Особенности русской культуры в ее исторической развитии.

Национальное своеобразие русской культуры узнаваемо и на стадии Крещения Руси, и в период монголо-татарского ига, и в царствование Ивана Грозного, и во время петровских реформ, и при жизни Пушкина, и на современном этапе. Таким образом, речь идёт о цивилизационном развитии России, а именно о ментальных предпосылках сложившейся в России цивилизации.

В этом отношении ментальные факторы цивилизации оказываются общими для ряда народов и даже этносов и в случае России носят определенно надэтнический и межэтнический характер, т.е. оказываются действующими и системообразующими – для целого ряда генетически различных культур, которые связаны между собой общей исторической судьбой, единством территории, сходными геополитическими и природными условиями, принципами земледелия и скотоводства, а постепенно и особенностями государственного устройства. Так, обладая своеобразными культурами, многие народы, населявшие Россию – тюркские и финно-угорские, закавказские и среднеазиатские – оказались причастными единой, общей для них российской цивилизации. Особенность России вытекает из пограничного положения России между Востоком и Западом, пограничного положения русской культуры между восточной и западной цивилизациями. Россия и русская культура выпадают за пределы как Запада, так и Востока. Россия имеет посредническое назначение – «в отношениях между Западом и Востоком, т.е. своего рода отрицательная и положительная исключительность России по отношению к мировой цивилизации и её глобальной антиномии (Восток – Запад). Сама бинарность в строении цивилизации – несомненный результат «пограничного» положения Руси – России между Востоком и Западом и приобретенного в течение многих веков столкновения и взаимопроникновения черт той и другой «суперцивилизации».

В пространстве российской Евразии, как в геополитическом, так и в духовном встретились два разнонаправленных потока мировой истории. Подобное столкновение выражает глобальный конфликт двух «предельных» типов человеческой цивилизации; оно стало своего рода мировым цивилизационным «водоворотом», источником всемирно-исторической «турбулентности». Иных аналогов подобному гигантскому всемирному «вентилятору» на Земле пока нет.

Русская Евразия – это единство и борьба цивилизационных процессов, берущих начало как на Западе, так на Востоке. Поэтому все процессы социально и культурно-исторического характера, развертывающиеся в России, имеют далеко идущие последствия как для Запада, так и для Востока, фактически же для всего мира.

По мнению историка М. Гефтера, Россия стала «миром миров», т.е. сложной и внутренне противоречивой системой, более универсальной и всеобщей, нежели Восток и Запад, взятые по отдельности.

«Историческое значение опыта России – писал недавно современный отечественный философ истории, - в том, что в ней как в фокусе мировых проблем трагически отразился переход к либеральной цивилизации, который для иных стран и народов прошёл по российским меркам безболезненно. Человечество преломилось надвое между народами, но может быть и пороховым погребом, который находится в слабом месте мирового сообщества. Отсюда необходимость возрастающего внимания к проблемам России, которые, по сути, затрагивают весь мир».

По мнению И.В. Кондакова, именно от восточного типа цивилизаций берут свое происхождение такие черты российской цивилизации, как:

 

-подавляющая роль деспотического государства, осуществляющего тотальный контроль за всеми сферами жизни общества (или стремящегося к такому контролю);

 

 

-общинно-коллективистское, в значительной мере тоталитарное по своей природе сознание общества;

 

-господство " вечевых", " соборных" идеалов самоуправления;

 

-приверженность к общественным (государственным или коллективным) формам собственности; стойкое предубеждение против частной собственности;

 

-глубоко укорененное самосознание личности как элемента, в самых разных отношениях репрезентирующего надличностное, всеобщее целое (страну, этнос, религиозную и культурную общность, партийно-классовую международную солидарность, массы трудящихся, толпу на демонстрации или митинге и т.п.);

 

-восприятие человека как " колесика и винтика" социальной системы, не имеющей безусловной значимости;

 

-огромное значение духовных ценностей; наличие механизма духовной интеграции общества в форме идеологии (православной или марксистской);

 

-отсутствие политического плюрализма и др. [37 с.415-416].

 

В то же время, для России всегда было характерно стремление использовать достижения западной цивилизации для совершенствования различных сфер жизни общества: экономической, технологической, военной и т.д.; всегда была характерна ориентация на Запад, который был для нее своеобразной " эталонной" культурой.

Как подчеркивает И.В.Кондаков, подобная противоречивость, поляризованность делает Россию " гигантским всемирным " вентилятором", источником глобальной нестабильности, мощным фактором возмущения социокультурных, политических, идеологических и психологических процессов во всем мире. С другой стороны, именно эта разорванность, противоречивость российской культуры, постоянное неустойчивое балансирование между целостностью и расколом способствует формированию ее необычайной гибкости, высокой адаптивности, обеспечивая ее поразительную выживаемость в предельно трудных, порой катастрофических, " антикультурных", условиях [37, с.31-34].

 

39. " Западники", " славянофилы" и " евразийцы" о смысле и путях в развитии русского народа и его культуры.

«И те и другие любили свободу. И те и другие любили Россию, славянофилы как мать, западники как дитя...» (Н. Бердяев, «Русская идея»).[4]

Западники сочли Россию «дитем» в сравнении с «передовой Европой», которую они хотели «догонять». Главной русской особенностью, по их мнению, была социально-правовая отсталость. В то же время первое поколение западников (Чаадаев, Герцен, Грановский) в 1830-е гг. не отрицало своеобразия России и ее особой миссии в истории. Даже «неистовый Виссарион» Белинский писал: «Каждый народ играет в великом семействе человеческого рода свою особую, назначенную ему Провидением, роль»; «только живя самобытной жизнью, каждый народ может принести долю в сокровищницу человечества» («Литературные мечтания»). И даже антипатриотичность провоцирующих философических писем Чаадаева не помешала ему позже написать, что «придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы» (1835 г, письмо Тургеневу) А в «Апологии сумасшедшего» (1837) Чаадаев утверждал: «Я полагаю, что мы пришли после других, для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия». И еще: «...мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество». Тогдашние западники еще не были оторваны от религии, для многих из них она была волнующим вопросом, правда, скорее личного, а не историософского порядка. В отходе от религиозного (православного) понимания истории и образовалась развилка, отделявшая их от славянофилов. [4]

Западничество созревало как русский плод самоуверенного европейского Просвещения, упрощавшего сложность бытия до материального уровня, и их взгляд на российскую судьбу, как видно из цитат, исходил из развивавшегося тогда в Европе секулярного «пророчества» о прогрессе, в русле которого они и надеялись на ведущую роль «юной» России. Славянофилы же, предвидя разрушительность этого «прогресса», искали понимание своеобразия российского пути не в секулярном европейском будущем, а в русском христианском прошлом. Пример этого различия: отношение к крестьянской общине, в которой западники видели готовую «социалистическую» форму (А. Герцен), а славянофилы - религиозно-нравственный «хор» (К. Аксаков). Славянофилы верили в мировоззренческое отличие русского пути от рационального западного, ощущали Православие как определяющую координату российского жизненного уклада, призывали развивать свои дары, а не копировать чужие. Однако Европа отталкивала их взоры лишь в своем обмельчавшем виде, тогда как в ее глубине они видели «страну святых чудес» (А.С. Хомяков) и свой первый журнал назвали «Европеец». То есть они не отрывали себя от западной христианской культуры, а лишь брали для ее оценки более крупный исторический масштаб, более требовательно относились к ней, острее видели ее недостатки и верили, что призвание России облагородить европейскую цивилизацию, преодолеть ее противоречия в высшем синтезе. Как писал И.В. Киреевский: «Мы возвратим права истинной религии, изящное согласим с нравственностью, возбудим любовь к правде, глупый либерализм заменим уважением законов и чистоту жизни возвысим над чистотой слога» (1827 г., письмо Кошелеву). В то же время он считал, что в отрыве друг от друга ставки на «чисто русское» или на «чисто западное» - ложны и односторонни. В частности, «оторвавшись от Европы, мы перестаем быть общечеловеческой национальностью».

Западники противопоставляли реальной России идеализированную Европу, славянофилы же реальной Европе - свой идеал России. При кажущемся равенстве этих формул в идеале славянофильства-почвенничества содержится все же нечто большее: в нем есть духовное усилие к преображению, к преодолению греховности человека - русская идея. Это импульс к самосовершенствованию не только на индивидуальном, но и на общенациональном уровне, задаваемый христианством. Капиталистический же Запад - плод рационалистического снижения христианского идеала; он приспособился под греховность человеческой природы, отказавшись от попыток восхождения вверх.

При всем отличии западников и славянофилов, у них было много общего. И этим общим у них была любовь к свободе, любовь к России, гуманизм. На первое место по шкале ценностей они ставили духовные ценности, были глубоко озабочены проблемой нравственного роста личности, ненавидели мещанство.

Из всей системы западноевропейских ценностей, западники по существу хотели взять только ориентацию на разум, науку, рациональное осмысление мира. Западники также считали, что Россия не станет, не должна слепо копировать западноевропейский опыт. Взяв у Западной Европы ее основные достижения, Россия не повторит отрицательных сторон западноевропейской практики и явит миру более высокие, более совершенные образцы социальной и духовной жизни. Идеал нравственной личности у западников и славянофилов имеет ряд общих основных черт: нравственной признается личность, ориентированная на высокие моральные ценности и нормы, подчиняющая им свое поведение на основе свободного волеизъявления, без какого-либо внешнего принуждения. Но как только от общих, абстрактных характеристик идеальных общества и личности переходили к их конкретным социальным, политическим и культурным характеристикам различия между западниками и славянофилами становились резкими, порой превращались в противоположность.

Различия взглядов относились, прежде всего, к таким вопросам: какой должна быть форма правления, законы; нужны ли правовые гарантии свободы личности; каковы оптимальные пределы автономии личности; какое место должна занимать религия; каково значение национальных элементов культуры, традиций, обычаев, обрядов. Главное принципиальное различие между западниками и славянофилами проходило по вопросу о том, на какой основе можно и нужно следовать к социальному и нравственному идеалу: религии и веры, опоры на исторический опыт народа, его сложившуюся психологию, или опоры на разум, логику, науку, на преобразование в соответствии с ними социальной реальности.

В ХХ в были свои представители западников и славянофилов. Ими были А.И Солженицын и А.Д. Сахаров. Лидия Чуковская записала в дневнике в мае 1982 года: «Думала о Сахарове и Солженицыне. Очень странные у нас представители нации. Сахаров объявляет себя западником. Между тем по характеру он – русский Иванушка Дурачок. Иван Царевич. Одно благородство, одни несчастья и абсолютная неспособность чего-нибудь добиться, при изумительной правоте. <...> Наш Иванушка Дурачок – западник (это весьма по-русски, между прочим). Солженицын – наш славянофил. Между тем он с головы до ног – немец; он Штольц среди Обломовых. Точность распорядка по минутам; работа, работа, работа; цель, цель, цель; расчет, расчет, расчет – во всем этом ничего русского, напротив: он славянофил. А на самом деле все его славянофильство – любовь художника к своему художническому материалу, т. е. к языку. (В этом смысле и я славянофил.)

Все это славянофильство и западничество – “одно недоразумение”… это еще Достоевский сказал в речи о Пушкине. Насчет недоразумения – это и Герцен почувствовал. “У нас была одна любовь, но не одинаковая”. < …> движение за права человека никогда у нас не будет массовым, потому что у нас люди бывают возмущены неравенством пайков и жилья, но не более того. Общее сознание – не социалистическое, не буржуазное, а феодальное: ограбить сюзерена им хотелось бы, но необходимость сюзеренства они вполне признают. Никакого чувства чести и чувства собственного достоинства».

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: