Не могли бы Вы поведать что-либо о семени духовного роста, которое Вы сажаете в нас, и о том, может ли оно умереть?

Панкаджа, семя бессмертно, оно не может умереть.

Но оно может оставаться спящим; оно может оставаться спящим на протяжении многих жизней.

Если не обеспечивается надлежащая почва, надлежащий полив, надлежащая открытость солнечному свету, оно будет оставаться спящим, потенциальной возможностью, ожиданием, — но оно не может умереть.

Вы можете умирать много раз, но семя, однажды посаженное в вас, будет продолжать следовать за вашим сознанием, где бы вы ни были.

Если вы не уделяете ему вашего внимания, не подпитываете его, не проявляете к нему заботы и любви, оно не может стать живым ростком. Из него не могут появиться свежие зеленые листки.

Только ваша любовь и ваше сознание могут сотворить это чудо... и недалек будет тот день, когда появятся цветы.

Здесь есть люди, которые несут в себе семена, посаженные другими учителями. Мне не нужно сажать в них новые семена; все, что мне нужно, — это помочь их спящим семенам открыться.

Вы здесь не в первый раз. Вы были здесь всегда: может быть — с Заратустрой, может быть — с Пифагором, может быть — с Гераклитом, может быть — с Гаутамой Буддой.

Очень редко ко мне приходит человек, которому нужно новое семя, ибо все вы — древние люди. Почти невозможно не вступить в контакт с одним из волшебников души, эти люди — магниты. Так что в какой-то жизни, где-то, вы, быть может, встретились с Мансуром аль-Халладжем, Джалаледдином Руми, Кабиром или Нанаком.

Очень редко я обнаруживаю человека, который не был бы уже беременным, — но семя осталось семенем, вы не были для него садовником. Кто-то, имеющий огромное сострадание, должно быть, посадил семя, но вы были недостаточно добры к самому себе.

Семя никогда не умирает.

И, Панкаджа, ты прекрасно понимаешь, что твой ум наполнен мусором. Самого этого понимания достаточно, чтобы избавиться от мусора.

Но, кажется, проблема в том, что этот мусор приносит тебе доход; неким образом он ублаготворяет твое эго.

Панкаджа — романист, он хорошо известен как романист.

Я работал со всевозможными знаменитостями; для работы они оказываются самыми третьесортными людьми по той простой причине, что их знаменитость стала частью их эго. Они не могут отбросить эго, так как если они отбрасывают эго, знаменитость исчезает. А знаменитость, слава, их имя стали столь важными для них... это стало тем, с чем они отождествляют себя в мире. Там, где миллионам людей не с чем себя отождествлять, им есть, с чем себя отождествлять. Для них отбросить эго очень трудно — и это понятно; им чрезвычайно трудно.

Человек, который не является знаменитостью, имеет маленькое эго. Фактически, иметь эго или не иметь — не очень большая разница; он уже никто. Он может отбросить эго; и, отбросив эго, он может получить все прекрасное Существование и все его благословение. Становясь никем, он может открыть дверь во вселенную и ее блаженство.

Но все прославившиеся в различных областях люди, которые приходят ко мне, терпят неудачу. Они отнимают больше всего времени, но у них есть проблема, ибо их эго связано с их именем и славой. Даже если они понимают, что это — мусор, этот мусор приносит им такой большой доход, что им хочется попридержать его еще немного — возможно, завтра или послезавтра они отбросят его. Они поняли суть, но просто отбросить этот мусор прямо сейчас — это для них чересчур.

Это напомнило мне об одном величайшем мыслителе, Вольтере. Он был знаменит в своей стране, а там существовало общее убеждение, что если вам удалось заполучить небольшой лоскуток, вырезанный из одежды прославленного человека, такого как Вольтер, вы можете сделать из него прекрасный медальон, который будет служить амулетом, предохраняющим от опасностей, болезней и смерти.

Когда Вольтер выходил на улицу, он возвращался домой почти голым, так как за ним следовали толпы людей, которые рвали на нем одежду — и не только одежду, его тело было все исцарапано. Ему приходилось просить защиту у полиции, если ему надо было отправиться на вокзал или в какое-то другое место. Без защиты полиции это было невозможно, ведь прийти на вокзал голым, исцарапанным, в крови — это не выглядело бы нормально... хотя он в глубине души наслаждался этим, ибо он был единственным человеком во всей стране, которого так глубоко уважали. Это было уважение, оказываемое народом.

Но в этом мире все меняется. Имя и слава — просто мыльный пузырь. Он может становиться очень большим, — и чем больше он становится, тем больше опасность, что он лопнет.

И пришел день, когда Вольтер был забыт; кто-то другой стал знаменитостью. Теперь не было никакой нужды в полицейской защите. Люди даже забыли, что он жив. В своих записных книжках он написал: «Те дни доставляли мне наслаждение. Но в то время я думал, что было бы лучше не быть известным, лучше просто быть никем, жить себе тихо, так как моя жизнь стала кошмаром. Но когда я стал никем, я впал в отчаяние, оттого что я утратил уважение, имя, славу».

И в своих заметках он не говорит, что это было то, чего он хотел — быть никем. Теперь он стал никем, но радости в том не было, то было поражение.

Он написал: «Я умираю побежденным человеком». И когда он умер, только четверо сопровождали его тело на кладбище. Из этих четверых одним был его пес, а трое были его соседи — и эти трое вынуждены были доставить его тело на кладбище, иначе оно начало бы разлагаться и жить рядом стало бы невыносимо. Надо было как-то спровадить его в могилу. Так что на самом деле только пес преданно сопровождал его.

И это был человек, за которым следовали тысячи людей, куда бы он ни пошел.

Панкаджа, твой мусор приносит тебе доход.

Ты можешь выбрать его, нет никаких проблем.

Но делай выбор сознательно: ты выбираешь мусор потому, что он приносит тебе доход.

При сознательном выборе его хватит ненадолго. Не борись с ним, борьба не поможет.

Или, если ты достаточно мужественен, уясни себе одну простую вещь: даже если ты написал сотню романов, но внутри ты — сплошная рана, которая болит двадцать четыре часа в сутки, то вся твоя жизнь растрачена на страдания только для того, чтобы ублажить несуществующее эго. Завтра ты умрешь, а послезавтра никто не вспомнит о тебе. Сколько романистов было в мире? И кому сегодня до них есть дело? И все они, должно быть, страдали таким же образом, ибо то, что они делали, было мусором.

Ты можешь быть большим мусоровозом. Неважно, большим или маленьким, — но если ты можешь найти в себе немного мужества и выбросить весь этот мусор, очистить себя, то, возможно, из тебя выйдет нечто прекрасное, что может оказаться полезным для человечества, что может запомниться на века; и не только запомниться, но и оказать определенное трансформирующее воздействие на людей.

Но тот мусор, который ты пишешь, — это просто журналистика. Сегодняшняя газета завтра никого не будет волновать.

Когда-то я жил в одном месте, где был один немного эксцентричный старик... Люди, ушедшие на покой, становятся эксцентричными, поскольку им нечего делать. И никто не хочет становиться бесполезным — это причиняет боль. Никто не хочет быть в тягость.

А в семье никому нет дела до стариков. Фактически, все хотят отделаться от стариков, так как они доставляют ненужные хлопоты. У молодых есть своя собственная жизнь, свои наслаждения, свои развлечения, а эти старики все время вмешиваются, порицают, заставляют молодых чувствовать себя виноватыми или постоянно раздраженными. А старикам нечего делать; двадцать четыре часа в сутки они сидят себе где-нибудь. Естественно, им нужна какая-то работа; вот они и становятся великими критиками, они критикуют все.

Этот старик имел обыкновение приходить ко мне. Я работал в университете — один или два часа я преподавал в университете, а затем возвращался к себе. Он приходил ко мне, и мне нравилось слушать его. Он был очень счастлив со мной, ибо он говорил: «Вы — единственный человек, у которого есть терпение слушать меня; и больше никому нет до меня дела. Я говорю такие важные вещи, а никому это не интересно». Но как долго я мог выносить его?

Поэтому я стал давать ему газеты и журналы, чтобы он читал их, увлекался чтением и оставлял меня в покое. Иногда случалось так, что я по ошибке давал ему старую газету. Он начинал читать ее — и очень увлекался ею, — а затем мне на глаза попадалась дата. Я говорил себе: «О Боже, я дал ему старую газету». И я говорил ему: «Это старая газета. Я дам вам новую, свежую».

Он говорил: «Не имеет значения — почти на девяносто процентов новости те же самые. А из-за десяти процентов стоит ли беспокоиться? Для меня это все равно. Когда вас нет дома, я прихожу и обращаюсь за разрешением к садовнику. Он не пускает меня в ваш кабинет, но он приносит газеты, и я сижу в саду. И иногда он приносит газеты годичной давности! Но я говорю, что мне все равно; продолжают происходить те же самые вещи, поэтому я читаю любые газеты. Даже ваш садовник говорит мне: «О, Боже, этой газете уже год. Подождите, скоро придет мой хозяин; тогда я принесу свежие газеты». А я говорю: «Не стоит беспокоиться, я просто наслаждаюсь чтением». И это все одно и то же — кто-то был убит, на кого-то совершено нападение, кто-то совершил самоубийство, где-то сменилось правительство. Мне безразлично, кто правит в Бразилии, — какая мне разница? »

Мой садовник сказал мне: «Этот старикан — философ».

Я сказал: «С чего ты взял, что он — философ? »

Он ответил: «У него философский склад ума; он читает газету годичной давности и читает ее с такой концентрацией. И когда я спрашиваю его об этом, он говорит: " Какая разница? Время проходит. Всего лишь год назад это было новым, а то, что ново сегодня, будет старым через год. И что касается меня, то это лишь вопрос проходящего времени, поэтому то, что я читаю, не имеет значения..." »

Панкаджа, я бы хотел, чтобы ты, прежде всего, был чистым, невинным, безмолвным.

И тогда, если из этого безмолвия родится нечто, это будет вкладом во вселенную.

В противном случае, из этого мусора ты можешь продолжать черпать материал для написания романов, и они будут продаваться, ибо людям нужно что-то, что они могли бы почитать, а затем выбросить. Но они не знают, что кто-то вложил в это свою жизнь, потратил свою жизнь на написание этих романов. Кто-кто упустил свою буддовость.

Выбор за тобой.

Его нельзя никому навязать.

Я могу лишь дать тебе намек, что время пришло.

И ты достаточно зрел: ты написал все эти твои романы, и ты знаешь, что все это мусор.

Это ясно, ведь люди любят читать что угодно. Для книжных киосков на вокзалах и в аэропортах нужен мусор; и мусор нужен везде, так как люди нуждаются в мусоре. Но почему ты должен попусту тратить свою жизнь?

А у тебя есть возможность дать рождение чему-то действительно значительному, — но нужен прорыв. Тебе нужен разрыв непрерывности.

Ты забываешь то, что ты делал, Забываешь имя и славу и все, что она приносит тебе.

Просто будь никем, наслаждайся бытием никем.

И я говорю тебе, что в бытии никем есть свобода.

И тогда в один прекрасный день ты обнаружишь, что семя, которое пребывает в тебе, начало прорастать. И тогда, если что-то из твоего собственного переживания окажется записанным тобой, это будет значительным для тебя, это будет значительным для других. Все, что действительно может сделать жизнь немного более красивой, немного более музыкальной, немного более поэтичной, будет помощью и тебе тоже. И это возможно только благодаря твоему росту.

Ты можешь собирать всевозможную информацию — прочитать десять романов, и получится одиннадцатый — это один путь, по которому идут все писатели, поэты, художники. Но они оказываются третьесортными, и они будут забыты.

Нечто значительное появляется, только из твоей внутренней сущности.

Но перед этим ты должен выбросить весь мусор; мусора так много, а семя такое маленькое, что оно затерялось в мусоре.

Я надеюсь, что ты сможешь сделать то, что я говорю; иначе я бы этого не говорил.

Беседа 3

НЕТ НИКАКОГО ДРУГОГО ПУТИ,

КРОМЕ ЖИЗНИ

5 октября 1986 г., Бомбей

Возлюбленный Бхагаван,

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒