МИСТЕР АЙРОНЗ ДЕЛИТСЯ СТАРЫМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ О ЛОШАДИ В ЯБЛОКАХ И О ГЕРАЛЬДИЧЕСКОЙ ЛИЛИИ

⇐ ПредыдущаяСтр 18 из 66Следующая ⇒

Всем и каждому в Чейплизоде было хорошо известно, что Стерк зарится на должность управляющего имением лорда Каслмэлларда; поэтому сцену между Стерком и Дейнджерфилдом, которая разыгралась у него на глазах, Наттер воспринял как публичное оскорбление. В нем вспыхнула ярость флегматика, который опасен, если его раздразнить; о состоянии ума Наттера можно было безошибочно судить по его окаменевшему смуглому лицу.

Дейнджерфилд, воспользовавшись случаем, тронул Наттера за плечо и сказал откровенно, что хотя он сам желал бы, чтобы все было по-старому, однако же Стерк до известной степени вкрался в доверие к лорду Каслмэлларду.

— Скажите лучше — вкрался ему в уши, — мрачно ответил Наттер.

— Пусть так, — согласился Дейнджерфилд, — и мне, сами видите, приходится нелегко, клянусь Юпитером. Его светлость желает, чтобы я тоже выслушивал доктора Стерка.

— Ему нечего сказать, сэр, сверх того, что известно любому городскому идиоту.

— Мой дорогой сэр, поймите меня. Я на вашей стороне, — Дейнджерфилд дружеским жестом положил ладонь на руку Наттера, — но лорд Каслмэллард любит время от времени поступать по-своему — не мне вам это объяснять; кое-кто под вас подкапывается. Вы настоящий джентльмен, мистер Наттер, вы мне симпатичны, и я буду с вами откровенен, поскольку уверен, что сказанное мной дальше не пойдет. Стерк нацелился на должность управляющего. Я — за вас и не вижу, с какой стати ваше место должно достаться ему, но… но, как вам известно, у его светлости бывают странные капризы и к голосу разума он прислушивается не всегда.

Неожиданность и возмущение на миг оглушили Наттера, он поднес руку ко лбу.

— Я думаю, сэр, — Наттер сопроводил свои слова крепким проклятием, — сегодня же вечером написать лорду Каслмэлларду и отказаться от должности, а Стерку послать вызов, с тем чтобы схватиться с ним завтра утром.

— Не отказывайтесь от должности, сэр, — его светлость непредсказуем, но у вас есть сторонники при дворе. Я был откровенен в расчете на ваше молчание: если у вас с доктором Стерком произойдет разговор, моего имени не упоминайте; полагаюсь, сэр, на вашу честь, а вы можете положиться на мою поддержку.

Дейнджерфилд обменялся с Наттером многозначительным рукопожатием, позвал Айронза, дожидавшегося поблизости, и удильщики вместе отправились к реке. Наттера все еще не оставляла отчаянная мысль бросить свою должность к ногам лорда Каслмэлларда, а Стерка вызвать на смертельную битву. Однако после короткой прогулки в одиночестве до заставы он отказался от первого намерения и остался при втором. Еще полчаса — и Наттер понял, что нет нужды наказывать нахала таким образом; следует выждать удобного случая, благо он мог представиться в ближайшее время.

Между тем Дейнджерфилд достиг одного из тех прелестных прибрежных лугов, что (как говорится в книгах) вызывают восторг у простодушных рыболовов, и на воде уже мерно покачивался его поплавок. Зеленую долину, где он стоял бок о бок со своим молчаливым товарищем, оглашал время от времени его странный смех, о причинах которого Айронзу, разумеется, и в голову не приходило спрашивать.

Существует такое понятие, как «могильный кашель», — не вижу, почему бы не быть «могильному смеху». В смехе Дейнджерфилда содержалось некое недоброе предзнаменование — в этом веселье не было ничего радостного; он удручал больше, чем самый суровый упрек. Если человек от природы не приспособлен к смеху, то лучше вовсе не смеяться. Среди двуногих имеются охотники за мышами и падальщики; у них свои песни, и с этим никто не спорит. Нам могут быть неприятны сова или ворон, но мы уважаем их право ухать и каркать. Их песни не ласкают слух, но они естественны и бесхитростны — и мы с ними миримся. Мы требуем одного: чтобы эти пернатые джентльмены не переоценивали свой талант и не мнили себя музыкантами или, на худой конец, не угощали бы своими причудливыми трелями нас.

Айронз, с вечной тенью улыбки на тонких губах, стоял чуть в стороне, держа острогу, сачок, вторую удочку, мешочек с червяками и прочую снасть. Он раскрывал рот только в ответ на обращения Дейнджерфилда, разве что изредка предлагал сменить приманку или муху либо указывал, куда забросить удочку. Дейнджерфилд, заодно с добрым полковником Винейблзом, считал, что любителю мирного рыболовного ремесла лучше всего взять в компаньоны какого-нибудь искушенного удильщика, готового щедро делиться своим уменьем.

Дейнджерфилд не сводил глаз с поплавка, но думал о другом. Стоило Стерку встретить его на званом обеде или в клубе, как доктор, обычно самонадеянный и громкоголосый, тут же сникал и погружался в мрачные размышления; придя в себя через некоторое время, он ни с кем, кроме человека в очках, не разговаривал, во время беседы неоднократно отвлекался, стараясь, казалось, что-то припомнить; при прощании доктор задерживал на Дейнджерфилде серьезный взгляд, медлил, словно бы не договорил, а затем удалялся унылый и глубоко задумавшийся. Поскольку Стерк имел виды на должность управляющего, его особый интерес к Дейнджерфилду был вполне понятен. Однако за ним стояло что-то еще — и это не укрылось от внимания Дейнджерфилда, который не пренебрегал ничем, имевшим к его особе хотя бы малое касательство.

— Неглупый он парень, этот доктор Стерк, — заметил Серебряные Очки, угрюмо уставившись на поплавок. — Он мне нравится. Вы говорили, что помните его, Айронз?

— Да, сэр, — ответил Синий Подбородок, — я никогда не забываю лица.

— Par nobile, [37]— спокойно усмехнулся рыболов. — В сорок пятом году… э… продолжайте же.

— Да, сэр. Он остановился в Ньюмаркете, в гостинице «Лошадь в яблоках», и участвовал во всех увеселениях. На следующий день у него случился тяжелый перелом руки, и он провел ночь в спальне рядом с комнатой мистера Боклера, приняв опиум; уехал он через десять дней. Комната мистера Боклера была с геральдической лилией. Барнабус Стерк, эсквайр. Когда я увидел его здесь, на расстоянии в пол-улицы от своего дома, я тотчас вспомнил, кто он и как его зовут. Я никогда ничего не забываю.

— Но он вас не помнит?

— Нет, — ухмыльнулся Синий Подбородок, глядя, как и собеседник, на поплавок.

— Двадцать два года… Как получилось, что его не вызвали в суд?

— Он был под действием опиума и ничего не мог сказать.

— Да, — кивнул Очки, — да, — и немного отпустил леску. — Глубоко.

— Да, сэр, в этой яме как-то потонул солдат.

— И доктор Тул, и мистер Наттер его недолюбливают — прыткие малые оба и опытные бойцы.

Синий Подбородок вновь усмехнулся:

— Он очень даже не промах, но ему и не приходится рот разевать, а то… ха!

Раздался всплеск, и над водой сверкнула на крючке серая форель, Айронз вложил в протянутую руку Дейнджерфилда сачок, и рыба оказалась на берегу под слабые звуки «Боже, храни короля», зародившиеся где-то в отдалении, из чего читатель вправе заключить, что оркестр собирался уже зачехлить инструменты, а веселящаяся публика — разойтись. В ту же самую минуту лорд Каслмэллард со старым генералом Чэттесуортом прогуливался туда-сюда по берегу вблизи плац-парада и оказал генералу честь опереться на его руку. Вид у генерала был необычно торжественный и задумчивый, а милорд вел речь любезно и выразительно, как никогда:

— Это хорошая партия, с какой стороны ни посмотри. В их жилах, сэр, — Дейнджерфилдов из Редминстера — течет добрая кровь. Судите сами, как он богат, если готов был выдать сэру Седли Хиксу тридцать пять тысяч фунтов под закладную, а я знаю точно, что у него есть еще почти столько же, надежно размещенных. Кроме того, он человек с твердыми устоями — другого такого я, пожалуй, и не встречал, — и умом с ним никто в обоих королевствах, думаю, не сравнится, так что успеха вам, генерал.

И он угостил генерала понюшкой из своей табакерки, обменялся с ним рукопожатием и уже в карете присовокупил еще какие-то добрые слова — судя по тому, что он долго хохотал и ткнул генерала в ребра своим затянутым в перчатку пальцем. Генерал тоже смеялся, но сдержанно, а стоило коляске тронуться с места, мгновенно сделался серьезен.

Глава XXIX

МИССИС МАКНАМАРУ ОДОЛЕВАЮТ ЗАБОТЫ;

КУЧА СПЛЕТЕН

На предыдущих страницах этой книги — там, где все мы пребывали в Королевском Доме, — любезный читатель, возможно, не хватился миссис Макнамары — толстушки и зазнайки, но, в общем, нашей доброй знакомой. Впрочем, припоминаю, что он слышал краткий обмен любезностями между тетей Бекки и Магнолией, в ходе которого эта кроткая молодая особа выразила надежду, что ее милейшей родительнице на следующий день станет получше. Миссис Макнамары там не было, ей нездоровилось. За последнее время миссис Макнамара потеряла весь свой кураж, частично — румянец и даже немного сбавила в весе. Я бы сравнил ее с одной из репок, обращенных в пухленьких вдов (это изысканное общество описал Намбернип): когда настало время увянуть их огородным сородичам, начали приметно жухнуть, желтеть и сморщиваться и эти вдовушки. Миссис Макнамара сделалась сама на себя не похожа.

К ней два раза приезжала в наемном экипаже высокая бледная женщина в черном атласе и черном бархатном капюшоне. Впрочем, не могу пока связать с этими визитами плачевные перемены в облике нашей знакомой. Я знаю, что они немало повлияли на позднейшие события и затронули интересы некоторых персонажей нашей правдивой истории. Миссис Макнамара не решилась никому открыть свою печаль. И ее румянец, дородные формы и душевный задор таяли с каждым днем.

Майор обнаружил ее рассеянность за пикетом. Тул также заметил, что на самом интересном месте одной из его скандальных сплетен мысли ее блуждали где-то далеко, а Магнолия неоднократно заставала свою толстушку мать в слезах. Раз или два Тул догадывался (и был прав), что миссис Макнамара вот-вот распахнет душу. Но ей не хватало смелости, и все оставалось как есть. Маленький доктор сгорал от любопытства. Он придерживался философии, предполагающей во всякой вещи помимо явного и нечто скрытое, и не верил, что Магнолии, которая над ним посмеивалась, ничего не известно.

В утро, о котором идет речь, бедная миссис Макнамара получила записку, при виде которой сделалась бледна, как лежавший перед нею большой кусок масла. Она почувствовала себя совсем плохо, сунула записку в карман и попыталась через стол улыбнуться Магнолии, которая, как всегда, безудержно болтала, и старому майору; тот, отвлекшись от тостов с маслом и чая, хихикал в ответ на дерзкие шуточки племянницы.

— Мамуля, золото мое, — внезапно вскричала Мэг, — с чего это твое хорошенькое личико так перекосило? Видели вы что-нибудь подобное? Ни дать ни взять — неудавшийся пудинг! Ставлю крону — это пришел счет. Ведь правда? Признавайся, мамуськин (так мисс Мэг ласково именовала родительницу). Давай-ка его нам. Еще чего не хватало — чтобы моя бедная душечка-хлопотушечка, красотулечка, мой ангельчик так будоражилась и спадала с лица из-за каких-то мерзких лавочников. Чем угодно клянусь — пятифунтовой бумажки хватит, чтоб выкупить мамулю со всеми потрохами, еще и сдача останется!

И элегантная Магнолия, чьи приобретения — прозрачная накидка и нориджская креповая нижняя юбка — оставались пока не оплачены, метнула укоризненный взгляд прямо в пудреную голову майора. Тот благоразумно подставил ему макушку, а сам в спешке заглотнул чашку чаю и поднялся из-за стола. Его кошелек уже послужил обеим дамам совсем недавно и теперь нуждался в передышке.

— Все дело в проклятых яйцах, и ни в чем другом, — сказал майор, осторожно поднося к носу этот оставшийся нетронутым деликатес. — Какого черта ты продолжаешь покупать яйца у этой поганой старой нечестивицы, Полл Дилани?

Майор наклонил рюмку, и яйцо шлепнулось в полоскательницу.

— А может быть, и вправду дело в яйце, — отозвалась бедная миссис Мак, силясь улыбнуться, — но мне уже лучше.

— Ничего подобного, мамуськин, — нетерпеливо вмешалась Магнолия. — Вот идет через улицу Тул, давай я его позову?

— Ни за что на свете, Мэгги, дорогая. Придется ему заплатить, а где взять деньги?

Майор не слышал и к тому же закашлялся. Вспомнив, что собирался сообщить что-то старшему адъютанту, он сдернул с крючка шпагу, нахлобучил треуголку и в одно мгновение исчез.

— Платить Тулу? Ну вот еще! Ерунда, мамуля. — И Мэг приподняла оконную раму. — С пробуждением вас, доктор!

— Кто это там запел на насесте? Добрейшего вам утра, очаровательная мисс щебетунья, — отозвался медик.

— Что привело вас сюда в час завтрака и куда вы держите путь? Глупенький гусенок, ты куда бредешь спросонок?

— Наверх, в светелку моей дамы.^{94} — Тул помахал рукой и галантно заулыбался. — Отворите только дверь.

— А новость вы слышали?

Доктор оглянулся, убедился, что поблизости никого нет, и подошел к дому вплотную, под самые горшочки с геранью, стоявшие на подоконнике.

— Мисс Чэттесуорт, да? — спросил он приглушенным голосом.

— Чтоб ей было неладно — нет, не она. Вы помните мисс Энн Марджорибанкс, которая останавливалась прошлым летом в доме Дойла, у мельниц? С нею была мать, толстая женщина с пуделем, и… помните?

— Да, как же, она еще наряжалась, когда выступал оркестр, в цветастое муаровое платье, — отозвался Тул; он всегда уделял долю внимания и уголок памяти женским туалетам, — броское такое — помню.

— Да, ничего себе. Так это о ней.

— Что с ней?

Тул изо всех сил потянулся к цветочным горшкам.

— Поднимитесь, и я вам расскажу.

Мэг закрыла окно, лукаво подмигнула Тулу, и тот живо вскарабкался по лестнице.

Рассказ мисс Магнолии был, как всегда, выразителен: она то понижала голос до шепота и тянула доктора за воротничок, то заливалась хохотом. А маленький Тул стоял, заложив руки в карманы и позвякивая мелочью, рот его был открыт, глаза выпучены, на разрумянившемся лице застыла усмешка. Последовала еще одна история, и вновь хихиканье.

— Ну а что же с этой долговязой жердиной Герти Чэттесуорт, с этой ведьмой? То есть пусть бы она отправлялась на своем помеле хоть с луны паутину обметать^{95}, но почему бы об этом не послушать. — И мисс Мэг навострила уши.

— Так вот — клянусь Юпитером! — говорят… — но имейте в виду, мне об этом ничего не известно, и, клянусь, я этому не верю, — говорят, однако же, что она выходит замуж… за кого бы вы думали?

— За старого полковника Блая из склада боеприпасов, а может быть, за доктора Уолсингема, — со смехом вскричала Мэг, — кто помоложе, те поостерегутся, будьте уверены.

— Ха-ха! Да вы провидица, мисс Мэг, не иначе. Он не молод — тут вы правы, — но богат — клянусь Юпитером, богат! Нет предела его… Но что вы скажете, если это мистер Дейнджерфилд?

— Дейнджерфилд? Ну что ж, — она выдержала небольшую паузу, — он для этого достаточно уродлив и стар, но большим богатством тут не пахнет. Если он хотя бы наполовину так богат, как говорят, то, чем угодно клянусь, он пойдет к алтарю никак не с этой каланчой. — Мэг снова презрительно захохотала и добавила: — Ясно было с самого начала: Чэттесуорты устроили охоту за этим старым чудилой и его денежками. Лисой завертелись, даром что важность на себя напускают. Ну да пусть, что мне до них! Старый греховодник только час как приехал в город, и уже — извольте пожаловать через дорогу в Белмонт, и мисс, разрядившись как кукла, давай жеманничать, и обхаживать, и умасливать — кого? Старого богатого земельного агента, управляющего милорда Каслмэлларда — вот тебе и на, ха-ха-ха! А герцогиня Белмонтская, которая всем и каждому грубила, как подвыпивший старый солдат, теперь сама любезность: «мистер Дейнджерфилд, то» да «дорогой мистер Дейнджерфилд, се», — лишь бы выдать эту длинную шельму за человека, который ей в дедушки годится, хотя та тоже давненько вышла из пеленок. Тьфу, ну и мерзость! — И мисс Мэг изящно изобразила плевок через плечо в камин.

Тулу подумалось, что среди его знакомых холостяков один лишь честный Артур Слоу был так стар, что мог бы жениться на девушке, годящейся ему во внучки; доктор собирался уже подпустить соответствующую шуточку, но заметил, что крепкотелая красавица настроена серьезно и его лукавый взгляд встречен неодобрительно, и перешел на другую тему.

Надобно сказать, что Тулу кое-что было известно о планах мисс Мэг (как и многих прочих соседей). В некоторых отношениях (весьма немаловажных) старый Слоу представлялся кандидатурой куда более желательной, чем могучий фейерверкер, лейтенант О'Флаэрти. Оба джентльмена фигурировали в списке поклонников Магнолии, Купидон частенько припасает для своего лука две стрелы — это традиция, освященная веками. Что, если первая стрела в решающий миг разлетится на куски? Не стягивать же с досады бесполезной тетивой свою драгоценную глотку? Боже нас упаси! Не будем стоять с дурацким видом; склонимся, но лишь для того, чтобы подобрать оперенную стрелу, как бы случайно оказавшуюся у наших ног; быть может, она — почему бы и нет? — попадет в яблочко. Возьмем первого любовника, героя пьесы, чья страсть в финале торжествует и судьба принимает счастливый оборот (без чего и занавес не опустится), — не всегда эту роль можно доверить мастерству и свободному разумению одного-единственного исполнителя. Представьте себе, что на эту роль назначен очаровательный Фредерик Белвилл, обладатель таких достоинств, как изысканная галантность, изящество, вьющаяся шевелюра, выразительная улыбка, блеск глаз, заунывный тенор и двадцать пять лет от роду, но что он в то же время слегка склонен к распутству, неравнодушен к разбавленному бренди — в общем, не вполне надежен. Неужели разумный директор театра не подготовит запасного исполнителя на тот печальный случай, если Белвилла постигнет одно из его — нередких, увы! — недомоганий! Пусть заместитель «тучен и задыхается»^{96}, пусть даже он лыс и беззуб и в последний раз играл Ромео тридцать лет назад — парикмахер, дантист, баночка с румянами, выигрышный свет рампы сделают чудеса, и Поджерз — этот проверенный парень! — всегда окажется у нужной кулисы в нужный момент, не перепутает ни строчки и ухитрится-таки в разумной мере ответить запросам всех заинтересованных сторон. Следуя этому примеру, разумная дева, мисс Магнолия, и ее мудрая родительница назначили на роль, о которой идет речь, Артура Слоу — как претендента, в большей степени ей соответствующего и в целом предпочтительного. Однако если этот не вполне надежный джентльмен вдруг подвел бы, оставался лейтенант О'Флаэрти, подготовленный, но ни о чем не подозревающий дублер.

— А генерал уехал в Скарборо, — сказал Тул.

— Старый Чэттесуорт? Я думала, в Бат^{97}.

— О нет, в Скарборо; слегка разыгрался застарелый ревматизм, желудок — я его отправил подлечиться, так что он в Хиллзборо и сегодня утром отплывает пакетботом в Холихед, а командовать оставлен полковник Страффорд.

— А миледи Бекки Белмонт от командования отстранена, — со смехом ввернула мисс Магнолия.

— А кто бы, вы думали, собирается в большую поездку на континент: из Парижа, с вашего позволения, в Неаполь, из Неаполя в Рим, на север — в Венецию и через Германию домой — не уверен, что все упомнил? Гадайте хоть год — не догадаетесь. — Тул с хихиканьем уставился на Магнолию.

— Может быть, Деврё? — наудачу предположила она.

— Нет, не он, гадайте дальше, — упивался Тул.

— Ну хорошо, дайте подумать. Какой-нибудь молодой повеса, набитый деньгами, за это я ручаюсь, но ума не приложу… не томите же, Тул, кто это, черт возьми? — сердито потребовала юная леди.

— Дэн Лофтус, — ответил Тул, — ха-ха-ха!

— Дэн Лофтус… большой тур по Европе… почему бы тогда уж не вокруг света? О-хо-хо-хо, ну и умора!

И собеседники от души посмеялись, называя Лофтуса «обезьянкой-путешественницей» и уж не знаю, кем еще.

— Но я думала, что доктор Уолсингем собирается сделать его своим помощником: какими же судьбами он направляется в чужие края… «Там мы спляшем и споем перед испанским королем, исполним танцы и напевы для французской королевы»^{98}?

— Могу вам сказать: Дэн получил хорошее место — наставника при многообещающем юном лорде, который приходится… кузеном Дику Деврё. Боже милостивый, мэм, получается, что незрячий ведет слепца. Уж и не знаю, кто из них ненормальней. Ну и парочка, клянусь Юпитером, — бред, да и только; блюдо сбежало, и ложка за ним^{99}. Дэн, правда, предоброе создание, и… нам будет его не хватать… Мне он нравится, а за то, как он привязан к священнику, я люблю его еще больше. Где есть благодарность и верность, мисс Мэг, там и в прочих добродетелях нет недостатка, заверяю вас… Добрый доктор от души любил своего друга, бедного Дэна, Господь его за это благослови, говорю я, и аминь.

— Аминь, от всей души аминь, — весело подхватила мисс Мэг, — безобидное созданье, этот бедный Дэн; правда, ему бы побольше кружев на шляпе и поменьше латыни в голове. Но вот что, доктор, тут моя бедная глупенькая старушка нахохлилась, как хворый воробушек.

Уткнувшись в парик Тула, Магнолия что-то зашептала — раздался взрыв хохота.

— Пяти гиней я с вас не возьму и не расскажу, о чем у нас пойдет речь, — громко заверил Тул.

— Не обращай внимания на этого старого паскудника, мамуля, дорогая! — взвизгнула Магнолия и наградила эскулапа крепким шлепком по спине.

В эту минуту в дверь постучала кухарка, чтобы зачем-то пригласить молодую госпожу в кладовую. На пороге мисс Мэг слегка помешкала и бросила через плечо:

— Сделайте одолжение, Тул, пришлите ей что-нибудь укрепить сердечко. Имейте в виду, моя бедная голубушка не на шутку расхворалась и ходит как в воду опущенная; а эту скотину Стерка я к ней и близко не подпущу, хоть он и носит нашу униформу.

— Ну ладно, я молчу. Она ушла — что ж, давайте посмотрим.

И Тул обернулся к миссис Макнамаре, чтобы пощупать пульс.

Глава XXX

НЕКАЯ ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ

Итак, Тул обхватил пухлое запястье миссис Макнамары, нащупал пульс и произнес:

— Гм! Понятно… а…

Последовало с полдюжины вопросов, а затем доктор заявил напрямик:

— Я скажу вам, в чем дело, миссис Мак: что-то тяготит вашу душу, моя дорогая мадам, и, пока вы не выговоритесь, лучше вам не станет.

Бедная миссис Мак высоко подняла брови и удивленным жестом отвергла предположение доктора. Все это было не более чем притворство.

— Фи! — воскликнул Тул, предвкушая, что вот-вот проникнет в тайну. — Не переубеждайте меня, дорогая мадам, неужели вы полагаете, что я могу с самого утра забыть свое ремесло? Повторяю: облегчите свою душу, не то вы, ручаюсь, пожалеете, но будет уже поздно. Хотите, чтобы с вами случилось то же, что с несчастной старой Пегги Слоу? Из-за дурацкой скрытности и тайной хандры произошло больше параличей, апоплексических ударов, сердечных и душевных болезней, чем от… проклятье! Моя дорогая мадам, — заметив, что его толстая пациентка колеблется, Тул удвоил настойчивость, — вы мне расскажете обо всем, что касается вашего нездоровья, и имейте в виду, что Том Тул скорее сунет руку в огонь, чем хоть одной живой душе проговорится о ваших симптомах. Клянусь честью джентльмена, я бы легко обошелся без ваших ерундовых неприятностей, вроде неосмотрительных трат, в которых вы боитесь признаться, но, пока вы молчите, ни я, ни все доктора Европы не в силах вам помочь.

— Но мне не в чем признаваться, доктор, дорогой, — захныкала миссис Мак, уткнувшись в платок.

— Послушайте, не пытайтесь обмануть врача, который знает, с чем имеет дело. — К тому моменту любопытство довело Тула чуть не до безумия. — Хорошо, можете не говорить мне, что у вас на уме, хотя мне обидно, что вы не видите моей готовности и стремления помочь, чем только могу, и свято сохранить вашу тайну. Но признаюсь, дорогая мэм, я предпочел бы не слушать рассказа о ваших печалях — приберегите его для какого-нибудь друга, доверенного лица. Правда, судя по состоянию, в каком вы находитесь, — Тул поджал губы и два-три раза кивнул, — вы ничего не сказали ни майору, ни вашей дочери, а ведь вам придется либо кому-нибудь открыться, либо считаться с последствиями.

— О! Доктор Тул, у меня и в самом деле неприятности… и я хотела бы вам о них рассказать, но только вы… но только вы обещаете мне, клянетесь честью, что ничего не скажете ни единому человеческому существу? — прорыдала несчастная матрона.

— Совесть, честь, правдивость, мэм, — но нужно ли говорить более, вы ведь меня знаете, дорогая миссис Мак? — засуетился Тул, вкладывая в свою речь всю убедительность, на какую был способен.

— Знаю, это верно… у меня большие неприятности… иногда мне кажется, что никто не сможет меня спасти, — продолжала она.

— Говорите, дорогая мадам, говорите. Дело в деньгах?

— Нет, не в деньгах, а в одной жуткой… то есть и в деньгах тоже... но… о, дорогой доктор Тул, дело в одной ужасной женщине, и я ума не приложу, как мне поступить. Иной раз я думала, что мне могли бы помочь вы, — вы ведь такой умный, — и я собиралась вам сказать, но стыдилась… И вот оно и началось.

Миссис Мак громко разрыдалась.

— Что началось? — раздраженно спросил Тул. — Я не могу сидеть здесь целый день. Если вы хотите, чтобы я ушел, так и скажите.

— О нет, но только ни майор, ни Мэгги не знают об этом ни слова, так что боже вас упаси, доктор, им проговориться, и… и… вот оно.

Она извлекла из кармана номер «Фримэнз джорнел», пяти-шестинедельной давности и порядком замусоленный.

— Прочтите это, доктор, дорогой, прочтите, и вы поймете.

— Все это? Благодарю вас, мадам, я это уже читал месяц назад, — недовольно буркнул доктор.

— Да нет же… только вот это… смотрите… здесь. — И миссис Мак указала на объявление, которое мы, для сведения читателей, приводим ниже.

«Мэри Мэтчуелл нижайше приветствует особ титулованных и нетитулованных и имеет честь сообщить, что ведет дела, касающиеся знакомств и браков, в кратчайшие сроки и с соблюдением пунктуальности. Ею составлен, ценой немалых издержек, полный список не состоящих в браке особ обоего пола, которые проживают в пределах королевства, с точным указанием их характеров, имущественного положения, возраста и внешних особенностей. Любая леди или любой джентльмен, приславшие описание мужа или жены, каких им желательно иметь, будут незамедлительно и за минимальную плату уведомлены о том, где таковой или таковая имеются и каким образом вступить с ними в контакт. Плата всегда взимается с учетом возможностей клиентов и не ранее, чем будет заключен брак. Миссис Мэтчуелл надеется, что ее деловая добропорядочность и умение хранить тайну послужат в дальнейшем источником бодрости для той несчастной женщины, что претерпела величайшие превратности судьбы, как это описано в ее мемуарах, которые, под названием „Игра фортуны“, вскоре увидят свет. На все письма к М. М., присланные в редакцию, при условии оплаты почтовых издержек, будет дан обстоятельный ответ».

— Как же, как же, я помню… шарлатанка… а ведь это продолжается… кажется, вчера я видел то же самое объявление… проходимка!.. Так вас расстроила эта аферистка?

Тул ткнул пальцем в лежавшую на столе газету.

— Дайте ее сюда, доктор, дорогой. Боже упаси, чтобы они ее увидели… и… и… только не проговоритесь, доктор.

— Да что вы, мэм! Разве не клялся я спасением души? И вы полагаете, что я готов сделаться клятвопреступником из-за какой-то Мэри Мэтчуелл? Фи!

Уговоры, запирательство, уклончивые речи, потоки слез, мольбы о пощаде — и наконец страшная тайна раскрыта.

Над бедной миссис Мак тяготело бремя родительского долга. Брат ее был лучший человек на свете, однако еще во времена предков случились «жуткие конфискации» (двоюродный дед, якобит, в годы правления короля Вильгельма лишился двух городских участков, которые приносили в год 37 фунтов, — на это событие миссис Макнамара любила расплывчато ссылаться, говоря об упадке семейного благосостояния), добавились еще некоторые юношеские сумасбродства, и теперь доходов брата совместно с ее собственными было недостаточно, чтобы ее дорогая дочурка выступала такой же модницей и щеголихой, как в свое время мать; по этой причине особы неродовитые и ничем не выдающиеся (имелись в виду Чэттесуорты) позволяют себе смотреть на нее сверху вниз и не признавать за ней того места в обществе, которое причитается ей по справедливости. И вот, не видя иного способа восстановить права бедной девочки, миссис Мак и обратилась к М. М.

— Чтобы найти мужа для Мэг? — высказал догадку Тул.

— Нет, нет, доктор Тул, не для Мэг, а для… для меня, — прорыдала бедная миссис Мак.

Тул на мгновение вытаращил глаза и тут же отвернулся, поскольку ему срочно понадобилось рассмотреть во всех подробностях безделушки из раковин в стеклянной шкатулке на каминной полке; представляю, как тряслась при этом его короткая плотная спина. Доктор вновь повернулся к собеседнице с лицом исключительно серьезным, однако сверх обычного красным:

— Хорошо, дорогая мадам, вы к ней обратились, и что дальше — в чем же беда?

— О доктор, я повела себя как дурочка, уж не знаю, что на меня нашло: я ей послала два письма о себе, она их напечатает и опозорит меня, если только…

Слезы хлынули ручьем, миссис Мак уткнула свое пухлое лицо в спинку стула.

— Если вы не дадите ей денег, — договорил Тул. — Догадаться нетрудно, случай обычный: цыганка или кто-нибудь в этом роде втирается в доверие, а потом приходится выкладывать денежки. И что вы собираетесь делать?

— Не знаю… А что я могу сделать? Она уже получила пять фунтов, которые я одолжила у брата, — дать больше он не может. И на что пошли эти пять фунтов, мне ему не объяснить. Она забрала еще три фунта десять шиллингов — мне… мне пришлось продать свой лучший веер и ту самую изящную прозрачную накидку — я купила ее у Нокса и Ачесона в «Королеве Индии» на Дейм-стрит.

Заплаканные голубенькие глазки пациентки умоляюще уставились на доктора, добродушное немолодое лицо горестно дрожало.

— Мэг об этом ничего не известно? — спросил Тул.

— Нет, боже упаси, — зашептала матрона. — Ш-ш! Это не она идет?

— Нет, вот она на другой стороне улицы разговаривает с миссис Наттер. Послушайте-ка: эту даму, миссис Мэри — как бишь ее фамилия? — Мэтчуелл, предоставьте мне. Я за нее возьмусь.

Собеседники перешли на шепот. Тул выспросил подробности, и был составлен небольшой заговор. План действий наметили следующий: когда М. М. назначит день, чтобы явиться за деньгами, миссис Макнамара известит доктора, который будет держаться поблизости; когда М. М. явится, любезная леди отправит к доктору посыльного за «мятными каплями», что будет условным знаком; затем Тул потихоньку проберется в спальню миссис Макнамары и спрячется за ковром; там, под предлогом избежать посторонних ушей, хозяйка дома уединится со своей нежеланной гостьей, и сообразительный доктор, подслушав разговор, поймает Мэри Мэтчуелл на месте преступления; после этого ее нетрудно будет запугать и заставить вернуть не только письма, но и полученные ранее деньги, а также подписать признание в преступлении; произойдет смена ролей, и шантажистка окажется во власти миссис Макнамары, чьим несчастьям, таким образом, придет конец.

Доктор не сомневался в успехе, а план действий представился сангвиническому кельтскому воображению миссис Мак столь легкоисполнимым и многообещающим, что эта достойная матрона, как я полагаю, тут же в порыве благодарности заключила бы маленького Тула в объятия и даже расцеловала, не будь наш ученый медик решительным противником подобных глупостей.

Правда, однако, заключалась в том, что ни доктор, ни его пациентка не способны были верно оценить миссис Мэтчуелл и власть, которой она располагала, а также не имели ни малейшего понятия об удивительных замыслах, зревших в ее мозгу и затрагивавших судьбу не одного обитателя Чейплизода, в то время как никому и в голову бы не пришло, что над этими добрыми, бесхитростными людьми сгущаются тучи.

Итак, доктор, будучи человеком сдержанным, ограничился при прощании сердечным рукопожатием, одновременно похлопав пациентку по пухлому плечу, хитро улыбнулся, подмигнул и выразил готовность поставить полсотни фунтов на то, что «парочка вроде нас этой ведьме не по зубам».

Глава XXXI

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒