Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Налог на наследство и дарения
Часто полученное в дар считают просто доходом. Следует понимать, однако, что получатель ничего не произвел в обмен на полученные деньги; на самом деле это вовсе не доход от производства, а трансферт части накопленного капитала. Таким образом, любой налог на дарения является налогом на капитал. Это особенно верно в случае наследств, когда накопленный капитал переходит к наследникам и источником этого дара явно не может быть текущий доход. Таким образом, налог на наследство — это в чистом виде налог на капитал. Его воздействие особенно разрушительно, потому что (а) иногда речь идет об очень значительных суммах, так как в определенный момент времени на протяжении жизни нескольких поколений каждая часть собственности должна перейти к наследникам; и (б) перспектива уплаты налога на наследство нарушает стимул и саму возможность сберегать и накапливать семейные богатства. Налог на наследство, пожалуй, является примером самого разрушительного варианта налога на капитал. Налог на наследство и дарения является, в дополнение к этому, наказанием за благотворительность и укрепление семейных уз. Не лишен иронии тот факт, что часть наиболее ревностных сторонников налога на наследство и дарения громче всех кричит о том, что, если предоставить все воле свободного рынка, общество будет испытывать «недостаток» благотворительности.
Налог на собственность
Налог на собственность устанавливают пропорционально ее стоимости, в силу чего он и является налогом на капитал. В связи с налогом на собственность возникает множество проблем. Прежде всего для взимания этого налога необходимо оценить стоимость собственности и выбрать соответствующую ставку налога. Но поскольку реальной продажи не происходит, нет никакой возможности дать точную оценку ее стоимости. А поскольку все методы оценки произвольны, открываются широкие возможности для фаворитизма, сговора и взяток. Другим слабым местом существующих налогов на собственность является то, что при этом налогом облагается как «реальный», так и «нематериальный» компоненты собственности. Налог на собственность взимают с суммы реальных и нематериальных активов, так что, скажем, к стоимости собственных активов прибавляется величина долговых обязательств. В результате на собственность, обремененную долгом, ложится двойной налоговый пресс. Если А и В владеют собственностью на сумму 10 тыс. долл. каждый, но при этом С владеет еще долговыми обязательствами на 6 тыс. долл. на собственность В, суммарная оценка стоимости последней оказывается равной 16 тыс. долл., и с нее берется соответствующий налог[156]. В итоге людей наказывают за использование кредита и в ставку ссудного процента приходится включать надбавку за дополнительный налог. Особенностью налога на собственность является то, что он привязан не к личности собственника, а к самой собственности. В результате налог в форме, известной как капитализация налога, перекладывается на рынок. Предположим, что в рамках всего народного хозяйства коэффициент временнó го предпочтения, или, иначе говоря, чистая ставка процента, составляет 5%. В состоянии равновесия все инвестиции приносят 5%, и по мере приближения к равновесию величина ставки стремится к 5%. Далее представим, что на какой-то определенный вид активов, например на дома стоимостью 10 тыс. долл., установлен налог на собственность. До появления этого налога такой дом приносил владельцу 500 долл. годового дохода. Если ставка налога равна 1%, владельцу дома приходится выплачивать государству 100 долл. в год. И каков результат? Теперь владелец дома зарабатывает на нем только 400 долл. в год. Чистая доходность его инвестиций уменьшилась до 4%. Понятно, что никто не станет вкладывать в собственность, приносящую только 4% годовых, тогда как любые другие инвестиции дают 5% годового дохода. Что произойдет? Собственник не имеет возможности поднять арендную плату и переложить налог на арендаторов. Приносимый собственностью доход определяется ее дисконтированной предельной доходностью, и никакой налог не может повысить достоинства активов или их доходность. На деле происходит обратное: налог понижает капитальную ценность собственности, что дает владельцу возможность зарабатывать свои 5% дохода. Рынок, стремящийся к единому уровню процента, чтобы повысить доходность инвестиций, толкает капитальную ценность собственности вниз. Последняя понизится до 8333 долл., так что будущая доходность сохранится на уровне 5% годовых[BP5] [157]. В долгосрочной перспективе итогом процесса уменьшения капитальной ценности является перекладывание потерь назад, прежде всего на владельца участка земли. Предположим, что налогом на собственность обложена определенная группа производственных активов. Доход этих активов может быть представлен как сумма заработной платы, процентов на капитал, предпринимательской прибыли и ренты за землю. Понижение капитальной ценности этих активов, т.е. доходности производственных активов, приводит все эти ресурсы в движение: рабочие, столкнувшись с падением заработной платы, перейдут на лучше оплачиваемую работу; капиталисты найдут более прибыльные сферы для вложения капитала и т.п. В результате рабочие и предприниматели со сравнительно небольшими потерями уйдут от налога на собственность. Их потери будут заключаться лишь в том, что их дисконтированная предельная производительность будет ниже на новом месте (следующее по привлекательности место работы). Потребители, разумеется, понесут некоторые потери из-за принудительного перераспределения ресурсов. Но прежде всего пострадает владелец земли. Таким образом, в результате процесса капитализации налога налог на собственность превращается в земельный налог. Причем расплачиваться приходится преимущественно тому, кто владел землей в момент введения налога на собственность. Землевладельцу приходится не только выплачивать земельный налог (который он не может ни на кого переложить), но он еще несет убытки от падения стоимости капитала. Если в примере с домом его собственником является г-н Смит, то ему не только придется платить годовой налог в размере 83 долл., но и стоимость его актива упадет с 10 тыс. долл. до 8333 долл. Этот убыток будет зафиксирован Смитом в тот момент, когда он продаст свой дом. Ну а что будет происходить со следующим собственником этого дома? Он купит его за 8333 долл. и будет получать свои 5% годового дохода, отдавая ежегодно государству 83 долл. налогов. Таким образом, рынок капитализировал налог на собственность, учтя его в капитальной ценности собственности. В результате вся тяжесть налогового бремени легла на первоначального владельца недвижимости. Все последующие владельцы этого актива на самом деле «не платят» этот налог — он был учтен в его продажной цене. Капитализация налога — это пример того, как рынок адаптируется к налоговому бремени. Те, на кого государство возлагает налоговое бремя, могут его избежать благодаря гибкости, с какой рынок приноравливается к новому давлению. Вся тяжесть налогового бремени ложится на тех, кто владел землей в момент введения нового налога. Некоторые авторы утверждают, что там, где происходит капитализация налога, со стороны государства было бы нечестно понижать этот налог или вовсе его отменить, потому что такое действие было бы «подарком» для владельцев собственности, которым выпадет удача в виде повышения ее капитальной ценности. Это забавный аргумент. В основе его глубоко ошибочное отождествление устранения налогового бремени с субсидией. Но если в первом случае происходит приближение к условиям свободного рынка, во втором — удаление от таких условий. Более того, налог на собственность, хотя он и не является бременем для будущих владельцев, понижает капитальную ценность собственности ниже уровня, который был бы установлен свободным рынком, что препятствует привлечению ресурсов к этой собственности. Устранение налога на собственность приведет к такому перераспределению ресурсов, которое будет выгодным для потребителей. Капитализация налога, затрагивающая в нашем примере только землевладельцев, происходит лишь в тех случаях, когда налог на собственность является избирательным, а не всеохватывающим. Действительно всеохватывающий налог на собственность ведет к понижению доходности всех инвестиций, так что в итоге снижается не капитальная ценность, а ставка процента. В этом случае доходность сократится в равной степени для первоначальных владельцев участков и их покупателей, и первые не будут нести никакого дополнительного бремени. Общий, единообразно взимаемый налог на все виды собственности понизит, подобно подоходному налогу, величину доходности по всему народному хозяйству. При этом накладывается штраф на сбережения, что опускает уровень инвестиций и реальной заработной платы ниже уровня свободного рынка[BP6] [158]. Наконец, налог на собственность непременно вносит искажение в распределение производственных ресурсов. Возникают трудности в капиталоемких отраслях, ресурсы которых начинают мигрировать в относительно более трудоемкие производства. Это ведет к снижению средней производительности труда и общего уровня жизни. Люди будут меньше средств вкладывать в строительство жилья, на которое с особенной силой ложится налог на собственность, переключая спрос на потребительские товары с меньшим сроком службы. Тем самым происходит неблагоприятное, с позиций удовлетворенности потребителей, изменение структуры производства. На практике налог на собственность неодинаков в разных географических районах и разных отраслях. Географические различия в величине налога на собственность порождают бегство производственных ресурсов из районов с более высоким уровнем налога[BP7] [159], что также неблагоприятно сказывается на производительности народного хозяйства.
Налог на личное богатство
Хотя на практике такого налога не существует, он интересен для анализа. Этот налог был бы привязан не к производственным активам, а к личности налогоплательщиков и устанавливался бы в проценте к чистой величине состояния, исключая долговые обязательства. По своей направленности он был бы схож с подоходным налогом и с предложенным Фишером налогом на потребление. Такого рода налог представлял бы собой в чистом виде налог на капитал, потому что охватывал бы и свободные остатки денежных средств, которые не учитываются при начислении налога на собственность. Он позволил бы избежать многих трудностей, возникающих при использовании налога на собственность, таких, как двойное налогообложение реальной и осязаемой собственности, а также включение задолженности в состав облагаемой налогом собственности. Но и в этом случае нерешенной осталась бы проблема точной оценки стоимости собственности. Налог на личное богатство не может быть капитализирован, поскольку он не привязан к собственности, где мог бы быть учтен [в форме понижения цены последней]. Подобно подоходному налогу, его нельзя переложить на кого-либо. Этот налог имел бы важные последствия: поскольку он выплачивался бы из регулярного дохода, то, как и подоходный налог, опустошал бы частные средства и не только наказывал сбережения/инвестиции, но при этом был бы еще и налогом на накопленный капитал. Его воздействие на накопленный капитал определялось бы конкретными обстоятельствами каждого из налогоплательщиков. Представим двух налогоплательщиков: Смита и Робинсона. Каждый накопил по 100 тыс. долл. Но Смит при этом еще и зарабатывает по 50 тыс. долл. в год, а Робинсон, вышедший, скажем, на пенсию, — только 1 тыс. долл. в год. Допустим, что государство установило 10%-й налог на личное богатство. Смит способен выплачивать 10 тыс. долл. в год из текущего дохода, не залезая в накопления, хотя в его интересах как можно сильнее урезать накопления, чтобы уменьшить налоговые платежи. Зато Робинсону придется продавать активы, чтобы уплатить налог. Его накопления начнут год от года уменьшаться. Совершенно ясно, что налог на личные состояния тяжким бременем лег бы на накопления налогоплательщиков и стал бы причиной их опустошения. Нет более надежного и быстрого способа запустить механизм проедания капитала и общего обнищания, чем ввести налог на накопления. Наша цивилизация и уровень жизни отличны от первобытного состояния человека только благодаря накопленным многими поколениями богатствам, и налог на личные состояния мог бы быстро вернуть нас к дикости и нищете. Тот факт, что налог на личные состояния не может быть капитализирован, означает, что рынок — в отличие от ситуации с налогом на собственность — не мог бы, пережив первый удар, со временем смягчить и уменьшить его неблагоприятное воздействие.
Прогрессивные налоги породили споров больше, чем любая другая их разновидность. Даже защитники прогрессивных налогов нехотя признают, что они снижают стимулы и производительность, что позволяет их консервативным противникам занимать атакующие позиции. Самые жаркие защитники прогрессивных налогов с позиций «равенства» признают, что степень прогрессивности нужно ограничивать, чтобы не навредить производительности. Главные возражения против прогрессивной системы налогообложения таковы: 1) она разрушает процесс накопления; 2) она уменьшает стимулы работать и зарабатывать; 3) она представляет собой узаконенную систему «ограбления богатых бедными». Чтобы оценить весомость этих возражений, обратимся к анализу принципов прогрессивного налогообложения. При прогрессивной системе тот, кто зарабатывает больше, платит налог по более высокой ставке. Иными словами, этот налог действует как штраф, пропорциональный рыночной оценке качества услуг, оказываемых потребителю. На рынке доходы определяются объемом и качеством предоставляемых потребителям услуг в производстве и распределении факторов производства. Штрафуя тех самых людей, которые доказали свою наибольшую полезность, прогрессивный налог вредит не только им, но и их потребителям. Таким образом, прогрессивный налог неизбежно снижает стимулы, тормозит профессиональную мобильность и резко ограничивает гибкость рынка. Все это ведет к снижению общего уровня жизни. Конечным итогом принудительно установленного равенства доходов будет, как мы убедились, возврат к варварству. Можно не сомневаться, что прогрессивный подоходный налог снижает стимулы к сбережению, поскольку доходность инвестиций окажется не соответствующей временнм предпочтениям людей, доходы которых будут урезаться налогами. В результате уровень сбережений будет куда ниже, чем был бы в условиях свободного рынка. Поэтому консерваторы, утверждающие, что прогрессивный налог снижает стимулы к труду и накоплениям, мало того, что совершенно правы, так еще и недооценивают ситуацию, поскольку не отдают отчета в том, что все эти эффекты априорно следуют из самой природы прогрессивного налогообложения. Не следует забывать, однако, что пропорциональное налогообложение, как и любой налог, нарушающий принцип равенства и принцип издержек, порождает во многом сходные последствия. Ведь система пропорционального налогообложения также наказывает способных и бережливых. Пропорциональный налог, разумеется, не обладает многими негативными особенностями прогрессивного. Например, он не наказывает людей, стремящихся зарабатывать больше и попадающих в другую доходную группу. Но и в случае пропорционального налогообложения абсолютная тяжесть налогового бремени возрастает с ростом доходов, и это также неблагоприятно отзывается на способных и бережливых. Второй и, похоже, наиболее распространенный аргумент против прогрессивного подоходного налога сводится к тому, что налоговая конфискация самых крупных доходов прежде всего сокращает уровень сбережений, что неблагоприятно для общества в целом. В основе этого аргумента лежит очень правдоподобное предположение, что богатые сберегают больше, чем бедные. Но, как мы уже показали выше, это крайне слабый аргумент, особенно для сторонников свободного рынка. Представляется совершенно обоснованной критика мер, ведущих к распределению ресурсов, отличному от распределения, осуществляемого свободным рынком, но вряд ли оправданна критика тех же самых мероприятий просто за сокращение сбережений самих по себе. Почему, спрашивается, потребление является менее достойным занятием, чем накопление? В условиях рынка соотношение между ними отвечает структуре существующих в обществе временнх предпочтений. Это означает, что любое принудительное отклонение от устанавливаемого рынком соотношения между потреблением и накоплением ведет к потере полезности, причем при отклонении в любом направлении. Мероприятия государства, препятствующие потреблению и поощряющие сбережения, заслуживают не меньшей критики, чем действующие в обратном направлении — стимулирующие рост потребления и сокращение сбережений. Иная точка зрения была бы критикой выбора, осуществляемого в условиях свободного рынка, и оправданием государственных мер принуждения к росту сбережений. Тогда консервативным экономистам, если бы они оказались достаточно последовательными, пришлось бы одобрить налогообложение бедных для субсидирования богатых, а ведь именно при таком направлении политики можно было бы ожидать роста сбережений и сокращения потребления. Третье возражение имеет этико-политический харак-тер — «ограбление богатых бедными». Подразумевается, что бедный человек, платящий подоходный налог по ставке 1%, «грабит» богатого, который отдает в виде налогов 80% доходов. Отвлекаясь от обсуждения привлекательных и отвратительных сторон грабежа, можно заметить, что этот аргумент неадекватен. Оба гражданина являются ограбленными — государством. И то, что один ограблен в большей степени, не отменяет того, что обоим нанесен ущерб. Могут возразить, что государство расходует налоговые поступления на материальную помощь беднякам. Но этот аргумент не имеет отношения к делу. Ведь главное в том, что акт грабежа осуществляют не бедняки, а государство. Кроме того, государство, как мы увидим ниже, может тратить налоговые поступления на множество разных проектов. Оно может на эти деньги оплачивать разные закупки, может субсидировать богатых (всех или избранных), может субсидировать бедняков (всех или избранных). Существование прогрессивного подоходного налога само по себе не предполагает, что «бедняки» в целом являются получателями пособий. Возможно, часть из них будет жить на пособия, но остальные — нет, и эти вот остальные будут нетто-налогоплательщиками и «ограбляемыми» наравне с богатыми. С бедного налогоплательщика, разумеется, не возьмешь столько, сколько с богатого, но поскольку первых намного больше, вполне возможна ситуация, когда основная тяжесть налогового «грабежа» ложится именно на бедняков. Зато государственные чиновники, как мы видели, фактически вообще не платят налогов[160]. Именно неточное представление о распределении «[налогового] грабежа» и ложность аргумента о защите сбережений наравне с другими причинами привели многих консервативных экономистов и писателей к чрезмерному акцентированию роли прогрессивности шкалы налогообложения. На самом деле степень удаления общества от свободного рынка характеризуется не прогрессией шкалы, а уровнем налоговых ставок. Простой пример дает возможность наглядно представить относительную важность этих двух факторов. Сопоставим ситуацию двух налогоплательщиков, живущих в разных системах налогообложения. Смит зарабатывает 1000, а Джонс — 20 000 тыс. долл. в год В обществе А действует пропорциональное налогообложение, и единая для всех ставка составляет 50%. В обществе В действует умеренно прогрессивная налоговая система, так что для доходов в 1000 долл. ставка составляет 1/2%, а для дохода в 20 тыс. долл. — 20%. Приведенная ниже таблица показывает, сколько придется каждому из наших граждан платить налогов в обществах А и В (долл.):
Можно спросить обоих налогоплательщиков: при какой налоговой системе вам лучше живется? Нет сомнений, что и бедный и богатый без колебаний назовут общество В, где действует прогрессивный подоходный налог, но при этом ставки налога для всех категорий налогоплательщиков относительно умеренны. Кто-нибудь может возразить, что все дело в том, что в обществе А ставка налога намного выше. Вот именно! Богатые люди недовольны не самим фактом прогрессивности, а тем, что для них установлены слишком высокие ставки налога, и они предпочтут систему прогрессивного подоходного налога, если ставки для них понизят. Это демонстрирует, что не бедные «грабят» богатых посредством прогрессивной системы налогообложения, а государство «грабит» тех и других с помощью любых налогов. Отсюда можно сделать вывод, что консервативные экономисты, может быть даже не отдавая себе в этом полного отчета, возражают не против прогрессивности, а против высоких ставок подоходного налога и что реальная претензия к прогрессивному налогу может заключаться лишь в том, что он открывает шлюзы для наращивания налога на большие доходы. Но ведь так бывает не всегда. Вполне возможно и даже часто бывает именно так, что налоговая система прогрессивна, но при этом ставки налогов для всех категорий налогоплательщиков ниже, чем при менее прогрессивной системе. На практике, разумеется, прогрессивность необходима, чтобы оправдать высокие ставки налога на состоятельные слои населения, потому что, если всех граждан обложить равномерно высоким налогом, множество небогатых людей может и взбунтоваться. С другой стороны, многие готовы терпеть высокие налоги, если известно, что богатые платят еще более высокие налоги[161][BP8]. Мы убедились, что принудительный эгалитаризм знаменует движение общества вспять, к варварству, и что на этом пути неизбежно происходит разрушение деятельности рынка и понижение уровня жизни. Многие экономисты, особенно принадлежащие к чикагской школе, считая себя защитниками «свободного рынка», тем не менее не рассматривают налоги как элемент рынка или как вмешательство в его функционирование. Эти авторы твердо привержены тому, что для адекватного распределения производственных факторов необходимо, чтобы прибыль и предельная доходность каждого участника рынка определялись исключительно согласием потребителя оплатить его услуги. При этом они не видят непоследовательности в том, что одновременно одобряют высокие налоги и разветвленную систему различных пособий и субсидий. Они представляют дело так, что этим путем можно изменить «распределение» доходов, не затрагивая эффективности распределения производственных факторов. Тем самым эти экономисты полагаются на налоговую иллюзию, аналог кейнсианской «денежной иллюзии». Они верят в то, что люди будут ориентироваться в своей деятельности не на чистый (после уплаты налогов), а на валовой доход. Это явное заблуждение. Нет оснований считать, что люди могут забыть о налогах и станут распределять свои ресурсы и усилия так, будто их нет. Налоги меняют относительную доходность разных видов деятельности, и это влияет на структуру распределения рыночных ресурсов, на поведение предпринимателей и т.п. На рынке все взаимосвязано, и при анализе это необходимо учитывать. Экономисты привыкли рассматривать рынок по частям — «фирма», макроструктуры, система рыночного обмена, налоги и т.п., и это не только затрудняет понимание того, как взаимодействуют все эти элементы рынка, но и препятствует пониманию того, как работает каждый из этих элементов.
Нам уже приходилось вскрывать ложность аргументов, используемых Генри Джорджем и его последователями: земля изначально принадлежит «обществу» и каждый вместе с жизнью должен иметь «право» на соответствующую часть этой земли; обусловленный внешними факторами рост стоимости земли создает «незаработанный доход»; в результате аморальных земельных «спекуляций» в городах плодородная земля выводится из [сельскохозяйственного] пользования. Здесь мы подвергнем анализу знаменитое предложение Генри Джорджа: «единый налог», или «100%-я экспроприация земельной ренты»[162]. В связи с теорией Джорджа прежде всего следует отметить, что она привлекает внимание к важной проблеме — к земельному вопросу. Современные экономисты склонны рассматривать землю как один из элементов капитала и отрицают существование какой-либо специфики в этом вопросе. В такой ситуации теория Джорджа, даже будучи ложной от первого до последнего слова, полезна тем, что привлекает внимание к игнорируемой проблеме. Основную путаницу в обсуждение земельного вопроса внесла проблема стимулирования производства, которая должна была стать результатом не этого налога, а отмены всех других форм налогов. Вопрос о пагубном влиянии налогов на производство и обмен делал Джорджа необычайно красноречивым. Избавиться от этого пагубного влияния можно было двумя путями: вообще ликвидировав налоги или заменив все налоги налогом на земельную ренту[BP9] [163]. Ниже я покажу, что налог на земельную ренту также стесняет производство и искажает его структуру. Поэтому все достоинства единого налога не в его введении, а в том, что одновременно были бы ликвидированы все другие налоги. И эти вещи не следует путать. Налог на земельную ренту имел бы тот же эффект, что и рассмотренный нами выше налог на собственность: он не мог бы быть переложен на другие факторы производства и был бы «капитализирован», соответственно, пострадали бы только те землевладельцы, при которых этот налог был бы установлен, а всех остальных налог никак не затронул бы благодаря падению капитальной ценности земли. Джорджисты предложили ввести 100%-й годовой налог только на земельную ренту. Проект единого налога не разрешает критически важной проблемы — как оценить величину земельной ренты? Смысл затеи с единым налогом в том, чтобы вывести из-под налогообложения все средства производства и взимать налог только с земельной ренты. Но как это сделать? Джорджисты отмахнулись от проблемы, заявив, что это чисто практическая трудность, но ведь у данной проблемы есть и теоретические стороны. Как и в случае с любым другим налогом на собственность, мы не в состоянии точно оценить стоимость активов, которые не были проданы на рынке за истекший налоговый период. Проект обложения налогом земли наталкивается на еще одну неразрешимую проблему: какую часть арендной платы за земельный участок отнести собственно на землю, а какую — на процент и заработную плату. Поскольку редко найдешь земельный участок, на котором не было бы строений и других результатов вложения капитала, и продается все это «в одной упаковке», проблема эта решения не имеет. Но теория Джорджа сталкивается с еще бó льшими трудностями. Ее сторонники утверждают, что главное достоинство единого налога в том, что он подстегнет производство. В ответ на враждебную критику они указывают, что единый налог (если его грамотно провести) не станет препятствием для улучшения и поддержания земельных угодий. Далее они утверждают, что благодаря введению единого налога пустующая земля будет вовлечена в производство. Предполагается, что это одно из главных достоинств предлагаемого налога. Но ведь если земля в данный момент не используется, она не приносит ни цента валовой ренты, а значит, не приносит и собственно земельной ренты. А раз нет земельной ренты, то нет сумм, на которые можно было бы начислить налог. При последовательном воплощении плана Джорджа такая земля не принесет ни цента налогов! А раз она не будет облагаться налогом, ее нельзя будет вовлечь в пользование. Единственное логичное объяснение этой ошибки джорджистов заключается в том, что они целиком сосредоточились на том факте, что даже неиспользуемая земля, как правило, имеет некую капитальную ценность, и, хотя она не приносит дохода, такую землю продают и покупают на рынке. Из этого факта джорджисты заключили, что, раз есть капитальная ценность, должна быть и «текущая» годовая земельная рента. Этот неверный вывод покоится на одной из самых значительных слабостей их теории — на пренебрежении ролью времени[BP10] [164]. Неиспользуемая в настоящее время земля обладает капитальной ценностью только потому, что рынок рассчитывает, что в будущем она станет приносить доход. Капитальная ценность земельного участка, как и других производственных активов, равна и определяется дисконтированной по средней ставке ссудного процента суммой ожидаемых в будущем рентных доходов. Но это не рента, извлекаемая в настоящий момент! В силу этого, взимание налога с необрабатываемой земли противоречит принятому джорджистами единому налогу на земельную ренту; в этом случае налог не только становится инструментом конфискации рентных доходов, но и будет служить истощению накопленных капиталов, которые придется продавать для уплаты налога. Любое возрастание капитальной ценности необрабатываемой земли отражает не приносимый ею в настоящее время доход, а расчеты людей на будущее — какой доход способна дать эта земля. Представим, например, что будущая рента от неиспользуемой в настоящее время земли такова, что, когда об этом узнают на рынке, цена участка поднимется до 10 тыс. долл. Будем считать, что пока об этом мало кто знает, а потому за этот участок дают в среднем 8 тыс. долл. Дальновидный предприниматель Джонс верно оценил ситуацию и купил участок за 8 тыс. долл. Если бы все обладали такой же способностью к предвидению, ему пришлось бы уплатить за эту землю 10 тыс. долл. Прирост капитала Джонса, составивший 2 тыс. долл., — это прибыль, которую Джонсу обеспечила не текущая производительность земли, а его способность верно оценивать будущие перспективы. Неиспользуемая земля — это главный конек джорджистов. Наличие неиспользуемых участков земли они объясняют «земельными спекуляциями», и на эти спекуляции они взваливают ответственность чуть не за все болезни цивилизации, в том числе за периодические спады экономической активности. Они не понимают того, что так как труд относительно более редкий ресурс, чем земля, то наименее производительная земля и должна оставаться невозделываемой. Зрелище пустующей земли приводит джорджистов в ярость: уровень жизни был бы выше, если бы все наличные ресурсы были вовлечены в производство. Но ведь нужно отдавать себе отчет, что пустующая земля – это благо и что, если когда-либо все участки земли войдут в эксплуатацию, это будет означать, что налицо абсолютный избыток рабочих рук по отношению к земле и мир в конце концов вошел в стадию чудовищной перенаселенности, когда для некоторых людей объективно не может найтись никакого полезного применения. Автор этих строк долго не мог понять, почему джорджисты считают причиной всех экономических бед наличие пустующих земель, пока не нашел ответа в следующем все объясняющем отрывке из джорджистской публикации: «Бедные страны не страдают Большинство из нас привыкли считать, что жители Индии, Китая, Мексики и других так называемых отсталых стран бедны, потому что им недостает капитала. Но ведь мы уже убедились, что капитал — это не что иное, как богатство, богатство — это не что иное, как энергия человека, так или иначе приложенная к земле, так что приходится предположить, что недостаток капитала означает, что в отсталых Индии или Китае существует серьезная нехватка рабочих рук или земли. Но ведь это не так. Эти «бедные» страны имеют намного больше земли и рабочих рук, чем они используют. … Не может быть сомнений, что они располагают всем необходимым — и людьми и зем-лей, — чтобы производить столько же капитала, как и в любой другой стране[BP11] »[165]. А поскольку в этих бедных странах избыток земли и рабочих рук, следует заключить, что землевладельцы препятствуют использованию земли. И только этим можно объяснить низкий уровень жизни. Здесь в полной мере сказывается главное заблуждение джорджистов: непонимание истинной роли времени в производстве. Необходимо время для того, чтобы сделать накопления, вложить средства и создать капитальные блага, а последние обеспечивают главное: сокращают период производства потребительских товаров. Индии и Китаю не хватает капитала, потому что у них мало времени. Они начинают с очень низкого уровня обеспеченности капиталом, и им потребуется много времени, чтобы повысить уровень обеспеченности капиталом за счет собственных сбережений. Джорджисты оказались в трудном положении, потому что их теория была сформулирована до формирования австрийской экономической школы, и в своем дальнейшем развитии они так и не учли достижения этой школы[BP12] [166]. Мы уже отмечали, что земельные спекуляции выполняют важную общественную функцию. Благодаря спекулянтам земля, причем в количестве, отвечающем требованиям потребителей, попадает в самые знающие руки и разрабатывается в соответствии с желаниями потребителей. Ни один хороший участок не будет бесполезно простаивать — тем самым лишая владельца земельной ренты, — если владелец участка не ожидает, что вскоре появится возможность более выгодного его использования. Энергия и знания предпринимателей обеспечивают самое производительное использование каждого участка[BP13] [167]. Одним из самых поразительных недостатков экономической литературы является отсутствие принципиальной критики джорджизма. Экономисты либо замалчивали проблему, либо — самый частый случай — признавая экономические заслуги теории, критиковали исключительно ее политические последствия или трудности, неизбежные при попытке практического применения. Снисходительность критики является одной из главных причин того, что джорджистское движение просуществовало столь долго. Основной причиной неэффективности критики было то, что большинство экономистов соглашались с главным пунктом теории Генри Джорджа: налог на земельную ренту не окажет неблагоприятного влияния на производство и не будет иметь вредных экономических последствий. Но если считать этот налог экономически разумным, остается только критиковать политические или практические стороны этого проекта. Многие авторы, указывавшие на практическую нереализуемость программы единого налога во всей полноте, соглашались, что было бы разумно установить 100%-й налог на весь возможный в будущем прирост величины земельной ренты. Джорджисты, естественно, воспринимали идею таких полумер с насмешкой. Стоило противникам признать экономическую безвредность налога на земельную ренту, и вся критика в целом оказывалась беспомощной. С экономической точки зрения главная проблема единого налога такова: будет ли этот налог искажать и стеснять производство? Подстегнет его или будет тормозить? Можно ли считать истинной идею, что собственники земли не выполняют никаких полезных функций, а потому конфискация их доходов не сможет оказать отрицательного влияния на производство? Земельная рента получила название «экономического излишка», который можно без всякого вреда обложить любым налогом. Многие экономисты молчаливо согласились с данным выводом, чем признали, что единственная полезная функция землевладельцев — это работать над улучшением земли, т.е. заниматься производством капитальных благ на земле. Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2017-03-11; Просмотров: 699; Нарушение авторского права страницы