Вселенная - бесконечный маскарад,

Нет ничего, что было бы тем, чем кажется;

Так в мечте видится истина,

Что без мечты не была бы до конца истинной. * *Савитри

Даже если мы вспомним о других корнях Матери - у неё ведь было очень много корней, не только в Европе, даже если пройти её целиком от Уральского хребта до Иберийского полуострова и захватить Долину царей, - даже если вспомнить о законах генетики - господин Мендель в ту пору как раз закончил работу в Брюнне, - даже если заключить её и всех нас в сумрачной крипте генетического лабиринта - он ведь грозит стать нашей последней криптой, которая упокоит нас навеки, - Она была рождена, чтобы сокрушить этот лабиринт, как Мира Исмалун потрясала условности, а Матильда двор хедива, и из этой «атавистической норы» вывести нас на свежий воздух, к новому человеческому состоянию, или новому миру: «Мы не желаем подчиняться законам Природы, даже если за миллиарды лет привыкли повиноваться им! »

ЕДИНСТВО

Ребёнок - изначальная очевидность всего того, что скрыто нашей культурой. Человеку приходится долго учиться, чтобы разучиться и найти потерянное вновь. Но и это удаётся не всегда, - в таких случаях остаётся только культура, маска, прикрывающая пустоту. К несчастью, нам не всегда удаётся найти ребёнка, который рассказал бы о своем опыте - ведь у всех детей разный опыт; как остриё иглы или как океан, в соответствии с... С чем? Если бы получше объяснить, в чём тут неравенство, мы бы, может быть, ближе подошли к тайне рождения, чем все законы Менделя, по крайней мере, в том, что касается рода человеческого, ибо есть одна роза, а есть другая. По правде сказать, мы и не знаем, можно ли найти во всей вселенной хотя бы две похожих друг на друга вещи, хотя бы два листка на одном дереве, и мы недоумеваем, какие тут могут быть законы, если только они не выдуманы нами самими: все люди дальтоники, когда речь идёт о цвете, о существовании которого они даже не подозревают. Вот найди мы этот вот Цвет и этот вот Закон, нам удалось бы обнаружить и то, что даёт жизнь всем формам, - острию иглы и океану, и трепещущему на ветру листку на ветке, - и то, что объединяет весь мир в великом Единстве. Эйнштейну не хватило какой-то мелочи, чтобы завершить теорию «единого поля». Возможно, эту мелочь даст нам ребёнок.

Стало быть, дело тут не в сомнительных видениях ясновидящих, нет, в этом маленькая Мирра недостатка не знала, - чем необычнее, тем проще, а в конце концов нас ждёт такая простота, что мы и не увидим, насколько она необычна.

Шакти

Надо сказать, порядки в доме Мирры были строги и обращались там с ней достаточно сурово, однако когда Матильда немного перегибала палку, Она садилась на свой маленький детский стульчик и смотрела своими большими переменчивыми глазами - иногда они были золотисто-карими - из-под банта, который стягивал тёмно-рыжие, или, скорее каштановые, позже ставшие янтарными, волосы, и длинной чёлки, как у королевы Тий, - Она смотрела. Мать всегда подолгу смотрела. Ни направо, ни налево, ни даже внутрь, поскольку там - то же самое, что и снаружи. Она не плакала, поскольку это не входило в программу - недаром Она была дочерью Матильды. Она непонимающе глядела на суровый, тёмный и странный мир, где длинные портьеры пахнут нафталином, и грохочут запряжённые четвёркой экипажи. Острота непонимания создавала нечто вроде понимающего непонимания, плотной массы, в которой было... что-то, «объяснение» без мысли (Ей было тогда пять лет), возможно, сама Мирра - немая сосредоточенность. Она жила, отвечала, была. Она рассеивала все призраки. Вот она: сознание. «Я чувствовала его как свет и силу у себя над головой... Очень приятное ощущение: я сижу на стуле, сделанном специально для меня, одна в комнате, и... (не знаю, что это было, ничто, наверное, нуль для ума) ощущаю над головой сильное и светлое Сознание. Мне казалось, что им я должна жить, быть (ну, конечно, слова тут многого не скажут), и потому я пускала его вниз, ведь для меня оно было единственным основанием, чтобы жить... Порой я не могла отделаться от чувства небывалого удивления. Постоянно я получала удары. Любая вещь, любое событие приходило как удар кинжалом - или кулаком, или дубинкой, - и говорила себе: " Неужели такое возможно? " Понимаешь, низость, ложь, лицемерие... В родителях, в друзьях, куда ни кинь взгляд - везде одно и то же. Как тут не удивляться? В плане разума это не выражалось никак, было только недоумение. Так прошло лет двадцать, или двадцать один год - тогда я встретилась со Знанием, с тем, кто объяснил мне, в чём тут дело и откуда взялось мое недоумение. " Как, это и есть жизнь? Как, это и есть люди? Как?.." Я чувствовала себя избитой и израненной... Поэтому, когда мне было больно, я остерегалась говорить что-либо матери или отцу: отцу до этого дела не было, а мать просто выругала бы меня (это всегда было для неё первым делом), я просто уходила в свою комнату, садилась на стул, собиралась с силами и пыталась понять - по-своему».

Опыт приобретался сам собой: «Мне нужно было только присесть на минутку и почувствовать это, приходящую ко мне силу».

Самый первый опыт Матери - ключ ко всему остальному.

Да, сила, подобная сознанию - «это» понимало, сила и оказывалась пониманием, чистым и обнажённым, ибо прежде она воспринималась чувственно, - ребёнок ведь всё трогает, чувствует, - как плотность, которую Она пускала вниз и потому наполнялась спокойствием. Когда «это» спускается, человек полон свежестью и светом, как дышащее растение. Шри Ауробиндо будет говорить о «Сознании-Силе». Это - Шакти, движитель миров. Нам не так просто понять её или почувствовать, поскольку мы окутали её словами, мыслями, цветами, политическими или религиозными учениями, или музыкой, и с триумфом говорим: «Это моя мысль, моя музыка, моё евангелие», - более или менее громко, в зависимости от интенсивности Потока, но проходит-то именно он, через всё - атом, растения, галактики... Если вы коснётесь этого здесь, то коснётесь этого и там, за тысячи миль от вас, в самых далёких и потаённых предметах - исчезнет всё далекое, всё потаённое, всё чужое, поскольку всё течёт в этом и через это: Сила-Сознание, Шакти - всеобщий связующий мост, сущность мира. Она - основание Единства мира, которое мы тщетно пытаемся высказать на языке уравнений, братства или машин; все наши телескопы, перископы, телефоны и телевизоры суть неуклюжие сачки, в которые мы пытаемся поймать то «теле-», что находится прямо у нас под рукой, перед глазами, в руке, в глазах, или же вообще нигде, ибо поймать его можно и без глаз, и без рук - просто так, лёгким вздохом, вздохом всего мира, ключом ко всему миру и, наконец, - пониманием всего мира. Ну, а пока мы не найдём эту мировую первосущность, можно и не пытаться приблизиться к тому, что мы искусственно отдалили от себя, отрезали, отшвырнули вовне, до тех пор бессмысленно объединять братьев, ведь объединиться они могут только в одном месте; бесполезно ломать границы (или нарушать их - это одно и то же) - исчезнуть они могут только в одном месте; и можно отправляться хоть на Луну, а то и на луны вплоть до самого Судного дня, так и не заполнив наши пустые сердца и умы, ибо заполниться они могут опять-таки только в одном месте, там, где бьётся сердце мира, там, где живёт жизнь, а ветер играет всеми нашими пустыми словами, музыкой, лунами - он-то и создаёт мысли, музыку и вообще всё. Мы - неизвестно что возомнившие о себе инструменты Силы; мы не знаем её, но она-то нас знает хорошо и хочет, возможно, дать нам ещё больше радости, если только мы позволим ей самой делать свою работу вместо того, чтобы без конца мешать ей «своими» абсурдными идеями, «своими» абсурдными философиями, «своими» абсурдными религиями, и прочими глупостями, которые, как мы начинаем понимать, никого не спасут, ничего не значат и ни на что не пригодны.

Все йогические упражнения и медитации, все наши усилия - в конце концов, не более чем средство утихомирить нашу поверхностную самонадеянность и заносчивость, ментальную машину, всё на свете скрывающую, запечатывающую, разделяющую: когда она спокойна, приходит всё. Ребёнок знает это, как знала это Мирра, но как только он получает способность высказать своё знание, он теряет контакт, и ему приходится переделывать всё, точнее, уничтожать уже достигнутое. Мы-то думаем, что в этом мире у нас масса дел, а на самом деле нам надо разрушить всё, прежде чем мы получим первое слово о знании, организации и силе. Однако, разрушение приносит боль, которая доходит до самых клеток. Прежде, чем мы сможем уловить великий Поток в его бессмертной и безграничной чистоте, мы должны уничтожить что-то очень и очень важное:

Всемогущие силы заперты в клетках Природы. * *Савитри

Вот вся жизнь Матери, все её труды на протяжении девяносто пяти лет, точнее девяноста, ибо начались они, когда Ей было пять лет: «Только об этом я и думала, только этого и желала, меня ничего больше не занимало, и я ни на минуту не забывала, что хочу этого. Никогда не случалось так, чтобы я забыла, а потом вдруг вспомнила: без конца, и днём, и ночью... а прошло ведь уже восемьдесят лет», - говорила Она. Мать без устали повторяла детям Ашрама: «Вы должны выбраться из своей скорлупы; вы полностью заперты в неё и на всё натыкаетесь - понимаете, как мотыльки, бьющиеся о стекло лампы? ...Сознание человека похоже на мотылька: то там ударится, то там, ведь всё ему чуждо. Вместо того, чтобы натыкаться на вещи, надо войти в них, и тогда они станут частью вас самих. Вы расширяетесь, у вас появляется воздух, чтобы дышать, пространство, чтобы двигаться, и вы больше ни на что не натыкаетесь; вы входите, проникаете, понимаете и живёте одновременно во многих местах».

Собственно, Мирра и жила разом во многих местах, и это касается не только пространства, но и времени, ведь прошлое и будущее, как мы их называем, на самом деле, возможно, отделены друг от друга и от настоящего не более, чем наш сосед от нас, или отец от матери, или котёнок, бегущий по крыше. Нам придётся отучиться от всего, что мы узнали о мире, чтобы постичь настоящий мир и настоящее время - оно ведь не имеет никакого отношения к часам и гробам, - и настоящее пространство, в котором мы повсюду будем чувствовать себя дома. А для этого нужно знать средство достижения, надо познакомиться с великой Шакти и узнать, что это такое. Надо научиться иному образу существования. Наставниками вполне могут быть и дети, поскольку для ребёнка во всех этих вещах нет ничего необычного, пока он не испорчен воспитанием. С Миррой путешествовать хорошо. В её великом лесу таится множество тайн и множество измерений. Только это нужно испытать самому, мало просто читать книги: они оставляют человека в прежней неопределённости, в прежнем смертном облике, при прежнем фальшивом течении времени, несущем только нашу боль и жизнь, которой вроде как и нет вовсе. Нужно идти с Миррой, нужно быть с Ней. Странно - хотя, что тут странного? - первое школьное сочинение Мирры, написанное в конце прошлого века, заканчивается следующими словами: «Не спи в настоящем, иди к будущему! »

Будущее же может пробиться и в настоящем.

Пляска вибраций

Как и Мира Исмалун, маленькая Мирра не выносила никаких границ, однако наиболее глубоко чувствовала она не искусственные рубежи, которыми люди опутали матушку Землю, а куда более реальные ограничения, которые мы сами налагаем на себя. На них Она натыкалась повсюду: мать, отец, подружки, вообще всё, куда ни глянь: «Куда ни ступишь за пределами тела, всюду боль, - говорила Она. - Иногда соприкасаешься с приятной, гармоничной, тёплой, ярко светящейся субстанцией, но это случается редко. Вот цветы - да, хотя и не всегда. Но материальный мир... Шагу не ступишь - везде получаешь царапины, удары, ссадины; ни одна вещь не раскроется - вот как замкнута человеческая жизнь! Она зажата, невыносима, ни света, ни тепла, я уж не говорю о радости». Она наблюдала. Она рассматривала каждую вещь. Она всё время пыталась разгадать загадку человека. Наощупь Она изучала, как работает великая Шакти.

Семья переселилась с бульвара Осман на площадь де Руль, в дом № 3, где Мирра прожила до девятнадцати лет (в этом возрасте Она вышла замуж), но особых перемен не случилось, поменялись только занавески и стены. Но пристальный взгляд стал ещё острее, и Сила спустилась к Ней и стала ещё интенсивнее, она циркулировала, двигалась, ей можно было управлять. Потом Она увидела, что и с другими происходит то же самое, только с другой интенсивностью - сила двигалась, приходила, уходила, а всё не то жило в ней, не то приводилось ею в движение. Так откуда же стены? Мирра наблюдала, и это зрелище было куда интереснее цирка, куда брал Её отец, или болтовни с подружками. Однако Матильда (кто бы говорил! ) однажды взорвалась: «Ты - чудовище, у тебя нет чувств! » Что до чувств, то Она находила их столь же стереотипными и грубыми, сколь и стены; Она полагала, что это ещё один способ строительства стен вокруг себя. Поэтому Мирра промолчала. Она вглядывалась - «Мирра молчаливая» - и люди вокруг считали это невыносимым, поскольку наиболее невыносимо то, что отличается от вас: это не сожрать, вот люди и царапаются, и лягаются - они хотят силой взять то, что уходит от них, и это всего-навсего оборотная сторона «добрых чувств», в отсутствии которых они упрекают вас: «Агрессивны даже добрые порывы, даже привязанность, даже влюблённость и прочие нежные чувства - все они похожи на удар палкой». Вот так. Мирра неустанно разглядывала мир, чтобы понять его «по-своему». Она замечала, что всё, исходящее от людей, а иногда даже и от предметов, на разных уровнях затрагивало её, точнее то «нечто», которое воспринимало движение (мысли, чувства, слова, даже молчание - даже «тишина» человеческого присутствия) и отзывалось. Дело тут не только в разных уровнях; даже то, что дрожало, было разным. Мирра открывала таким образом вибрации и тщательно, как химик в лаборатории следит за реакциями, измеряет валентность элементов, изучала их. Невольно Она обнаружила знаменитые «центры сознания» или чакры, о которых часто повествует индийская литература. И всё же, всё составляло лишь разновидность единого Движения, и «сила», то витавшая над Ней, то живущая в Ней, в людях и вещах вокруг, была его частью. Она циркулировала, а Мирра воспринимала её с удивлением и интересом; стенки же казались... такими странными. Однажды родители повели девочку посмотреть на умершего родственника (Матильда, верно, хотела вселить в дочь свой собственный стоический дух). «Первый мертвец» не заинтересовал Мирру, и не вызвал в ней никаких особенных чувств, и всё же ни с того, ни с сего на глаза навернулись слёзы, горло сжалось - Ей хотелось плакать, будто Она была охвачена величайшим горем. Это происшествие удивило её, «и вдруг я поняла: как, их скорбь вошла в меня?! » Это циркулирует, движется, входит, выходит, переходит от человека к человеку, и всё едино - мы, по Её словам, подобны «базарной площади. Вибрации перемещаются в едином и абсолютно однородном поле. Только их сложность и взаимовлияние создают впечатление их независимости. Нет ничего независимого и отдельного: есть только одно вещество, одна сила, одно сознание, - одна воля идёт по бесконечным путям бытия».

Мирре совсем не нравилось уподобляться базарной площади и предаваться чужому горю или гневу Маттео, Её брата: «До чего серьёзный мальчик, до чего прилежный - это даже пугало! А при этом очень сильный характер, сильная воля, да и было в нём что-то интересное (когда он готовился к поступлению в Политехническую школу, я готовилась вместе с ним, потому что меня это занимало). Мы были очень близки (разница в возрасте составляла всего восемнадцать месяцев), а его жестокость при потрясающей силе воли привела к тому, что он трижды едва не убил меня. На третий раз мать сказала: " В следующий раз ты точно убьёшь ее, " - и он решил, что это больше не повторится - вот и не повторилось». Что и говорить, энергичные люди были в этой семье. Однако, когда Маттео охватывал гнев, Она чувствовала дрожь в центре нижней части живота: таких центров было множество и они походили на узлы дрожи или вибраций; они получали извне или сами испускали более или менее сильную, в зависимости от уровней, дрожь. Иногда (но это относилось к самым высоким узлам) дрожь бывала приятной. Она хорошо изучила это явление - вместо того, чтобы улавливать чужую вибрацию и, вслед за братом, впадать в гнев, проще было отключить ток. В волевом усилии (так делал Маттео) никакой нужды не было: ток просто отключался. Больше он не проходил. Так Она открыла «заразность» вибраций: «Все вибрации заразные - а сколько их! - Пляска вибраций». Но Ей-то не хотелось подхватывать симпатическую (или антипатическую) болезнь соседа - Мирра хотела быть хозяйкой в своем собственном доме, а не поплавком в море. «Нужно точно и с научной достоверностью изучить все свойства вибраций. Когда вы подходите к этому с научной точки зрения, - говорила Она, - вы уже не поплавок, который волны мотают то в одну сторону, то в другую. В Природе (О, Природа, - вот уж кто любит позабавиться с людьми! Боже, когда видишь это, то одного зрелища хватает, чтобы стать бунтовщиком. Не понимаю, как это люди до сих пор терпят), идет волна желания, и люди, как стадо баранов, несутся по воле своих желаний; идет волна насилия, и все неистовствуют, как то же самое стадо баранов, и так всегда, во всём. Злость! Природа щёлкнет пальцами, и все не помнят себя от ярости. Стоит ей из прихоти махнуть рукой - и толпы людей следуют за ней».

Мирре было мало просто отключить ток. Она обнаружила, что им можно управлять. Вместо того, чтобы копить его в голове - в результате начинается, как она говорила, «брожение разума» - ток можно отводить на любые другие уровни и даже проецировать вовне, на людей или на события, причем не без последствий; на уровне сердца или ещё глубже он становился приятным и широким, обретая ритм «огромных крыльев». Это «чистый» ток, «чистый» поток, Шакти сама по себе. Мирре совершенно не нравились человеческие краски, подмешанные в этот поток, всё замутнялось так, что ничего не разберёшь: так камень разбивает гладь пруда. Нужно быть спокойным и чистым, чтобы Шакти шла без деформаций. Мирре нужен был чистый поток - так гораздо приятнее: человек танцует, он становится легче. Она хорошо изучила путь Шакти и увидела, что, в зависимости от уровня, Шакти облачалась то в чувства, то в мысли, то в желания - она тяжелела, угасала, принимала любой возможный цвет, но уже не была просто цветом, и мир оттого как бы обесцвечивался; поток становился серым и плотным - то есть, мутным. Мыслей становилось больше, он тяжелел, осложнялся, и вдруг пуф! Она дунула на него, и он стал как зеркало - чистым, ясным и прозрачным. Мир становился удивительно простым. В этой необыкновенной простоте всё как по мановению волшебной палочки становилось на свои места. Если была нужда в знании, то Поток говорил всё, что нужно: он ронял капельки слов - «Дождик белого цвета будто бы растил слова, будто бы поливал их - так приходили слова. Они пускались в пляс, начиналось что-то вроде кадрили, и когда кадриль складывалась, фраза становилась ясной. Это чудесно, Правда, чудесно - будто игра блуждающих огоньков: они появляются то тут, то там, танцуют, переплетаются - просто чудо! » А если есть нужда сделать что-нибудь, то он помогает, и об этом даже не надо думать - он толкнёт здесь, потянет там, он оттолкнёт тех, с кем не к чему встречаться, или, наоборот, притянет - он притягивает даже обстоятельства. Всё образуется совсем по-другому: это другой образ существования, или другой ритм - почти что чудо (но мы не знаем, почему говорим «почти»). Это и есть чудо, только такое естественное, что мы не говорим о нём и почти даже не замечаем его (за исключением разве что Мирры - Она-то всегда видела это своими огромными серыми глазами, которые иногда приобретали изумрудный, или чёрный, или небесно-голубой оттенок - странные глаза, они меняли цвет, сообразно... может быть, с дождиком света или с уровнем, с которого Она смотрела), мы не замечаем несуетных чудес. В общем, суета идет от ума, и «чудеса» нужны тоже ему, ибо простое чудо, в котором он живёт, начисто скрыто от него. Вот он и изобретает машины - он хочет заменить воздух, которым он дышит. Впрочем, дышать ему тяжело, он едва не задыхается, однако, кажется, что именно удушье даёт ему ощущение жизни. Странный мир. Мирра охотно соглашалась с этой точкой зрения.

Тщательное изучение мира не ограничивалось ни для Неё, ни для других только осязательным зрением вибраций (так Она сама позже назовет это явление, поскольку здесь речь идёт об осязании и зрении, расположенном не в глазах, а во всём теле сразу; в клетках словно мерцают тысячи маленьких глаз, и мы полагаем, человеческие глаза являются просто-напросто, так сказать, эволюционной условностью, а на самом деле видеть можно повсюду, на всех многоцветных уровнях, по примеру вечно изменчивых глаз Матери; только лень заставила нас зациклиться на внешних глазах - мы ведь вообще имеем обыкновение на чём-нибудь зацикливаться, а затем торжественно объявлять: «Это закон», - это и правда закон, но только нашей собственной лени). Она наблюдала за всем; для Неё не было ничего неживого. Она молча прогуливалась по Тюильрийскому саду, по Булонскому лесу, по Зоологическому саду, держась за руку огромного турка, и повсюду видела один и тот же Поток - он тёк сквозь каждую вещь и перекидывал мост между Ней и миром, а если Её взгляд надолго и безмолвно (любая мысль мутила всё) задерживался на цветке, дереве, питоне в Зоологическом саду, Она довольно скоро ощущала ответ, связь, обмен - что-то вздрагивало на том или ином уровне; наверное, это похоже на язык без слов, или, скорее, на запах, несущий смысл, будто он тоже был языком; на самом деле, всё является языком: формы, движения, цвета - всё говорит, только мы забыли это наречие! Это всеобщий язык, ибо, в действительности, есть только он - язык Сознания. Когда мы забываем его, мы начинаем громоздить Вавилонские башни. Целая гамма вызывала у Неё интерес: «Различия вибраций напоминают различия во вкусе. Сами по себе вибрации суть только вибрации, но отличаются друг от друга, как различаются цвета, или вкус, или интенсивность, или даже сила - конечно, это качественные различия, забывать о них нельзя... Не знаю, как это различие называется по-научному, но оно есть. Это только ощущение, но... у некоторых вибраций пики сглажены. Некоторые идут горизонтально, другие - вертикально. А иные... будто рассматриваешь их через мощнейший микроскоп. Одни сглаженные, другие острые, одни темнее, другие светлее. Некоторые беспокоят тело, а иные даже кажутся опасными. Настоящая химия вибраций», - вскоре скажет Она.

Но особенно Её интересовали цветы (и кошки, но в ином аспекте). Она чувствовала, что в цветах сила течёт по-особому, там она чиста, а кроме того у цветов было особое качество вибраций - как-никак, говорящий запах, - и они раскрывали Ей свой смысл и воздействовали на клетки Её тела: «Запах очищения, - говорила Она о маленьком жёлтом цветке с круглыми лепестками, похожем на маргаритку, - однажды с помощью него я вылечилась от насморка». Позже Она даст имена сотням цветов, отмечая качества вибраций, которые они пробуждали в ней: «О! Преданность! » - воскликнула Она однажды, уже в Индии, взяв в руки веточку базилика... Он дрожит, он что-то означает - всё означает что-то. «Нежность», «Вдохновение», «Новое творение», «Зов радости», «Супраментальное солнце», «Пламя», «Свет в клетках», «Трансформация», «Божественное сознание материи», «Благодать», «Прозрачность» и так далее. А маленький жёлтый, похожий на маргаритку цветок Она назвала «Простотой», «Вибрации в Природе сознательны. Цвет, запах, форма - всё непосредственно выражает истинное движение». Великий лес Матери полон неожиданных запахов. «Одни запахи дают вам облегчение, будто раскрывают новые горизонты - они облегчают вас, дают радость, - а другие раздражают (я научилась не чувствовать их); что до отвратительных запахов, то я их чувствую только тогда, когда желаю этого - например, мне надо что-то узнать...», К несчастью, запах есть и у людей - «психологический запах» говорила Мать: «Когда люди приближаются ко мне, я чувствую их психологическое состояние; дело тут в запахе - это очень специфические ароматы, целая гамма», Человеческие существа пахнут, вероятно, не так приятно, как цветы, но причина этого, скорее всего, в том, что они забыли, в чём суть аромата любого существа - его настоящего цвета, его чистой вибрации - внутренний звук, как бы музыка сверчков или мангустов, или же никакой музыки вообще. Это наше природное имя. Один ребёнок спросил у Матери, почему цветок отражает определённый цвет спектра и оттого кажется красным, голубым, жёлтым или белым, отбрасывая все остальные, и Она ответила: «Ученые скажут, что дело в расположении атомов, но я скажу, что дело - в природе дыхания цветка». Это настоящее дыхание мира. Дыхание - это ритм истины, чистое течение великой Шакти, запах всех запахов, настоящий цвет вещей, смысл, всему дающий смысл.

Великий материнский язык мира.

Великое тело

Уже можно представить себе, насколько исключительными и необыкновенными были опыты маленькой Мирры, и действительно, острота восприятия вибраций с годами выросла до удивительных масштабов, как это показывает история, рассказанная нам Матерью в один ноябрьский вечер в 1964 году: «С самого раннего детства я была очень чувствительна к составу воздуха. Так сказать, каждый " воздух" имеет свой вкус, цвет, качество, и я настолько хорошо запомнила их, что иногда говорила: " Смотри-ка, воздух той местности (я же была ребенком) или того места донёсся сюда". Восприятие было очень острым; например, если я переезжала из одного места в другое, то перемена воздуха могла вылечить болезнь. Вот так... Скажем, несколько дней назад я сказала себе - окружающим я, конечно, ничего не говорила, - " В воздухе что-то появилось", - знаешь, что-то неприятное, вредное, и я чувствовала его запах, очень тонкий, не физический, оно обладало силой отделять ментальные вибрации от физических... словом, очень вредный элемент. Я тут же принялась за работу, всю ночь я пыталась противостоять ему. Я подбирала высшие вибрации, ища среди них ту, что сумеет победить, и в конце концов очистила атмосферу. Но воспоминание осталось - очень чёткое воспоминание. А совсем недавно мне сказали, что китайцы взорвали на севере Индии атомную бомбу. Когда я услышала об этом, то моментально вспомнила " запах" ». В этой микроскопической точности нет ничего удивительного, на самом деле это вполне естественный опыт для всех... кроме рода человеческого.

Она читала великую Книгу вселенной, полную растений, белок и толстых питонов, и вглядывалась в её страницы, или, скорее, спокойно (Она ведь ничего не боялась) испытывала (в этот, наверное, миг Её глаза становились изумрудно-зелёными); Она двигалась в соответствии с ритмическим законом, направлявшим Её прямо к тому, что было Ей необходимо, к желанной встрече, нужному опыту, к тысячам путей великого Потока, опустившего Её на гравий в лесу Фонтенбло - «Ты знаешь, что такое французский гравий? » - без единой царапины с высоты в десять футов. Она жила с великой Шакти, плыла в её безраздельном Единстве. Об «инстинкте» говорят только оттого, что мы в совершенстве изучили искусство придумывать красивые слова для всего непонятного, подобно колдуну, изгоняющему (лучше на греко-латинском наречии) все эти злые неприятные штучки, никак не умещающиеся в наши неритмические законы, однако, как только мы обретём этот самый инстинкт и вспомним отца отцов, родившего сына сыновей, в конце концов, мы окажемся в великой изначальной Целостности, где существа ещё не стали людьми, и не заросли новыми корками, и свободно двигаются среди высоких папоротников и блуждающих звёзд, и одним единым телом идут прямо к своей цели. Можно только спросить - и это единственный уместный вопрос - отчего Природа, всегда отлично знающая, что она делает и никогда не упускающая случая расширить границы своего королевства, - отчего Природа вырастила эти вот экраны - первый мозг, второй, третий, прямо как взрыв - всё более тонкие, сжатые, упакованные один в другом, покрывающие наши рептильные восприятия (мезэнцефалические, если нам нравится греко-латинское наречие) - затем мозг «двигательной системы», и наконец наш мозг с долями и дольками, который почти как раковая опухоль покрывает всё и делает из нас homo sapiens - ценой отрыва от всего, ибо «sapiens» осознает только свое собственное горе в своей собственной клетке, хотя он и располагает целой грудой приспособлений, заменяющих то, чего уже не увидишь, не потрогаешь и не узнаешь «инстинктивно»? Мы не знаем мира, нам знаком только его перевод на мозговой язык. Никакая это не «дихотомия», это полнейший и окончательный отрыв от великого Земного Тела - вот вся наша боль и вся наша нищета. Возможно, Природа поставила этот вопрос потому, что мы должны ответить только на него, будто она создает «все препятствия для того, чтобы достичь большего совершенства». А может быть, её мир был слишком широк для населявших его стад бизонов и колоний простейших, перемешанных в великом тёмном Теле и слепо следовавших Закону сообразно с основами коммунизма, куда более древнего, чем наш; может быть, дугу пришлось разделить на маленькие, изолированные секторы, чтобы скрыть слишком великую необъятность, слишком широкий вид, чтобы умерить слишком, возможно, яркий свет, и создать индивидуумов, которые считали бы себя отдельными единствами и постигали бы себя, исходя из собственных границ. Но когда кривая со всеми своими ответвлениями, ставящими множество вопросов, и создающими множество проблем, и всё больше и больше отделённых друг от друга, ломающих себе головы и перепуганных индивидуумов, когда эта кривая была вычерчена, когда мы узнали, что ничего не знаем и ни на что не способны, но при этом мы составляем один индивидуум, а он богаче всех наших горестей и всех наших вопросов, которые в конце концов зажигают странный огонь в несуществующей лампе, вроде бы пробивающийся наугад даже сквозь старые стены и слепо пробивающийся к великому огню, подобному ему самому, и понимающий без слов, и стремящийся - к большему пространству, к большей истине, большему свету и зрению, - тогда, возможно, на долгом эволюционном пути начнется этап, когда Поток пройдёт сквозь другие, не столь ограниченные, центры и разобьёт преграды, выйдет из ментальной куколки, которой Мать Природа защитила нас от преждевременного рождения, и вернётся в великое Тело, но ни мистически, ни космически, ни демократически не потеряет при этом ничтожную точку индивидуальности, воздвигнутую ценой величайшей муки, ибо в том, наверное, и состоит великий эволюционный проект, будущее супраментальное «человечество», возвещённое Матерью и Шри Ауробиндо, чтобы новое существо «обладало как сознанием точки, так и сознанием целого».

Причем обладало на физическом, клеточном уровне.

Человек должен сознавать целое.

Каждый человек должен сознавать целое.

«Дело не только в простом разрушении иллюзорной раковины индивидуальности в Бесконечном, - писал Шри Ауробиндо, - Быть, причём быть сполна - вот цель, которую Природа преследует в нас... а быть сполна означает быть всем сущим».

Тогда высохнут все наши слёзы, страдания возместятся широкой улыбкой, невидящие глаза вспыхнут тысячами видимых и невидимых цветов, изгнанных до времени нами, и бесподобным Цветом; мы постигнем Закон ритма, бьющегося во всём, тихую музыку в глубине, везде узнающую себя же саму, единую вибрацию, которая есть мы сами, и которая каждый миг без преград и окольных путей проходит повсюду - сквозь все времена, пространства, города, моря и леса великой Шакти к своей цели - радости.

КРЫЛЬЯ И ПОЛЁТЫ ШАКТИ

На самом деле, строгая семья Мирры оказалась прекрасной естественной почвой: подражать было нечему, за исключением вкуса к Материи вместе со всем, что мог посеять ветер, если только семена не дремали уже в самой почве, но откуда тогда они взялись? Загадочен этот ветер, да и дул он не с Урала, а из краев куда более далеких, не говоря уж о хромосомах; почему только было избрано именно это поле, лежащее между канарейками Большого Турка и теоремами Матильды? Более того, всякую там математику любила и Она, подросшая уже маленькая Мирра: «Ну да! Я понимала, что смысл в этом есть! »

Другая гравитация

Однако, на этой дикой земле происходили события, имевшие весьма слабое отношение к математике и плохо совместимые с законами Ньютона, - Мать никогда не любила законов, ни моральных, ни физических, за что её часто упрекали: «Конечно, это против правил! - воскликнула Она как-то раз в присутствии некоего лица, весьма этим потрясённого. - Всё, что я делаю - против правил, так уж у меня заведено! Иначе зачем я здесь? Правила могли бы продолжать свое правление! » Мы уже упоминали о происшествии в лесу Фонтенбло, когда Она, убегая куда глаза глядят от подружек, сначала выскочила на обрыв, а затем оказалась на дороге, покрытой гравием - Мирра не смогла удержаться наверху и упала: «Раз! И я полетела. Мне было лет десять, может быть, одиннадцать, словом, ни о каких там чудесах я и не думала - просто полетела и всё. Я чувствовала, как что-то поддерживает меня, несёт и буквально опускает на землю. На камни». Эту историю можно связать с чем угодно, но интереснее всего в ней следующее замечание Мирры: «Представляешь, я не видела в этом ничего сверхъестественного! Ни царапинки, ни пылинки, я цела и невредима. Я падала медленно-медленно. Когда люди сбежались, чтобы посмотреть, что произошло, я сказала: " Всё в порядке! Со мной ничего не случилось" ». Вот именно, «ничего», никакой мысли - в том-то и дело, что мыслей не было; задумайся Она хоть на секунду, и Её нос был бы расквашен, а то и похуже. Откуда же берётся это самое «похуже»? Не думайте о нём, и оно минует вас. Считайте, что всё идет нормальным порядком, и вас, в полном соответствии с ним, что-то поддержит в воздухе. Это просто. Сама простота. Может быть, гравитация существует только в наших головах? Или, может быть, существует и другая гравитация?

Однажды Мать со своей обычной простотой сказала мне: «Я не знала правил, поэтому мне даже не приходилось с ними бороться! »

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒