспышек, подтвердили информацию о выбросе " комкового" эфира. Астрономы эфира не признавали, но констатировали, что во многих случаях процесс вспышки сопровождается выбросом в космос квантованными порциями некоторого количества полупрозрачного вещества со скоростями 100, 200, 300 км/сек и более. Эти квантованные порции плотного эфира не имеют ещё определённого названия и упоминаются как " сгустки", " магнитные бомбы", " плазмоиды". Точная скорость их полёта, как и условия, определяющие её, по-видимому, ещё по настоящему не регистрировались и потому округляется до сотен км/сек. Отмечу, к слову, что плотным эфирным телом являются и тела и ядра галактик. (Они - та самая скрытая масса, которую, сбившись с ног, астрономы разыскивают почти век). Звёзды, " вмороженные" в ядра на разном расстоянии от центра, вращаются относительно него с одинаковой угловой скоростью. Квантованные " комки" плотного эфира по процессу своего образования и движения в Солнце аналогичны выходу эфирогравиболидов из глубин Земли (а, скорее всего, являются одним и тем же процессом), то их вполне резонно можно назвать эфироболидами. А так как плотный квантованный эфир можно считать, по сравнению с солнечной хромосферой, своего рода камнями, то позволительно сказать, что и на Солнце камни падают в небо. Поскольку скорость движения эфироболидов достигает многих сотен км/сек, то те из них, скорость которых оказывается меньше первой орбитальной (427 км/сек), возможно, опять упадут на Солнце. Другие, со скоростью «выброса» превышающей орбитальную, на Солнце уже не упадут, но их " падение" может проявиться на планетах солнечной системы в виде землетрясений, магнитных бурь, климатических флуктуации и т.д. (Не исключается и вариант наращивания скорости их перемещения в космосе). Складывается следующая картина: если провести прямую линию ОО'между центрами Солнца и Земли (рис. 26), то хромосферные вспышки и выбросы «комков», происходящие на поверхности Солнца в точке А на этой прямой, никакого влияния на сейсмику Земли не окажут. Пока они дойдут до орбиты Земли, последняя уйдет из данного района. Но вот от вспышек на 22 град в точке А' и на 38 град в точке А", которые наблюдаются из точки О', могут сопровождаться землетрясениями, когда эфироболиды достигнут орбиты в точках О" и О'" . Имея информацию о хромосферных вспышках за прошлые годы (до перестройки публиковалась в ежемесячнике " Солнечные данные" Пулковской обсерватории), выберем из них, например, за 1989 такие, которые приходятся на 22 градус западной долготы (то есть происходившие в точке А'), и на 37-38 градус той же долготы (происходившие в точке А" ) в тот момент, когда Земля была в точке О'. И по перечню землетрясений за тот же год с магнитудой М > 6 определим, прибавив к дате вспышки 22 или 37 дней, насколько каждая из них индивидуально коррелирует с землетрясением. В таблице 7 показана такая корреляция по 37-38 град западной долготы.
Таблица 7
Поскольку орбита Земли эллиптическая, время прохождения эфироболидов от Солнца до орбиты Земли находится в пределах от 36, 5 до 39 суток. Таблица 7 констатирует достаточно высокую индивидуальную корреляцию хромосферных вспышек на 37-38 град западной долготы Солнца с землетрясениями. Из неё следует также, что среднефактическое время движения эфироболидов оказывается около 37 суток, а средняя скорость движения варьирует от 44 до 48 км/сек. Рассмотрим для того же 1989 года корреляцию вспышек на 22 град западной долготы и следующих за ними землетрясений. Эта корреляция показана в таблице 8. Таблица 8
Таблица 8 также свидетельствует о достаточно хорошей корреляции связи вспышка - землетрясение на 22 град западной долготы. Среднее время движения с данной долготы составляет 22, 3 суток, а средняя скорость - 78 км/сек. Отсюда следует, что эфироболид отрывается от поверхности Солнца на скорости не менее 750 км/сек, или, при меньшей скорости отрыва, разгоняется в полёте. Надёжность корреляции можно показать на примере вспышек от 9.XI и 19.XI. Первая сопровождалась землетрясением с магнитудои 6, 1, а предшествующее землетрясение произошло месяцем раньше, последующее с меньшей магнитудой - через три дня. Вторая сопровождалась землетрясением с магнитудой 6, 3. Предыдущее произошло за неделю, а последующее - через две недели. Такая корреляция вряд ли случайна. Таким образом, можно полагать, что хромосферные вспышки на Солнце в районах 22 и 37 град западной долготы сопровождаются землетрясениями с магнитудой от 5, 5 единиц и более, что определяет необходимость пристального изучения этой связи и предполагает возможность краткосрочного прогнозирования (от суток и менее) времени их возникновения. Отмечу при этом, что служба слежения за Солнцем отслеживала хромосферные вспышки около часа ежесуточно. А потому в сборник " Солнечные данные" попадает вспышек примерно в 20 раз меньше, чем их возникает на данных долготах, и, естественно, что такой регламент работы не может способствовать точности прогнозирования.
Часть четвертая
Умун в зоне взрыва
В своем изложении я старался избегать длинных выдержек из показаний очевидцев катастрофы. Но одну достаточно продолжительную выдержку я не могу не привести. В ней свидетельства двух очевидцев, и, если первое автор, по-видимому, художественно приукрасил некоторыми подробностями из других источников, приукрасить показания другого очевидца он не мог. Тот очевидец был единственным, оказавшимся в нескольких километрах от центра взрывов в зоне «крыльев бабочки». Он был единственным, кто видел как падение обломков «шапки» на Землю, так и падение и взлет ярко светящихся обломков гравиболида в небо. Он также был единственным, кто испытал на себе антигравитационное воздействие поля болида, как бы продавливающего поверхность Земли и вдавливающего его в землю. Оно оказалось в какой-то мере подобным тому, которое испытывает летчик при перегрузках. Ни тот; ни другой процесс выдумать невозможно. Их надо прочувствовать. А то, что падающие камни ассоциированы в рассказе шамана с железными птицами, есть следствие определенного способа одушевления вещественных процессов природы. Свидетельство, которое так описано в другом источнике. «Ходила среди эвенков и легенда о том, что катастрофа была местью шамана Маганкана, который и наслал в тайгу стаю железных птиц... старик Василий Охчен «сам видел» этих птиц, «видел», как они «гремели, шумели, ударяли громко». Это отрывок из книги Юрия Сбитнева «Эхо»: «Что произошло 30 июня 1908 г. в семь часов семнадцать минут (видимо приводится время, определенное А.В. Вознесенским - А.Ч.)в междуречье Хушмы и Кимчу над Великой котловиной?... Село Moгa на Нижней Тунгуске в трехстах километрах от происшедшего... (курсив везде мой - А.Ч.) - Я ту пору вот как хорошо помню - девятнадцатый годок мне шел. Встал раненько. Ночи-то белые. Ясно, чисто. Сбегал, однако, на озерушку, у меня там сетешки стояли. Рыбы страсть сколь набилось. Два потакуя со мной было, оба битом наклал. До трех раз туда-сюда с ними бегал. Нарадовался. Рыба вся хорошая - взрослая. Сколько потом времени было, не знаю. Часов у нас не было. Солнце по небу, как яичко лупленое, катилось. Жарко стало. Жар шел как бы от самой земли. Стояли ведра, только-только управились с покосами. Трава уродилась в том году сытая, богатое получилось сено. С вечера отец наказал Степану снова отбить косы, собирались и еще покосить в тайге за огородами в верховьях трех ручьев... - Изба наша, как и ныне, тут и была - на горушке. Ее опосля только перетряхнули, а то так и стоит, как стояла. Хорошего леса изба. Какие плотники? Сами рубили. Папаша, я и братья... Папаша умел и нас научил. Я и счас умею. Я косы отбивал. Домашние кто, чем занимался. Мамаша рыбу чистила... Конечно, все работали.Я стучу, косу отбиваю, но вроде стук не мой. Замер. И слышу, грохотня пошла. Небо чистое-чистое - ни облачка, ни тучки. Самолетов-вертолетов, конечно, и в помине не было, это уже потом пообыклися. А грохотня случилась. На грозу навроде не похоже. Никак не похоже. Откуда, дескать, грохотня? А она пуще, пуще, вот так и катит... Стоп... По-прежнему ясно светило солнце. Сладко пахли скошенные пойменные луга. Вдоль реки стояли не сметанные еще в зароды копны, а небо было чистым и ясным. Но грохотало где-то совсем вроде бы рядом, словно бы гром этот жил сам по себе, не трогая землю, но сотрясая небо над головою по всему окоему. - Стоп, думаю, а не конец ли свету? В тот год людишки Передвижение эвенков началось сразу же после родового суглана-съезда всех родов, кочующих близко друг от друга, после месяца Телят - наш май. На тайном совете старейшин постановили изменить круг кочевий - и каждому роду идти близко по новому кругу. Потом было Большое камлание, на котором Большой шаман объявил о светопреставлении. Началось по тайге движение... Зачем наряжались, сказать не могу. Ну, так вот, как к празднику, рядились, конечно, какой уж тут праздник, если конец свету! А может, вовсе и не конец? Может только преставление? Не знаю. Врать не буду. Одно скажу. - Тунгусы чего-то ждали… И вот тебе грохотня идет по небу. Дедушка у нас старый на печи лежал. Он дня своего ждал. В чистом во всем, борода, как миткаль, белая, волос-то на голове, поди, и не осталось, а череп такой розовый, чистый. Он с тунгусами долго жил, по ихнему лопотал. Я о дедушке, конечно, вспомнил. Привскочил, конечно, на крыльцо. Шарюсь по небу - чисто вокруг, небо-то, как сейчас, белое-белое. И - ах! Вдруг в небо-то второе солнышко выкатилось. Это-то, наше, мне значит, в темечко печёт, а это, значит, катит в глаза. Глядеть не можно - черно всё сделалось. Я в избу заскочил, а это новое-то солнышко в это вот окошко вошло и по печке вот так движется... Дом стоял, как большинство русских домов, по северным рекам, окнами на восток и юг. Одно окошко выходило на северо-запад, и в него светило «солнце», ложась багровым отсветом на белую стенку большой русской печи. Отсвет этот перемещался справа налево, к востоку. А в остальные окна и в другую стенку печи падало обычное солнце... - Я гляжу, как палит по печи солнце с того окна, аж рот раскрыл. Никогда такого не было. А грохотня катит и катит. Спасу нет. Дедушка не печи сел и громко, в голос, молитву запел: Поет и мне: «Степка, молися! И все молитеся! Свершилось... Пришло...» Какой тут молиться. Бежать бы куда! А некуда. Везде грохотня. И огненный шар в нас метит. Полоз, полоз по печи... Да и остановился. Стоп... Я в окно глянуть боюся, а на печи вижу, - встало . И тут как сорвалося, чиркнуло по печи и скрылося. А гром стоял - ужасть. Затряслася земля, меня на пол повалило, а окошко как словно кто выдавил, так стеклом и брызнуло... Возникший в чистом, безоблачном небе огненный шар приближался к земле с растущим грохотом. Он на глазах увеличивался, пламенел и настолько налился мощным огненным светом, что на него невозможно стало смотреть. В какой-то неуловимый миг страшный грохот перешел в непрерывный гул, и шар этот, прекратив движение, завис над землей, как зависает над горизонтом предзакатное солнце. Время этой остановки трудно определить, но огненный тот шар не двигался - настолько, что это могло отметить и потрясенное случившимся человеческое сознание. Шар стоял... «Я на полу-то недолго валялся. Вскочил, как есть, подумал: «Дедушка-то где? Не сбросило ли». Он на брюхе на самом краю печи лежал и меня выспрашивал: «Степа, ча-вой-то ета? Степа, чавой-то ета? Мокрый был и белый, белый... Земля-то навроде еще билася пол под ногами ходил, а может, и ноги у меня тряслися. Ужас! ... Куда оно делось, это солнце, никто понять не мог. Вроде бы только что светило. Да так, что вмиг исчезли тени. И свет, столкнувшись со светом, лишил землю привычных и милых очертаний. Все вдруг от малой былинки до кедра оказалось не таким, каким было вечно, исчезли краски, привычная объемность мира, теплота, ласковость, исчез Свет Сущего... (Кто? Какой физик мог бы такое выдумать? - А.Ч.) Кто-то разглядел, что из того огненного шара снизошел, тоже огненный, столб, и на мгновение возникло словно бы громадное дерево с круглой огненной кроной, кто-то отметил, что бушующий этот ком света словно бы выбросил из себя еще один шар, который стремительно помчался к земле, но другие утверждали, что никакого другого шара не было, но само это полыхание, это Солнце, кинулось вниз по косой... Многие видели, и многие видели по-разному. Но то, что движение того загадочного огненного тела прекратилось, и оно сколько-то недвижимо висело над землей, - видели все. И был гул... А потом, словно бы взрыв, - трясение земли и стремительное движение прочь, взлет и та же грохотня, но теперь затихающая, и затухание неистового огня - все меньше, меньше, и вот уже едва можно различить в белом громадном небе, и вот его уже нет, и затихает и мельчится гром, исчезает вовсе... Был - и улетел... Был? Где? Над Великой котловиной, над, пожалуй, самым гиблым из всех гиблых тех мест, над гнилыми топями болот, где зыбуны колышутся под неосторожным шагом и тонкая истлевшая пленка, словно затянувшая гнойник, лопается, распадается, и зловонная трясина вспухает громадным мутным пузырем. Землю в этом месте словно продавила какая-то первозданная сила, устремив в эту впадину всю мутную гнилую воду, загородив ее от случайного каменным ожерельем невысоких гор, многие вершины которых как бы стесала, ровно срезала та же невиданная сила в не представляемо далекие времена. И тайга там, вырываясь из болотистых топей, тоже поднималась стеной, уберегая от случайного, непроходима и угрюма... И зверь ушел в тот день из тех мест, поднялись и улетели лебеди с озера Чеко, и рыба хлынула с верховьев... И только камень и тайга были свидетелями совершившегося. Камни остались немы. А тайгу, словно гигантским веером, уложило на десятки километров строго по Большому кругу, дерево к дереву, корнями внутрь, верхушками наружу. Но был еще один свидетель - человек. Единственный во всем мире. Одинокий. Его так и звали - Умун (Один). Не люди оставили его, но он людей. Никто не знал, почему и как стал он одиноким, Откуда пришел. Чьего рода, семьи. Кто-то, наверное, и знал раньше, только забылось это. Скорее всего, вымерла семья, и остался один мальчишка. В тайге детей любят, никогда не бросят одних, и чужого будут любить так же, как своего. Такая Вера. Такой Закон. Каждый человек тут для другого - радость. Всем, что есть, поделятся, не дожидаясь просьб. Оттого и просьбы как таковой и не было раньше. Все, что есть у меня, бери. Поэтому, добывая зверя, охотник всегда считал, что в добыче только часть его собственная, другая часть всегда предназначалась соседям, близким, родичам. А родичами были все, кто жил рядом, кто кочевал по Большому кругу. Но Умун ушел от людей сам. Совсем еще мальчиком ушел. Поселился он на Кимчу, к северу от великой котловины. Жил один тем, что добывал в тайге. Оленей у него не было, и бродил он от верховьев Кимчу до озера Чеко, спускался иногда и в котловину, охотясь в лесных островах среди болот. Говорили, что был у него необыкновенно меткий очень старый лук и девять стрел, три из них на крупного зверя - на сохатого, сагжоя, да и медведя такая стрела могла уложить. И лук, и стрелы Умун взял в древнем лабазе вымершего давно рода Горогиров. Может быть, и сам происходил из этого рода. Шаманом не был, хотя кое-кто и считал его шаманом. К людям с тех пор, как ушел от них, никогда не приходил. Если люди приходили к нему, поил и кормил их, но в разговоры не вступал. Весной и осенью каждый род из кочующих вблизи лабаза Умуна приносил в определенное место соль, муку, немного огненной воды, всякие безделушки и гостинцы. Подарки эти год от года накапливались, но люди замечали, что кое-что из них Умун все-таки брал. К тому месяцу Телят, когда собраны были Великий суглан и Большой совет старейшин, было Умуну, вероятно, около тридцати лет и пять из них никто его не видел. Знали, что жив, что бродит по Кимчу, живет в белых березовых лесах за озером Чеко летом и где-то среда болот в лесных озерах зимою. После Большого камлания, когда Великий шаман сказал, что надо уходить прочь от родных мест, что предки предупредили его об этом и что новый круг кочевья должен быть далеко от нынешнего, люди вспомнили и об Умуне. На Кимчу побежал шаман рода Почогиров, чтобы предупредить одинокого человека о грозящей опасности. Все еще лежал снег по сопкам и хребтинам, распадки наполнились водой, вспухли реки, и Великая котловина стала вовсе непроходимой. Но тот шаман все-таки нашел Умуна. «Предки сказали, надо уходить из родных мест. Никто не должен быть тут после месяца Телят в месяц Мучун, так сказали предки». «Я не слышал этого» - сказал Умун, и посланец едва уяснил это, поскольку речь была малопонятной. Умун забыл родной язык. Тогда шаман сказал то, во что не были посвящены люди тайги и что знали только старейшины родов и те, что общались с душами предков. «Верхние люди хотят посетить Дулю... Видеть это никто не должен». Умун рассмеялся ему в лицо и ушел прочь. Он не верил в души предков. Он ни во что не верил, кроме как в тетиву древнего лука охотников, умершего рода Горогиров и в их стрелы. За месяцем Телят приходит месяц Мучун. Рано в тот год налились и зацвели травы, рано прилетели на озеро Чеко лебеди, и по таежным озеркам и болотам заговорили журавли, тщетно разыскивая прежние свои гнезда. У журавлей короткая память, помнят они только родину, но гнезд родительских не помнят. Потому и кричат и весело ссорятся, вернувшись с утренней стороны земли, поскольку не решат, где кому жить. Не в пример им - молчуны лебеди. У них всегда один и тот же дом, одно на двоих озеро, и никто из их тихого рода не позволит себе посягать на чужое жилище. У лебедей и на небе есть свое пристанище, свой край, где гнездятся их души, и там тоже ни одна душа не посягнет на чужое жилище. Умун знал лебедей с озера Чеко. Он приходил туда вместе с их прилетом и жил все лето в белых березовых лесах неподалеку от их гнездовий. В тот год они встретились как обычно. Лебеди долго кружили над водой, потом по самой воде, совершая круг за кругом подле своего жилища. Умун привычно следил за ними с берега. И птицы его не пугались. Рыба в озере и реке ловилась хорошо, вкусными были корешки и луковицы тех трав и цветов, которые так сочны в месяц Телят, да и многие съедобные стебли раньше, чем обычно, набирали соку, и Умун, радуясь, всласть поедал их. О предупреждении предков он не думал», просто забыл об этом, как забыл все то, что связывало его с людьми. Но однажды утром Умун не обнаружил на озере лебедей. Птицы, как это бывало осенью, поднялись над тайгой, и он слышал их прощальный крик среди ночи, когда уже заснул в уютном своем летнем чуме. Потом рекою к низовьям густо пошла рыба, и он отметил эту поразившую его странность. Пропал кормившийся рядом с его жилищем зверь, улетели глухари, и ушел живший рядом в глубокой норе старый лис. В одну из ночей Умуна разбудил шум: мимо, вопреки вечному, на север спешило стадо оленей, пропали рябчики, исчезли тетерева, и только комары пуще, чем когда-либо, донимали человека. Но к ним Умун давно привык, беспокоило его, что тайга день ото дня становилась все тише, все безжизненнее. Он сбегал на по речные луговины, где всегда отдыхали, валяясь в густой траве, лоси, и не обнаружил там ни одной лежки. Не примятыми, буйными в цвету были те луговины. Ушел со своих пастбищ и медведь. Умун понял, что в тайге он остался один. Но и тогда не вспомнил о наказе людей покинуть свой край и уйти с ними к новым кочевьям. Грохот, скатившийся о неба, застал Умуна в горах над озером Чеко. Уже неделю он не мог добыть ни рыбы, ни мяса. Река и озеро вовсе опустели, а из тайги, кажется, ушли даже мыши, бабочек и тех не было над обильно цветущими травами. Умун поднялся в горы, надеясь за ними в северных озерах, из которых не вытекали ни речки, ни ручьи, наловить рыбы. Он уже поднялся к самой вершине» когда вдруг с ясного и солнечного неба ударил гром. Умун глядел вокруг, стараясь определить, откуда катится страшный грохот, но не находил его источника. Он стоял на голом скалистом кряже, оглядывая округу на три стороны, и видел далеко. Гром нарастал, и нарастала неожиданная тяжесть во всем теле. Умуна не придавливало этой тяжестью, не гнуло к земле, но он, словно обретая неподъемную тяжесть, врастал, вдавливался в скалы. Твердь под его ногами словно бы прогибалась. Ни рукою, ни ногою двинуть он уже не мог, а тяжесть с каждой минутой нарастала, как нарастал и этот гром среди ясного неба. С трудом поднял Умун лицо и вдруг увидел над собою громадный шар-солнце. Оно надвигалось на него, издавая уже не гром, но пронзительный вой, и этому вовсю вторили трубы всех четырех ветров. Из глаз катились слезы, ссыхалось, пылало лицо, грудь разрывал скопившийся в ней воздух, но Умун ничего не мог поделать с собой, он не мог даже закрыть глаз, прикрыть хотя бы руками лицо и только медленно, как ему показалось, опускался спиною на камни. Свет странного солнца не ослепил его, он по-прежнему видел громадный огненный шар, висевший теперь над его лицом, огненные струи, исходившие из него, и упиравшиеся в болота Великой котловины три белых, тоже огненных луча. Там, далеко внизу, на юго-западе от него, от болот вставали громадные вихревые облака, и он это видел... Умун пробовал кричать, чтобы извергнуть из себя ужас увиденного, что душил его, наполняя той самой тяжестью, но рот его не издавал ни звука. Он задыхался, но все еще видел, воспринимал неузнаваемо изменившийся мир вокруг себя, застывшее, как и он сам, время. И вдруг он увидел железных птиц, вылетавших из страшного этого солнца и мчащихся к земле. Дальнейшее отпечаталось в его сознании, как-то, что птицы эти клевали вокруг землю, совсем как это делает береговушка: стремительно срывается с гнезда, хватает что-то клювом, почти ударившись о землю, и снова взмывает к своей норке в береговом утесе. Птицы эти были малыми, большими и огромными, но одинаково мчались к земле, взмывали снова ввысь и пропадали в огненном шаре. Он все еще видел и понимал, когда стая их, каждая не больше таежной гаечки, клевала его лицо. ... А потом страшный гром потряс все вокруг, затряслась земля, тело стало легким, и его понесло куда-то, как еловое семечко. Больше он ничего не видел. Никогда... Все что написал о нем, рассказал мне шаман рода Почогиров - Ганалчи». Часть пятая
Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2016-05-30; Просмотров: 676; Нарушение авторского права страницы
