Почему ум как с цепи срывается, когда сердце хочет что-то сказать?

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 29Следующая ⇒

Ум всегда боится... и боится он одной только вещи, и это — твое сердце, так как уму изначально положено быть слугой, а он ухитрился стать господином.

А сердце — которое должно было стать господином — даже не дает себе труда вмешаться и позволяет уму оставаться господином.

Но ум отдает себе отчет, что в любое мгновение, если сердце того захочет, его господству придет конец.

Поэтому всякий раз, когда сердце хочет что-то сказать, ум охватывает страх.

Ум очень боится любви.

Ум очень боится доверия.

Ум очень боится всего, что имеет отношение к сердцу. Ибо господство ума не является частью природы.

Природный господин — сердце.

Но вот в чем проблема: поскольку сердце так уверено в своем праве господина, оно никогда не занимается самоутверждением — нет нужды. У сердца есть врожденное знание, что ум в любой момент можно отодвинуть в сторону. И ум прекрасно знает, что он всего лишь слуга. Поскольку господин так благороден, он позволил слуге выдавать себя за господина.

Но слуга есть слуга.

Поэтому всякий раз, когда сердце хочет что-то сказать, ум начинает чувствовать себя ненадежно — он хочет, чтобы сердце оставалось полностью мертвым; он хочет, чтобы человек был совершенно бессердечным. И во всем мире удалось сделать людей бессердечными.

Но иногда некоторым людям удается освободиться от рабства ума, и они начинают отстаивать права своего сердца. Это величайшая революция, которая только возможна, — революция сердца против ума.

Я называю ее сущностной санньясой.

Возлюбленный Бхагаван,

всегда, когда я прохожу через Ваш дом, мне хочется петь и танцевать, но затем мне на глаза наворачиваются слезы, мною овладевает сильное чувство и мне хочется крикнуть всем: «Проснитесь! Вот — Бхагаван! Он открыт для всех! » Я так благодарна за все, что получила от Вас, и иногда бывает так трудно сдерживать все это в себе, — но я не хочу отправляться в миссионерскую поездку. Что мне делать?

Иметь миссию и быть миссионером — это две разные вещи.

Миссионер функционирует от ума.

А иметь миссию — это переполняющее сердце переживание.

Различие уловить трудно, но не невозможно. Миссионер старается убедить людей в чем-то, в чем он сам не убежден, - ибо того, в чем он хочет убедить других, он сам никогда не переживал. Миссионер — это просто компьютер, передающий знания от одного поколения к другому.

Но иметь миссию — это совершенно иное дело.

Иисус не миссионер. Папа-поляк — миссионер.

У Иисуса есть миссия.

У Гаутамы Будды есть миссия.

Иметь миссию — значит переживать нечто такое, что не поделиться им с другими было бы противно человеческому состраданию и любви. Тут дело не в том, чтобы обратить кого-то в свою веру; тут дело в потребности делиться с другими. Так что никому от этого не хуже. Если твое переживание таково, товозвещай о нем с кровель. Если оно исходит из твоего сердца, то не противься этому — ибо, чем больше ты будешь распространять его, тем глубже будут в тебе его корни. Это совсем как дерево: дерево продолжает распространять свои ветви вширь и ввысь, а под землей продолжают распространяться его корни.

Если у тебя есть переживание, которое, как ты чувствуешь, может утолить жажду многих людей, тогда иди на любой риск — провозглашай его, воспевай его, танцуй его, делай все, что можешь. Даже если весь мир будет думать, что ты сошла с ума, не беспокойся. Чем больше ты будешь делиться своим переживанием, тем глубже оно будет входить в твое собственное сердце, и тем сильнее оно будет становиться; твоя индивидуальность станет огромной силой.

Но никогда не становись миссионером.

Миссионер — это слуга, бедный слуга... как любой другой слуга. Он получает определенную плату за распространение послания Библии. Ему нет ни малейшего дела до послания, его заботит только вознаграждение. Если кто-то другой преддожит двойную плату, он будет готов говорить против Библии.

Я слышал, что в одной церкви... Епископ был весьма обеспокоен тем, что один из самых старых и богатых членов паствы засыпал во время церковной службы — совсем как Сурадж Пракаш, — но то место было непохоже на это, где даже храпеть дозволяется, если храп хоть немного музыкален. А тот старик храпел. Епископу это мешало, так как этот человек сидел как раз перед ним.

В конце концов, епископ нашел выход... этот старик всегда приходил в церковь с маленьким мальчиком, который был его правнуком. Однажды епископ остановил этого правнука, отвел его в угол и сказал: «Можешь ты сделать для меня одну вещь? Я буду давать тебе пятьдесят центов каждое воскресенье».

Мальчик сказал: «Согласен. Чего вы хотите? »

Епископ сказал: «Тебе не надо будет делать ничего особенного. Каждый раз, когда твой прадед будет начинать храпеть, ты просто толкай его, буди его. То, что он спит, — это не проблема; проблема возникает тогда, когда он начинает храпеть, так как он будит всю паству. А у меня не так уж много проповедей — всего лишь три. Поэтому мне не хочется, чтобы людей будили, так как тогда они начинают слушать».

Мальчик сказал: «Давайте аванс! »

Епископ сказал: «Аванс? Ну ты и тип! Разве ты не веришь мне? »

Мальчик сказал: «Бизнес есть бизнес. Это не вопрос веры... это не религия. Давайте пятьдесят центов, и в следующее воскресенье вы увидите, как я справляюсь с делом».

И мальчик хорошо справился с делом. Он не давал старику спать. Как только тот начинал храпеть, мальчик начинал толкать его.Старик много раз смотрел на мальчика: «Что с тобой происходит? »

А мальчик на него не смотрел, он слушал проповедь с таким рвением, как будто все происходящее вокруг его не интересовало.

Когда они вышли из церкви, старик сказал: «Негодник, почему ты меня толкал? Всю ночь я не могу заснуть, так как от старости страдаю бессонницей. За всю неделю это единственное время, когда я могу поспать, а ты не даешь мне заснуть. В чем дело? Что на тебя нашло? И выглядел таким набожным и слушал так, как будто ты понимал, что говорил епископ».

Мальчик сказал: «Это не вопрос религии. За это дело я получаю пятьдесят центов. Епископ дал мне аванс. А сейчас я пойду к епископу, чтобы получить деньги за следующее воскресенье».

Старик сказал: «Погоди. Я буду давать тебе доллар, только не мешай мне спать».

Мальчик сказал: «Согласен. Давай аванс! »

На следующее воскресенье епископ был очень удивлен. Много раз он бросал на мальчика вопрошающие взгляды, но мальчик смотрел куда угодно, только не на епископа. Епископ подумал: «Что случилось с мальчиком? Может быть, он ничего не делает потому, что на этот раз он не получил от меня аванс? »

Он начал подавать мальчику знаки, надеясь, что никто не поймет, что происходит...

Но мальчик делал вид, что не понимает, чего от него хотят.

После службы епископ остановил мальчика и спросил: «В чем дело? Ты что, не доверяешь мне? Вот пятьдесят центов».

Мальчик сказал: «Какие там пятьдесят центов! Мой старик дает мне доллар, чтобы я его не будил. Теперь, если вы хотите... Вам решать».

Епископ сказал: «Я бедный человек. Если я буду все время увеличивать ставку, а твой прадед будет продолжать удваивать ее... Он богатый человек».

Мальчик сказал: «Бизнес есть бизнес. Если вы не можете платить мне больше доллара, тогда храпеть будет не только мой старик, я тоже буду храпеть, и тогда вы увидите настоящий хаос. Тогда вам придется платить не только за моего старика, но и за меня — отдельно: пятьдесят центов за меня и полтора доллара за моего старика. Всего — два доллара. Но цена будет меняться каждое воскресенье, все будет зависеть от того, как пойдет дело».

Миссионер — это бедный слуга. Христианская церковь платит ему — он проповедует христианство. Если кто-то будет платить ему больше, он будет проповедовать что-то другое.

Но человек с миссией — это нечто совершенно иное, его нельзя изменить.

Его можно распять, но изменить его нельзя.

Возлюбленный Бхагаван,

Ваше первое безмолвное послание ко мне было таким: «Не будь таким серьезным, наслаждайся, празднуй! »

Через три года оно, наконец, дошло до меня! Почему мне потребовалось так много времени, чтобы пробудиться? Действительно ли я пробуждаюсь?

Ты думаешь, что три года — это так долго? Каков твой критерий? Время вечно.

Три года — это все равно, что три секунды.

Если человек сможет понять послание о радости и праздновании даже за три жизни, это не будет слишком поздно.

Тебе повезло, что оно дошло до тебя за три года.

От тебя зависит, когда оно дойдет. Послание могло бы дойти до тебя в то же самое мгновение, когда я тебе его направил. Но тебе потребовалось три года... Ты все откладывал, ведь тебе так много надо было сделать. Ты откладывал и по другим причинам. Ведь если ликовать, когда весь мир в беде, люди сочтут тебя безумцем: «Что ты делаешь? Миру грозит ядерная катастрофа, а ты празднуешь? »

Если спросить у меня, то я отвечу, что ты пришел домой очень рано. Это не большой срок.

Фактически, когда бы ты ни понял послание, это всегда будет рано — ибо ты тысячи раз, на протяжении тысяч жизней, слышал его, и оно до тебя не доходило. Ты все откладывал, ты все забывал.

В одной беседе я упоминал об одной прекрасной книге - «В ожидании Годо». Несомненно, автор имел в виду ожидании Бога (Godot — Годо — созвучно с английским God — Бог), но чтобы не задевать ничьих чувств, он придумал имя «Годо».

Это небольшая пьеса...

Два человека сидят под деревом, и они говорят: «Он еще не пришел, а уже пора бы; он должен бы уже прийти». Они беспокоятся и разговаривают друг с другом... и никто не говорит, кто такой этот Годо... или когда этот Годо обещал прийти, или встречал ли его кто-либо... никто не касается этих важных моментов. Считается само собой разумеющимся, что Годо должен прийти. По крайней мере, когда нечего делать, ждать тоже неплохо — что-то должно случиться!

Сперва я подумал, что «Годо» — это по-немецки «Бог», поэтому я спросил у Харидаса, моего старейшего немецкого санньясина: «Харидас, " Годо" — это по-немецки " Бог"? »

Харидас сказал: «Нет». Я спросил: «А как по-немецки " Бог"? » Он сказал: «По-немецки это будет " Gott"! » И я сказал: «Неужели? " Gott"?; » (Немецкое Gott созвучно с английским got it — постиг это).

С тем, чтобы постичь это, никаких проблем нет. Ты постиг за три года!

Беседа 21

АРБУЗ И НОЖ

23 октября 1986 г., Бомбей

Возлюбленный Бхагаван,

Я так рада и счастлива, быть вместе с Вами. Мой возлюбленный Учитель, я так благодарна Вам за то, что Вы по-прежнему доступны для всех нас, для тех, кто хочет пить из Вашего неисчерпаемого источника. Быть омываемой Вашей любовью и состраданием — это такое блаженство, что мне никогда не найти слов, чтобы сказать Вам «спасибо» за все, что Вы даете нам.

Скоро я вернусь в тот безумный мир, где Вы будете присутствовать только в моем сердце. Иногда у меня возникает вопрос, а стоит ли продолжать работу по распространению Вашего учения в мире; мне хотелось бы знать, есть ли у Вас по-прежнему какой-то замысел, надежда сделать что-то с этим безумным миром, или Вы просто хотите оставаться с Вашими санньясинами. Не могли бы Вы сказать что-либо об этом?

В этом вопросе заключено много вопросов.

Во-первых, настоящая благодарность никогда не находит слов, чтобы выразить себя.

Та благодарность, которая может найти слова, чтобы выразить себя, — это формальность, ибо все, что переживается сердцем, сразу же выходит за пределы слов, понятий, языка.

Ты можешь жить благодарностью, она может сиять в твоих глазах, она может распространяться как аромат всего твоего существа. Она может быть музыкой твоего безмолвия, но выразить ее словами ты не можешь.

Как только ты пытаешься выразить ее словами, сразу же умирает нечто существенное. Слова могут доносить только трупы, но не живые переживания.

Поэтому вполне можно понять, что тебе трудно выразить свою благодарность. Это не твоя трудность, это трудность самого переживания благодарности.

И блаженны те, кто имеют такие переживания, выходящие за пределы слов. Горе тем, кто не знает ничего, кроме слов и языка.

Во-вторых, ты говоришь, что скоро ты уйдешь от меня, и я буду только в твоем сердце.

Если я в твоем сердце, то нет способа уйти от меня. Ты можешь уйти от моего физического присутствия; но мое физическое присутствие не имеет больше никакого значения, если ты уже чувствуешь мое присутствие в твоем сердце.

Ты осознала мое духовное присутствие. Физическое присутствие — это всего лишь отправная точка; если оно смогло привести тебя к моему духовному присутствию, то его работа сделана. Теперь я буду пульсировать в твоем сердце, где бы ты ни была — не имеет значения, находишься ли ты здесь или на далекой планете.

Любовь — это единственный феномен, который уничтожает пространство, расстояние, время. Химия любви еще не понята. Пространство и время не дают физикам покоя, они еще не поняли, что существует нечто большее, в чем пространство и время исчезают.

Любовь — это феномен, который не знает времени, пространства, расстояния. Может быть, наука никогда не сможет понять любовь. Может быть, это за пределами возможностей науки. Но не за пределами возможностей поэзии и религии. Не за пределами возможностей медитации.

Это не за пределами возможностей каждого индивида, который готов раствориться в любви. Тогда наука остается далеким эхом, а любовь становится единственной реальностью.

Такие люди, как Шанкара, Бозанкет, Брэдли, вовсе не несли ахинею, когда говорили, что мир — иллюзия. Мир состоит из пространства и времени, но эти люди пытались доказать, что мир — иллюзия. Они создали философскую систему, отстаивающую иллюзорность мира. Само их усилие опровергает их — если мир иллюзорен, тогда что за нужда доказывать, что он иллюзорен? Если чего-то нет, то его нет.

Но если бы Шанкаре надо было выйти из этой комнаты, он вышел бы через дверь. Если бы Брэдли надо было поесть, он не стал бы есть камни. Но ведь если хлеб иллюзорен и камень иллюзорен, тогда какая разница?

Эти люди пытались показать то, чего они сами не переживали в своем собственном существе. Это не было переживанием любви, это была чистая логика. Сотни философов пытались убедить людей в том, что мир иллюзорен, но так никого и не убедили. Даже они сами не убеждены в этом.

Я вспомнил одну историю....

Одного буддийского философа привели к царю. Люди говорили, что он — один из величайших философов. Он отстаивал теорию, что все иллюзорно, все сделано из того же материала, из которого сделаны сновидения.

Но царь был очень прагматичным, практическим человеком. Он сказал: «Объявите всем, что они должны укрыться в своих домах и запереть двери, лавки должны быть закрыты, потому что сейчас на дорогу будет выпущен наш бешеный слон».

А этого буддийского философа оставили стоять на дороге. Он стал рыдать и кричать: «Спасите меня! Нет ничего иллюзорного — по крайней мере, этот слон не иллюзорен». А cлон был действительно бешеный.

Видя его состояние... слону не дали напасть на него. Философа снова привели к царю, и царь спросил: «Ну что ты теперь скажешь о своей философии? »

Тот ответил: «Все иллюзорно».

Царь сказал: «И слон? »

Философ сказал: «Слон иллюзорен... философ, который плакал и рыдал, иллюзорен... и царь, который его спас, иллюзорен — все иллюзорно. Но, пожалуйста, не выпускай снова на меня слона... ведь это все философия. Я готов вести философский спор, но с бешеным слоном не поспоришь. Если при твоем дворе есть философы, пошли за ними, и я докажу, что все иллюзорно».

Эти философы говорили нечто такое, в чем была частица истины. Но они пытались доказать это. И вот тут они сбивались с пути.

Любовь нельзя доказать.

Ее можно только испытывать.

И в любви все, что состоит из пространства и времени, представляется сделанным из того же материала, что и сновидения. Это не аргумент, не философия.

И вы можете быть на расстоянии сотен миль друг от друга, и все же любовь может свести вас настолько близко, что вы растворитесь друг в друге.

Так что запомни: если ты чувствуешь меня в своем сердце, тогда я всегда с тобой. Куда бы ты ни отправилась, я отправлюсь вместе с тобой — и без билета, так как еще не нашли способ определять, не путешествует ли человек с кем-то, скрытый в его сердце.

В-третьих, этот мир, несомненно, безумен. И безумным он стал не вдруг — он всегда был таким.

Я не пессимист, но я и не оптимист. Я просто реалист. Я знаю, что невозможно изменить весь этот безумный мир. Даже если я смогу изменить моих людей, моих санньясинов, — даже это будет сверх всякого ожидания.

Поэтому я не хочу, чтобы ты стала миссионером, старающимся изменить безумных людей.

Измени саму себя и помогай своим спутникам — санньясинам, которые находятся на том же пути, в том же поиске - ободряй их, помогай им всеми возможными способами. Бывают моменты тьмы, бывают моменты отчаяния, бывают моменты, когда человеку кажется, что ему не следовало выбирать этот путь, ибо он ведет против всего этого безумного мира.

Быть разумным в этом безумном мире — значит непременно быть против него. Поэтому помогай тем немногим людям, которые движутся к благоразумию, и никогда не требуй невозможного. А вот изменить несколько тысяч санньясинов во всем мире — это возможно. И, может быть, если несколько тысяч санньясинов изменятся, это может создать некий магнетизм, некую гравитацию, так что в это будут втянуты еще многие миллионы людей.

Но тебе надо начать с самой себя. Если тебе удастся изменить саму себя, это уже много; а если ты сможешь помочь тем, кто находится на пути, этого будет достаточно для твоего сострадания и твоей любви.

В этом безумном мире есть много людей, которые не хотят жить так, как они живут, они хотят трансформироваться. И если ты встретишь человека, у которого есть глубокое желание трансформироваться, помоги ему.

Но никогда никому себя не навязывай, ибо если кому-то хочется оставаться безумным, то это его право по рождению. Не мешай ему, он и так уже слишком помешанный. Оставь его в покое, и пусть он живет своим безумием.

Благослови его и скажи: «Живи этим тотально! » Быть может, если он будет жить своим безумием тотально, он сможет выйти из него.

С безумными людьми проблема в том, что они живут своим безумием частично, они всегда его подавляют, они всегда делают не то, что им хочется. Если им предоставить полную свободу, то, быть может, они смогут выйти из своего безумия.

По крайней мере, мои люди должны предоставлять каждому свободу быть самим собой, без всякого осуждения, без всякой оценки, не называя его грешником, не отправляя его в ад. Надо просто принимать его таким, каков он есть.

Любящий человек принимает другого таким, каков он есть, не требуя, чтобы тот изменился.

Возлюбленный Бхагаван,

Однажды я пребывала в счастливом ожидании, чтобы приветствовать Вас на пути к роще Санаи. Я радостно пела и танцевала. Когда Вы приблизились, мое тело стало двигаться в такт с движением Ваших рук; такая невесомость и радость взрываются, уходя в беспредельность, а затем падают в глубокую безмолвную пропасть внутри меня.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒