ВЕСТЕРНИЗАЦИЯ (социально-культурная)

⇐ ПредыдущаяСтр 33 из 186Следующая ⇒

— полная или частичная переориентация сообществ, исходно не принадлежавших к западнохристианской культурной традиции, на социокультурное развитие по образцу развитых стран Запада или заимствование отд. элементов зап. культуры, начинающих играть значимую роль в социокультурных процессах сооб-ва-реципиента. При этом речь не идет о насильственном внедрении или навязывании зап. державами своих культурных норм иным народам в процессе их колонизации (как это имело место при освоении Америки, колонизации Африки, Индии и др.) или политико-экон. проникновения в страны Востока (Китай и Япония вт. пол. 19 в.), а именно о добровольной В., проводимой элитами развивающихся гос-в. Истор. прецеденты В. известны с начала Нового времени (“робкие” заимствования с Запада в России вт. пол. 17 в., а затем стремительная В. в годы петровских реформ и последующие десятилетия 18 в.; постепенная В. военно-политической структуры Турции в течение 18-19 вв. с последующей “скачкообразной” В. в период “младотурецкой” революции Кемаля Ататюрка и др. примеры). Серьезным толчком к масштабной В. стал процесс модернизации социокультурной.

Очевидно, под В. следует понимать не просто усвоение совр. зап. технологий и организационных форм экон. производства и военно-техн. культуры, но прежде всего комплекса социокультурных норм социальной регуляции (демократич. полит, устройство, приоритет прав человека, либеральный тип социальных условий для самореализации личности, религ. и нац. толерантность, свободу информации и творчества и т.п.). По этим признакам к категории вполне вестернизированных сооб-в можно отнести лишь Японию и нек-рые “посткоммунистич.” страны Вост. Европы. Большинство других стран, избравших этот путь развития (включая и совр. Россию), могут быть охарактеризованы лишь как частично затронутые В. об-ва.

На интенсивность процессов В. на уровне обыденного сознания и культуры об-ва существ, влияние оказывает степень его информац. открытости, уровень знакомства членов об-ва со стилем и уровнем жизни людей на Западе, с их возможностями социальной самореализации, доступа к разл. социальным благам и т.п. Вместе с тем увлечение значит, части молодежи зап. массовой культурой еще не является свидетельством серьезной В. об-ва, поскольку эта мода обусловлена преимущественно потребностью в групповой самоидентификации этой возрастной группы по отношению к старшим и на глубинные ценностные установки молодых людей, как показывает практика, серьезно не влияет.

Следует отметить, что во многих сооб-вах процессы В. вызывают заметное сопротивление традиционалистски настроенных слоев и части элиты. Наиболее выраженные формы это сопротивление получило в мусульманских странах, что, видимо, связано с противоречием между полит, амбициями и ресурсными возможностями правящих элит и существ, неподготовленностью большинства населения к корректировке культурно-ценностных ориентаций, полностью пронизанных жесткой догматикой ислама. Серьезная оппозиция процессам В. наблюдается также в России прежде всего со стороны тех слоев об-ва и представителей элит, к-рые осознают свою неконкурентоспособность в условиях свободного рынка труда и инициативы, таланта и профессионализма. Наиболее непримиримыми оппонентами В. обычно являются религ. круги и маргинальные социальные группы, для к-рых В. чревата угрозой утраты занимаемых ими социальных ниш.

Лит.: Кини А.Г. Динамика социально-полит, действия в традиц. об-ве: (ислам). М., 1996.

А.Я. Флиер

ВЕЩЬ в культуре

— бытие вещи как феномена культуры. В. обладает актуальным бытием (В. существует), где актуальность понимается как в большей или меньшей степени продолжит, временной отрезок, в границах к-рого возникают и реализуются многообразные смысловые связи, обусловленные появлением В. как ранее существовавшего феномена. Актуальное бытие В., в к-ром с достаточной полнотой реализуются ее важнейшие характеристики, становится некоей точкой отсчета, исходным пунктом для изучения В. как феномена культуры.

Актуальное бытие В. дополняется потенциальным бытием, наличие к-рого (В. могла бы существовать как именно такая) говорит об имеющихся и скрывающихся в самой В. возможностях, к-рые могут оставаться и невостребованными. Эта потенциальная содержательность обретает исключит, значение в анализе культурологическом, т.к. духовная аура, к-рая возникает вокруг феномена культуры и играет большую роль в его функционировании в этом статусе, создается прежде всего духовным содержанием, даже если оно пребывает лишь в потенциальном состоянии.

В. практически с необходимостью обладает идеальным бытием в памяти, воспоминании (В. существовала или могла существовать), в рез-те чего остается лишь иллюзия, предположение, что вещь существовала, дополненное достаточно неопр. и внутренне противоречивым представлением о ней, что может быть обозначено как иллюзорное бытие В.

Наконец, В. в культуре может обладать виртуальным бытием в воображении и фантазии (В. будет или может существовать именно как таковая).

Бытие В. в культуре отличается изменчивостью и значит. подвижностью. Даже имея в виду, что феномен культуры также способен выполнять роль элемента в специ-

фич. знаковой системе, нужно признать, что любая подобная система может быть сравнена с живым организмом, к-рый, оставаясь тождественным самому себе, постоянно пребывает в процессе изменения.

Лит.: Кнабе Г. Внутренние формы культуры // Декоративное искусство СССР. М., 1981; Вещь в искусстве. М., 1986.

К.3. Акопян

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУР

- особый вид непосредственных отношений и связей, к-рые складываются между по меньшей мере двумя культурами, а также тех влияний, взаимных изменений, к-рые появляются в ходе этих отношений. Решающее значение в процессах В.к. приобретает изменение состояний, качеств, областей деятельности, ценностей той и другой культуры, порождение новых форм культурной активности, духовных ориентиров и признаков образа жизни людей под влиянием импульсов, идущих извне. Т.к. подобные рез-ты подготавливаются постепенно, иногда незаметно, исподволь, то процессы В.к. — как правило, крупномасштабное по длительности явление (не менее нескольких десятилетий). Элементарный обмен товарами, информацией, эпизодич. контакты или даже устойчивые хоз. и другие отношения, не затрагивающие глубоких уровней в структуре культурной активности, в ценностных ориентациях, в образе жизни представителей той и другой культуры, не могут быть отнесены к В.к., но выступают формами сосуществования или контактов культур друг с другом. Выделяют разные уровни В.к. Этнич. уровень взаимодействия характерен для отношений между локальными этносами, историко-этногр., этноконфессиональными и др. общностями. На нац. уровне взаимодействия регулятивные функции в значит, степени выполняют государственно-полит, структуры. Цивилизационный уровень взаимодействия приобретает спонтанно-истор. формы; однако на этом уровне и прежде, и в наст. время возможны наиболее существ, рез-ты в обмене духовными, худож., научными достижениями. В повседневной практике общения стран и народов мира чаще всего перекрещиваются процессы и отношения, характерные для всех трех уровней взаимодействия. В межкультурных связях, особенно внутри полинац. гос-ва, принимают одновременное участие как большие, так и малые нации, имеющие свои административно-гос. формы регулирования этнич. образования и не имеющие таких форм. При этом более крупное по численности представителей и по роли в жизни разных народов культурное образование способно оказать большее влияние на процессы взаимодействия, нежели малая этнич. группа, хотя вклад последней во взаимодействие никоим образом нельзя недооценивать. Все же исследователи выделяют культуру-донора (к-рая больше отдает, чем получает) и культуру-реципиента (культура, в основном принимающая). В течение исторически длит. периодов времени эти роли могут меняться.

Важное значение в В.к. имеет его структура, т.е. те содержат. направления и конкр. формы взаимного обмена, через к-рые оно осуществляется. Одной из наиболее древних и широко распространенных форм взаимодействия выступает обмен хоз. технологиями, специалистами-профессионалами; устойчивым видом взаимодействия являются межгос. отношения, полит., правовые связи. Под влиянием В.к. весьма своеобразно могут происходить изменения в языке, худож. или религ. практике взаимодействующих народов, а также в их обычаях. Следует учитывать и конкр. уровень В.к. — осуществляются ли связи на уровне госуд. или профессионально-корпоративных отношений, обществ, организаций или через обыденную, повседневную жизнь широких групп населения. Различают также формы и принципы В.к. В истор. практике известны и мирные, добровольные способы взаимодействия (в этом случае принципы взаимодействия чаще всего нацелены на равноправное сотрудничество), и принудит, или реализуемые в результате колониального, военного завоевания формы взаимодействия (в этом случае, как правило, доминирует стремление к односторонней выгоде в процессе взаимодействия). Практика междунар. отношений выступает как особая, исторически сложившаяся полит. форма регулирования межкультурных контактов разных стран между собой, в процессе к-рых могут быть выработаны спец. органы и объединения, осуществляющие более целеустремленную и широкую политику взаимодействия разных стран, в т.ч. в сфере собственно культурной активности (напр., в ООН такие цели преследует деятельность ЮНЕСКО).

Междунар. отношения выступают не только формой В.к., но они содержат в себе и целую цепочку механизмов, посредством к-рых оно осуществляется. Помимо механизмов, действующих в рамках междунар. отношений, в практике взаимодействия широко используется система социальных институтов и механизмов внутри самих культур. Важным механизмом В.к. может выступать политика модернизации, нац. и культурная политика, реализуемая на уровне гос-ва, а также внутри отд. производственно-корпоративных структур, муниципальной власти, обществ, организаций, культурно-нац. объединений.

Весьма неоднозначными бывают рез-ты В.к., особенно если их анализировать в рамках краткосрочной ретроспективы. Оценка этих рез-тов — достаточно сложная процедура, поскольку еще не выработаны критерии, позволяющие говорить о безусловно положит, или отрицат. последствиях взаимодействия. Последнее утверждение нельзя отнести к тем случаям, когда одна культура начинает явно стагнировать под влиянием взаимодействия с другой и постепенно растворяется в ней или исчезает без следа. Такой рез-т наиболее отчетливо прослеживался и в прошлой, и в сегодняшней практике на примере культур реликтового или архаич. типа, к-рые вплоть до наших дней сохраняются в ряде регионов, при их внезапном столкновении с культурами совр. типа. Подобные культуры нередко оказываются не готовыми в сжатые сроки, быстрыми темпами освоить те сложные культурные формы жизнедеятельности,

к-рые им навязывает более динамичное и дифференцированное культурное окружение (индустриальные и постиндустриальные культуры). В наст. время достаточно остро стоит проблема разрешения этого противоречия: необходимо найти такие способы адаптации подобных культур к современности, чтобы, не подрывая их внутр. сущности, попытаться сделать их контакты с совр. миром менее разрушительными.

Более сложным по рез-там и последствиям бывает взаимодействие между культурами, не имеющими глубокого разрыва потипологич. характеристикам, по способности к динамическим изменениям, по уровню внутр. дифференциации. Распространение в к.-л. культуре удобных для работы орудий труда, совр. технологий, новых оценочных критериев повседневного поведения людей, взятых из инокультурного опыта, не может быть признано позитивным или негативным, пока не станет ясно, какое именно воздействие оказали те или иные заимствования на глубинные качества культурной жизни данного народа. Новые предметы и явления культурной практики должны быть оценены не сами по себе, но лишь с позиций того, насколько они помогли данной культуре адаптироваться к изменениям внешнего мира, развить ее творч. потенции. В каждой культуре имеется система защитных механизмов, способных предохранить ее от слишком интенсивного инокультурного воздействия: таковы механизмы сохранения и воспроизводства своего предшествующего опыта и традиций, формирования у людей чувства культурной идентичности и др.

Лит.: Взаимодействие культур Востока и Запада. Вып. 1-2. М„ 1987-1991; Арутюнов С.А. Народы и культуры: Развитие и взаимодействие. М., 1989; Иконникова Н.К. Механизмы межкультурного восприятия // Социол. исследования. 1995. № 11; Взаимодействие культур и литератур Востока и Запада. Вып. 1-2. М., 1992; Каган М.С., Хилтухина Е.Г. Проблема “Запад-Восток” в культурологии: Взаимодействие худож. культур. М., 1994; Россия и Европа в XIX-XX веках: Проблема взаимовосприятия народов, социумов, культур. М., 1996.

Г.А. Аванесова

ВИНДЕЛЬБАНД (Windelband) Вильгельм (1848-1915)

— нем. философ, глава баденской школы неокантианства. Преподавал философию в Лейпциг. (1870-76), Цюрих. (1876), Фрейбург. (1877-82), Страсбург. (1882-1903), Гейдельберг. (1903-15) ун-тах. Воспринял кантовский критицизм через призму философии И. Г. Фихте, Р.Г. Лотце, К. Фишера.

В 1873 в Лейпциге защищает докт. дис. “О достоверности познания” (Uber die Gewissheit der Erkenntnis). В 1875 становится проф. и занимает вслед за Вундтом кафедру “индуктивной философии” в Цюрихе; с 1894 — ректор Страсбург, ун-та. Осн. труды В. посвящены истории философии и были хорошо известны в России. В них филос. учения прошлого рассматривались с позиций “критицизма”, принципы к-рого в лаконичной форме изложены В. в сб. “Прелюдии. Филос. статьи и речи для введения в философию”.

В своей ранней статье “Учение о познании с т. зр. психологии народов” В. выступает с позиций прагматизма и истор. релятивизма. Он не только предпринимает “дедукцию категорий” из естественно-истор. процесса формирования “психологии народов”, но и, отталкиваясь от идей X. Зигварта, объясняет с т. зр. “психологии народов” происхождение законов логики (закона противоречия и закона основания). Всякое отрицание заключает в себе предположение об утверждении обратного, а утвердительный подтекст не может быть формально-однозначен и зависит от нац. и историко-культурных особенностей. “...Те, кто считает этич. и логич. законы чем-то вечным, неизменным и лишенным становления, должны признать: человечество движется к их постижению, к их осознанному овладению в постепенно восходящем, приближающемся развитии. Естественный человек не имеет в непосредств. данности сознание своего нравств. долга и правильной последовательности своих мыслей: к тому и другому народы были воспитаны, культивируясь историей...” Тем самым он фактически отрицает идею априоризма. Однако впоследствии, выдвигая в “философии ценностей” принцип “нормативной очевидности”, или “самоочевидности нормативного сознания”, он реабилитирует и отстаивает ее.

В 1878-79 В. формулирует основы своей “философии ценностей”. Гл. вопросом баденской школы становится отношение между сущим (природой) и должным, или нормативным (культура).

Согласно В., философия есть “критич. наука об общеобязат. ценностях”, или наука о нормальном (нормативном) сознании. Она должна устанавливать правила отнесения к ценностям в логич. (научной), этич., эстетич. и др. сферах культуры, проникая путем объективного исследования в сущность нормативного сознания. Под нормативностью сознания, или нормами, В. имеет в виду законы “сознания вообще” (Кант) в отличие от законов природы, а именно идеальную общезначимость и необходимость, т.е. априорность. “Итак, повсюду, где эмпирич. сознание открывает в себе эту идеальную необходимость общеобязательного, оно наталкивается на нормальное [т.е. нормативное] сознание, сущность к-рого для нас состоит в том, что мы убеждены, что оно должно быть в действительности, совершенно независимо от его реального осуществления в естественно-необходимом развитии эмпирич. сознания”. Т.о., нормами, по В., являются не только нормы этики, но и высшие ценности науки (истина), искусства (прекрасное) и др. сфер культуры.

Оценка (Wertung, Bewertung), по В., — это “реакция чувствующей и желающей личности на опр. содержание познания”, событие душевной жизни, обусловленное состоянием ее потребностей, с одной стороны, и содержанием ее представлений о мире, с другой. А так как последние “включены в общее течение жизни”, т.е.

заимствуются из жизни социальной и культурной, то индивидуальная психология лишь отчасти объясняет происхождение оценок. Ее дополняет история культуры и общества. “Философия не должна ни описывать, ни объяснять оценок. Это — дело психологии и истории культуры”. Предмет философии — не оценка, а “правила оценки”, задаваемые природой соответствующей ценности (Wert) и сущностью человеч. “сознания вообще”.

Трансцендентально-филос. метод исследования в отличие от научного (истор.) метода изучения культуры не только выявляет сам феномен “значимости” тех или иных ценностей в тот или иной истор. период для тех или иных сфер человеч. жизнедеятельности, включая само научное познание, но и восходит до уяснения сущности человеч. сознания, становясь философией культуры. “...Критицизм, по методу своему возникший сначала из проблемы науки, невольно получил более широкое значение философии культуры, даже стал философией культуры par excellence. В сознании творч. синтеза культура познала самое себя, ибо в глубочайшем существе своем она и есть не что иное, как этот творч. синтез”. Творческий синтез наиболее очевиден в сфере действия “практич. разума”, т.е. в нравственности, считает В., “и только в этом смысле и можно говорить в трансцендентальной философии о примате практич. разума”, но он имеет место и в праве, и в искусстве, и в религии.

Науки по своей методологии делятся на два вида — “науки о природе” и “науки о культуре”, т.е. естественные и исторические. Для первых характерен номотетич. (генерализирующий) метод, ориентированный на установление законов, для вторых — идиографич. (индивидуализирующий) метод, ориентированный на установление данных во времени и неповторимых в своей индивидуальности событий действительности. Оба метода не противоречат друг другу, а находятся в отношении взаимодополнения. “Совокупность всего данного во времени обнаруживает абсолютную самостоятельность наряду с общей закономерностью, к-рой подчинено ее движение”.

Индивидуальное событие становится исторически значимым лишь тогда, когда оно “возвышается над единичным и представляет интерес для человеческого сообщества в целом”. Т.о., “ценностная ориентация на человеческое сообщество” (на социум) является главным критерием для зачисления отдельного события в разряд исторических...” Это положение, к-рое сам В. изложил лишь в общих чертах, было подробно разработано его учеником Риккертом и превратилось в законченный раздел аксиологии и теории познания.

Соч.: Geschichte der abendlandischen Philosophie im Altertum. Munch., 1923; Die Geschichte der neueren Philosophie. 2 Bde., 1878-1880; Praludien. Reden und Aufsatze. 2 Bde., 1884; Platon. Stuttg., 1900; История древней философии. СПб., 1893; История новой философии. Т. 1-2. СПб. 1902-1905; Философия в нем. духовной жизни 19-го столетия. М., 1993; Философия культуры: Избранное. М., 1994; Избранное: Дух и история. М., 1995.

Лит.: Полякова З.С. Критика методологии историко-философского исследования В. Виндельбанда. Кривой Рог, 1983.

А.Н. Малинкин

ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

- искусственно созданная компьютерными средствами среда, в к-рую можно проникать, меняя ее изнутри, наблюдая трансформации и испытывая при этом реальные ощущения. Попав в этот новый тип аудиовизуальной реальности, можно вступать в контакты не только с другими людьми, но и с искусственными персонажами.

Термин “виртуальность” возник в классич. механике 17 в. как обозначение нек-рого математич. эксперимента, совершаемого преднамеренно, но стесненного объективной реальностью, в частности, наложенными ограничениями и внешними связями. Понятие “виртуальный мир” воплощает в себе двойственный смысл — мнимость, кажимость и истинность.

Технологич. достижения последних лет заставили по-иному взглянуть на виртуальный мир и существенно корректировать его классич. содержание. Специфика совр. виртуальности заключается в интерактивности, позволяющей заменить мысленную интерпретацию реальным воздействием, материально трансформирующим худож. объект. Превращение зрителя, читателя и наблюдателя в сотворца, влияющего на становление произведения и испытывающего при этом эффект обратной связи, формирует новый тип эстетич. сознания. Модификация эстетич. созерцания, эмоций, чувств, восприятия связана с шоком проницаемости эстетич. объекта, утратившего границы, целостность, стабильность и открывшегося воздействию множества интерартистов-любителей. Суждения о произведении как открытой системе теряют свой фигуральный смысл. Герменевтич. множественность интерпретаций сменяется мультивоздействием, диалог — не только вербальным и визуальным, но и чувств., поведенческим полилогом пользователя с компьютерной картинкой. Роли художника и публики смешиваются, сетевые способы передачи информации смещают традиц. пространственно-временные ориентиры.

В теор. плане В.р. — одно из сравнительно новых понятий неклассич. эстетики. Эстетика виртуальности концептуально шире постмодернистской эстетики. В центре ее интересов — не “третья реальность” постмодернистских худож. симулакров, пародийно копирующих “вторую реальность” классич. искусства, но виртуальные артефакты как компьютерные двойники действительности, иллюзорно-чувственная квазиреальность.

Виртуальный артефакт — автономизированный симулакр, чья мнимая реальность отторгает образность, полностью порывая с референциальностью. В нем как

бы материализуются идея Деррида об исчезновении означаемого, его замене правилами языковых игр. В виртуальном мире эта тема получает свое логич. продолжение. Означающее также исчезает, его место занимает фантомный объект, лишенный онтологич. основы, не отражающий реальность, но вытесняющий и заменяющий ее гиперреальным дублем. Принципиальная эстетич. новизна связана здесь с открывшейся для воспринимающего возможностью ощутить мир искусства изнутри, благодаря пространств, иллюзиям трехмерности и тактильным эффектам погрузиться в него, превратиться из созерцателя в протагониста. Виртуальные авторские перевоплощения, половозрастные изменения, контакты между виртуальным и реальным мирами (голографич., компьютерные проекции частей тела как их искусственное “приращение” и т.д.) усиливают личностную, волевую доминанту худож. экспериментов.

Новая эстетич. картина виртуального мира отличается отсутствием хаоса, идеально упорядоченной выстроенностью, сменившей постмодернистскую игру хаосом. Но игровая и психоделич. линии постмодернизма не только не исчезают, но и усиливаются благодаря “новой телесности”: совр. трансформации эстетич. восприятия во многом связаны с его отелесниванием специфич. компьютерным телом (скафандр, очки, перчатки, датчики, вибромассажеры и т.д.) при отсутствии собственно телесных контактов.

Несомненное влияние на утверждение идей реальности виртуального в широком смысле оказывают новейшие научные открытия: доказательность предположения о существовании антивещества активизировала старые споры об антиматерии, антимире как частности многомерности, обратимости жизни и смерти. Взаимопереходы бытия и небытия в виртуальном искусстве свидетельствуют не только о худож., но и о философ., этич. сдвиге, связанном с освобождением от парадигмы причинно-следств. связей. В виртуальном мире возможности начать все сначала не ограничены: шанс “жизни наоборот” связан с отсутствием точек невозврата, исчезновением логистич. кривой. Толерантное отношение к убийству как неокончат. факту, не носящему необратимого ущерба существованию другого, лишенного физич. конечности, — одно из психол. следствий такого подхода.

Мнимо-подлинность виртуальных артефактов лежит в основе многообраз. эстетич. опытов с киберпространством. В продвинутом экспериментальном искусстве “дигитальная революция” наиболее бурно протекает в кинематографе. Дигитальный экран, электронные спецэффекты во многом изменили традиц. киноэстетику. Так, если в компьютерной графике, позволяющей обойтись без дорогостоящей бутафории (“Челюсти”, “Кинг-Конг”), момент искусственности иронически обыгрывается, то в компьютерном (нелинейном, виртуальном) монтаже, заменяющем последоват. организацию кадров их многослойным наложением друг на друга, искусственность трюков тщательно камуфлируется. Морфинг как способ превращения одного объекта в другой путем его постепенной непрерывной деформации лишает форму классич. определенности. Становясь текучей, оплазмированной в рез-те плавных трансформаций, неструктурированная форма воплощает в себе снятие оппозиции прекрасное — безобразное. Возникающие в рез-те морфинга трансформеры свидетельствуют об антииерархич. неопределенности виртуальных эстетич. объектов. Компоузинг, заменяющий комбинированные съемки, позволяет создать иллюзию непрерывности переходов, лишенных “швов”; “заморозить” движение; превратить двумерный объект в трехмерный; показать в кадре след от предыдущего кадра; создать и анимировать тени и т.д. Виртуальная камера функционирует в режиме сверхвидения, манипулируя остановленным “вечным” временем, дискретностью бытия, проницаемостью, взаимовложенностью вещного мира. Немалую роль играют и новые способы управления изображением — возврат, остановка, перелистывание и др.

Эстетич. эффект такого рода новаций связан со становлением новых форм худож. видения, сопряженных с полимодальностью и парадоксальностью восприятия, основанных на противоречивом сочетании более высокой степени абстрагирования с натуралистичностью; многофокусированностью зрения; ориентацией на оптико-кинетич. иллюзии “невозможных” артефактов как эстетич. норму.

В качестве суперсимулакров выступают искусственно синтезированные методом сканирования виртуальные актеры (“Форрест Гамп”, “Правдивая ложь”, “Король-Лев”). Возможность римейка киноидолов прошлого либо создания фантомных персонажей, не имеющих прототипов, позволяющая обойтись без живых актеров, радикально меняет не только процесс кинопроизводства, но и воздействует на творч.процесс: исчезновение “сопротивления материала” реальности, позволяющее погрузиться в область чистой фантазии, переструктурирует соотношение рационального и иррационального, конкретного и абстрактного, коллективного и индивидуального, усиливая концептуально-проектное начало творчества. Становление компьютографа (дигито графа), конкурирующего с кинематографом, основано на абсолютизации игровой модели бытия в иммерсионной В.р., где границы между реальным и воображаемым исчезают.

Тенденции виртуализации характерны также и для других видов искусства. Восходя к ветвящимся сюжетам, ризоматике и интертекстуальности, гиперлит-ра оперирует не текстами, но текстопорождающими системами. Заданный автором виртуальный гипертекст может быть прочтен лишь с помощью компьютера, благодаря интерактивности читателя, выбирающего пути развития сюжета, “впускающего” в него новые эпизоды и персонажи и т.д. (“Виртуальный свет” У.Гибсона, “Полдень” М.Джойса).

В области массовой культуры и прикладной сфере на основе В.р. возникла индустрия интерактивных развлечений и услуг нового поколения, обыгрывающая

принцип обратной связи и эффект присутствия — многообр. видеоигры, рекламные видеоклипы, виртуальные сексодромы, ярмарки, телешопинги, интерактивные образоват. программы, электронные тренажеры, виртуальные конференц-залы, ситуационные комнаты и т.д. Массовая постпродукция (игрушки, гаджеты, воспроизводящие популярные кино— и телеперсонажи и др.) провоцировала своеобр. ролевую метаморфозу, превратив искусство в своего рода виртуальную рекламу такого рода товаров.

Анализ специфики виртуальности в разл. видах и жанрах искусства приводит к выводу о связанных с ней существ, трансформациях эстетич. восприятия. Именно восприятие, а не артефакт, процесс, а не рез-т сотворчества, оказываются в центре теор. интересов. Наиболее значимы в концептуально-методолог. плане процессы виртуализации психологии восприятия: флуктуация, конструирование, навигация, персонификация, имплозия, адаптация.

Прорастающая в жизнь В.р. — одновременно итог и генератор космологич. фантазий, грандиозных утопий и антиутопий конца 20 в., идей совр. “транзиторной” цивилизации, неопределенности путей ее развития, “конца истории”, нового синкретизма “компьютерной соборности”. Такой социокультурный контекст стимулирует разработку концепций новой культуры 21 в., идущей на смену эпохе письменности.

Неоднозначное, противоречивое воздействие В.р. на мир эстетического подтверждает идеи обратимости культурного континуума. Ведь компьютерная эстетика при всей изощренности своего инструментария, полижанровости и полистилистике, на новом технол. уровне во многом возрождает эстетику волшебных сказок и театральных чудес, мельесовскую концепцию кинематографа. Но едва войдя в виртуальный худож. мир, совр. человек начинает поиск его границ и ориентаций в пространстве-времени мировой культуры. Такого рода навигирование эстетич. мысли представляется перспективным и для теории, и для худож. практики.

Лит.: Орлов А. Аниматограф и его анима. Психогенные аспекты экранных технологий. М., 1995; Маевский Е. Интерактивное кино? (Опыт эстетич. прогностики) // Иностр. лит-ра. 1995. N 4; Прохоров А. Век второй. От cinema к screenema// Искусство кино. 1995. № 11.

И. Б. Маньковская, В.Д. Мотлевский

⇐ Предыдущая 28 29 30 31 323334 35 36 37 Следующая ⇒