Особые друзья, особая любовь

Каждый из нас – ангел только с одним крылом, и мы можем летать, лишь обнявшись друг с другом.

Лучано де Крещенцо, писатель и актер

История Луиса и Деб началась тридцать пять лет назад в желтом мини-автобусе, который возил их в школу и из школы. Это была специальная школа для детей с отклонениями в развитии. Деб была красавицей, с фарфоровой кожей и мягкими каштановыми волосами. Ее лицо было ясным и спокойным – полная противоположность живости моего брата, с его никогда не кончающимся и просто энциклопедическим разнообразием выражений на лице. Деб по большей части не говорила. Когда говорил Луис, это были запинающиеся фразы, в которых он расставлял пунктуацию своим особым образом, с помощью сигналов рукой. Тем не менее каким-то непостижимым образом они понимали друг друга.

На протяжении школьных лет они делили на двоих эти поездки в автобусе, и их обычный распорядок был предсказуемым. Луис выходил из автобуса и, взойдя на тротуар, кричал: «Пока, Деб! », провожая взглядом свою подругу, машущую ему рукой из окна, пока автобус не заворачивал за угол и не скрывался из вида. Когда подростковый возраст окропил Луиса и Деб волшебной пыльцой, их дружба переросла в нечто более романтическое. Деб жила неподалеку, и после школы Луис иногда прогуливался до ее дома. Вскоре он спросил, может ли она заходить к нам в воскресные дни. Обе матери были согласны, и Луис и Деб часто сидели за нашим обеденным столом, играя в бинго или тик-так-то или рисуя картинки на огромном куске белой бумаги цветными фломастерами. Они оба любили музыку, и Луис иногда ставил какую-нибудь из ее любимых записей на своем стерео. Я была их компаньонкой на этих воскресных встречах и частенько замечала, как они бросают друг на друга мечтательные взгляды поверх печенья и молока или миски теплого домашнего шоколадного пудинга.

С годами их дружба продолжала только крепнуть. В школе едва ли можно было увидеть одного без другого. Однако их счастью вскоре пришел конец. Как-то Луис сообщил, что заметил табличку «Продается» на газоне перед домом Деб, когда проходил мимо в один из дней. Когда Деб привезли в следующее воскресенье, моя мать упомянула об этой табличке и услышала в ответ, что дом выставлен на продажу, а вся семья переезжает на юг, в регион с более мягким климатом. Деб же решили оставить в Нью-Йорке, где она будет жить в специальном пансионате, созданном одной местной организацией.

– Но она еще так молода, – сказала мама, шокированная новостью, – и вы уже помещаете ее туда одну?

– Ей двадцать один, – деловито объясняла мать Деб. – Пришло время жить самостоятельно.

Луису тоже исполнилось двадцать один, и осенью после окончания школы он планировал пойти на курсы мастеров. Это означало, что Луис и Деб оставалось лишь несколько последних школьных дней и восемь недель летнего лагеря вместе. Моя мать усадила перед собой Луиса.

– Деб уезжает, – объяснила она.

– Куда? – спросил Луис.

– Она поедет в пансионат, когда летний лагерь закончится.

– Нет.

– Да.

– Почему?

– Ее семья переезжает, и Деб нужно новое место.

– Но не мне, – сказал Луис, показывая на пол, – я остаюсь здесь.

– Да, ты можешь остаться здесь, но ты понимаешь, что Деб уезжает?

Луис посмотрел вниз и кивнул головой:

– Да.

В том летнем лагере Луиса и Деб никто не мог разделить. Они держались за руки в автобусе и позже, когда приехали в лагерь. Они держались за руки даже во время ланча, умудряясь управляться одной свободной рукой с сэндвичами и соком. Мать Деб сетовала, что, несмотря на прекрасную погоду, дочь была угрюмой, и, хотя Луис отмалчивался, моя мать не могла скрыть тревоги по поводу предстоящей разлуки.

Настал последний день в лагере. Друзья и родственники были приглашены на концерт, который готовили дети и их воспитатели. Как всегда, это было большое событие, и Деб участвовала в танцевальном номере с другими девочками, после чего Луис и его друзья представили вниманию публики очень бойкую композицию из мюзикла «Кордебалет». Затем директор лагеря вышел на сцену и объявил, что в этом году будет очень необычное финальное событие. Вожатый Луиса вышел из-за кулис, одетый в черный мусорный пакет и белый офисный воротничок поверх футболки и шорт. Луис последовал за ним, одетый в свою зеленую лагерную рубашку и импровизированную картонную шляпу. Затем зазвучала мелодия свадебного марша и вышла Деб, украшенная бумажной фатой, с букетом цветов из белой бумаги.

Вожатый обратился к публике:

– Всем здесь присутствующим известна эта особенная пара, и все знают, что они принадлежат друг другу. Властью, возложенной на меня, объявляю Луиса и Деб друзьями навечно. – Он поднял правую руку над их головами и обозначил благословение. – Живите долго и счастливо.

Луис встретился взглядом с группой поддержки и поклонился, тогда как Деб смотрела на него и мило улыбалась. Были сделаны мгновенные фото, и каждый участник шуточной свадьбы получил снимок в качестве сувенира на память.

Тем днем они ехали домой на автобусе вместе, как делали это вот уже более пятнадцати лет. Когда автобус доехал до остановки Луиса, он, возбужденный, сошел на тротуар, помахал и сказал свое «Пока, Деб! », а затем наблюдал за ее лицом, залитым слезами и впечатанным в окно автобуса, пока тот не скрылся из вида. Пройдут недели, прежде чем он достанет тот полароидный снимок, потрясет головой и просто скажет: «Больше нет Деб».

Двадцать один год спустя в возрасте сорока двух лет Луис тоже переехал в пансионат. Хотя наша мама умерла четыре года назад, отец все еще содержал семейный дом, и Луис предпочитал проводить выходные с ним, чем оставаться в пансионате и участвовать в их занятиях. Однако в один из выходных дней персонал убедил Луиса не ездить домой и посетить ежемесячный танцевальный вечер в местной церкви, куда были приглашены и другие пансионаты.

В ту субботу в одиннадцать часов ночи я вздрогнула и проснулась от телефонного звонка. Я побежала на кухню, взяла трубку и, прежде чем успела сказать «Привет», услышала плачущего Луиса на другом конце провода.

– Я танцевал с Деб сегодня!

Он в деталях рассказал мне о вечере, и после этого звонка, когда я вернулась в свою постель, мое сердце выпрыгивало наружу.

Несколько дней спустя одна из сотрудниц, сопровождавших группу Луиса на танцы, сообщила мне детали этого воссоединении двух друзей. Встретившись взглядами, они побежали друг к другу через всю комнату, они хлопали в ладоши, смеялись и держались за руки весь оставшийся вечер.

– Клянусь, – говорила она, – я не видела ничего подобного, хотя почти двадцать лет работаю в этом месте.

Возможно, она и не видела ничего подобного, и все же чистую, невинную любовь между двумя особенными друзьями можно наблюдать каждую третью субботу месяца в зале церкви Святой Марии, где проводятся танцы. Просто спросите Луиса и Деб.

Моника А. Андерманн

Позволить уйти

Годы будут идти, а я буду идти рядом – в дремучих зеленых лесах, по песчаным берегам, – и когда наше время на земле иссякнет, то и на небесах ты будешь держать меня за руку.

Роберт Секстон, режиссер

Мои родители жили самостоятельно вплоть до того момента, когда шесть месяцев назад у моего отца обнаружилась сердечная недостаточность. У него был удар и сердечный приступ. Это случилось как раз в тот момент, когда обнаружилось, что болезнь Альцгеймера у мамы прогрессирует куда быстрее, чем мы предполагали. Оказалось, что отец долгое время просто покрывал ее.

И, поскольку здоровье отца продолжало ухудшаться, стало очевидным, что они не могут больше оставаться дома одни. Мы очень старались найти людей, которые могли бы все время быть рядом с ними и помогать в нужный момент. Последней каплей стал очередной приступ отца и его госпитализация, где он подхватил еще и инфекцию. Прислуга, которую мы нашли для них, ушла в тот самый момент, когда мы вернулись домой. Четыре месяца спустя после удара отца мы были вынуждены признать, что их с мамой необходимо поместить в специализированный пансионат. Нам повезло, что удалось разместить их вместе и даже в одной комнате.

Мама и папа освоились довольно неплохо, сиделки наладили особые отношения с отцом, который был одним из немногих пациентов без болезни Альцгеймера. Он шутил с ними, поддразнивал и просто завоевал их сердца. Вскоре мои родители стали любимцами этого пансионата. Мама не понимала, что отец болен, и все больше и больше путалась в происходящем. Сиделки отводили ее в комнату, когда она терялась, помогали справляться с ежедневными делами, которые уже не давались ей так легко, как раньше, и потому она не могла больше заверять отца, что все было в порядке. Хотя у родителей были раздельные кровати в комнате, маму постоянно находили спящей в постели отца во время утреннего обхода.

К несчастью, состояние отца ухудшалось. Не один раз семью вызывали в пансионат, но отцу каким-то образом удавалось справиться с любым кризисом. Мы уходили, качая головой, а сиделки извинялись за ложную тревогу. Я не могу передать вам, как много раз это случалось. Его ноги так отекли, что врачи даже планировали ампутацию, но сердце отца не было достаточно сильным, чтобы выдержать такую сложную операцию. Мы знали, что отец ни за что не оставит маму, пока это в его силах. Это был самый большой его страх, и он не единожды говорил всем своим шестерым детям о маме и о том, что с ней будет, когда его не станет. Мы старались заверить его, что всегда будем рядом и не оставим ее, но он по-прежнему не желал ее покидать. Они долгие годы делили друг с другом радости и беды, и со временем их отношения становились лишь крепче.

В конце концов отцу стало значительно хуже. Нас вызвали в пансионат. Отец был очень слаб, ничего не ел и едва мог говорить. Во всяком случае, мама не понимала, что происходит. Она была занята своими обычными делами, проводила много времени в блуждании по коридорам, перекладывала вещи с места на место в шкафу и т. п. Это было равносильно тому, как если бы она просто не понимала, что отец находился рядом и был болен.

Это продолжалось следующие несколько дней. Состояние отца стабильно ухудшалось. Каждый из нас по очереди проводил у его постели большую часть времени, и каждый держал отца за руку и говорил с ним. Было невыносимо видеть, как он страдает, а он страшно мучился! В пансионате его держали на обезболивающих, и даже при этом он не чувствовал облегчения. На четвертый день я пошла на работу, планируя прямо из офиса отправиться к отцу. Где-то в полдень я вдруг почувствовала, что должна идти к нему прямо сейчас, в эту минуту. Я оставила работу, пошла в пансионат и нашла там свою сестру Джо. Она сказала, что ехала на работу, как вдруг почувствовала совершенно отчетливо, что хочет увидеть отца, поэтому развернула машину и направилась в пансионат. Джо и я провели день, прислушиваясь к неровному дыханию отца и разговаривая с ним. Сиделки приходили каждые два часа, чтобы поменять его положение и сделать все, что требуется. Он не открывал глаз и не говорил в течение последних четырех дней, не считая стонов боли.

Около пяти часов Джо нужно было уходить. Другая наша сестра должна была прийти в половину седьмого, так что я осталась ее ждать. Вскоре сиделки привели в комнату маму.

Я попросила:

– Сядь и поговори со мной, мама.

Она вошла, присела возле меня, и я приготовилась услышать то же, что слышала уже много раз. Вместо этого мама посмотрела на меня, затем на отца и сказала:

– Джек умирает, ведь так?

Я ответила, что он умирает и что он переполнен болью.

Мама сказала:

– Я не хочу, чтобы ему было больно.

Я предложила ей подойти поближе и сказать ему это самой, желая узнать, не изменится ли ситуация.

Внезапно эта пациентка с болезнью Альцгеймера снова стала моей мамой! Она подошла к отцу, взяла его за руку и начала говорить с ним.

– Джек, я так тебя люблю, ты был прекрасным мужем и отцом. У меня так много воспоминаний о том, что мы делали вместе. Я не хочу, чтобы ты покидал меня, и я буду очень скучать, но еще больше я не хочу, чтобы ты страдал.

Мама говорила ему что-то еще около тридцати минут. В это время отец открыл глаза и неотрывно смотрел на нее.

Я знала в сердце, что Господь послал отцу особый подарок… мама позволила ему уйти.

Две сиделки присоединились к нам и встали рядом с постелью отца. Мы все трое плакали, глядя на это чудо! Мама не отпускала руку отца, целовала его и говорила с ним. Большая часть того, что она сказала, была понятна лишь ему одному. Это был сокровенный разговор между мужем и женой. В чем я действительно уверена, так это в том, что отцу очень нужно было услышать эти слова от человека, в котором он нуждался больше всего в те минуты.

Сиделка сообщила, что легкие отца быстро заполняются жидкостью, и, вероятно, стоило бы всех позвать. Я вышла из комнаты и поспешно обзвонила всех еще раз. В течение часа все были там. Мама вернулась в свое обычное состояние и не обращала никакого внимания на отца. Мы переодели ее в пижаму, она легла в постель и сразу заснула. Пару часов спустя ничего не изменилось. Мы все ушли домой, за исключением моей сестры Тэмми, оставшейся там на ночь.

Спустя час после того как мы разъехались, зазвонил телефон. Тэмми, всхлипывая, сообщила: «Отец ушел».

Я знала в сердце, что Господь послал отцу особый подарок… мама позволила ему уйти.

Тереза Келлер

Самый восхитительный отпуск

Ведь смерть – это не что иное, как поворот от времени к вечности.

Уильям Пенн, колониальный деятель

Когда отцу поставили диагноз «рак легких последней стадии», путь, который он прошел, борясь со своим недугом, был нелегким. Но он ни на минуту не оставался один: Бог, семья и друзья были с ним на протяжении всего этого периода. Химиотерапия могла бы, возможно, как-то замедлить распространение опухоли, но мы все знали, что эта болезнь чрезвычайно плохо поддается лечению, и прогноз о том, что ему осталось жить шесть месяцев, вполне мог стать реальностью.

Наблюдать за тем, как отец теряет волосы и страдает, было нестерпимо. Но помимо слез и боли было столько прекрасного, так много удивительных бесценных подарков, которыми мы – его семья и друзья – были осчастливлены. И пока месяцы складывались в года, мы все понимали, как ценен каждый день, проведенный с ним. Уроки, которые он преподал нам тогда, останутся навсегда в моем сердце.

В течение последних двух с половиной лет отец учил меня надежде: тому, как бороться и когда сдаваться. Он учил меня вере. Не только вере в Бога, но также тому удивительному доверию между мужем и женой. В течение последних нескольких недель его жизни мама большую часть ночей провела в больничной палате, сидя рядом с его постелью. Она в полном смысле слова казалась мне святой, постигшей все таинства брака и значение слов «в болезни и здравии». Отец верил в нее и в те обязательства, которые они дали друг другу сорок восемь лет назад. Я совершенно ясно видела во взгляде, которым он смотрел на нее, благодарность за любовь и служение.

Одним жарким и душным августовским днем казалось, мир все тот же и все идет своим чередом. Но для меня это было что угодно, только не обычный день – это был незабываемый момент времени. День, когда мне посчастливилось стать свидетелем одного из самых замечательных примеров преданности моих родителей друг другу. Семьдесят два часа назад у отца был приступ, чуть не приведший к смерти, когда он неожиданно перестал дышать. И вот теперь он лежал в реанимации, окруженный различными приборами и мониторами. Он выжил, но если этому суждено случиться снова, мы должны были знать, что он хочет.

Когда мама начала говорить с ним об этом, я не была уверена, что смогу сохранить самообладание. Ей было так непросто спрашивать его. Она начинала и останавливалась несколько раз, но в конце концов после глубоких вдохов и слез спросила, хочет ли он отказаться от реанимации, если это случится снова. Отец оставался безмолвным. Впервые за всю жизнь у него не было слов. Минуты казались часами, когда я сидела там, пытаясь заглушить рыдание, рвавшееся наружу. Я стала фокусировать взгляд на маленьком деревянном кресте, висевшем на стене. «Пожалуйста, Господи, помоги мне быть сильной». Я молча молилась, снова и снова. Затем отец нарушил тишину, и мы услышали его такой привычный, знакомый голос.

Слезы блестели в его глазах, когда он с любовью смотрел на маму. Он медленно сказал:

– Я не хочу быть ношей для тебя, но я не хочу и покидать тебя.

Мама мягко коснулась его руки и стала гладить отца по волосам.

– Джерри, давай подумаем об этом как о твоем самом восхитительном отпуске, и я догоню тебя чуть позже.

Одним простым кивком головы отец принял это, и, когда слезы заструились по нашим лицам, чувство умиротворения наполнило комнату.

В истории болезни были сделаны пометки, и отец надел повязку на запястье, означающую, что он отказывается от реанимации. Даже при этом в течение нескольких недель он усердно старался, пытаясь восстановить силы, чтобы вернуться домой. Он был очень возбужден и желал вернуться во вторник 6 сентября. Мы все были в нетерпении. Это была дата, которую назначили ему доктора. Он с гордостью объявлял своим многочисленным посетителям, что едет домой.

После совместной ночной молитвы, которая уже стала ритуалом для родителей, мама оставила больничную палату, чтобы поехать домой и сделать последние приготовления перед его возвращением. Вскоре после полуночи мама вздрогнула от телефонного звонка, внезапно разбудившего ее. Медсестра из больницы сообщила, что у отца снова возникли проблемы с дыханием и его забрали в реанимацию. С тревогой в голосе она сказала маме, что ей необходимо приехать в больницу прямо сейчас.

Когда мама вошла в реанимацию, глаза отца были открыты. Он звал Мэри – мою маму – снова и снова. Медсестры сообщили, что ему осталось недолго, может, несколько минут.

Господь спланировал их последнее прощание так совершенно. Мама откинула волосы с его лба в последний раз и с любовью в голосе произнесла:

– Джерри, все хорошо. Иди. Пришло время взять этот отпуск.

Слеза упала на его щеку, и он закрыл глаза. Пришло время сдаться. Его борьба была кончена. Он так тщательно подготовился к своему возвращению домой. В свой вечный дом, где сейчас ждет свою любимую, чтобы воссоединиться с ней и провести самый восхитительный отпуск с нашим Господом Иисусом.

Сьюзан Бэбкок

Смена парадигмы

Ради чего мы живем, если не для того, чтобы облегчить жизнь друг друга?

Джордж Элиот, писательница

Пэг лежала ничком на деревянном полу, будучи не в состоянии поднять голову или пошевелить телом. Прошло пять минут… десять… пятнадцать. Все потому, что она пыталась достать их свадебную фотографию и упала со своего инвалидного кресла.

«Самый подходящий день, чтобы Джон пришел поздно», – думала Пэг, в то время как ее бездвижная поза становилась все более неудобной. Прошло уже много лет с тех пор, как Пэг могла вспомнить, каково это было – контролировать свое тело. Рассеянный склероз наступал медленно, но в последние несколько лет он атаковал ее беспощадно.

Уголком глаза она увидела фото, упавшее рядом с ней на пол, – на нем были жених и невеста, оба голубоглазые и темноволосые. Друзья говорили ей, что, вырастив троих детей, ни он, ни она ничуть не состарились, что она оставалась все так же красива, а Джон так же обаятелен.

Колеса машины Джона зашуршали по снежной дорожке. Ее сердце заколотилось, когда она услышала, как ее любимый скачет по ступенькам их дома с разными уровнями, перепрыгивая через одну, в нетерпении увидеть свою жену. Потрясенный увиденным, Джон бросился к жене, упал на колени, накрыл ее своими руками, прижался щекой к ее щеке и заплакал вместе с ней.

Нет, не из жалости. Острый язык Пэг безжалостно уничтожал любое подобное проявление сентиментальности. А из любви, самой искренней и глубокой.

И почти в тот же самый священный момент вторглась я.

– О, простите, – сказала я, стоя у полураскрытой двери и заглядывая сквозь лестничные перила.

Как физиотерапевт Пэг, я обычно стучала в дверь и входила. Я прошла вперед и встала рядом с ними, не зная, что сказать. Беспокойство о благополучии Пэг занимало все мои мысли, но в моем сердце горела рана после недавнего развода, и я чувствовала себя неуютно при таком явном выражении супружеской преданности.

Джон вытер слезы, приподнял хрупкое парализованное тело Пэг и отвез ее в ванну. Это было его привычной обязанностью, которую он охотно выполнял каждый обеденный час.

– Я бы сделала то же самое для тебя, если бы все было наоборот, – сказала ему Пэг, смелость вернулась к ней. Она широко улыбалась и подмигнула мне через его плечо.

– Нет, не сделала бы, я слишком огромный для тебя, – ответил Джон с такой же широкой улыбкой.

Он приготовил обед для Пэг и вернулся на работу в телефонную компанию. Пока она ела терапевтической ложкой, стянутой ремнем на ее запястье, я села за кухонный стол, мой рот был открыт от удивления тем, что только что произошло на моих глазах.

Как я могла развестись, не испытав и малой толики тех трудностей, что выпали на долю Пэг и Джона? Давая клятву «в горе и в радости», они и понятия не имели, что с ними приключится. И все же они казались по-настоящему счастливыми, любили друг друга и свою жизнь. Что было не так со мной?

– Ты не ушиблась во время падения? – спросила я Пэг, желая переменить ход своих мыслей.

– Нет, я просто неуклюжая. Давай делать упражнения, – сказала Пэг, прибавив. – Я была на консультации вчера.

Пэг любила поболтать.

– И как все прошло? – Я вытянула ее руку.

– Хорошо, пока он не спросил: «Как ваша интимная жизнь? » На что я ответила: «Отлично, а как ваша? » Он тут же притих. – В ее глазах прыгали знакомые озорные огоньки.

Я посмеялась про себя. Ничто не могло нарушить личную жизнь этой женщины или, если уж на то пошло, ее готовность настойчиво продолжать свой путь. Когда терапия была завершена, Пэг попросила меня разложить пазлы на коленном подносе, чтобы она могла их собирать. Она знала, что пальцы никуда не годились но, эй, почему бы не попробовать?

Я покачала головой в удивлении. Моя жизнь в браке была спокойной: двое прелестных детей и никаких больших сложностей – за исключением поисков счастья. Я всегда думала, что это ответственность мужа – сделать свою жену счастливой. Когда он не оправдывал мои ожидания, я становилась невероятно раздраженной, пока в конце концов все не разрушилось окончательно. Правда о счастье в браке ускользала от меня, пока я не оказалась рядом с Пэг и Джоном и что-то теплое, прекрасное и загадочное не зашевелилось в моем сердце.

Однажды вечером, почувствовав себя одинокой, я решила встретиться с ними. Я испекла печенье, не по обыкновению, а просто желая иметь повод побыть в окружении тех, кто понимал толк в любви, попытаться раскрыть их секрет. Мы с одним моим другом подъехали к их дому, и я, заглянув в окно, увидела Пэг, сидящую напротив телевизора. Джон стоял рядом, похожий на высокого и строгого часового.

Он открыл дверь, пригласил нас внутрь и ушел обратно в комнату, где сидела Пэг. Они оба улыбались, но говорили очень мало. Вдруг я увидела нечто, чего не замечала в них раньше, – некоторую застенчивость. Они не позволяли посторонним проникнуть в свое святилище. После непродолжительного разговора я направилась к двери, мой друг следовал за мной. Они поблагодарили за печенье, и когда мы выходили, я обернулась и увидела эту знакомую улыбку Пэг. Ее муж принял свою позу внимательного и доброжелательного стража, любимого, спутника жизни. О, конечно, Пэг и Джон были рады, что мы вспомнили о них. Но по большому счету им не нужны были другие, им хорошо было вдвоем.

Вдохновленная своим открытием, я искала источники озарения и находила одну цитату за другой. Наконец высказывание Элберта Хаббарда показалось мне именно тем, что я искала: «Любовь, которую мы отдаем, – это единственная любовь, которая у нас есть».

Вот оно! Только теперь произошла эта смена парадигмы в моей измученной разводом душе. Я поняла, что счастье в любви приходит лишь тогда, когда делишься, а не получаешь, когда жертвуешь, а не пребываешь в покое и беззаботности, когда интересы другого для тебя выше твоих собственных. Старые эгоистичные привычки должны были уйти, и я надеялась обновленной… со временем… возродиться к жизни. Счастье стоило того, чтобы попробовать.

Маргарет Ланг

Сказать «прощай»

Я могу носить хрустальные туфельки… но мой герой носит военные сапоги.

Неизвестный источник

Я схватилась за ручку дверцы машины, наблюдая за тем, как он удаляется. Он был моей родственной душой, моим любимым, моим лучшим другом и отцом этого спящего в детском кресле машины малыша.

Он сказал мне, что не хочет расставаться в аэропорту, и поэтому мы попрощались на автостоянке рядом с машиной.

– Я позвоню тебе сегодня вечером из Сан-Франциско, – было все, что он сказал, прежде чем уйти.

Я неистово пыталась придумать, что можно сделать, чтобы удержать его там еще на несколько минут, но прагматик во мне знал, что я должна взять себя в руки, чтобы не побежать за ним, чтобы не обнять его и не поцеловать еще один раз. Всхлипывая, я стояла и смотрела, как его силуэт уменьшается вдалеке. Он ни разу не обернулся, чтобы взглянуть на меня. Я закрыла глаза и вытерла слезы. Затем открыла их снова, он совсем исчез.

Он велел мне ехать домой, но я не могла разорваться. Если вдруг у самолета обнаружатся какие-нибудь неполадки и полет отменят, у него не будет возможности позвонить мне.

Больше часа я сидела в машине, мучительно осознавая, что он был там, в терминале аэропорта, в нескольких сотнях шагов от меня. Я понимала, что мы уже попрощались и больше нечего говорить. Новая встреча ранила бы еще больше. Я сосредоточилась на самолете, стоящем на площадке перед ангаром, и ждала, когда он взлетит, в то же время испытывая ужас при мысли, что он поднимется в воздух. Как я полагала, удерживать в поле зрения самолет было моей главной задачей. И пока он находился там, мы имели маленький шанс изменить наши судьбы. Чудо могло случиться и задержать его отъезд. И как только самолет выскочит со взлетной полосы, я буду вынуждена признать, что мы можем больше не увидеться снова.

Мы познакомились девять лет назад на курорте, где оба работали в летний период. С самого начала мы были друзьями. Однажды он попросил меня пойти с ним на свидание, поскольку вышло так, что он остался один, а планы на вечер уже были, и не хотелось подводить другую пару. С того момента нас стало тянуть друг к другу. У нас было много общего, и нам нравилось быть вместе. Нежное и заботливое ухаживание привело к пониманию, что у нас любовь друг к другу. В течение следующих лет мы поженились, окончили колледж, пересекли страну, преподавали в школе. Затем военные годы спустились на нас как черное плотное облако. Не прошло и нескольких недель, как его отсрочка как преподавателя была отменена и его призвали в армию. Мы вынуждены были продать дом и в следующие два года переезжали пять раз. Затем пришел приказ, что его посылают в зону военных действий на год. Прекрасно понимая всю суть приказа, я отдавала себе отчет, что он может не вернуться назад, может погибнуть в бою.

Последний вечер перед его уходом мы провели в доме его родителей, где был ужин, и затем каким-то неестественным голосом он сказал им «до свидания». В ту ночь мы не спали. Мы держали друг друга за руки и говорили до тех пор, пока слова не иссякли. Наши мысли были полны тоски.

Утром мы занимались своими обычными делами, которые теперь приобрели новый смысл. Я смотрела, как он выбрасывает мусор из машины и проверяет масло в баке. Он дал мне инструкции относительно того, как разжигать печь, и сказал что-то про обогреватель воды. Мы входили в зиму и беспокоились, что не сможем согреться. Он сказал, как заботиться о машине. Мне не хотелось знать обо всем этом. Я хотела, чтобы он остался и заботился о нас, как делал это всегда. Сердце болело, а мозг был изнурен. Часы, которые оставались нам, утекали сквозь пальцы.

Ожидание закончилось, когда самолет заполнил шумом взлетно-посадочную полосу и взлетел в небо. Глядя, как он исчезает в облаках, я чувствовала полное опустошение. Что мне теперь делать? У меня не было ни малейшего представления о том, как жить без него. Я понимала, что со временем острота чувств уйдет и уже не будет так больно. И у меня был малыш, о котором нужно заботиться. Мне нужно было чем-то себя занять. Я должна быть оптимистом, чтобы он вернулся к нам назад. Это была единственная возможность спастись от отчаянья.

Много месяцев спустя я была в аэропорту и смотрела на садящийся самолет. Со мной был маленький паренек, который научился переворачиваться, сидеть и ходить, – те события в жизни ребенка, которые папа пропустил. Мы стояли в терминале у выхода пассажиров. В некотором смысле это было нормальным – выражать нашу радость на публике, тогда как раньше наше горе было слишком личным, чтобы делиться им с кем-то. Пассажиры спускались по ступенькам самолета и ступали на взлетно-посадочную полосу. Наконец появился он. Мы не могли больше ждать. Он был дома. Мы могли продолжать нашу жизнь. Это значит, что мы могли быть обычными людьми, занятыми обычными делами. Я побежала ему навстречу, чтобы обнять и быть рядом все оставшееся время, что отпущено нам.

Сюзанна Уоринг

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒