Отличие социологии от других общественных наук

Не в меньшей степени задача социологии отличается от задач таких генерализирующих социальных наук, как экономика, политология и пра­во. Экономика также является генерализирующей наукой, поскольку она пытается обнаружить и сформулировать свойства, отношения и законо­мерности, которые повторяются во времени и в пространстве и являют­ся общими для всех экономических явлений определенного класса. То же самое можно сказать, с соответствующими поправками, о любой другой генерализирующей социальной науке.

Социология отличается от таких дисциплин в нескольких отношени­ях. Прежде всего, каждая из этих наук имеет дело лишь с одной сферой социокультурного пространства: экономика с экономическими отноше­ниями, политика с политическими отношениями. Социология имеет дело по своим специальным направлениям со всеми сферами этого пространства.: Например, экономика изучает хозяйственные структуры как инвариант общества; политология анализирует государство как особый тип общества; религиоведение исследует церковь как тип обще­ства. Метасоциология исследует общество как род, с присущими ему свойствами и отношениями, которые обнаруживаются в любом обще­стве, будь то фирма, церковь, государство, клуб, семья и т. п. Или другой пример: экономика имеет дело с производственными циклами и флуктуациями, политология изучает циклы и флуктуации в политичес­кой жизни. Социология же рассматривает циклы и флуктуации как родовой признак социальных явлений, возникающий практически во всех социальных процессах, будь то экономические, политические, творческие, религиозные, философские, в их взаимосвязях друг с дру­гом. То же можно сказать о таких социальных процессах, как соревнование и эксплуатация, господство и подчинение, стратификация и дифференциация, солидарность и антагонизм и т. д. Каждый из этих процессов возникает не только в отдельных сферах на-дорганики, но практически во всех отсеках социокультурной жизни и, будучи таковым, требует изучения своего родового вида и связей между каждым отдельно взятым видом и другими специальными подвидами того же процесса. (Такое изучение переходит границы любой отдельной дисциплины. Оно требует существования особой науки, которая рассматривает родовые виды всех этих явлений и вза­имосвязи между ними. Эта задача выполняется социологией.; < Схе­матично это можно изобразить следующим образом,? 41усть указанные классы социальных явлений состоят из следующих общих элементов и отношений:

экономические: а, Ь, с, n, m, f

политические: а, Ь, с, h, d, j

религиозные: a, b, с, g, i, q

и так далее.

Допустив, что все остальные виды социокультурных феноменов имеют такие же общие элементы и отношения, как а, Ь, с, и Ъсе они принадлежат к одному роду социокультурных феноменов, то они не могут не обладать ими, и соответственно изучение этих общих элементов — а, Ь, с — будет составлять основную задачу социологии^* С другой стороны, исследование того, как осуществляется связь между несовпадающими элементами, скажем, n, h, j (например, как про­изводительные циклы связаны с циклами в развитии преступности, научных теорий, самоубийств, художественных вкусов, революций и так далее), составляет ее вторую важнейшую задачу. Ни одна из этих задач не решается какой-либо другой общественной наукой; ни одна из них не принадлежит логически другой науке. Они охватывают специальную область социологии.

Наряду с этой глубинной' разницей между задачами социологии и задачами генерализирующих общественных наук существует важное отличие в их основных допущениях, касающихся природы человека и от­ношений между социальными явлениями. Дискретный характер экономи­ки побуждает ее постулировать наличность homo economicus — чисто экономического существа, руководимого экономическим интересом и утилитарной рациональностью, что приводит к полному исключению неэкономических религиозных верований и неутилитарных моральных убеждений, антиэгоистичного альтруизма и не приносящих дохода худо­жественных ценностей, нерациональных нравов и иррациональных стра­стей. В соответствии с этим экономические явления воспринимаются как совершенно изолированные от других социокультурных феноменов и не­подвластные религиозным, юридическим, политическим, художествен­ным или моральным силам. Столь же односторонним путем реализуется идея о homo politlcus в политической сфере, равно как и homo religiosus в сфере религии.

В отличие от подобных допущений homo socius социологией рассмат­ривается как родовой и многогранный homo, одновременно и нераздель­но экономический, политический, религиозный, этический, художествен­ный, частью рациональный и утилитарный, частью" нерациональный и даже иррациональный и при всем при этом отличающийся непрестан­ным взаимодействием всех этих аспектов. Соответственно каждый класс социокультурных явлений рассматривается социологией как связанный со всеми остальными классами (правда, с различной степенью взаимо­зависимости), которые находятся под влиянием всего остального социо­культурного пространства и, в свою очередь, влияющими на него. В этом смысле социология изучает человека и социокультурное простра­нство такими, какие они есть на самом деле, во всем их разнообразии, как подлинные сущности, в отличие от других наук, которые в целях аналитики рассматривают явления, искусственно выделяя их и полно­стью изолируя от остальных.

А). Теории причины самоубийств. Предыдущее повествование ясно указывает на специфические функции социологии среди смежных социа­льных и гуманитарных дисциплин, как, впрочем, и на познавательную значимость этих функций. Без дисциплины, осуществляющей эти функ­ции, назовем ли мы ее социологией или абракадаброй, невозможно получить адекватное знание о важных социокультурных феноменах. Даже такое, как может показаться, малозначительное явление, как само­убийство, не может быть адекватно понято, особенно в том, что касается его причин, без изучения его в рамках социокультурного пространства человека в целом. Дабы четче прояснить вопрос о функциях социологии, остановимся для краткого анализа на проблеме самоубийств и его причинах. Это явление рассматривается биологией и медициной, психи­атрией, психологией, историей, экономикой, политологией, правом, эти­кой и другими биологическими, социальными и гуманитарными дисцип­линами. Каждая из них пытается найти причины в своей собственной области. Биологи и врачи общего профиля ищут их в плохом здоровье и прочих биологических условиях; психиатры, специалисты в области психических патологий и расстройств, и психологи — в том или ином болезненном опыте, подобно безответной любви, разочарованиям, стра­ху скандала или наказания и т. д. Географы ищут причины в климатичес­ких и других подобных им условиях; экономисты — в экономических факторах, подобно бедности, депрессиям и банкротству. До определен­ной степени каждая из этих теорий верна. Но ни одна из них не является адекватной, поскольку не может объяснить целый ряд фундаментальных свойств самоубийств, таких, как тип людей, их совершающих, частота их распределения в различных обществах, периоды возрастания и убыва­ния, и т. д.

. История вообще не может ответить на эти вопросы, она просто описывает уникальные или непохожие на другие случаи самоубийства в различные исторические периоды. Описание условий, при которых Сенека вскрыл себе вены, не является причинным анализом и даже не претендует на это. Когда указывают на несчастную любовь или психи­ческое заболевание, то и это не является причиной, посколь^ миллионы людей в подобных обстоятельствах не совершали самоубийств. То же самое можно сказать о любом отдельном случае самоубийства, изуча­емом в соответствии с какой-либо одной из специальных дисциплин. Простое частное исследование того или иного случая не вскрывает его причины, поскольку у нас нет должных когнитивных условий для того, чтобы найти одну постоянную причину среди сотен переменных. Само­убийство же следует исследовать как феномен, который повторяется в разных обществах и в различные периоды. В таком качестве оно становится не отдельным случаем, а родовым процессом или типичным феноменом, существующим всегда и повсюду. Если его рассматривать таким образом, то мы получим данные о его частотности в различных группах и периодах. Имея эти данные, мы можем проверить специаль­ные теории врачей, биологов, психологов, психиатров, экономистов и географов. Проверка показывает, что их теории содержат в лучшем случае лишь небольшую часть правды, но далеко не всю правду.

Возьмем, к примеру, экономическое объяснение причин самоубийств. Проведенное В. Херлбартом исследование самоубийств в Соединенных Штатах в 1902—1925 годах на первый взгляд поддерживает теорию об экономических причинах самоубийств¹. Кривая флуктуации бизнеса и кривая самоубийств в Соединенных Штатах в эти годы кажутся хорошо синхронизированными, периоды депрессии сопровождаются увеличени­ем числа самоубийств, а периоды процветания — их уменьшением.

Близкие результаты были получены Л. Даблином и Б. Бунзелем в 1910—1931 годах. Коэффициент корреляции между месячным индек­сом бизнеса и месячным индексом самоубийств в период 1910—1931 годов относительно высок. С. Крёзе, Э. Морселли, Э. Дюркгейм и М. Хальбвакс отметили такое же возрастание самоубийств во время пери­одов депрессий. М. Хальбвакс обобщил значительное число данных, указывающих на такое же отношение между периодами депрессии и са­моубийств в Пруссии, Германии, Австрии и Франции. В Австрии крах 1872 года сопровождался увеличением числа самоубийств примерно на 50 процентов. В Пруссии и Германии кривая самоубийств с 1881 по 1913 год двигалась в обратном направлении по отношению к кривой цен и параллельно с числом банкротств и финансовых крахов².

Хотя может показаться, что циклы самоубийств обусловлены и в доста­точной степени объясняются экономическими причинами, несколько более строгий анализ свидетельствует, что такая трактовка является лишь частичной правдой. Во-первых, даже в этих данных связь между самоубий­ством и бедностью или финансовым стрессом далеко не убедительна. Ни одно из этих исследований не дает высокого коэффициента корреляции между двумя явлениями. Поэтому для того чтобы объяснить флуктуации кривой самоубийств, нужен учет и других факторов. Во-вторых, если бы экономические причины были на самом деле главными факторами само­убийств, то должно было бы ожидать, что самоубийства будут иметь тенденцию к уменьшению в данной стране при улучшении ее экономическо­го благосостояния. Действительное положение дел совершенно иное. Почти во всех европейских странах реальная заработная плата и уровень жизни поднялись на 200—300 и более процентов в течение XIX века, особенно во второй его половине. Однако кривая самоубийств почти во всех этих странах не опустилась, а, напротив, поднялась именно в этот период. За последние шестьдесят или семьдесят лет процент самоубийств на 10 тысяч жителей поднялся в Италии от 2, 8 до 8, 3 %, во Франции — от 7, 1 до 23, в Англии — от 7, 3 до 11, в Пруссии — от 10, 6 до 20, 5, в Соединенных Штатах — от 3, 18 (в 1860 г.) до 11, 9 % (в 1922 г.). Лишь в Германии, Норвегии, Швейцарии и Дании кривая самоубийств двигалась хаотично³. Во всех этих странах уровень жизни существенно возрос с 1840 по 1914 год.

Такая зависимость сразу показывает, что долговременные тенденции самоубийств не объясняются экономическими факторами бедности и процветания. К тому же выводу мы приходим, когда рассматриваем

¹ Hurlburt W. С. Prosperity, Depression, and the Suicide Rate // American Journal of Sociology. 1932. V. 37. P. 102. Ср.: Dublin L. I., Bun; el B. To Be or Not To Be. N. Y., 1933.

² Hallbwachs M. Les Causes du Suicide. P., 1930. P. 102.

³ Ferri E. A Century of Homicides and Suicides in Europe // Bulletin de l'lnstitut International de statistigue. P. 433; Bunger W. A. Le suicide comme phenomene social // Revue de l'lnstitut de Sociologie. 1936. V. 16. P. 322—323; Sorokin P. A., Zimmerman С Principles of Rural-Urban Sociology. N. Y., 1929.

 

распределение и частоту самоубийств по странам и регионам. Многие аграрные страны, такие, как Балканские государства или Россия, в XIX веке были беднее, чем западные индустриальные страны. И однако число самоубийств в этих более бедных странах было ниже, чем в странах процветающих. В средние века Европа была экономически беднее, чем в XIX или XX столетиях, однако число самоубийств в средневековой Европе, похоже, было очень незначительным. Более того, если бы экономическое процветание было главным противо­действующим фактором, а бедность — главной причиной, мы должны были бы ожидать, что бедные люди регулярно давали бы большее число самоубийств, чем богатые. Однако данные свидетельствуют со­вершенно о другом. С уверенностью можно констатировать, что пре­успевающие, особенно очень богатые люди имеют тенденцию к боль­шему числу самоубийств, чем бедные¹.

Этих наблюдений достаточно, чтобы утверждать, что экономические факторы сами по себе не объясняют ни распределение самоубийств, ни их основные тенденции и флуктуации. Они определяют лишь некоторые малозначительные флуктуации в определенные периоды и в определен­ных странах (главным образом индустриальных и экономически разви­тых), но не более того².

Любая теория, пытающаяся объяснить явление лишь с помощью одного отдельного фактора, не уделяя должного внимания данному обществу и культуре в целом, — ошибочна. Каким бы убедительным на первый взгляд ни было объяснение самоубийства в терминах физиогра­фических факторов, таких, как климат или времена года, более глубокий анализ этого явления показывает, что ни климат, ни смена времен года, ни долгота и широта не являются действительными причинами этого социального феномена. Самоубийства имеют достаточно общие сезон­ные флуктуации, которые достигают своего максимума в мае или июне в европейских странах; но причина их увеличения в эти месяцы скрыта не в погоде или температуре, а в интенсивности социальной жизни и социальных конфликтов. Если кривая самоубийств падает до миниму­ма во время июля, августа и сентября, причина опять-таки кроется не в климате или других физиографических факторах, а в ослаблении социальной жизни (отпуска и т. п.) и уменьшении социальных поводов к самоубийствам³. Хотя климат и другие географические факторы могут вносить свои коррективы, они сами по себе не являются основными и никоим образом не могут объяснить распределение самоубийств в про­странстве или их флуктуацию во времени.

Теории врачей, психиатров и психологов содержат одну и ту же ошибку. Долгое время эти люди пытались объяснить самоубийство,

¹ См. данные по профессионально-экономическим классам в: Sorokin P. А., Zimmerman С. Principles... Ch. 7.

² Однако даже в таких незначительных флуктуациях каузальная роль сведена не непосредственно к экономическим факторам, как таковым, а к социальной дезорганизации, проявлениями которой являются депрессии, банкротства и вне­запные экономические изменения, приводящие к последующей психосоциальной
изоляции Это подтверждается тем фактом, что не только глубокая депрессия, но и неожиданное экономическое процветание часто сопровождаются увеличением самоубийств. С другой стороны, когда внезапные изменения экономики не вызы­ вают социальную дезорганизацию и не ведут к психосоциальной изоляции индивидов, они и не стимулируют увеличения самоубийств.

³ О космических теориях самоубийств см.: Morselli H. Suicide. N. Y., 1882. Великолепную критику подобной интерпретации см.: Durkheim E. Le Suicide. Ch. 3.

 

исходя из того, что это — болезнь, которая проистекает из психического состояния, расстройства или ненормальности. " Самоубийство — суть всегда болезнь и акт умственного отчуждения". Такова их формула¹. Главным аргументом в пользу таких теорий является утверждение о вы­соком проценте психической ненормальности среди лиц, совершающих самоубийства (в некоторых случаях говорится о 100 процентах), а также о параллелизме кривой самоубийств и психических заболеваний. Хотя некоторые приводимые данные являются бесспорными, интерпретация же этих фактов сомнительна, главный тезис невероятно преувеличен, а большая часть свидетельств ошибочна.

1). Процент психически ненормальных лиц среди жертв самоубийств, видимо, в большинстве случаев был чрезвычайно преувеличен. Когда были проведены более точные ретроспективные исследования, то преды­дущие цифры были снижены до весьма низкого удельного веса — 10 % или даже менее того². 2). Природа многих психических заболеваний до сих пор еще не ясна и не поддается четкому диагнозу. Поэтому существует большая неопределенность даже в тех случаях, когда ин­дивид предположительно диагностируется как психически ненормаль­ный. Нередко сам факт того, что человек совершил самоубийство, подстрекает к автоматическому диагнозу о его ненормальности. 3). Какое психическое состояние является или не является ненормальным, зависит, с некоторыми исключениями, такими, как идиотия, от социо­культурных условий. В этом смысле оно чисто условно и не может быть диагностировано психиатром; скорее оно напрямую зависит от превали­рующих социальных норм. Психические процессы, рассматриваемые врачами как патологические, могут быть в других обществах расценены как вполне нормальные, даже более того, как блестящие, добродетель­ные, святые, вдохновенные или героические. По мнению многих психиат­ров, большинство святых и мистиков средневековья были ненормаль­ными и больными людьми, которые в то время рассматривались как святые или одаренные и в таком качестве весьма почитались³. В связи с этой условностью резонно поставить под вопрос утверждение, что такие явления, как меланхолическая депрессия, суицидальная мания, истерия, хронический бред, перевозбужденность и даже так называемое умопомешательство, обязательно являются формами психического за­болевания, поскольку соответствующий стандарт поведения не может быть нормой сам по себе, а отражает лишь норму определенной культу­ры. Если известный процент тех, кто совершает самоубийство, обнару­живает эти черты, то это не обязательно означает, что эти люди с нару­шенной психикой⁴. Это также объясняет предположительно высокий

' Bourdin. Du suicide considere comme maladie. P., 1845; Bavet A. Le Suicide et la morale. P.. 1922.

² Krose S. J. Die Ursachen of Selbstmordbaiifigkeit. Freiburg, 1906; Die Seibstmorde, 1893-1908 // Vierteljahrhefte zur Statistik des deutschen Reichs. В., 1910. Bd. 1.

³ О том, что является, а что не является психическим заболеванием и о зави­ симости диагноза от социальных условий см.: Benthlev A. Mental Disease. N. Y., 1934; Benedict R. The Patterns of Culture. Boston. 1934. Ch. 1-2.

⁴ Согласно основным нормам современной психиатрии, идеальное психическое здоровье, похоже, совпадает с полной умственной посредственностью: человек должен быть интеллектуально не слишком блестящим, не слишком скучным; достаточно, но не слишком, эмоциональным и г. д. Большинство гениальных людей считалось бы ненормальными, психически неуравновешенными людьми. Это показывает относительность психиатрических норм психического здоровья и нездоровья.

 

процент психически ненормальных лиц среди тех, кто совершает само­убийство. 4). Из самого факта наличия определенной психической ненор­мальности не следует, что она суть причина самоубийств. Психические болезни часто не наследуются, а приобретаются; они являются резуль­татом определенных социальных условий, в которые помещена жертва. Во многих случаях социальные условия (А) одновременно порождают рост психической ненормальности, такой, как меланхолическая депрес­сия (В), и тенденцию к самоубийству (С). В таких случаях В не является причиной С, но и В, и С являются следствиями общей причины А (задан­ных социальных условий). Тщательное исследование обнаруживает во многих случаях отношение такого рода, но не поддерживает слишком упрощенную интерпретацию, свойственную психиатрической теории. 5). Подавляющее большинство данных, полученных из непосредственных наблюдений, явно опровергает психиатрическую теорию в ее гипер­трофированных формах. Исследования Э. Дюркгейма, М. Хальбвакса, С. Крёзе и других показывают, что страны, регионы или классы, кото­рые дают большее число психических болезней, не показывают боль­шего числа самоубийств, и наоборот. Отношение между этими двумя явлениями не обнаруживает позитивной корреляции или связи. В боль­шинстве европейских стран самоубийства и психические заболевания имели тенденцию к возрастанию в течение последних 80—90 лет, но их рост не был ни параллельным, ни взаимно последовательным. Более того, исходя из норм психиатрии, население в средние века было психи­чески более ненормальным (такой вывод можно сделать по волнам возникновения психических " эпидемий", бичевания, мистицизма, экстазов, массовой истерии и т. д.), чем население нашего столетия. Однако нет основания полагать, что самоубийства в средние века были более частым явлением, чем в наши дни; на самом деле по логике вещей их число было гораздо ниже, чем, скажем, в XIX веке. Такие факты опровергают преувеличенные утверждения психиатрических теорий и по­казывают их неспособность объяснить существенные черты самоубийст­ва, его распределение в обществе или флуктуации во времени¹.

Предыдущие критические замечания по поводу психиатрической теории применимы также, с небольшими модификациями, к медицинским теориям самоубийств (плохое здоровье, плохие санитарные условия и т. п.). У нас нет оснований предполагать, что здоровье современного населения Запада хуже, чем а средние века. Однако число самоубийств в XIX —XX веках было больше, чем в средневековье. Мы опять же не можем с полным основанием утверждать, что здоровье европейцев или американцев конца XIX века и в предвоенные годы начала XX века было хуже, чем в 1700— 18 50 годы. По крайней мере, медицинская наука с энтузиазмом проповедует, что на протяжении последнего столетия происходило постепенное улучшение здоровья, снижение смертности и заболеваемости и увеличение продолжи­тельности жизни. Если это так, то тогда увеличение числа самоубийств среди населения в наше время определенно противоречит теории плохого здоровья как причины самоубийства. Более того, вряд ли можно говорить о том, что здоровье англичан или немцев хуже, чем здоровье испанцев или итальянцев. Однако с конца XIX века первые две нации показали заметно более высокий процент самоубийств, чем две последние².

² См. критику теории: Durkheim E. La Suicide. Ch. 1; Hallbwachs. Les Causes du suicide. Ch. 13.

³ См. сравнение уровней самоубийств в цитированных выше трудах.

 

Б). Теория самоубийств Эмиля Дюркгейма. Приведенные соображе­ния свидетельствуют о том, что никакие каузальные теории самоубийств, которые игнорируют социальную организацию и культурные образцы, не вскрывают сути феномена. Что же тогда объясняет его распределение в пространстве и флуктуации во времени? Похоже, что Э. Дюркгейм вполне удовлетворительно разрешил эту проблему. Смысл его теории заключен в целостном рассмотрении соответствующего общества и его культуры в качестве причин самоубийств. Когда вся сеть социальных отношений хорошо интегрирована, то тогда существует высокая степень социального сцепления; люди ощущают себя жиз­ненными частями общества, к которому они принадлежат; они свобод­ны от чувств психосоциальной изоляции, одиночества или забытости. Такой тип организации оказывает мощный ингибирующий эффект на тенденцию к совершению самоубийств. Культура такого общества действует в том же направлении. Поскольку общество интегрировано и поскольку это единство ощущается его членами, его культура также является единой. Ее ценности принимают и разделяются всеми его членами, рассматриваются как надындивидуальные, бесспорные и свя­щенные. Такая культура не поощряет самоубийства и становится мощным антисуицидальным фактором. Напротив, общество с низкой степенью сцепления, члены которого слабо связаны между собой и с референтной группой, общество с запутанной сетью социальных норм, с " атомизированными", " релятивизированными" культурными ценностями, не пользующимися всеобщим признанием и являющимися делом простого личностного предпочтения, — такое общество является мощным генератором самоубийств, независимо от климатических или экономических условий и состояния психического и физического здоровья его членов. Такова суть дюркгеймовской гипотезы. Она рассматривает данное общество и культуру как нечто целое и пытается таким образом объяснить распределение самоубийств в пространстве и во времени.

Каковы в таком случае факты, подтверждающие теорию? Их так много и они столь убедительны, что делают теорию Э. Дюркгейма более адекватной и валидной, чем любую другую теорию само­убийства.

1). Факторы социокультурного сцепления и психосоциальной изо­ляции объясняют, почему в данном обществе разведенные дают большее число самоубийств, чем просто одинокие; а одинокие — бо­льше, чем женатые; бездетные семьи дают более высокий процент, чем семьи с детьми; и, наконец, чем больше число детей в семье, тем ниже в них число самоубийств. Разведенные люди более, чем кто-либо, изолированы психосоциально, в особенности в прошлом, когда развод был скандальным происшествием, ведущим к социа­льному остракизму. Наименее изолированными являются семьи с большим числом детей, члены которых связаны друг с другом самыми тесными узами. 2). В свете этой теории легко понять, почему аграрные классы демонстрируют более низкое число само­убийств, чем городские; почему среди различных занятий те, которые лучше интегрируют людей, дают более низкое число самоубийств, чем менее интегрированные и более индивидуалистичные профес­сиональные группы; почему обеспеченные люди дают большее число, чем бедные; и почему особенно высокое число самоубийств типично для бродяг и других лиц без каких-либо постоянных занятий или связей. 3). Теория объясняет также, почему в странах, где общинный и " семейный" типы организации сохраняются (как во многих пре­имущественно аграрных странах, слабо индустриализированных и ур­банизированных), число самоубийств имеет тенденцию к уменьшению, в отличие от высокоурбанизированных, индустриализированных и " индивидуализированных" стран, несмотря на то что последние могут быть экономически более преуспевающими, чем первые. 4). Факторы социокультурного сцепления и психосоциальной изоляции объясняют также, почему атеисты и неверующие (то есть люди, не связанные религиозными узами) дают большее число самоубийств, чем люди, инкорпорированные в ведущие религиозные организации, и почему среди последних католики и православные христиане, ортодоксальные иудаисты дают меньшее число самоубийств, чем более свободно мыслящие и менее догматичные протестанты. 5). Теория объясняет, почему в XIX XX веках кривая самоубийств возрастает именно в большинстве европейских держав. 6). Теория Э. Дюркгейма объясняет также, почему с началом крупных социальных движений (будь то народная война, революция или реформа) кривая самоубийств неожиданно падает, поскольку чувство ин­дивидуального уступает место чувству совместной принадлежности общему делу, и почему она снова возрастает к концу движения, когда чувство социальной целостности исчезает и вновь появляется психосоциальная изоляция. 7). Она показывает, почему периоды внезапных разрывов социальных связей, происходящих, например, во время экономических кризисов, сопровождаются ростом са­моубийств. 8). Она демонстрирует также, почему среди мужчин число самоубийств больше, чем среди женщин. 9). Она объясняет годовые и дневные кривые самоубийств. 10). Она объясняет, почему даже в современном обществе физически и психически больные показывают несколько более высокий процент самоубийств, чем нормальные люди; болезнь и ненормальность часто усиливают психосоциальную изоляцию таких людей¹.

 

¹ См. анализ этой теории в цитированных выше трудах Э. Дюркгейма, М. Хальбвакса, П. Сорокина, К. Циммермана, С. Крёзе и других

 

Все эти и многие другие черты феномена самоубийства, как, например, распределение среди различных групп населения и флукту­ации во времени, становятся понятными в свете этой теории. Повторим: не рассматривая всего характера данной социальной организации и культуры, мы не можем понять распределение частоты самоубийств и их динамику. Специализированный " атомистический" подход позволяет в лучшем случае понять отдельные стороны явления и никогда — его причины. Отсюда — когнитивная потребность целостного рассмотрения общества, а это — исходная точка зрения социологии.

§ 7. Пределы возможностей специальных дисциплин

То, что было сказано о причинах самоубийств, еще более после­довательно применимо к анализу причин преступлений, революций, войн и практически ко всем другим социокультурным феноменам. Если их не исследовать как повторяющиеся явления, рассматриваемые од­новременно в матрице общества и культуры, ни одно из них нельзя адекватно понять или обнаружить его истинные причины. Например, если задаться вопросом, почему уровень преступности в Соединенных Штатах выше, чем в ряде других стран, каковы причины флуктуации определенного преступления или всех преступлений, вместе взятых, или почему строгость наказания за различные преступления то возрастает, то уменьшается, то ни один из этих вопросов не может получить правильно­го ответа без изучения преступности как перманентного фактора в общей структуре рассматриваемых обществ и их культуры. Можно с уверенно­стью утверждать, что никакая специальная причинная теория преступно­сти — биологическая, психиатрическая, экономическая, географическая, экологическая, образовательная — не может адекватно объяснить, поче­му определенные действия рассматриваются как преступные, а другие как нормальные. Неадекватность таких односторонних теорий непосредст­венно связана с их " атомистическим", сингулярным однобоким подхо­дом, игнорирующим целостный анализ общества и культуры. Это еще более справедливо по отношению к таким глобальным социокультурным феноменам, как войны и революции. Даже дискретные явления, изучае­мые с позиций экономики или политологии, права или этики, искусств или истории, не могут быть полностью поняты без рассмотрения тех социо­культурных созвездий, в которых они происходят. К. Маннгейм правиль­но отмечает, что, например, в политологии " рано или поздно сталкива­ешься с вопросом, почему страны в один и тот же период времени и на одной плоскости развития имеют совершенно различные типы конститу­ций и формы правления и почему экспорт технологии и конституции из одной страны в другую приводит к изменению их формы в той стране, куда они попадают?.. Таким образом, политолог оказывается отброшен­ным к неизвестным сущностям, которым он навешивает либо ярлык " национального духа", либо ярлык " культурного наследия людей". Это означает, что необходимо рассматривать общество и культуру как целое. То же самое происходит, когда он рассматривает проблему власти и господства или многие другие экономические проблемы... Становится, например, все более очевидным, что выбор, совершаемый индивидами, когда они выступают как потребители, не является произвольным, а, напротив, соответствует определенным коллективным стандартам, кото­рые... детерминируются неэкономическими, " социальными" факторами. Какими же социальными факторами? Чтобы ответить на этот и подобные вопросы, экономист, как и политолог, действует, как будто существует некая теория постоянных и переменных, объясняющая формирование человеческих потребностей" ¹. Иными словами, вновь необходим выход за рамки специальной дисциплины.

В медицине существует процедура, которую обычно проделывает каждый компетентный врач: перед тем как диагностировать болезнь пациента, он исследует весь организм в целом и знакомится с историей его жизни. В социальных науках эта процедура, к сожалению, почти отсутству­ет, ибо ее необходимость еще не осознана. Как и в медицине, специализи­рованный подход здесь становится плодотворным и разумным, лишь когда во внимание принимается все социокультурное пространство. В противном случае науке уготована судьба быть неадекватной и ложной. В большой семье общественных наук социология играет именно эту роль. Вышесказанное в достаточной мере демонстрирует специфические функ­ции социологии в системе социальных и гуманитарных наук, конкретные ипостаси этих функций, и, наконец, необходимость такой науки, независи­мо от того, как она называется — социологией или абракадаброй.

¹ Mannheim К. The Place of Sociology // Conference in the Social Sciences: The Relations in Theory and in Teaching. L., 1935. P. 31; Weber M. Wirtschaftssoziologie // Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1922; Lowi A. Economics and Sociology. L.,
1935.

Социология как особая наука

Хотя социология является наукой генерализирующей, имея дело с целостным социокультурным пространством, это еще не означает, что она занимается энциклопедическим исследованием всех социальных наук или что она составляет их философский синтез. Исследование общих и характерных свойств, отношений сходства социокультурных явлений предполагает такую же специализацию, как и изучение их уникальных или сегментарных черт и отношений. Несмотря на свою генерализующую природу, социология остается строго специальной наукой. Хотя президент или казначей фирмы имеет дело со всей компанией в целом, это не означает, что его работа не является специализированной или что он выполняет работу за всех сотрудников фирмы. По той же причине'социология, изучающая целостное социо­культурное пространство, не пытается выполнить миссию остальных социальных наук.

Как задача казначея или президента не является невыполнимой, так и задачи генерализирующих наук, таких, как физика и химия, которые имеют дело с регулярными свойствами и отношениями всего материаль­ного пространства, общая биология, которая изучает свойства и повто­ряющиеся отношения живого мира, или социология, которая делает то же самое, но по отношению к надорганическому миру, не являются невыполнимыми. Эти задачи вовсе не обязательно превосходят возмож­ности отдельной науки. Возможно, они более трудны, чем задачи одной очень узкой специальности, но то, что они никоим образом не являются невыполнимыми, подтверждается самим фактом существования этих дисциплин.

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. IV. 7. НАУКА И ТЕХНИКА КАК ФЕНОМЕНЫ КУЛЬТУРЫ
2. V1: Культурология как наука. Понятие, сущность, формы и функции культуры.
3. VI. Переведите на английский язык предложения с использованием форм простого будущего времени, либо других способов выражения будущего.
4. А в т о р: канд. биол. наук, ст. преподаватель О.Н. Замбржицкий
5. Аверинцев. Филология как наука
6. Автор - канд.экон.наук, доцент Л.Ж.Бдайциева
7. Автор: доцент, кандидат экономических наук Яковлева Лариса Рахимжановна
8. Агрессивность других млекопитающих
9. Актуальные проблемы гуманитарных наук
10. АЛКОГОЛЕ, ГЕРОИНЕ И ДРУГИХ НАРКОТИКАХ.
11. Аллопатическая медицина не научна, так как сама не является наукой
12. Античная наука Эпоха философии