О ТОМ, КАК БЫЛА ВЗЯТА КРЕПОСТЬ И КАК ГОСПОЖА МОГГИ ВОСПРЯЛА ДУХОМ

⇐ ПредыдущаяСтр 47 из 66Следующая ⇒

В тот вечер у дверей Мельниц появилась девица с большой корзиной, которая висела у нее на руке. Когда девица сняла с корзины покрышку, взору представилось богатое зрелище: кружева, чепцы, веера, шарики для ванны^{172}, пряжки и другие притягательные предметы — словом, настоящий цветник, своими яркими красками ослепивший Могги, когда та выглянула из окна кабинета.

— Не желаете ли чего-нибудь, госпожа? — осведомилась торговка.

Могги подумалось, что товар, пожалуй, чересчур изыскан для ее кошелька, но все же она не могла не задержаться у окна, чтобы не окинуть эту роскошь алчущим взглядом и осведомиться о ценах. Она позвала Бетти и вдвоем с ней изучила все содержимое корзины.

Наконец Могги решилась прицениться к нарядной застежке, которая была украшена полдюжиной блестящих камней (из резного стекла) и выглядела просто неотразимо; последовало длительное состязание умов, торговля завершилась соглашением, и Могги побежала в кухню за деньгами (она хранила их в медной табакерке, которая помещалась в оловянном кубке, а кубок стоял в посудном шкафу).

Пока она считала монеты и ссыпала обратно лишние, кто-то приподнял снаружи дверной крючок и стал толкать и трясти дверь. Хотя в окошке еще проглядывали сквозь листья плюща последние красные лучи заката, ужасы предыдущей ночи ожили в памяти Могги, она побелела и, затаив дыхание, в тревоге уставилась на дверь.

Дверь, в соответствии со строгими предписаниями доктора Тула, была заперта изнутри и засовы задвинуты; попытки взлома не последовало. Но послышался быстрый стук; голоса Бетти и торговки драгоценностями, доносившиеся из окна малой гостиной, а также янтарные отсветы на листьях, шелест плюща и громкое щебетанье воробьев вселили в Могги мужество, и она резким голосом спросила:

— Кто там?

Снаружи отозвался хныкающий голос, прося открыть дверь.

— Сюда нельзя, двери уже заперты на ночь, — ответила кухарка.

— Час-то еще неурочный, — послышалось с улицы.

— Очень даже неурочный, но делать нечего.

— Но мне поручили кое-что передать госпоже, — сказал голос.

— Кто поручил? — вопросила охранительница дверей.

— Ей шлют несколько бутылок вина в подарок.

— Кто шлет?

Служанке становилось все неспокойнее.

— Послушай, возьмешь ты их или нет?

— Приходи утром, добрый человек, — проговорила Могги, — а нынче не пущу, и не надейся.

— Так мне и сказать тем, кто меня послал?

— Так, и никак не иначе, — ответила Могги.

Она услышала тяжелые шаги по мощеной дорожке и попыталась разглядеть удалявшуюся фигуру, но, даже прижавшись к окну щекой, ничего не увидела. Однако Могги расслышала, как незваный посетитель насвистывает на ходу, после чего изменила свое мнение о нем к лучшему; затем ей показалось, что захлопнулись ворота, выходящие на дорогу.

Кухарка успокоилась, с облегчением вздохнула и пересчитала монеты; из кабинета раздался пронзительный призыв Бетти, которая предупреждала, что женщина торопится.

— Иду, сию минуту иду, — отозвалась Могги и влетела в маленькую комнату несчастного Чарлза Наттера.

Там лежала на каминной полке его трубка: рядом с камином, на столике орехового дерева, красовался зеленый в золотых кружевах воскресный камзол, там же находился и томик «Maison rustique»^{173}; меж страниц торчал зеленый матерчатый кошелек, который хозяин использовал в качестве закладки вечером накануне того дня, когда начались все несчастья; с оконной рамы свисал шелковый шлафрок, на тот же гвоздь был надет бархатный утренний колпак — то и другое уже покрылось пылью. После пережитого в кухне испуга Могги показалось, что все эти символы бренности глядят на нее угрюмо, с упреком и угрозой, и ей захотелось закрыть на засов ставни и запереть на ночь дверь зловещей комнаты.

— Уже становится поздно, — заговорила торговка за окном, — а в темноте я боюсь ходить по дороге. Отдай мне деньги, добрая девушка, и получай свою застежку — вот она.

При этих словах разносчица растерянно подняла и опустила глаза, словно не понимая, как совершить обмен.

— Сюда, — произнесла Могги, — давай ее сюда. — Отодвинув запор, она чуть-чуть приподняла раму. — Поддержи раму, Бетти, — попросила она.

И в щель просунулась за деньгами крепкая смуглая рука, а потом вторая — с украшением, которого алкала суетная душа Могги.

— Годится, — сказала женщина и с пронзительным криком «Подсадите нас, голубчик» мгновенно вздернула оконную раму; прыжок — и незваная гостья взгромоздилась коленями на подоконник, просунула внутрь голову, подпирая плечами раму, спустила вниз свою длинную ногу и прочно утвердилась на полу. Почти тут же за ней последовал мерзкой наружности мужчина в застегнутом на все пуговицы сюртуке, казавшийся необъятным, и обе служанки завопили истошным голосом.

Дама уже проникла в комнату целиком и выпрямилась, так что можно было узнать высокую фигуру и угрюмые черты Мэри Мэтчуелл. Она издала судорожный смешок, будто только что нырнула в холодную воду.

— Прекрати шум, — сказала она, узнав Бетти, которая глядела на нее с неописуемым ужасом. — Я та самая леди, которая, как ты помнишь, приезжала сюда несколько месяцев назад с миссис Макнамарой; и я — миссис Наттер; я, а не та женщина, которая находится наверху. Я — миссис Наттер, и вы — мои служанки. Понятно? И я буду вам доброй госпожой, если вы станете честно мне служить. Откройте дверь холла, — велела она мужчине, который к тому времени тоже забрался в комнату.

Он выполнил приказание, и в дверь вошел джентльмен, оказавшийся тем самым почтенным столпом закона, которого мистер Гэмбл упомянул этим утром под прозвищем Грязный Дейви. За ним последовала горничная миссис Мэтчуелл — хихикающая, кошачьего вида цыганка, вся обвешанная аляповатыми украшениями; глаза ее смотрели с поблекшего лица злобно и плутовато. Затем к дверям подъехал наемный экипаж, на котором вся компания добралась сюда из города; кучер, испускавший запах виски и затхлого табака, то и дело громко ругаясь (как было принято в те дни среди представителей его сословия) и проклиная все на свете, втащил в дом один за другим несколько сундуков, и не осталось никаких сомнений, что М. М. водворилась здесь хозяйкой. Бетти и Могги, пораженные и напуганные, были совершенно неспособны сопротивляться и только жалобно протестовали против этого невиданного вторжения; дикий хор чужих голосов заставил очнуться бедную маленькую Салли Наттер, которая наверху предавалась горю; она даже вскочила на ноги и заперла дверь, а потом принялась колотить стулом об пол, воображая в безумии, что в ответ на этот призыв к ней явится помощь — непонятно какая и откуда.

Затем Грязный Дейви громко и выразительно зачитал служанкам бумагу, которая, как он заявил, являлась копией с письменных показаний, данных под присягой миссис Мэри Мэтчуелл, или, как он ее называл, миссис Наттер, вдовой покойного Чарлза Наттера, дворянина из Мельниц, Чейплизодского прихода, района Каслнок, Дублинского графства; там утверждалось, что Мэри Мэтчуелл была обвенчана с упомянутым Чарлзом Наттером в церкви Святого Клемента Датского, в Лондоне, 7 апреля 1750 года. Далее Грязный Дейви извлек свидетельство о браке и заявление, согласно которому Мэри Мэтчуелл, полагая, что покойный не оставил никаких письменных распоряжений касательно своего имущества, обратилась в суд по привилегиям с просьбой дать ей полномочия на управление имуществом, каковые и будут ей предоставлены через несколько дней, а тем временем овдовевшая супруга сохраняет за собой дом и движимое имущество покойного мужа.

Все это, разумеется, показалось испуганным женщинам «смесью греческого с древнееврейским», как выражался честный отец Роуч. Но М. М., & #957; & #965; & #954; & #964; & #953; & #949; & #959; & #953; & #954; & #969; & #950;, [54]уставив на них холодный страшный взгляд, изрекла вполне удобопонятный вопрос:

— Как твое имя?

— Могги Салливан, с вашего разрешения, мэм.

— А твое?

— Лизабет… все зовут меня Бетти… мэм; Лизабет Берк, с вашего позволения, мадам.

— Хорошо, а теперь, Могги Салливан и Элизабет Берк, послушайте обе, что я вам скажу. По закону я здесь хозяйка, как вам только что объяснили, и вы мои слуги; и если вы вздумаете без моего разрешения хотя бы повернуть вертел или сдвинуть с места чашку, то будете наказаны; и если по вашей вине у меня пропадет пусть даже булавочная головка, я призову вас к ответу за кражу, и вас выпорют и поставят на руку клеймо… что это такое, вам понятно. А теперь: где миссис Сара Харти? Она должна собрать пожитки и убраться отсюда.

— О! Мэм, голубушка, бедная наша госпожа…

— Я твоя госпожа, девка.

— Мэм, дорогая, ей очень плохо.

— Где она?

— В своей комнате, мэм, — отвечала Бетти, умываясь слезами.

— Куда это ты, наглая девка? — грозным голосом вскричала М. М. и шагнула к двери, куда вознамерилась улизнуть Могги.

Надо сказать, Могги в известном смысле можно было назвать героиней; я разумею при этом не героиню романа, обладательницу суетного дара красоты: Могги была скуласта, курноса, а в фигуре ее было столь же непросто обнаружить талию и прочие свойственные женскому полу изгибы, как, к примеру, в часах, стоящих в холле; подобно этому полезному предмету меблировки, она представляла собой вытянутый параллелограмм, не преображенный никакими ухищрениями искусства, потому что простые девушки вроде Могги носили кринолин только по праздникам. И тем не менее Могги была героиней из разряда амазонок. Ей случилось однажды сбить с ног и уложить на обе лопатки — на лужайке перед парадной дверью — богатыря Пата Морана, что стало для него вечным позором; это было, когда играли музыканты (на скрипке и тамбурине) и Пат Моран «сунулся» ее поцеловать. Могги драла за уши больших мальчишек, торговки рыбой побаивались ее языка; с помощью палок и камней она обращала в бегство злых собак и каждый раз проявляла в опасных ситуациях авантюрную жилку и боевой задор.

Как и другие, Могги на первых порах не могла не поддаться чарам дурного глаза М. М., но теперь овладела собой, развернулась кругом и отважно бросила вызов незваной гостье:

— Сами вы наглая тварь; я иду куда мне вздумается и хотела бы посмотреть, кто меня остановит; и первее всего, мэм, я, с вашего позволения, собираюсь сказать госпоже, чтобы она заперла дверь и не пускала на порог вашу распутную шайку, а потом, мэм, куда пожелаю, туда и пойду; вот так-то, мэм, и других услуг от меня не ждите.

Бросив вызывающий взгляд, Могги прищелкнула пальцами, проделала неуклюжее антраша и бешеным галопом припустила вверх по лестнице с криком: «Заприте дверь, мэм… заприте дверь».

Сделавшись еще белее, чем раньше, М. М., как только пришла в себя, скользнула следом за Могги; она походила на воплощение злого духа — возможно, она и была злым духом? — а в глазах ее горел безумный, убийственный огонь — так бывало всегда, стоило ей впасть в ярость.

На угрюмом лице бейлифа вспыхнула циничная улыбка ожидания: он видел, что обе женщины готовы на все, и надеялся стать свидетелем горячей схватки. Но Грязный Дейви вмешался и все испортил; он остановил свою клиентку и стал хрипло нашептывать ей в ухо какие-то увещевания.

— С какой стати я не могу поступать как мне заблагорассудится со своей собственной… хорошие же это законы, черт возьми!

— Я просто предупреждаю вас, мадам: если вы это сделаете, то нам, вероятно, придется вскоре столкнуться с серьезными затруднениями.

— Я ей шею о перила переломаю, — пробормотала М. М.

— А теперь, ваша милость, если желаете, можете передать со мной привет кому-нибудь в городе, потому что дальше я иду туда, — заглядывая в дверь, произнесла Могги с шутливым реверансом, задорно скосив глаза; вид у нее был такой вызывающий и воинственный, что еще немного — и бейлиф, стоявший у дверей, хлопнул бы ее по спине и воскликнул (если бы знал латынь): «Macte virtute puer! »[55]

— Поймайте эту девку. Не смей шевелиться… стой… держите ее! — крикнула М. М. бейлифу.

Тот хмыкнул.

— Вот что, — вмешался Дейви. — Мадам Наттер говорит не всерьез… так ведь, мэм? Мы вас не задерживаем, имейте в виду. Дверь открыта. Ничего похожего на противоправное заключение или лишение свободы, запомните; а за вашу любезность, мисс, мы вас благодарим. Мы вас не задерживаем, нет. Нет, благодарю. Освободите молодой леди дорогу, мистер Редмонд.

И Дейви вновь стал что-то энергично нашептывать на ухо М. М.

И Могги исчезла. Она направилась прямиком в город, к дому своего друга доктора Тула, но того ждали из Дублина только к утру. Тогда она решилась было пойти в казармы, чтобы оттуда послали солдат — если понадобится, с пушкой — отвоевывать Мельницы. Потом она передумала и вспомнила о добром докторе Уолсингеме, но доктор был слишком бесхитростный человек, чтобы совладать с шайкой прожженных негодяев. Генерал Чэттесуорт жил чересчур далеко и тоже не вполне годился, как и полковник Страффорд; а молодые красавчики, «всякие там капитаны, только посмеются надо мной, да и в судебных делах ничего не смыслят». И таким образом она сделала выбор в пользу отца Роуча.

Глава LXXVII

⇐ Предыдущая 42 43 44 45 464748 49 50 51 Следующая ⇒