Дискуссия между Жоффруа Сент-илером и Кювье

 

В 1830 г. весь научный мир Европы с живейшим интересом следил за событиями, развернувшимися в стенах Парижской академии. В этом году на одном из заседаний Французского института (Академии) была представлена работа двух молодых ученых — Лорансе и Мейрана, в которой утверждалась общность плана строения позвоночного животного и головоногого моллюска. На заседании Жоффруа Сент-Илер выступил в защиту взглядов Лорансе и Мейрана. На следующем заседании Кювье подверг жестокой критике как молодых ученых, так и особенно самого Жоффруа. Это было началом открытия дискуссии между Кювье и Сент-Илером, дискуссии, которая продолжалась шесть недель, после чего она была прекращена Академией.

В этом научном споре работа Лорансе и Мейрана явилась только поводом для обсуждения больших животрепещущих вопросов, таких, как вопросы об изменяемости животных, о смене фаун и др. Некоторые из них затрагивались только бегло, тем более что формально вся дискуссия велась в плане решения проблем сравнительной анатомии. Для того чтобы уяснить, в чем заключались принципиальные расхождения во взглядах Кювье и Сент-Илера, нужно познакомиться с основными теоретическими положениями, которые развивали эти ученые.

Кювье являлся убежденным сторонником того, что основная задача ученого заключается в списывании наблюдаемых им фактов, в именовании их и классификации. Факты, с которыми имеет дело зоология, — это виды животных, созданные творцом все одновременно и с тех пор оставшиеся неизменными. Помимо утверждения о том, что за 3000 лет животные, обитающие в Египте, не претерпели никаких изменений, Кювье делает попытку привлечь данные палеонтологии в подтверждение неизменности видов. Он обращает внимание на тот факт, что палеонтология не знает переходных форм между ископаемыми видами и видами, существующими сейчас. Следовательно, современные виды не 'могли произойти от ископаемых форм путем их трансформации. Все виды были созданы творцом во время творческого акта, но часть их сохранилась, а часть вымерла.

Весь мир животных был создан творцом согласно четырем планам, в силу чего он естественно должен быть разделен на четыре ветви (типа). В основу этих планов положено строение нервной системы, которая, по Кювье, по существу и есть все животное. Другие системы существуют лишь для того, чтобы ее обслуживать. Во всем животном мире имеется четыре формы нервной системы: одна из них слагается из спинного и головного мозга с ответвлениями; другая состоит из нервных узлов, распо лагающихся в разных частях тела, и отходящих от них нервов; третья имеет вид двойной нервной цепочки, идущей по брюшной стороне тела, а четвертая представляет собой нервное кольцо с отходящими от него радиальными нервными стволами. Эти четыре формы последовательно характеризуют четыре ветви (типа) животного царства: позвоночных, моллюсков, членистых и лучистых.

Основываясь на этих представлениях, Кювье усовершенствует систему Линнея, вводя в нее новую таксономическую единицу (тип), объемлющую несколько линнеевских классов. По существу из типов, выделенных Кювье, только тип позвоночных соответствует современному пониманию этой таксономической единицы. Все остальные являются сборными, содержащими в себе группы, относящиеся к различным типам современной систематики. Так, ветвь моллюсков включала в себя усоногих рачков и оболочников, ветвь членистых — членистоногих и кольчецов, а к ветви лучистых Кювье отнес иглокожих, кишечнополостных и коловраток.

Автор этой классификации особенно подчеркивал и отстаивал на дискуссии, что между четырьмя планами строения существуют резкие различия, ни один из них не переходит в другой. Следовательно, каждая из этих таксономических единиц имеет особое происхождение и обязана особому творческому акту. Нет и не может быть переходных форм между типами.

Жоржу Кювье наука обязана формулированием двух вчень важных принципов, к открытию которых он пришел на основе сравнительноанатомических исследований. Это — принцип «условий существования» и принцип «корреляции органов».

Сущность принципа «условий существования», или, как его иначе называл Кювье, принцип «конечных причин», заключается в том, что каждое животное владеет только тем, что ему нужно, чтобы обеспечить свое существование в данных условиях. Иначе говоря, каждое животное целесообразно приспособлено к обитанию в определенных условиях. У него нет и не может быть таких органов и функций, которые нарушали бы гармонию организма и среды.

В неразрывной связи с принципом «условий существования» стоит другой принцип — «корреляции органов», согласно которому «каждое организованное существо составляет самостоятельную цельную систему, все части которой взаимно соответствуют одна другой и служат для выполнения известной определенной цели взаимной реакцией или общим однородным действованием». В теле животного между всеми его органами существует определенная корреляция как и в строении, так и в функциях.

Так, например, указывает Кювье, если пищеварительная система животного приспособлена к перевариванию свежего мяса, то и челюсти его должны быть устроены так, чтобы они могли схватывать и разрывать добычу на куски: зубы должны быть таковы, чтобы могли резать и разжевывать мясо. У такого животного должны быть развиты системы органов, обеспечивающие преследование и схватывание добычи, а также распознавание ее на расстоянии; специфичными должны быть и инстинкты такого животного.

Иного типа корреляции существуют у копытных животных. Так как у них нет органов, чтобы схватывать добычу, они все должны быть травоядными; травоядный же режим требует зубов с плоской коронкой, а также горизонтальных движений челюстей для растирания семян и травы.

Знание этого принципа Кювье использует для практических целей палеонтологии. На нем он основывает свой метод реставрации форм вымерших существ по сохранившимся остаткам. Применяя этот метод, гениальный ученый впервые восстанавливает по отдельным частям скелета облик многих вымерших животных и детали их внутренней организации. Впервые палеонтология оформляется как особая научная дисциплина, которой в дальнейшем, вопреки желанию ее основоположника, принадлежит почетная роль в развитии эволюционной теории. Сам Кювье, правильно вскрыв биологические закономерности, лежащие в основе обоих выдвинутых им принципов, трактовал их с теологических позиций.

«Творец всех существ, — писал Кювье, — в создании их, мог руководиться только одним законом — необходимостью дать каждому из своих творений, которое должно продолжать жизнь, средства для поддержания существования» ^•. Отсюда целесообразность в строении организмов, выражающаяся в их приспособленности к условиям жизни и корреляции органов, является целесообразностью изначальной, раз навсегда данной творцом и потому неизменной.

Итак, виды организмов, по Кювье, созданы приспособленными к определенным условиям среды, и с тех пор они остаются неизменными. В пределах вида могут быть индивидуальные отличия, но изменчивыми оказываются только несущественные признаки: цвет, зависящий от света, густота шерсти — от теплоты или размер тела—от обилия пищи. Но наиболее важные, характерные для вида признаки не изменяются и передаются от поколения к поколению.

Развивая эту концепцию, Кювье предполагал, что все виды животных, как это соответствует библии, были сотворены в один день. Для того чтобы объяснить причину наблюдающейся после довательной смены фаун в геологических слоях. Кювье выдвигает теорию катастроф. Собственно говоря, идея катастроф не нова. Еще Шарль Боннэ высказывал мысль, что земной шар является театром катастроф. В жизни Земли были определенные периоды, характеризующиеся соответствующими формами живых существ. В конце каждого периода жившие в нем формы вымирали и их место занимали другие. Будучи убежденным преформистом, Боннэ считал, что в этих случаях нового творения не происходило, так как зародыши новых форм уже присутствовали в яичниках сотворенных организмов.

Кювье последовательно развивает теорию катастроф в трактате «О переворотах на поверхности земного шара». Сущность этой теории заключается в следующем. Поверхность земного шара неоднократно подвергалась переворотам и катастрофам, таким, как потопы, внезапные опускания и поднимания континентов, внезапные оледенения и т. п. Бесчисленные живые существа становились жертвами этих катастроф: одни, обитатели суши, погибали от наводнения при потопах, другие, населявшие недра вод, с поднятием морского дна оказывались на суше. В результате многие виды навеки исчезли с лица земли, оставив лишь немногие остатки, «едва различимые для натуралиста». Сам Кювье ничего не писал о возможных поворотных актах творения, однако его ученики, Л. Агассиц и А. д'0рбиньи, развивая дальше теорию катастроф, уже определенно утверждали, что катастрофы носили массовый характер и что после каждой из них следовал новый акт созидания живых форм. Так, по ä '0ð á è í ü è, первое творение имело место в силурийском ярусе, второе — в девонском. Всего двадцать семь раз, вслед за каждым геологическим переворотом, который уничтожал все живое, в результате особых творческих актов поверхность Земли заселялась новыми животными и растениями. И Агассиц и ä '0ð á è í ü è отрицали возможность трансформации видов, ссылаясь на то, что палеонтология не располагает переходными формами от ископаемых к ныне существующим.

Как Кювье, так и его ученики хотя и говорили о внезапных, скачкообразных изменениях живой природы, однако эти скачки понимались ими не как переломные этапы в развитии, а как результаты мудрой деятельности божественной силы. Поэтому «теория Кювье о претерпеваемых Землей революциях была революционна на словах и реакционна на деле. На место одного акта божественного творения она ставила целый ряд повторных актов творения и делала из чуда существенный рычаг природы».

Кювье и его ученики, последовательно отстаивая креационистские взгляды, упорно стремились привести в какое-то соответствие с учением.христианской церкви огромный, накопленный ими в области сравнительной анатомии и палеонтологии фактический материал.

Недаром один из современников и соотечественников Кювье— крупнейший писатель этой эпохи Виктор Гюго в романе «Отверженные» писал, что «Кювье, глядя одним глазом в книгу бытия, а другим на природу, стремился угодить реакционным ханжам, пытаясь примирить ископаемых с библейскими текстами и заставляя мастодонтов прославлять Моисея».

Диаметрально противоположны взгляды противника Кювье Жоффруа Сент-Илера, который прежде всего борется за создание философии зоологии. В трактате «Философия анатомии» Коффруа выступаете критикой работ тех зоологов, которые ставят своей задачей описывать, именовать и классифицировать. Этот труд равнозначен труду библиотекаря, который расставляет книги на соответствующие полочки в шкафу. Факты остаются только фактами, и поэтому для построения здания науки они имеют значение только сырого строительного материала. Значение фактов определяют идеи; именно в них, в теоретических обобщениях, заключается главный интерес научных исследований.

Жоффруа критикует телеологическую трактовку принципов, выдвигаемых Кювье, в силу которой природа представляется играющей роль разумного существа, которое ничего не делает зря, действует кратчайшим и вернейшим путем и все, что делает, делает наилучшим образом.

Все учение Этьена Жоффруа Сент-Илера является последовательным развитием идеи единства животного мира и изменяемости его форм под влиянием воздействия условий внешней среды. Все животные связаны общностью происхождения; современные виды их произошли от каких-то первозданных форм. Природа создала все существа по одному плану, одинаковому в принципе, но бесконечно варьирующему в деталях. Организмы неизменны. Основная причина их изменений лежит во внешней среде, которая все время меняется: холод следует за теплом, влажность сменяется сухостью и т.д. Из такого совместного действия условий среды возникает борьба, которая или нарушает развитие организма, или содействует ему. Так, например, во фруктовом саду с одних и тех же грушевых деревьев в одном году получают груши очень сладкие и крупные, а в другом — кислые, маленькие и жесткие. Эти изменения зависят от условий погоды в том или ином году. Изменения, если они продолжаются всего только в течение сезона, или года, или ряда лет, бывают непрочны. Но если допустить, что вместо нескольких лет мы имели дело с несколькими веками, то изменения органических форм представятся нам более глубокими и устойчивыми. Тогда нетрудно предста вить себе, что из одних форм организмов могут развиваться и развивались другие формы.

Работая в области сравнительной анатомии и эмбриологии позвоночных, Жоффруа убеждается, что в пределах этой группы животных единство выступает прежде всего в виде общности строения, которую он называет единством плана строения. В связи с этим он формулирует два принципа, получивших названия «принцип аналогов» и «принцип равновесия» (компенсации).

Принцип аналогов заключается в утверждении, что каждый орган занимает определенное место в организме. Орган может изменяться, атрофироваться, но не может менять своего местоположения, перемещаться. Отсюда сходные по положению органы могут нести разные функции, но имеют общность в строении. Так, если сравнить передние конечности у разных позвоночных животных (рука человека, крылья летучей мыши и птицы, копа-тельная конечность крота и плавательная кита), то видим, что все они имеют единую схему строения. Везде есть одна плечевая кость, две кости предплечья и кисть, включающая запястные и пястные кости, а также фаланги пальцев. В соответствии с данным принципом Жоффруа Сент-Илер органы, сходные по строению, но несущие разные функции, называет аналогами, в силу чего и сам принцип получил название принципа аналогов. Однако нужно иметь в виду, что это не соответствует современной биологической терминологии, так как здесь речь идет не об аналогичных органах (органах, имеющих различное происхождение и строение, но несущих сходные функции), а о гомологичных (сходных по происхождению и строению, но различных по функциям). Поэтому этот принцип Сент-Илера правильнее называть принципом гомологов, так как это соответствует его сущности.

Весьма важно, что Жоффруа в целях доказательства общности плана строения гомологичных органов использует не только сравнительноанатомические материалы, но и эмбриологические.

Ученый превосходно оперирует сравнительноэмбриологиче-ским методом, применяя его для решения очень сложных анатомических вопросов. Так, например, трудно было установить гомологию костей черепа у рыб и млекопитающих в связи с тем, что в голове рыбы имеется значительное количество костей, отсутствующих в голове млекопитающего. Жоффруа пришла мысль сравнить голову рыбы не с головой взрослых млекопитающих, а их зародышей. При этом выяснилось, что у всех зародышей позвоночных имеется одинаковое число центров окостенения; кроме того, однотипным является взаимное расположение этих центров. Эмбриологические исследования приводят Жоффруа к открытию зачатков зубов в челюстях очень молодых китов и зародышей птиц. Из этих фактов делается вывод, что отсутствия тех или иных органов или их частей у взрослых форм может быть результатом их недоразвития, редукции. Это заставляет ученого с особым вниманием отнестись к изучению рудиментарных органов у животных, что приводит к формулированию второго принципа, неразрывно связанного с принципом гомологов.

Второй принцип—равновесия (компенсации) —трактует о том, что более сильное развитие одних органов совершается за счет других, которые могут недоразвиваться. Так, например, в процессе индивидуального развития лягушки формирование органов воздушного дыхания компенсирует редукцию жаберного аппарата, имеющегося у головастика.

Применяя оба указанных принципа, Жоффруа своими исследованиями легко устанавливает общность в строении всех классов позвоночных животных. Однако этим не решается центральная проблема единства всего животного мира. На пути решения этой проблемы лежит учение Кювье о четырех планах строения. Жоффруа стремится преодолеть это препятствие. С этой целью он пытается доказать, что по существу у позвоночных и членистых один и тот же план строения. Доказательства носили чисто формальный характер. Жоффруа рассуждал следующим образом. На первый взгляд различие в плане строения позвоночных и членистых очень велико: у первых нервная система расположена на спинной стороне, а у вторых — на брюшной. Однако как определяется само понятие о спине и животе у животных. Живот — это область тела, обращенная к земле, а спина — область тела, обращенная к небу. Если мы предположим, что позвоночные животные путем переворачивания приняли положение, обратное тому, что имеет место у членистых, то тогда их спинная сторона на самом деле будет соответствовать брюшной стороне членистых. Тогда достаточно перевернуть позвоночное спиной вниз, а животом вверх, чтобы иметь возможность сравнивать его с членистыми животными и находить черты единого плана строения. Прежде всего бросится в глаза, что три основные системы органов — нервная, пищеварительная и кровеносная — и в том и в другом случае будут расположены одинаково по отношению друг к другу: сверху будет лежать центр системы кровообращения (сердце), в середине—пищеварительная система, а снизу— нервная.

Основная ошибка, которую допускал в этом рассуждении Жоффруа, заключалась в том, что ученый вступил на путь сравнения не гомологичных органов, как это он делал при изучении позвоночных, а аналогичных органов, различных по своему происхождению. Достаточно указать, что, вступив на этот путь, Жоффруа вынужден был сравнивать сегменты насекомых с позвонками, а их конечности — с ребрами позвоночных.

Пока Жоффруа занимался вопросами, связанными со строением насекомых, Кювье не выступал с резкой критикой идеи единого плана строения. Однако положение резко изменилось, когда под влиянием этой идеи Лорансе и Мейран в 1830 г. выщей усложнением в строении основных систем органов — нервной и кровеносной (рис. 3). В мире растений также существует единый ступенчатый ряд, в котором группы располагаются по мере усложнения их организации. Такой ряд (градация) как в животном, так и в растительном мире начинается с простейших и кончается наиболее совершенными живыми телами. Данный порядок отражает процесс исторического развития органических форм от простых к сложным, от низкоорганизованных к высокоорганизованным.

Каков же механизм этого процесса? В чем заключаются движущие силы эволюционного развития? Именно эти вопросы привлекают внимание Ламарка, после того как вскрыта направленность эволюции.

Источник формирования жизни и изменения живого тела Ла-марк видит во внешней среде, ее факторах. Отрицая существование какой-либо «жизненной силы», он склонен вслед за французскими материалистами XVIII в. допустить, что простейшие живые тела могут возникнуть из веществ неорганической природы под влиянием особых материальных агентов. В то время считали, что в природе существуют специфические жидкости (флюиды), которые, будучи невидимы простым глазом, познаются нами по вызываемому ими эффекту. Например, нагревание вызывает флюид теплоты, электрические явления — электрический флюид. Ламарк допускал, что именно флюиды являются материальными

агентами, выступающими в качестве посредника между телом, которое их порождает, и телом, на которое они действуют. Сами флюиды в новой, внутренней среде организма могут трансформироваться, превращаться в другой флюид (например, электрический флюид в нервной системе преобразуется в особый нервный флюид).

Итак, под влиянием тепла, света, электричества и влажности самопроизвольно зарождались наиболее простоорганизованные формы. В дальнейшем шло усложнение их организации в силу установленного творцом порядка градации. Однако этот порядок мог бы осуществляться без нарушений только в том случае, если •бы была создана однородная по составу среда. На самом же деле среда крайне разнообразна; разнообразны и ее влияния на живые существа. Поэтому теперешнее состояние животных, с одной стороны, есть результат нарастающей в силу закона градации сложности организации, а с другой стороны, результат влияния внешних обстоятельств, нарушающих правильный ход градации.

По мнению Ламарка, факторы среды, непосредственно воздей-ствуя на те или иные органы растения, заставляют их изменяться. В результате это может обусловить как появление и развитие одних частей, так и ослабление или даже исчезновение других. Если между особями одного и того же вида одни хорошо питаются и находятся в лучших условиях для роста, а другие испытывают недостаток в пище, то между ними выявятся заметные различия. Очень сухая весна является причиной того, что луговые травы растут весьма плохо и ослабевают; они цветут и плодоносят, достигая лишь очень незначительных размеров. Весна же с перемежающимися ясными и дождливыми днями вызывает сильный рост тех же самых трав.

Но если в силу какой-нибудь причины неблагоприятные обстоятельства станут обычным явлением для определенных растений, то последние начнут соответственно изменяться. Если, например, семя какого-то травянистого растения, растущего на равнине, будет занесено ветром на возвышенную местность, то оно попадет в совершенно иные условия. Когда семя прорастет, может выявиться недостаток влаги и пищи; на сеянец будут влиять и сильные ветры. В результате получится форма, отличающаяся от той, которая растет на лугу и от которой она ведет свое происхождение. В качестве примера изменчивости органов растения под влиянием определенного фактора Ламарк приводит водяной лютик (Ranunculus aquatilis). Когда это растение обитает в глубоких водах, у него все листья развиваются под водой и имеют сильно рассеченную пластинку. Если же водяной лютик находится в мелких водах, его стебли могут вырасти настолько, что верхние листья будут развиваться вне воды. В этих условиях только нижние листья окажутся рассеченными на нитевидные доли, тогда как верхние будут иметь широкую, округлую, лопастную листовую пластинку.

Говоря о влиянии условий среды на организм животного, Ламарк считает, что в этом случае оно может быть не только прямым, как у растений, но и косвенным, через нервную систему. Ученый делает попытку осмыслить механизм координационной деятельности нервной системы как посредника между средой и всеми внутренними органами. Бросается в глаза резкая диспропорция между крайне ограниченным фактическим материалом и широтой обобщений, а также механистичность понимания нервных процессов, характерная для естествоиспытателей XVIII в. Ход рассуждений Ламарка таков. Из среды различные флюиды, и в первую очередь электрический, воздействуя через органы чувств, поступают в организм и трансформируются в нервный флюид. Последний по центростремительным нервам направляется в мозг, полушария которого являются органом мысли. В мозгу возникает стремление к усовершенствованию, в силу чего флюиды по центробежным нервам направляются к органам, которые начинают усиленно функционировать, в результате чего эти органы приводятся в соответствие с воздействующими на организм условиями среды.

Отсюда одним из ведущих факторов эволюционного процесса Ламарк считал стремление самих животных к совершенствованию. На всем этом представлении, и особенно на его формулировках, лежит печать антропоморфизма, признание сознательной, разумной деятельности у животных. Мысль, туманно изложенная Ламарком, позднее приняла определенную идеологическую окраску у Гегеля. Энгельс в «Диалектике природы» пишет: «Внутренняя цель в организме прокладывает себе затем, согласно Гегелю, путь через посредство влечения». «Влечение должно, по Гегелю, привести отдельное живое существо более или менее в гармонию с его понятием. Отсюда ясно, насколько вся внутренняя цель сама является идеологическим определением. И тем не менее в этом суть Ламарка» '.

Продолжая развивать свою концепцию изменчивости, Ламарк высказывает предположение, что всякая сколько-нибудь значительная перемена во внешних условиях любой породы животных, приобретая характер постоянства, вызывает изменение в потребностях отдельных особей. Это в свою очередь требует новых действий, движения для удовлетворения возникших потребностей, а следовательно, ведет к установлению новых привычек. В связи с новыми потребностями одни органы начинают функционировать сильнее и развиваются, совершенствуются, другие же, наоборот, недоразвиваются, атрофируются. Кроме того, могут возникнуть и новые органы, ранее отсутствовавшие у животного. Отсюда перед Ламарком встает вопрос: какова дальнейшая судьба измененных или вновь возникших органов, будут ли они наследоваться в потомстве? Решая этот вопрос, Ламарк формулирует два положения, которые возводит в ранг законов.

Первый закон Ламарка. «У всякого животного, не достигшего предела своего развития, более частое и более длительное употребление какого-нибудь органа укрепляет мало-помалу этот орган, развивает и увеличивает его и придает ему силу, соразмерную длительности употребления, между тем как постоянное неупотребление того или иного органа постепенно ослабляет его, приводит к упадку, непрерывно уменьшает его способности и, наконец, вызывает его исчезновение».

Второй закон Ламарка. «Все, что природа заставила особей приобрести или утратить под влиянием условий, в которых давних пор пребывает их порода и, следовательно, под влиянием преобладания употребления или неупотребления той или иной части (тела), —все это природа сохраняет путем размножения у новых особей, которые происходят от первых, при условии, если приобретенные изменения общи обоим полам или тем особям, от которых новые особи произошли».

Ламарк считал сформулированные им положения неопровержимой истиной, в доказательство которой он приводил следующие примеры. По его мнению, у беззубых млекопитающих (китов и муравьедов) редукция зубов связана с тем, что их предки начали проглатывать пищу, не пережевывая ее. У животных, обитающих под землей, происходила редукция глаз в результате неупотребления этих органов. Поэтому в одних случаях глаза стали очень маленькими (крот), а в других они исчезали совсем (слепыш). По этой же причине редуцировались органы зрения у протея, живущего в темных пещерах.

В отношении змей Ламарк писал, что они приобрели привычку ползать по земле, «их тело, вследствие непрерывно повторяющихся усилий вытягиваться» удлинялось, а конечности стали бесполезными и редуцировались. Неупотребление крыльев привело к исчезновению этих органов у многих насекомых. Плавательные перепонки у водоплавающих птиц образовались благодаря раз-двиганию пальцев и растягиванию кожи между ними. Повторные усилия вытягивать язык во время питания приводят к его удлинению (муравьед, зеленый дятел). Жирафа живет в местах, где почва почти всегда сухая и лишена травы. Поэтому животное вынуждено ощипывать листья с деревьев, постоянно употребляя усилия для того, чтобы достать их. Вследствие такой привычки, сохраняемой всеми особями этого вида, передние ноги жирафы оказались длиннее задних, а ее шея сильно вытянулась.

Как уже указывалось, в трактовках Ламарка зачастую чувствуется определенный налет антропоморфизма. Так, например, Ламарк писал: «...береговая птица, не любящая плавать, но которая все же вынуждена отыскивать пищу у самого берега, постоянно подвергается опасности погрузиться в ил. И вот, стремясь избегнуть необходимости окунать тело в воду, птица делает всяческие усилия, чтобы вытянуть и удлинить ноги. В результате длительной привычки, усвоенной данной птицей и прочими особями ее породы, постоянно вытягивать и удлинять ноги, все особи этой породы как бы стоят на ходулях, так как мало-помалу у них образовались длинные голые ноги, лишенные перьев до бедра, а часто и выше...» '.

Обсуждая приводимые им примеры, Ламарк последовательно проводит через весь свой трактат мысль о том, что изменение организмов идет под влиянием условий внешней среды и что возникающие изменения наследуются в потомстве.

С этой же концепцией Ламарк подходит к вопросу происхождения пород домашних животных и сортов культурных растений. По его мнению, то, что природа совершает в течение долгого времени, мы делаем изо дня в день, произвольно изменяя условия произрастания растений или условия воспитания животных.

В природе нет такого огромного разнообразия пород собак, какое имеется в домашних условиях. По-видимому, когда-то существовала одна начальная порода, очень близкая к волку (может быть, это был сам волк), от которой при различных домашних условиях постепенно произошли все существующие породы собак. Путем воспитания в разных странах и в разных условиях человек получил много разнообразных пород домашних кур и голубей, которых не было в природе. Точно таким же путем получены современные сорта пшеницы, капусты и других культурных растений.

Особого интереса заслуживают рассуждения Ламарка о возможном происхождении человека. По строению тела человек стоит ближе всего к обезьянам. Допустим, рассуждает Ламарк, что какая-нибудь порода четвероруких, очевидно самая совершенная из них, в силу тех или иных условий отвыкла лазать по деревьям. Особям этой предполагаемой породы в течение ряда поколений приходилось пользоваться для ходьбы задними конечностями, не употребляя передних. В этом случае четверорукие в конце концов должны были превратиться в двуруких, их задние конечности мало-помалу приняли строение, необходимое для поддержания тела в приподнятом положении; у них развились икры, а большие пальцы перестали противопоставляться остальным. Пользоваться передними конечностями для ходьбы затруднено. Предположим, что те же особи перестали пользоваться челюстями для кусания, разрывания или схватывания добычи и стали употреблять их только для пережевывания пищи, это привело к увеличению лицевого угла и укорочению всей лицевой части черепа, при этом резцы приняли вертикальное положение.

Такая наиболее развитая порода завладела на земной поверхности удобными для нее местами, вытеснив оттуда другие, менее организованные породы. Особи этой господствующей породы, по мере своего развития, должны увеличивать представления о внешнем мире. Появилась потребность в передаче этих представлений другим — себе подобным. Отсюда необходимость увеличить и разнообразить в достаточной мере сами знаки, при помощи которых передается мысль, — жесты, отдельные нечленораздельные звуки и, наконец, членораздельные звуки. На первых порах особи этой новой породы употребляли немного таких звуков, но впоследствии они разнообразили и усовершенствовали их соответственно возросшим потребностям и большему навыку. Привычное упражнение гортани, языка и губ в расчленении звуков должно было развить у них эту способность.

Таково, по Ламарку, вероятное происхождение человека и развитие у него речи. Все это рассуждение построено очень логично и целиком вытекает из эволюционной концепции его автора. В то же время оно очень смело и звучит резким диссонансом на общем идеологическом фоне наполеоновской эпохи. Этого не мог не понимать сам Ламарк. По-видимому, поэтому в заключение своего анализа он делает следующую оговорку: «Вот какие выводы можно было бы сделать, если бы человек, рассматриваемый нами здесь как представитель господствующей породы, отличался от животных только признаками своей организации и если бы его происхождение не было иным, нежели у них».

Пятьдесят лет отделяют год выхода в свет «Философии зоологии» Ламарка (1809 г.) от другой знаменитой даты, когда Ч. Дарвин издал свое «Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение избранных пород в борьбе за жизнь» (1859 г.). В этом труде Дарвин писал, что его предшественнику принадлежит великая заслуга: он первый высказал мысль, что все изменения в органическом мире, как и в неорганическом, происходили на основании законов природы, а не вследствие чудесного вмешательства.

Ламарк сделал попытку объяснить современную органическую природу как результат длительного исторического процесса развития. Как следствие этой попытки родилась первая эволюционная теория. Она исходила из признания поступательного развития органического мира. Поражает широта и глубина философских обобщений Ламарка, которые явились следствием многолетних упорных трудов исследователя в построении естественной системы животного мира.

Однако, как указывал Ф. Энгельс, «мы не должны упускать из виду, что во времена Ламарка наука далеко еще не располагала достаточным материалом для того, чтобы ответить на вопрос о происхождении видов иначе, как предвосхищая будущее, — так сказать, в порядке пророчества». Именно этим объясняются слабые стороны эволюционной теории Ламарка, и в первую очередь бездоказательность ряда выдвинутых им положений. Одним из таких недоказанных положений был сформулированный Ламарком его второй закон — о наследовании признаков, приобретенных организмом в процессе его развития. Формулируя этот закон, Ламарк, по существу, поставил перед естествоиспытателями очень сложную проблему — взаимосвязи изменчивости и наследственности.

Сам Ламарк решал эту проблему очень просто: по его мнению, должны наследоваться всякие изменения, в том числе и те, которые возникают в результате упражнения и неупражнения органов. Для того чтобы принять это положение или отвергнуть его, нужна была большая экспериментальная работа. В конечном счете специальные эксперименты не подтвердили предположения Ламарка. Решение же всей проблемы взаимосвязи изменчивости и наследственности в целом намечается только в настоящее время в связи с последними успехами в области генетики.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: