Глава VIII. Уже не “застой”, ещё не “перестройка”?

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 9

Многие историки сходятся во мнении, что смерть Брежнева означала конец целой исторической эпохи. К сожалению, это, казалось бы, рядовое событие означало гораздо большее, а именно завершение самой дерзкой и величественной попытки человечества вырваться из царства необходимости в царство свободы, попытки построить принципиально иное, более светлое, справедливое и человечное общество, в котором бы не существовало отчуждения тружеников от результатов их труда, угнетения человека человеком, наконец, сделалось бы невозможным распределение людей по имущественному и образовательному цензу. Теперь, если у нас когда-нибудь хватит сил и мужества продолжить начатый нашими предшественниками путь, многое придётся возрождать буквально с нуля. Смерть Брежнева, таким образом, означала вступление России в очередную, третью по счёту Смуту со всеми её непременными атрибутами: самозванцами, олигархической семибоярщиной, иноземными благодетелями, безмолвствующим народом и многими, многими другими.

Время с 1964 по 1982 год было далеко не самым худшим в осуществлении советского проекта. Преемники Брежнева — многочисленные стервятники, раздирающие нашу страну — получили гораздо более роскошное наследство по сравнению с тем, что унаследовал сам Брежнев от своего предшественника — царя кукурузных полей Хрущёва. На международной арене СССР смог добиться стойкого паритета со всеми своими стратегическими противниками; экономическими и военными средствами была укреплена система социалистических государств; росло советское проникновение в страны Африки и Латинской Америки, которые прежде на протяжении нескольких столетий являлись исключительной вотчиной Западноевропейских хищников и США.

Внутреннее положение в СССР так же имело позитивную динамику. Советская экономика устойчиво прогрессировала, что позволяло задумываться об осуществлении новых амбициозных программ по освоению космоса, решительному преобразованию природы, качественному совершенствованию социальной сферы. Завершалось формирование новой исторической общности — советского народа, по своим объединительным функциям и полиэтническому составу в чём-то аналогичного американской, индийской или, скажем, бразильской нациям. Находилась на подъёме и духовная сфера — культура, наука, образование. Главным результатом развития Советского Союза в 1964—1982 годах следует считать вступление в самостоятельную жизнь наиболее грамотного за всю историю страны поколения, выросшего в условиях мира и постоянного подъёма благосостояния. Это поколение обладало колоссальной творческой энергией, профессионализмом, верой в будущее и осознанно стремилось к новым, невиданным прежде свершениям.

Конечно, это не означает, что в нашей стране было всё так безоблачно. Стабилизация не означает стабильности. Развитие любого, самого благополучного общества обязательно предполагает существование в нём каких-либо противоречий, которые и являются мотором исторического прогресса. Полное устранение противоречий будет означать конец истории — ни больше, ни меньше. Советское общество было живым, растущим организмом, поэтому в нём так же имелись отдельные конфликты интересов, неполадки, трения. Но они не носили антагонистического характера. Отягощавшие внутреннее положение болезни не являлись смертельными, вполне подлежали лечению, причём, как правило, отнюдь не хирургическому, а вполне мирному, терапевтическому. Многое зависело от того, какой путь будет избран наследниками Брежнева, какие цели они будут преследовать — цели укрепления державы или свои собственные. И проблема заключалась не в личности очередного партийного лидера, а в том, какие социальные силы будут определять его курс.

Вот тут-то и проявился во всей своей красе главный изъян советской системы, о котором много и убедительно пишет известный исследователь и публицист Михаил Калашников: ей не было равных в воспитании высоких патриотических качеств у рядовых граждан, но, видимо в силу её эгалитаризма, она серьёзно буксовала, когда дело касалось культивирования элиты. В силу этого порока брежневскому поколению лидеров не удалось ни только подготовить себе более или менее надёжную смену, но даже преодолеть процветавшую с хрущёвских времён разобщённость в советской верхушке. В России, впрочем, так же, как и в любом другом государстве, господствующие слои никогда не были полностью однородны. Только в исключительных условиях эту разобщённость удавалось худо-бедно нивелировать. Так произошло, например, ценой огромных человеческих жертв в 1917—1953 годах. Хрущёву оставалось лишь подыскать более адекватные новым условиям развития страны ненасильственные, демократические формы поддержания баланса сил в верхних слоях советского общества, но и в этом вопросе он «пошёл другим путём»… В результате сразу же, ещё в начальные годы правления Хрущёва распался и без того шаткий союз между либеральной интеллигенцией и консервативным чиновничеством. Но это было ещё полбеды. В России мнением интеллигенции пренебрегать было заведено исторически — иначе бы страна рухнула бы гораздо раньше. А вот когда трещины образовались в самом «монолите» советской бюрократии — то это таило в себе уже нешуточную угрозу.

Социальный портрет отечественного чиновничества того времени дать очень непросто. Многое историкам ещё попросту неизвестно. Тем не менее некоторые основные конкурирующие между собой силы могут быть пунктирно обозначены уже сейчас. Прежде всего заметно выделялась группа, которую допустимо условно назвать геронтократами-ортодоксами. Что можно сказать об этом социальном феномене, отразившим нашу специфику тех лет? Многие старики в руководстве страны уже подверглись соблазнам частной собственности. Ещё сильнее заражены чуждыми советскому строю настроениями оказались люди из их ближайшего окружения: помощники, советники, друзья, родственники (особенно дети и внуки) и проч. Тем не менее, именно в руках геронтократов-ортодоксов всё ещё находились основные рычаги управления страной. В силу этого обстоятельства они и являлись хранителями советской традиции в партийном руководстве, как могли поддерживали целостность и независимость Красной империи.

Сильные имперские настроения по определению жили в армейской среде. Для военных патриотизм являлся своего рода непременным атрибутом профпригодности, как говорилось в одном известном советском фильме: есть такая профессия — Родину защищать! Конечно, общие процессы разложения не обошли и армию. Многие генералы обросли дачами, шикарными автомобилями, любовницами, пьяными компаниями в которых они проводили времени чуть ли не больше, чем на службе. Не мало молодых офицеров, особенно из привилегированных семей, шло в армию преимущественно за наградами и чинами. В те годы по этому поводу бытовал такой анекдот:

Подходит к генералу сын и спрашивает:

— Пап, а пап! Когда вырасту, я могу стать генералом?

— Конечно, сынок, можешь!

— А маршалом?

— Не, сынок, не можешь. У маршала свои дети есть.

Вместе с тем, нельзя не признать, что костяк советского офицерства составляли отнюдь не эти вырожденцы. Огромное влияние на армию продолжали оказывать герои Великой Отечественной войны (а не героев, среди воевавших с фашистами, просто не было, как бы ни сложилась их судьба в дальнейшем). Большинство парней, выбиравших путь военного, даже не задумывались о возможной блестящей карьере. Сразу после окончания военных учебных заведений их ждали маленькие неустроенные в бытовом отношении гарнизоны, разбросанные по огромным просторам Державы. Юношеская романтика и желание послужить своей стране, — вот что в первую очередь заставляло наиболее пассионарную часть молодёжи избирать для себя тернистый путь офицера.

К геронтократам-ортодоксам примыкали ещё две очень влиятельные группы правящей верхушки — служащие центральных ведомств и руководители индустриальных гигантов всесоюзного подчинения, прежде всего работавших на оборону. Что касается московской бюрократии — тут всё ясно. Свою значимость она могла сохранить в неприкосновенности только в случае сохранения самой Красной Империи. Несколько сложнее обстояло дело с директорами предприятий военно-промышленного комплекса. С одной стороны они сосредоточили в своих руках колоссальную власть и материальные ресурсы, но с другой стороны их зависимость от центра — и административная, и чисто экономическая — была чрезвычайно высока. Кроме того каждый член этой касты мог рассчитывать пойти на повышение и дорасти до министра какой-нибудь промышленной отрасли. Наконец, среди этой части директорского корпуса было множество людей высоких принципов и твёрдых патриотических убеждений. Служение Отечеству воспитало в них самые лучшие человеческие качества, и это обстоятельство так же делало их надёжной опорой советского строя.

Но в советской «элите» того времени имелись и совершенно иные прослойки, представители которых не только не желали, но и не могли желать успешного продолжения советского проекта. Более того, они оказались кровно заинтересованы в его скорейшем сворачивании. В первую очередь это касается региональных баронов — руководителей республиканского и областного масштаба (здесь не лишне напомнить, что самые массовые сталинские репрессии 1937—1938 годов были направлены не на идейную оппозицию, а именно на подобного рода регионалов-сепаратистов). А вот Хрущёв со своими совнархозами и децентрализацией управления возродил эту касту, которая отчаянно стремилась стать своеобразной кастой «неприкасаемых», неприкасаемых в смысле полного избавления от докучливого контроля сверху.

Близкие устремления имелись так же у значительной части руководителей среднего звена Агропромышленного комплекса (АПК), а так же директоров средних и мелких предприятий, прежде всего промышленности группы «Б»: лёгкой, пищевой, лесной, рыбной и т.д. Они давно готовы были поменять уж очень неустойчивую свою власть на реальную, неотчуждаемую собственность. Зачем им было напрягаться, выполнять планы, заботиться о социалке, когда лучше стать не директором, а хозяйчиком своего завода, фабрики или землевладельцем-латифундистом и отправлять всю получаемую трудом своих подчинённых прибыль в собственный карман?

Важно добавить, что именно пересечение интересов «красных директоров», в глубине души давно переставших быть красными, с интересами местечковых баронов создавало ту питательную почву, на которой бурным цветом расцвела та часть экономики, которая до поры — до времени должна была скрываться от солнца. Теневая экономика, ещё одно порождение хрущёвской оттепели, пожирала здоровые сегменты народного хозяйства СССР и готовила его крах. Через коррупцию и формирование местных мафиозных кланов ушедшая в тень экономика готовила крах всей советской системы.

Однако, даже выступая единым фронтом, эти антисоциальные элементы советской верхушки не могли тягаться с геронтократами-ортодоксами, которые располагали поддержкой могущественных союзников. Тем более, что самостоятельно, без посторонней помощи соединить свои усилия противники советской державности не могли в принципе. Требовалась какая-то другая, третья сила, которая бы, даже не являясь многочисленной, сыграла бы роль бабочки, благодаря которой весы могли качнуться в ту или иную сторону. Эта сила должна была располагать недюжими организационными возможностями, выходом на самые верхние этажи нашей политической системы, пронизывать насквозь всё общество, и, в то же самое время, не чувствовать своего кровного родства с ним. В этом контексте следует присмотреться к той части советской бюрократии, которая была поставлена надзирать над остальными её группами, а так же над всем обществом в целом. Речь идёт о так называемых “органах государственной безопасности”.

На первый взгляд получается парадоксальная, даже абсурдная ситуация — службы государственной безопасности, уже в названии которых отражено их главное предназначение — хранить безопасность государства, вдруг оказываются главным смертоносным оружием в руках его врагов? Но если разобраться повнимательней, то многие вещи перестанут выглядеть так неожиданно. Для более глубокого понимания вопроса о действительной природе спецслужб всех стран и народов хорошо бы всем познакомиться с брошюрой Юрия Мухина «Кто убивал американцев 11 сентября 2001 года? »[117]. В ней публицист предлагает непредвзято посмотреть зачем представители рода человеческого идут работать «в шпионы»? и тут выясняется, что единственным желанием большинства из них является желание получать большие чины и солидное жалование за непыльную, в общем-то, работу. Как тут не вспомнить раздутый самими спецслужбами миф, что труд разведчика особенно труден и опасен! Как далеко это от истины в наши дни! Кому приходится тяжелей — пехотинцу в раскисшем от дождя окопе или разведчику на светском рауте? Если солдат попадает в плен — его расстреливают или отправляют в концлагерь. А вот к разведчикам — счёт особый: если он попадает в плен — его прежде всего стараются перевербовать, и, надо признать, часто достигают поставленной цели. Поэтому среди шпионов всех стран и народов столько двойных и даже тройных агентов. В этом контексте приходится напоминать о том особом, неформальном союзе, который существовал и существует между различными спецслужбами. Разведчики всех стран — это особый, очень небольшой, замкнутый в себе мир, в котором существуют свои неписаные законы, правила игры, моральные принципы и т.д. Ворон ворону глаз не выклюет, и разведчик всегда найдёт общий язык с другим разведчиком, даже если тот работает на потенциального противника.

С момента возникновения в России жандармерии, а в Советской России — ВЧК-ОГПУ-НКВД, тайная полиция всегда ставила себя в привилегированное положение по отношению ко всем прочим силовым ведомствам — армии, обычной полиции и милиции. Нередко свои превратно истолкованные ведомственные интересы Охранка ставила выше интересов государственных. Ещё при царском режиме люди, призванные защищать Россию от великих потрясений, оказывались во главе заговоров не только против чиновников средней руки, но и против первого премьер-министра России А.П. Столыпина, а так же членов императорской фамилии. Да что там Великие Князья! Когда требовалось, рыцари плаща и кинжала готовы были уничтожить руководителя собственного ведомства, лишь бы не расставаться с сытой и спокойной жизнью. И, надо признать, Охранка внесла немалый вклад в подготовку революционного взрыва — поднятая её агентами (типа Азефа) волна террора сыграла в крушении царизма далеко не последнюю роль.

После революции Охранка (теперь ЧК) почувствовала себя ещё более сильной и значимой частью государственного аппарата власти. Как писал в солидном исследовании, специально посвящённом роли советской тайной полиции в развале Красного проекта, известный своими неожиданными разоблачениями автор А. Шевякин, возникнув, очень скоро советские спецслужбы “стали превосходить уровень необходимости для государства. И вся эта глабализационная мощь КГБ со временем была направлена только на удовлетворение личных запросов части его руководства и тех вождей СССР, с кем приходилось считаться. Так СССР стал со временем не государством, имевшим спецслужбы, а спецслужбой, имевшей своё государство”[118].

Выводы Шевякина могут показаться излишне категоричными, но давайте посмотрим, во что на протяжении всей советской истории выливалась самоуверенность спецслужб? Они чувствовали себя настолько уверенно, что пыталась отстранить от власти создавшую её коммунистическую партию и самостоятельно встать во главе страны неоднократно. Первая такая атака была предпринята чекистами, как сегодня это представляется, ещё в 1918 году под прикрытием так называемого мятежа левых эсеров. В годы нэпа ОГПУ стало инициатором так называемой операции «Трест». Считается, что разработка «Треста» проводилась с целью подчинить русскую политическую эмиграцию интересам большевистского режима. Но не менее возможным было и другое развитие событий — силами «Треста» чекисты вполне могли совершить в стране переворот и открыть двери в Советскую Россию для своих союзников в среде эмиграции. Не это ли имели в виду евразийцы и сменовеховцы, когда писали о скором перерождении изнутри большевистского режима? В начале 1930 годов очередной шеф советской тайной полиции Г. Ягода оказался ключевой фигурой нового заговора. По форме он был направлен против Сталина, но на самом деле — против партии и страны. О зловещей роли в нашей истории И.Н. Ежова и напоминать не следует. Многие до сих пор наивно полагают, что Ежов был всего лишь слепым орудием Сталина. Но почему же тогда он тайно собирал на Сталина компромат? Разве холоп позволит себе нечто подобное по отношению к своему Хозяину? Особенно ярко проявились претензии спецслужб на власть в деятельности Берии, ставшего ключевой фигурой убийства Сталина в марте 1953 года и на протяжении нескольких месяцев после этого выполнявшего роль фактического лидера государства. Вспомним, так же, что именно КГБ, как можно было видеть выше, сыграл ключевую роль в устранении Хрущёва[119].

Кроме того, важно отметить, что в советских органах госбезопасности всегда были сильные не русофильские, а преимущественно западнические настроения. Только в разные годы чекисты ориентировалась на разные слои западного общества. Первоначально это были европейские и американские ультра-леваки, так сказать интернационалисты, которые и составляли основной костях зарубежной агентуры НКВД. Позже симпатии чекистов сместились вправо. Берия уже явно чувствовал себя не наивным леваком, а респектабельным социал-демократом, ратовал за широкий компромисс с Западом. Чем дальше, тем большей усиливалось поправение целей, которые преследовали советские службы безопасности как особое государство в государстве — сперва в сторону идеологии конвергенции, а затем и сторону полной капитуляции пред Западом.

Этот исторический дрейф вправо имел под собой вполне тривиальные материальные интересы — большие, очень большие деньги. О каких деньгах приходится говорить? Во-первых, вернёмся ко временам правления «дорогого Никиты Сергеевича». Бурный рост в эти годы теневой экономики не мог пройти мимо всевидящих «компетентных органов». Но почему-то никакой реальной борьбы против неё не началось. К чему бы это? Как показывают некоторые серьёзные исследования, в конце 1950-х годов происходит постепенное сращивание спецслужб с теневыми экономическими структурам. Теневиков «доили» и «крышавали» авторитеты криминального мира, а те, в свою очередь, находились под присмотром соответствующих органов, в сейфах которых аккумулировались баснословные богатства. Во-вторых, злую шутку сыграл хлынувший в страну поток нефтедолоров, значительная часть которых перетекала на подложные заграничные счета, через которые якобы осуществлялось финансирование антиимпериалистической пропаганды и разного рода разведывательные операции. Эти теневые деньги были столь велики, что об их истинных размерах приходится только догадываться. Высокие чины из КГБ оказались более кого бы то ни было в советском руководящем слое заинтересованы в размене «власти на собственность» для того, чтобы пользоваться накопленным открыто. Шальные «чекистские деньги», как следует из материалов известного современного аналитика Алексея Мухина, собранных им в работе “Игра теней: «Деньги КГБ» против «Денег КПСС», в конце концов переросли советскую систему и буквально взорвали её изнутри[120].

Выдвиженцем служб госбезопасности, а заодно и всего разношёрстного блока ожидавших «ветра перемен» кланов, естественным образом становится возглавлявший КГБ Юрий Владимирович Андропов — политик-реформатор, изощрённый интриган, утончённый эстет и поклонник всего Западного. Без опоры на всю эту публику, в особенности на подчинённые ему службу госбезопасности, Андропов не мог даже мечтать о победе в борьбе за власть со стариками-ортодоксами. Но взлёт на верх обошёлся Юрию Владимировичу недёшево — он стал заложником своего могущества. Встав, наконец, у кормила государственной власти, он не обрёл независимость своих действий и вынужден был проводить политику в интересах тех социальных сил, на которые ему приходилось опираться.

Приход к власти Андропова, как и многое другое в истории, был, с одной стороны, случаен, но, с другой стороны, вполне закономерен. Случаен в том смысле, что на посту председателя КГБ мог оказаться не либерал-западник «железный Юрик», а человек, стоявший на позициях патриотизма или даже умеренного русского национализма, как это было в случае с «железным Шуриком» (Шелепиным). Сам КГБ так же мог оказаться под более пристальным контролем общества или Брежнев сумел бы проявить политическую волю и передать власть кому-то из более близких к себе людей. Что же касается закономерности прихода Андропова к власти, то и тут всё очевидно: человек, упорно поработавший для достижения вожделенной цели — власти — получил заслуженную награду. В партийном руководстве многие не любили Андропова, но его оппоненты не смогли вовремя сорганизоваться, сдали это только через год, когда что-либо менять было уже поздно. А вот Андропов всё делал вовремя, т.е. загодя.

В последние годы жизни Брежнева он очень расчётливо, всеми доступными бойцу невидимого фронта средствами укреплял свои позиции. Его труды не пошли прахом. Никто из андроповских соперников, будь то члены “днепропетровского клана” или лидеры крупных столичных парторганизаций не выступили против восхождения всемогущего ставленника КГБ на высшую ступеньку власти в стране. Более того, на Пленуме ЦК КПСС, проходившем 12 ноября 1982 г., с предложением о выдвижении Андропова на пост генсека выступил никто иной, как его главный конкурент К.У. Черненко. При этом, как вспоминал В.И. Воротников, Черненко в своём выступлении многозначительно отметил приверженность Андропова к коллективной, коллегиальной работе. Реакция Андропова была не менее многозначительна. В своём ответном слове он пообещал решать вопросы “по возможности коллегиально. Но не всегда к всеобщему удовлетворению”.

Тем самым Андропов, даже на уровне ничего не значащего ритуала, недвусмысленно заявил претензии на безусловное лидерство и чётко продемонстрировал своё нежелание делить высшую власть с кем-либо из членов советского руководства. Видимо не случайно в те месяцы по стране широко распространился довольно острый анекдот (хотя, надо отметить, вполне лояльный и даже в чём-то доброжелательный по отношению к Андропову):

Идёт заседание ЦК КПСС.

— Кто за избрание Юрия Владимировича Андропова генеральным секретарём ЦК КПСС? Поднимите руки! Единогласно! А теперь, проголосовавшие, могут опустить руки и отойти от стенки.

Избрание Андропова генеральным секретарём ЦК КПСС у нас в стране и за рубежом было встречено неоднозначно. Многие рядовые граждане связывали с Андроповым надежды на коммунистический реванш — всё больше и больше людей чувствовали потребность перемен, тихая и уютная атмосфера брежневского времени не могла соответствовать народу, привыкшему встречать и преодолевать трудности. Многие из тех, кто поверил дешёвой саморекламе органов безопасности, которая навязывалась в 1970-е годы в многочисленных фильмах и книгах о чекистах, разведчиках и пограничника, теперь верил, что Андропов сумеет навести в стране порядок и придать ускорение её развитию. Вряд ли доверие к Андропову было бы таким безоглядным, если бы уже в то время стало известно, как относятся к Андропову враги нашей страны — внутренние диссиденты и забугорные наблюдатели, в том числе штатные «прорицатели» западных спецслужб и советологических центров. Многие из них встретили Андропова буквально «на Ура! », как своего. Вот что сообщает об этом в своей книге Рой Медведев, знавших внутреннюю кухню диссидентов и западных аналитиков не понаслышке:

«Громадное количество комментариев по поводу избрания Андропова появилось и в прессе всего мира. В основном они были благожелательными: обозреватели и политологи самых разных направлений выражали надежды на изменения к лучшему во внешней и внутренней политике СССР. В западных газетах и журналах можно было прочесть об Андропове как о «новом Кеннеди», о том, что он «хорошо информирован в международных делах», что это человек, «выделяющийся своей культурой» по сравнению с другими кремлевскими вождями, что Андропов — «тайный либерал», что «он хорошо говорит на английском языке», что он «прагматик, открытый для политической умеренности и экономической реформы», «как Генри Киссинджер, хорошо информирован в иностранных делах», «подвержен влиянию Запада», «собирает пластинки современной западной музыки и отдыхает за чтением американской детективной литературы»… Положительно восприняли избрание Андропова Генеральным секретарем ЦК и многие из наиболее известных советских диссидентов, находящихся в эмиграции». Павел Литвинов заявлял: «Андропов вполне оппортунистичен… Он гибок и стремится к изменениям»[121].

Приход к власти Андропова, тем самым, означал очередной виток роста общественной нестабильности и ожесточённой борьбы внутри советской верхушки за выбор путей дальнейшего развития государства. Несмотря на его очевидные диктаторские устремления, Андропову в мгновение ока было невозможно сделаться полновластным хозяином огромной Сверхдержавы — этого не удавалось добиться даже его предшественникам, располагавшим для осуществления своих целей гораздо большим временем. Помимо этого, Андропову было сложно ликвидировать влияние герентократов-ортодоксов, не сумевших вовремя распознать опасность, но всё ещё располагавших в Политбюро мощными позициями. Не случайно, добившись своего избрания генеральным секретарём ЦК КПСС, Андропов вынужден был согласиться с тем, что на его прежнее место секретаря по идеологи пришёл его главный конкурент в борьбе за всласть, новый лидер «днепропетровского клана» Черненко. Тем самым Черненко оказывался при Андропове своеобразным комиссаром от «старой гвардии». Учитывая роль в советском обществе идеологии, понятно, что любой реформаторский шаг Андропова Черненко, при желании, вполне мог бы свести практически на нет, «подправляя» его в нужном для себя русле при помощи мощного идеологического и агитационно-пропагандистского аппарата партии, который теперь Андропов вынужден был уступить ему.

Отсюда вытекает та двойственность и неоднозначность предпринимаемых в период правления Андропова мероприятий, на которую указывают многие наблюдатели. Новому генсеку приходилось тщательно скрывать свои истинные намерения, прятаться за полумерами и недомолвками. Сперва необходимо было укрепить свои позиции с тем, чтобы дальше двигаться уже смелее. В силу этого одним из первых шагов Андропова на новом посту становится перетряска кадров. Если сменившие Хрущёва Брежнев и Косыгин в первые годы своего правления ограничились весьма незначительными кадровыми перестановками, сохранив на довольно таки продолжительное время в прежней ипостаси даже такого влиятельного сподвижника Хрущёва, как Микоян, то деятельность Андропова на этом поприще вполне заслуживает определения кадровой революции, — таких жёстких, масштабных и стремительных изменений в руководстве партии и государства не бывало даже во времена Сталина. Как отмечал известный историк-патриот С. Семанов, “по интриганскому своему коварству Андропов немедленно занялся кремлёвской чисткой”[122].

В первую очередь решение кадровой проблемы требовало от Андропова создать в верхах надёжную команду, которая стала бы ядром реформаторского крыла советской элиты. Отличавшийся стратегическим мышлением Андропов немало потрудился над её формированием ещё пребывая во главе КГБ, и теперь, сосредоточив в своих руках гораздо более весомые властные полномочия, он смог продолжить начатое дело с ещё большим размахом.

Андропов без стеснения выдвигал на важные позиции выдвигает верных себе людей. Среди них находился, к примеру, Э.А. Шеварднадзе, незначительный лидер комсомола республиканского уровня, сумевший выбиться на верх благодаря своей беспринципности и умению вовремя занять нужную сторону в подковёрной борьбе. В 1968 году он становится министром внутренних дел Грузии. На этом посту Шеварднадзе умело эмитировал борьбу с теневой экономикой. Она, разумеется, к сколько-нибудь позитивным результатам не привела (если не считать громадного количества арестованных, но какой в этом прок? — лишь дискредитация власти! ), Грузия продолжала оставаться одной из самых коррумпированных республик Советского Союза. Да и как могло быть иначе, если нанося удары по одним мафиозным кланам, Шеварднадзе поощрял другие, дружественные ему. Эта тактика, видимо, не осталась не замеченной Андроповым и в 1972 году Шеварднадзе оказывается во главе грузинской партийной организации, в 1976 году — членом ЦК КПСС. В 1981 году, с подачи своего патрона, Шеварднадзе получает заветный куш — членство в Политбюро. После прихода Андропова к власти, Шеварднадзе получил карт-бланш на проведение в своей республике широкомасштабного эксперимента, целью которого было легализовать теневую экономику и опереться на частнособственническую инициативу для “оживления” грузинской экономики.

Пошёл в гору ещё один закавказский силовик — Гейдар Алиев. Свою карьеру этот будущий Бакинский шейх начинал в бериевском НКВД в 1941 году. Столь же изворотливый и двуличных, как и его грузинских сосед, Алиев сделал даже более стремительную карьеру, в 1967 сделавшись председателем азербайджанского КГБ. Своему назначению Алиев был всецело обязан Андропову. В одном из своих поздних интервью, которые он раздавал уже после разрушения СССР, Алиев немного приоткрыл завесу секретности и показал, какими средствами и какой ценой Андропов укреплял свои позиции. Алиев не постеснялся признаться, что был назначен Андроповым вопреки твёрдому правилу — иметь во главе республиканских КГБ русских. По мнению Алиева, этим самым Андропов «покончил с дискриминацией азербайджанцев». То, что нарушение проверенного временем неписанного правила наносило ущерб единству Державы ни его, ни Андропова, видно, нисколько не огорчало…

В 1969 году, когда советские спецслужбы начали своё новое восхождение, Андропов сумел протолкнуть Алиева на пост первого секретаря Азербайджана. Ещё до Шеварднадзе Алиев апробировал методику борьбы за власть при помощи антикоррупционной нагайки. Будучи руководителем не самой захолустной республики СССР, Алиев не брезговал самолично являться в магазины и театрально «карать» мелких жуликов. Толку от этого не было никакого, зато восторг обывателей, а главное — благосклонность московского начальства были обеспечены. В 1976 году решительного бакинца делают кандидатом в члены Политбюро. Как только Андропов становится генсеком, Алиева срочно переводят в Москву на должность заместителя Председателя Совета Министров СССР, которым на тот момент являлся испытанный соратник Брежнева Н.А. Тихонов. Цель перемещения очевидна… Одновременно с этим повышением, в 1982 году, Алиева “избирают” членом Политбюро.

Андроповский поход чекистов во власть (так сказать «кагэбэизация всей страны») не остался незамеченным. В те годы широко бытовал анекдот, дескать теперь ЦК КПСС решено именовать ЧК КПСС, город Москву переименовать в ЧеКаго, а Кремль — в Андрополь…

Ещё одним ударом по влиянию «днепропетровской группы», а заодно и по бывшему ленинградцу Г.В. Романову, который отвечал за деятельность оборонных отраслей, становится создание в ЦК КПСС экономического отдела. Компетенция нового отдела оказалась очень широкой. Под его контроль передавались многие структуры экономического и хозяйственного управления. Он должен был курировать работу всех промышленных отделов ЦК, Госплана, отраслевых министерств, а так же Государственного комитета по ценам. Экономический отдел изначально создавался под молодого технократа Н.И. Рыжкова. Сам Рыжков был грамотным специалистом в области крупной промышленности, но таких и даже в гораздо более грамотных экономистов-практиков в ту пору в нашей стране было множество. Почему же именно его? Сегодня гадать не приходится — Рыжков мог импонировать Андропову своим западничеством и неприятием русских национальных идей. Даже в наши дни, когда порочность “перестройки” стала очевидна всем, Рыжков продолжает оставаться её адвокатом, все беды страны выводя из перегибов, а не сути проводившейся при нём политики демонтажа социализма.

Само по себе создание экономического отдела не имело никакой практической пользы и диктовалось исключительно политической целесообразностью. После его создания, компетенция Романова резко сокращалась, а Тихонов так и вовсе терял фактический контроль за экономикой страны, если вспомнить, что помимо Алиева и Рыжкова, сельскохозяйственные вопросы ему «помогал» “разруливать” другой андроповский протеже — М.С. Горбачёв, но об это «младенце в Политбюро» ещё предстоит поговорить подробнее.

О своём стремительном возвышении Рыжков позже рассказывал очень трогательную историю. Он писал:

«Мне позвонили домой из приемной Черненко. Помощник просил срочно приехать. Я поинтересовался: «По какому делу? Может, надо с собой взять какие-то материалы? » Не понадобилось... Черненко мне даже сесть не предложил. Наоборот, сам встал и деловито сказал: «Пойдем к Юрию Владимировичу». Сказать, что я не очень соображал, зачем меня привели к Андропову, — значит мало что сказать. Но разговор пошел на знакомую тему, об экономике. И когда Андропов предложил мне описать ситуацию, в которой находилось народное хозяйство, то я, забыв о печальной судьбе моего предшественника по Госплану, выложил Генеральному секретарю все, о чем думал... Андропов очень внимательно слушал и задавал только короткие и точные вопросы, заставляя меня, как боксера на ринге, раскрываться и говорить, говорить... Уже потом я ближе познакомился с этой его довольно хитрой манерой — молчать, побуждая собеседника к монологам, быстрыми вопросами вытягивать из него нужное. Познакомился, привык и даже взял на вооружение, хотя андроповского мастерства в «вытягивании» так и не достиг. Кстати, я ведь до этого с Андроповым не был знаком. Видел его лишь в президиумах съездов и собраний да портреты на демонстрациях.

Вытянул он из меня, что хотел, и заявил:

— Мы намерены создать в Центральном Комитете экономический отдел, руководить которым должен, по нашему мнению, секретарь ЦК. Хотим предложить этот пост Вам. Что скажете? Это предложение меня не просто удивило, оно ошеломило.

— Юрий Владимирович, помилуйте. Вы же, наверное, знакомились с моей биографией. Я производственник и экономист, а не партфункционер. Двадцать пять лет на заводе протрубил, три года в Министерстве тяжёлого машиностроения — своё министерство, казалось бы, родное, а с какими муками я с завода уходил! Потом — Госплан, тоже не имеющий отношения к партийной деятельности пост... Нет, я не потяну, у меня нет никакого опыта партийной работы. Ни дня, ни часа...

— Вот и хорошо, — прервал меня Андропов, — именно такой человек нам и нужен. У вас другой опыт есть, школа, кругозор. Сами же перечисляли: завод, затем министерство, то есть вся отрасль, дальше — Госплан, то есть все народное хозяйство... Насколько я знаю, вы и в Госплане общими экономическими вопросами занимаетесь. Так что менять профессию мы вам не предлагаем. Если вам небезразлична судьба страны, народного хозяйства—а судя по нашему разговору, небезразлична, — соглашайтесь. Где ещё вы сможете воплотить ваши замыслы в реальность?

Что верно, то верно — больше нигде. Повторяю: все командные пункты тогда располагались на Старой площади. Мне предлагалось занять один из важнейших. Это был шанс. Не для меня. Но для дела. Для страны.

Я и согласился.

Кадровые проблемы решались молниеносно. 22 ноября 1982 года в своем коротком выступлении по оргвопросу Андропов проинформировал членов ЦК о том, что, поскольку экономике надо сейчас у<

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 89