Методы политических исследований

Сущность и основные этапы эволюции методов изучения политики

Основным средством построения теоретических моделей, объясняющих сущностные черты политических процессов, является метод. «Теория без метода, контролирующего и расширяющего ее, – писал К. Бойме, – бесполезна, а метод без теории, которая приводит к его осмысленному использованию, бесплоден»[5]. В принципе не существует строгого соответствия теории и метода. Так, один и тот же метод может лежать в основе множества теорий, а одна теоретическая конструкция способна использовать множество методов описания и анализа политических явлений. В то же время существуют теории, формирующиеся по преимуществу на основе какого-то определенного метода.

Понимаемый в самом общем виде как способ познания, метод чаще всего включает в себя две переменные: определенные принципы, выражающие то или иное понимание политики и тем самым обусловливающие основные подходы к постановке и решению политических проблем, а также сумму определенных приемов, техник и процедур познания, применение которых зависит от уровня и характера изучаемых явлений, от стоящих перед учеными задач и условий текущего исследования. В силу сложности и многомерности политических объектов при их изучении, как правило, применяется не какой-то один, а определенное сочетание, комбинация различного рода методов, которые совпадают друг с другом лишь в самом общем толковании природы политики. В свою очередь, способы и приемы, используемые при описании и изучении политических явлений, служат одним из важнейших показателей развития политической науки в целом.

Несколько упрощая положение вещей, можно сказать, что история становления политической науки продемонстрировала вполне определенную эволюцию методов познания, выявив широкие исторические этапы, на каждом из которых доминировали определенные способы политического анализа. С этой логико-исторической точки зрения хорошо видно, как политические исследования постепенно переходили от одного этапа своего развития к другому. Так, безраздельно господствовавшие на протяжении I тысячелетия философско-нормативные и теологические способы познания, основанные на метафизических и априорно-дедуктивных подходах, постепенно утратили свою лидирующую роль к наступлению Нового времени, уступив место более рационализированным формально-юридическим, институциональным и историко-сравнительным приемам познания политики. Последние со второй половины XIX столетия стали активно использоваться наряду или вместе с социологическими приемами изучения политической жизни, в основе которых лежали разнообразные правила и принципы индуктивной логики. В конце прошлого столетия это инициировало так называемую «бихевиоральную революцию», возвестившую ориентацию политических исследований на исключительно эмпирические методики, занимавшие практически монопольные позиции в науке с 20-х по 60-е гг. XX в. Во второй половине XX столетия, ознаменовавшей наступление постбихевиорального периода, было предложено более сложное сочетание традиционных и новых, количественных и качественных способов исследования политики.

Конечно, с содержательной точки зрения динамика методов никогда не была прямолинейной. Так, еще Аристотель наряду с этико-философскими способами познания политики использовал и элементы сравнительного (компаративного) анализа, который стал одним из ведущих исследовательских принципов во второй половине XX столетия. В то же время и современные исследователи постоянно используют аристотелевскую методику дистрибутивного (ценностного) анализа.

Нелинейный характер эволюции способов познания политики сформировал в современной политической науке несколько точек внутреннего напряжения, свидетельствующих о взаимном оппонировании самых разнообразных методов познания политики. Эти методы таковы:

Ø количественные (эмпирико-аналитические, сциентистские) и качественные (нормативно-онтологические, делающие акцент на феноменологической природе политических явлений);

Ø рациональные (рассматривающие рациональные мотивы в качестве единственного источника поведения человека) и те, что настаивают на доминировании подсознательных мотивов в человеческом поведении;

Ø персоналистские (их сторонники рассматривают политику как отношения личности и государства)[6] и институциональные (рассматривающие институты и нормы в качестве основных единиц политической деятельности человека);

Ø социально ориентированные (утверждающие социальную природу фактов политики) и технократически ориентированные (рассматривающие технику как основу создания институтов власти).

Среди многих причин, лежащих в основе противоречивости методов, прежде всего необходимо выделить изменение научной картины мира, произошедшее в последние полтора столетия. Так, многие методы, сформировавшиеся в прошлом веке, были неразрывно связаны с идеей прогресса, линейного развития государства и общества в истории. Сегодня же преобладают более сложные картины социального и политического миров, которые однозначно отрицают понятия какого-то определенного вектора в политической эволюции человека и общества и утверждают понимание политики как сложно организуемого социального равновесия.

В научном процессе многие способы толкования и изучения политической сферы, вытекающие из того или иного понимания мира, не только конкурировали между собой, но и пытались занять доминирующие позиции в научных исследованиях. Желание создать теоретические концепты, претендующие на монопольные позиции в науке, заметно прежде всего в столкновении двух, возможно, ведущих тенденций в современной политической науке: позитивистской (технико-рационалистской, в конечном счете ориентирующей исследование политики на количественные методы и стремящейся превратить политологию в точную науку) и политико-философской в широком смысле слова (теоретической, ориентирующейся на разнообразные исторические, социокультурные, психологические, антропологические и иные аналогичные подходы и методы исследований

В этом смысле крайне показательна борьба указанных тенденций в XX столетии, первые два десятилетия которого знаменовали бурный натиск бихевиоризма, пришедшего в политическую науку из психологии. А. Бентли, Э. Торндайк, Ч. Мериам, Г. Лассуэлл и их единомышленники пытались на этой основе вытеснить господствовавший до того времени теоретический формализм, институционально-юридические ограничения исследований политики. Их «научный метод» предполагал необходимость эмпирического подтверждения данных в качестве единственного основания конституциализации науки. Главным объектом исследования объявлялось поведение человека, а в качестве условий превращения теоретических исследований в научные предлагались приемы верификации (интерсубъективной, т.е. доступной для других ученых, проверки полученных выводов), квантификации (количественного измерения) и обеспечения операциональности исследований (соблюдения последовательности в применении познавательных операций).

С методологической точки зрения в основе такой теоретической заявки по сути дела лежало стремление не просто минимизировать пристрастность и субъективность анализа, а элиминировать (исключить) фигуру ученого из процедуры научных исследований. Иными словами, признавалось, что ценностные суждения ученого, его философско-мировоззренческая позиция так или иначе влияют на получаемые им выводы, препятствуя получению объективной, научной оценки явления. Таким образом, жестко разделялись политические факты и ценности.

Оценочные суждения легче всего вытеснялись из научных исследований при изучении тех областей политики, в которых можно было дать количественную интерпретацию событиям. Поэтому основным предметом исследований сторонников бихевиоральной методологии стали выборы, деятельность партий или – в более широком смысле – индивидуальное и микрогрупповое поведение политических субъектов (акторов). Однако основополагающая формула сторонников бихевиоризма «S (стимул) – R (реакция)», утверждавшая жесткую зависимость между побуждением и характером действия индивида, оказалась слишком упрощенной для того, чтобы разгадать загадки человеческого, чрезвычайно субъективного поведения в сфере политики. Более того, данная методология была неспособна объяснить механизмы взаимодействия крупных социальных групп, дать концептуальную оценку политики в мире в целом. Возникнув как антитеза чистому теоретизированию и умозрению, бихевиоризм породил новые трудности познания, одновременно продемонстрировав и ограниченность сугубо количественных измерений политического.

Стремление подвергнуть все проявления политического количественному измерению П. А. Сорокин называл «квантофренией», которая отвлекала теорию от решения важнейших проблем и создавала методологический тупик. «Квантификация, – писали американские ученые Г. Алмонд и С. Генсо, – несомненно внесла вклад в крупные достижения в политической науке и других социальных науках. Но она также породила значительное количество псевдонаучных опытов, выпячивающих форму, а не содержание исследования»[7].

Основные современные методы изучения политики

Уже в 30-х п. американский теоретик Т. Парсонс, критически оценивая возможности бихевиоризма, выступил против чрезмерного эмпиризма данного метода и направления исследований политики, настаивая на том, что наука прежде всего должна руководствоваться определенной теоретической мыслью, способной объяснить совокупность фактов на основе каузальной (причинной) и нормативной зависимостей. Другой видный американский ученый Д. Истон считал, что в силу чрезвычайной сложности политики теоретическое описание событий должно базироваться на предварительных гипотезах, опирающихся на общее видение ситуации. Он подчеркивал также, что для ученого крайне важно истолковывать факты, наблюдая их в широком социальном контексте.

В этих условиях была востребована и философско-нормативная традиция, дававшая критику ценностно нейтрального отношения к политике. В рамках данной традиции были заново осмыслены идеи Р. Михельса и М. Острогорского, утверждавших, что деятельность политических институтов невозможно исследовать без анализа их неформальных связей; представления Дж. Уоллеса, Дж. Коуэлла и Г. Лас-суэлла о принципиальности психологических компонентов для понимания политического поведения; мысли У. Эллиота и Ч. Бирда о наличии «идеальных целей» в государственном управлении; посттехнократические идеи Б. Турнера, настаивающего на дополнении техницистских подходов нравственными соображениями, и т.д.

Такая методологическая установка, ориентированная на формирование новых способов объяснения политики, объективно стимулировала массовый приток в политическую теорию разнообразных способов и приемов познания не только из общественных, но и естественных наук – географии, математики, системной теории, кибернетики, герменевтики и др.

В русле этой же традиции во второй половине XX столетия были концептуализированы важнейшие, лежащие теперь в основе политического анализа методы структурно-функционального анализа (Т. Пар-соне, М. Леви, Р. Мертон), системного (Д. Истон), информационно-кибернетического (К. Дойч), коммуникативного (Ю. Хабермас) и политико-культурного (Г. Алмонд) исследования политики.

Совокупность приемов исследования политики чрезвычайно усложнилась. Так, ученые, использовавшие структурно-функциональный метод, рассматривали политику как скоординированное взаимодействие элементов, составляющих ее сложную структуру и обусловливающих выполнение ею определенных функций в рамках общественного целого. Признавалось, что на характер ролей, позиций, стилей поведения политических субъектов существенное воздействие оказывает назначение каждого из элементов. Изменения и развитие политических явлений интерпретировались как результат усложнения структурно-функциональных элементов, расщепления старых и возникновение новых, более адаптированных к вновь возникшим условиям. Системный метод ориентировал исследователей на рассмотрение политики в качестве определенной саморегулирующейся социальной целостности, постоянно взаимодействующей с внешней средой. Ее точки контакта с внешней средой, так называемые подсистемы «входа» и «выхода», фиксировали качественные особенности поведения граждан при выражении ими требований к власти, а также при выполнении ее решений. Политико-культурные методы заложили в основание исследований политики субъективные ориентации элитарных и массовых субъектов на политические объекты, которые в соответствии с ними видоизменяли формы своего поведения, характер деятельности политических институтов и другие параметры функционирования власти.

Благодаря кибернетическим методам политика анализировалась через призму информационных потоков, построенных на принципе обратной связи, и сети целенаправленных коммуникативных действий и механизмов, обеспечивающих отношения управляющих и управляемых на всех уровнях взаимоотношений внутри общества и с внешней средой. Методы коммуникативного подхода требовали раскрывать свойства политики через изучение складывающихся в политическом пространстве способов общения людей, формирующихся между ними смыслозначимых контактов и т.д.

Наряду с указанными методами, способами изучения политики важное значение имеют также социологические (объясняющие политические действия людей с точки зрения различных параметров их общественного положения – социальных ролей, статуса и т.п.), антропологические (интерпретирующие политические события в качестве разнообразных проявлений человеческой природы), психологические (абсолютизирующие эмоционально-чувственную детерминацию политических действий человека), институциональные (квалифицирующие организационные структуры как основные звенья политики) и некоторые другие методы.

Особенности современного этапа исследования политики

Современный период еще более усложнил сочетания и комбинации использования всех этих методов анализа политики, введя новые единицы их измерения, способы обобщения сведений. Но в целом все же можно выделить две главные тенденции в развитии современных методов изучения политики. Что касается первой из них, то необходимо иметь в виду следующее.

Во-первых, в видоизмененном виде продолжают действовать основные тенденции и подходы к исследованию политических явлений, сложившиеся в предшествующий период. В частности, в русле обновления теоретических образов политики продолжилось развитие «техницистского», утилитаристского направления в виде методологии Public Choice (общественного выбора), и прежде всего в виде теории «рационального выбора». Утверждая постоянство ориентации человека в политической сфере на сугубо рациональные соображения, ее сторонники свели всю политику к взаимодействию материальных интересов людей, осознанно преследующих свои эгоистические цели и постоянно стремящихся к выгоде. По сути дела такое откровенное пренебрежение духовными ценностями, личными привязанностями, традициями и убеждениями человека претендовало на совершение не менее крупной революции, чем бихевиоризм. Однако интерпретация политики как совокупности исключительно разумных (рациональных) и эгоистических форм человеческого поведения не способствовала получению существенно новых результатов об этой сфере человеческой жизни. Правда, отдельные ученые пытаются более гибко использовать данную методологию, рассматривая, к примеру, рациональность применительно к анализу массового сознания как минимально значимую величину, зато применительно к поведению элитарных кругов – как фактор, способный принести достоверные результаты[8].

Наряду с совершенствованием различных подходов в русле утилитаристской тенденции идет и чисто техническое совершенствование способов познания мира политики; в частности разрабатываются: методики многомерного статистического анализа, способы имитационно-математического моделирования, стохастические методы, пат-исследования (изучающие альтернативы деятельности в рамках статического равновесия), векторный анализ, методика социальной экологии, динамические и стохастические модели политики, техники искусственного интеллекта, когнитивной психологии, составляются политические экспертные системы и базы данных и др.

Во-вторых, неспособность сугубо рациональных воззрений раскрыть значение чисто человеческих, неинституциональных факторов политической жизни усиливает потребность в привлечении разнообразных аксиологических подходов, которые пытаются проинтерпретировать политическую жизнь через матрицу человека. Иными словами, наряду с утилитаристскими методами совершенствуются и методы, способные вложить в понятие «цель политической деятельности» смысл, убеждение, ценность, отразив тем самым чисто человеческие свойства политического взаимодействия, не постигаемые количественными методами. Качественные методы не отрывают ценность от факта, а интегрируют его в рамках исследовательской парадигмы, обобщают на ее основе добытую эмпирическим путем информацию. Причем в постмодернистских теориях сегодня, как правило, абсолютизируются не общесоциальные стандарты, а групповые ценности и приоритеты, которые становятся точкой отсчета для рассмотрения и оценки всей политики. Таким образом, ценностные основания исследования политики расширяются и реляционизируются.

Наиболее показательным примером качественного обновления исследовательских программ и методов в этом направлении изучения политики является формирование так называемого нового институ-ционализма, который «сочетает прежний институционализм с теориями развития»[9]. Его основная установка такова: разум, интеллект представляют собой ограниченный ресурс в политической сфере, а следовательно, политическая эволюция не укладывается в эволюцию только институтов власти. Новые институционалисты понимают политические институты как не тесно связанные группы, пронизанные собственными неформальными традициями и обладающие локальной солидарностью. Поэтому характер их функционирования принципиально зависит от национального характера личности, действующих в обществе традиций, реально сложившегося порядка вещей. Но, инициируя девиантное (отклоняющееся от ролевых стандартов) поведение людей, институты, тем не менее, не в состоянии урегулировать его. Признается и то, что сферой главного интереса человека являются не глобальные, а местные проблемы.

Показательно, что формирование методики «нового институцио-нализма» демонстрирует и вторую важнейшую тенденцию в развитии современных методов исследования политики, а именно тенденцию к синтезу исследовательских методик и техник, способствующему снятию антагонизма интересов и ценностей, акторов и институтов, поведенческих и организационных схем, идеализма и материализма. При этом идет как бы разделение сфер применения методов: одни из них больше приспосабливаются к объяснению локальных ситуаций, другие – к концептуальному изучению политики. Одни исследователи используют по преимуществу константные величины, другие – переменные. Но в целом большинство современных ученых уже не ведет споров о том, что первично – рациональность или иррациональность, и не мыслит по принципу «или–или». Меняется сама атмосфера, дух научных исследований.

В то же время следует учитывать, что объединение методологического инструментария и достигаемое на этом пути согласие между учеными в объяснении явлений не ведет к согласию сторонников различных теоретических представлений во взглядах на политику, на методы ее исследования. Согласие относительно методов имеет ситуативный характер: оно достигается на основе объяснения группы явлений, отдельных событий. Иными словами, методы универсализируются, а концепции дифференцируются. Интеграция политической науки осуществляется на базе дифференциации разного рода теорий.

Роль традиций в изучении политики

Эволюция теоретических представлений и методов изучения политики самым непосредственным образом определяется условиями, в которых идет накопление научных знаний. Проще говоря, политическая наука формировалась и формируется прежде всего как способ саморефлексии конкретного общества, переживающего и описывающего свои конкретные конфликты, сталкивающегося с теми или иными проблемами. Даже современные информационные возможности, качественно новый уровень международного сотрудничества, все более и более проявляющиеся зависимости взаимосвязанного мира не меняют страновых, национальных приоритетов в политической науке.

Так, в государствах Европы, в США, Индии и ряде других стран политическая наука сделала (после Второй мировой войны) качественный скачок в своем развитии. В то же время в России, других бывших социалистических странах власти длительное время не только не поощряли политические исследования, но и всячески препятствовали беспристрастному анализу властных отношений. Не удивительно, что в нашей стране прервалась традиция развития политической науки, заложенная исследованиями Ю. Крижанича, учеными «государственной школы», русскими анархистами во главе с П. Кропоткиным, а также И. Ильиным, Н. Бердяевым и другими выдающимися философами, правоведами, социологами. Только со второй половины 80-х гг. XX в. политология стала утверждаться в России в качестве самостоятельной дисциплины.

Специфические условия, задачи, стоящие на пути демократизации нашей страны, заставляют отечественных ученых уделять большее внимание проблемам организации власти, формирования политической системы, а также механизмам обеспечения перехода к демократии. В то же время страны, уже совершившие переход к таким политическим порядкам, сегодня в большей степени сосредоточены на изучении политического поведения личности, отношений между различными группами, становления нового мирового порядка.

Тот факт, что в основе теоретических исследований всегда лежит уникальный страновой опыт, говорит и о том, что выводы и оценки, полученные в одной стране и в одно политическое время, нельзя механически транслировать в совершенно иные социальные и политические, культурные и экономические условия. Например, для успешной демократизации российского общества подходит не все не только из политического наследия древнегреческих республик, но и из современного опыта преобразований в ряде западных и восточноевропейских стран.

Традиционно в странах Континентальной Европы, чьи общенаучные, познавательные устои опирались на философские и исторические исследования, развитие политической науки в большей степени ориентировалось на формирование разнообразных теоретических, политико-философских конструкций. В то же время в США, где сложились традиции психологических и социологических исследований, приоритет остался за поведенческими методиками. Как считал, например, один из выдающихся американских теоретиков Ч. Мерриам, «статистическое наблюдение» и более точное измерение «фактов и сил» является главным направлением в развитии политической теории[10]. В России большое значение до сих пор уделяется качественным методам анализа, философским, социокультурным, этическим методам исследования, нацеленным на более концептуальное отображение политики, выявление ее скрытых интериорных (внутренне присущих) оснований.

Специфика и традиции политических исследований в разных странах проявляются и на семантическом уровне. Так, в лексиконе науки некоторых стран существуют особые термины, которые сохраняют свою уникальность и не имеют синонимов в других научных языках. Например, русский термин «соборность» не имеет аналогов в языках народов других стран. Или, скажем, в русском языке существует одно слово «политика», в английском же – несколько терминов, раскрывающих область политики как сферу, политический строй и политическое поведение.

Соответственно в американской науке сформировалось, а впоследствии получило широкое распространение изучение политических явлений в рамках трех функциональных направлений: polity изучает строение власти, ее институты, структуру, нормы, организацию; policy делает акцент на характере функционирования этих институтов, типе изменений, динамике политического процесса; politics раскрывает политическое поведение различных акторов, их мотивацию, установки, субъективный контекст политики, механизмы ее формирования.

При всем этом общемировой процесс формирования политической науки неизбежно приводит к постоянному заимствованию учеными одних стран терминов из научного лексикона других стран. Так, в мировой науке, где по-прежнему основной вклад в ее развитие принадлежит западным странам, довольно много понятий, вошедших в научную лексику в англоязычной форме. Например, «актор», «маркетинг», «менеджмент» и др. Даже при наличии аналогов в русском языке они постоянно используются в политическом анализе. В некоторых странах, как, например, во Франции, пытаются запретительными мерами бороться с иноязычными терминами, но это не останавливает такие заимствования и словоприменения.

Объективную основу данного процесса составляют универсализация научного знания, стремление к расширению конвенциональности понятийного аппарата, т.е. те тенденции, которые свойственны развитию политологии как мировой науки. В этом процессе просто неизбежны семантические заимствования, позволяющие профессионалам лучше понимать друг друга. Такая солидарность в использовании языковых структур особенно сильна среди сторонников тех или иных научных школ и направлений: она стирает национальные границы и упрощает внутринаучную коммуникацию. Однако этот процесс нельзя форсировать искусственно, памятуя о том, что развитие науки в каждой отдельной стране опирается прежде всего на семантические структуры родного языка.

Глава 2

ОСНОВНЫЕ ПАРАДИГМЫ

ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Теологическая парадигма

Природа парадигмального мышления

Несмотря на развитие научного знания содержание «политики» постоянно остается открытым, подвергаясь изменениям и дополнениям по мере возникновения новых теоретических моделей. Оно демонстрирует тщетность однозначных интерпретаций феномена политики, стремления поймать ее вечно ускользающую специфику в границах единожды найденной логики, без доопределения уже имеющихся дефиниций альтернативными суждениями. Множественность складывающихся образов политики – неоспоримое свидетельство полисубстанциональности политического, как такового. Политическая наука не терпит претензий на выражение «единственной» истины в знаниях о политике.

Термин «политика» возник еще в Древней Греции (от греч. polls – город) и первоначально означал различные формы государственного правления. Так, название одного из первых произведений, посвященных изучению политики, трактат Аристотеля «La politika» дословно так и переводится: «То, что относится к государству». Впоследствии за политикой закрепилось множество смыслов: сфера, линия поведения и действий, способ урегулирования, характер человеческих отношений и т.д. По мере накопления представлений о свойствах и сущности политики, полученных с помощью разных областей знания, по мере составления ее многочисленных типологизаций, классификаций и оценок, подготавливалась почва для того «информационного шока», который не только разнообразит понимание политической действительности, но и нередко блокирует саму возможность выделить в ней нечто главное.

В то же время во всей совокупности научных представлений о политике существуют и такие теоретические конструкции, которые концептуализируют всю гамму идей, оценок, чувств, представлений. Эти основополагающие по своему характеру представления о природе и сущности политики выступают своеобразным теоретическим фундаментом, на котором выстраивается вся совокупность наблюдений и выводов о разнообразных, описываемых на протяжении веков, формах государственного устройства, отношений между элитарными и неэлитарными слоями общества, деятельности структур институтов власти и т.д. Выражая те или иные принципы понимания политики, эти основополагающие воззрения задают направленность исследованию данной области действительности, служат критерием выбора методов ее исследования и отбора фактов, выступают основанием для соответствующих обобщений и классификаций политических явлений.

Для того чтобы подчеркнуть специфику такого рода теоретических построений в общественной науке в целом, в 20-х гг. XX столетия американский историк науки Т. Кун ввел в научный оборот понятие «парадигма». В целом он дал более двадцати определений этого понятия, связывая их с этапами развития научного знания и определения статуса науки. Однако в наиболее общем смысле он трактовал парадигму как своеобразную логическую модель постановки и решения познавательной проблемы. Правда, при таком подходе парадигмальным характером могли обладать любые целенаправленные исследования, в том числе и посвященные изучению отдельных сторон и компонентов политической жизни (например, поведения элит, деятельности партийных и государственных институтов и т.д.).

Вместе с тем фундаментальное значение для политической науки в целом имеют те парадигмы, которые истолковывают ее природу и сущность, источники формирования и развития, масштабы распространения, наиболее важные черты и свойства этой области действительности. Задавая основные единицы измерения политики, подобные теоретические конструкты формируют целостные, концептуально оформленные представления о политической сфере, одновременно давая возможность вписать сформированный теоретический образ политики в более широкие идейные рамки, раскрывающие сложившиеся у той или иной группы исследователей представления о картине мира. Все это придает таким парадигматическим представлениям статус и значение основополагающих теоретических конструкций, которые организуют все политическое знание и дают начало целым классам доктрин, развивающих их основные идеи.

Организуя мощнейший интеллектуальный поток познания политики и одновременно воплощая различные способы объяснения ее природы и сущности, такие концептуальные конструкты превращают политологию в мультипарадигматическую науку, в отрасль знания, допускающую различные способы теоретической интерпретации политических явлений. Как мы увидим далее, не все парадигмы обладают одним и тем же значением в общей картине научного знания. Однако, обладая разными познавательными достоинствами, в своей совокупности они способствуют необычайно богатому и всестороннему описанию данного общественного явления.

Фундаментальный характер политологических парадигм проявляется и в том, что соответствующие подходы к пониманию политики служат концептуальным основанием не только для сугубо теоретических, но и для прикладных исследований. Иначе говоря, раскрывая ее внутренние и внешние связи политики с другими сферами общественной жизни, указанные парадигмы используются и для разрешения конкретных политических проблем.

С высот нынешнего дня можно увидеть, как в течение веков от-кристаллизовывались теоретические концепты, обладающие четко сформировавшейся способностью к целостному и специфическому описанию природы и сущности политики. Предельно обобщая основания классификации подобных основополагающих для политологии парадигм, можно отметить попытки объяснения сущностных характеристик политики действием самых разных – сверхъестественных, природных и социальных – факторов. В силу этого можно условно выделить соответственно теологическую, натуралистическую и социо-центристскую парадигмы.

Такая классификация имеет не только логический характер, исчерпывающий все варианты толкования политики. В самом главном и основном она демонстрирует, что и в настоящее время не прекращаются попытки вывести природу политики за рамки социального, объяснить источники и механизмы ее развития, не прибегая к помощи общественных факторов.

Как известно, на ранних этапах существования общества источники социальных связей и поведения людей объяснялись по преимуществу в рамках учения о божественном происхождении человеческой жизни: Бог (демиург, абсолют) полностью определяет земные порядки, источая власть и повелевая человеком. В рамках заданных им отношений «царь» и «народ» полностью зависели от божественного промысла, ни в малейшей степени не претендуя на какую-либо самостоятельность в сфере власти. Их роль заключалась лишь в передаче, воплощении небесной воли. Такое сверхъестественное объяснение природы власти, полностью исключавшее человека из числа творцов политики (государства), свидетельствовало о неспособности политической мысли того времени дать рациональное истолкование этого вида реальности, выявить его внешние и внутренние связи.

Это положение сохранялось вплоть до появления трудов Фомы Аквинского, утвердивших иную интерпретацию теологического подхода. Средневековый мыслитель исходил из наличия трех основных элементов власти: принципа, способа и существования. Первый исходит от Бога, второй и третий являются производными от человеческого права. Таким образом, и власть, и субъекты власти определялись не только сверхъестественным проявлением божественной воли, но и волей Человека. Власть выступала как некая комбинация невидимого, провиденциального управления и человеческих усилий. Божественный промысел формировал самые общие установления власти, а ее реальное, земное пространство и формы наполнялись действиями услышавших глас Божий людей, обладавших собственной волей и имевших собственные интересы.

Конечно, удельный вес или авторитет человеческого права не играл решающей роли в объяснении перепитий политической жизни. Могущество власти исходило от Бога, а роль и назначение человека состояли в необходимости точного и полного отражения в своем поведении предначертаний Всевышнего. Признание властных полномочий Божества означало также внутреннюю ограниченность, несвободу властных притязаний людей, которые вынуждены были ограничивать свои интересы соображениями высшей и непререкаемой воли.

В эпоху господства тоталитарных режимов весьма точно копировалась логика политических взаимоотношений людей и власти, предложенных средневековым философом, – строгую иерархичность, наличие высших авторитетов, способных «правильно» истолковать все политические и властные коллизии, недоступные для понимания непосвященных, и т.д. Однако некоторые важные черты политики и власти, сформулированные теологическим подходом, проявились не только в деспотиях XX в.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒