Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Семья и желание безопасности
Как мерзко быть удовлетворенным! Довольство — это одно, а удовлетворение — другое. Удовлетворение делает ум глупым, а сердце утомленным, оно приводит к суеверию и апатии, и острота чувствительности теряется. Именно те, кто ищет удовлетворения, и те, кто имеет его, привносят замешательство и страдание, именно они порождают вонючую деревню и шумный город. Они строят храмы для идолов и исполняют удовлетворяющие ритуалы, они способствуют разделению на классы и войнам, они вечно умножают средства для удовлетворения. Деньги, политика, власть и религиозные организации — это их пути. Они обременяют землю своей респектабельностью и ее стенаниями.
Но довольство — другой вопрос. Трудно быть довольным. Довольство нельзя найти в тайных местах, его нельзя преследовать, как, например, удовольствие, его нельзя приобрести, его нельзя купить ценой отречения. У него нет стоимости вообще, его не достичь никакими средствами, о нем нельзя размышлять и накопить. Стремление к довольству — это только лишь поиск большего удовлетворения. Довольство — это полное понимание того, что есть, от мгновения до мгновения, наивысшая форма пассивного понимания. Удовлетворению известны расстройство и успех, но довольству не известны никакие противоположности с их пустым противоречием. Довольство над и вне противоположностей, оно не является их синтезом, поскольку не имеет никакого отношения к противоречию. Противоречие может только породить большее противоречие, оно порождает последующую иллюзию и несчастье. С довольством приходит действие, которое не является противоречащим. Довольство сердца освобождает ум от его беспорядочной и отвлекающей деятельности. Довольство — это движение, которое не имеет времени.
Она объяснила, что получила степень магистра точных наук с почестями, преподавала и проделывала определенную социальную работу. В скором времени после окончания она путешествовала по стране, делая различные вещи: обучая математике в одном месте, выполняя общественную работу в другом, помогая своей матери и организации для общества, к которому она принадлежала. Она не участвовала в политике, потому что считала это преследованием личной амбиции и глупой тратой времени. Она все это довела до конца и теперь собиралась выйти замуж.
Вы определились, за кого выйти замуж, или же все организуют ваши родители?
«Скорее, мои родители. Возможно, так лучше».
Почему, если можно поинтересоваться?
«В других странах парень и девушка влюбляются друг в друга, это может быть вначале замечательно, но вскоре появляются страдание и раздор, ссоры и примирения, скука от удовольствия и рутина жизни. Запланированный брак в этой стране заканчивается тем же самым, веселье в нем проходит, так что нечего особо выбирать между этими двумя системами. Они обе довольно отвратительны, но что поделать? В конце концов, нужно жениться, всю жизнь нельзя оставаться одному. Все это очень грустно, но по крайней мере муж дает некую безопасность, а дети — радость, но их нельзя их иметь без мужа».
Но что же произойдет со всеми годами, которые вы потратили на получение вашей степени магистра?
«Возможно, степень мне пригодится, но дети и домашняя работа займут большую часть моего времени».
Тогда чего хорошего дало ваше так называемое образование? Зачем тратить так много времени, денег и усилий, чтобы все закончилось кухней? Разве вы не хотите заняться какой-либо преподавательской деятельностью или социальной работой после вашего замужества?
«Только, когда будет время. Если не живешь обеспеченно, невозможно иметь слуг и все прочее. Боюсь, что все это закончится, как только я выйду замуж, а я хочу выйти замуж. Вы против брака? »
Вы расцениваете брак как институт для создания семьи? Разве семья — это не единица, противостоящая обществу? Разве она не центр, от которого вся деятельность исходит, единственные взаимоотношения, которые доминируют над любой иной формой взаимоотношений? Разве это не самоизолирующая деятельность, которая вызывает разделение, отделение высших и низших, сильных и слабых? Семья как система, кажется, сопротивляется целому, каждая семья противопоставляется другим семьям, другим группам людей. Не семья ли с ее собственностью одна из причин войны?
«Если вы настроены против по отношению к семье, тогда вы, должно быть, за коллективизацию мужчин и женщин, при которой их дети будут принадлежать государству».
Пожалуйста, не делайте поспешных выводов. Думать понятиями формул и систем — только вызывать противление и недовольство. У вас есть ваша модель, у другого своя. Две модели борются над проблемой, каждая стремится уничтожить другую, но проблема все еще остается.
«Но если вы против семьи, тогда за что вы? »
Зачем так ставить вопрос? Если есть проблема, разве не глупо принимать любую сторону согласно предубеждению? Не лучше ли понять проблему, чем порождать оппозицию и вражду, таким образом умножая наши проблемы?
Семья, какая она существует сейчас, — это единица ограниченных взаимоотношений, замкнутая в себе и неприступная. Реформаторы и так называемые революционеры пробовали покончить с этим духом исключительности семьи, который порождает каждый вид антиобщественной деятельности, но центр стабильности в противоположность ненадежности, и существующая социальная структура во всем мире не может существовать без этой безопасности. Семья — не просто экономическая единица, и любая попытка решить проблему на том уровне явно потерпит неудачу. Желание безопасности не только экономически обусловлено, но намного более глубокое и сложное. Если человек уничтожит семью, он найдет другие формы безопасности через государство, через коллектив, через веру и так далее, которые в свою очередь породят их собственные проблемы. Мы должны понять желание внутренней, психологической безопасности и не просто, чтобы заменить одну модель безопасности другой.
Так что проблема не в семье, а в желании быть в безопасности. Разве желание безопасности на любом уровне не желание исключительности? Этот дух исключительности проявляет себя в виде семьи, в виде собственности, в виде государства, религии и тому подобного. Не это ли желание внутренней безопасности создает формы безопасности, направленные наружу, которые являются всегда исключительными? Само желание быть в безопасности уничтожает безопасность. Исключительность, отделение должно неизбежно вызвать распад, национализм, классовое противостояние и война являются его признаками. Семья как средство внутренней безопасности — это источник беспорядка и социальной катастрофы.
«Тогда, как жить, если не семьей? »
Разве нет ничего удивительного в том, как ум всегда ищет образец, готовый проект? Наше образование — вид формул и умозаключений. «Как» — требование готовой формулы, но формула не может решить проблему. Пожалуйста, поймите суть этого. Только когда мы не ищем внутренней безопасности, мы можем внешне жить в безопасности. Пока семья — центр безопасности, будет существовать социальный распад, пока семья используется как средство в целях самозащиты, будет конфликт и страдание. Пожалуйста, не ломайте голову над этим, это довольно-таки просто. Пока я использую вас или другого для моей внутренней, психологической безопасности, я исключителен. Важен я, я имею самое большое значение, это моя семья, моя собственность. Отношения полезности основаны на насилии, семья как средство взаимной внутренней безопасности приводит к конфликту и смятению.
«Я понимаю разумом, что вы говорите, но возможно ли жить без этого внутреннего желания безопасности? »
Понимать разумом вовсе не означает понимать вообще. Вы имеете в виду, что слышите слова и схватываете их значение, и это все. Но это не приведет к действию. Использование другого как средства удовлетворения и безопасности — это не любовь. Любовь никогда не является безопасностью, любовь — это состояние, в котором нет никакого желания быть в безопасности, состояние уязвимости, то единственное состояние, в котором исключительность, вражда и ненависть являются невозможными. В том состоянии может возникнуть семья, но она не будет исключительной, замкнутой в себе.
«Но нам не известна такая любовь. Как же?..»
Хорошо осознавать пути собственного размышления. Внутреннее желание безопасности выражается внешне через исключение и насилие, и пока его процесс полностью не понят, не может быть никакой любви. Любовь — это не еще одно убежище в поисках безопасности. Желание безопасности должно полностью прекратиться, чтобы была любовь. Любовь — это не то, что можно вызвать принуждением. Любая форма принуждения, на любом уровне, является самым что ни на есть опровержением любви. Революционер с идеологией — не революционер вообще, он только лишь предлагает замену, иной вид безопасности, новую надежду, а надежда — это смерть. Одна любовь может вызывать радикальную революцию или преобразование в отношениях, но любовь не принадлежит уму. Мысль может планировать и формулировать великолепные строения из надежд, но мысль будет только вести к дальнейшему конфликту, беспорядку и нищете. Любовь — это когда отсутствует хитрость, замкнутость в себе ума.
«Я»
«Размышление имеет для меня огромное значение, я медитировал регулярно два раза в день в течение больше чем двадцати пяти лет. Вначале это было очень трудно, у меня не получалось контролировать свои мысли и было слишком много отвлечений, но постепенно я избавлялся от них очень старательно. Все более и более я отдавал свое время и энергию ради конечной цели. Я побывал у различных учителей и следовал нескольким различным системам медитации, но так или иначе я никогда не был удовлетворен ни одним из них, возможно, „удовлетворение“ — не правильное слово. Они все вели к некой точке, в зависимости от особенностей системы, и я обнаружил, что становлюсь простым результатом системы, что и было конечной целью. Но благодаря всем этим экспериментированиям я научился полностью владеть своими мыслями, и мои эмоции также полностью под контролем. Я занимался глубоким дыханием, чтобы усмирить тело и ум. Я повторял священное слово и в течение длинных периодов постился, в нравственном отношении я был честен, и мирские вещи меня не привлекали. Но после всех этих лет борьбы и усилий, дисциплины и отречения нет покоя, о блаженстве которого говорят великие люди. В редких случаях возникали моменты озарения, глубокого экстаза, интуитивное обещание великого, но я, кажется, не способен прорваться сквозь иллюзию моего собственного ума, и я бесконечно оказываюсь у него в ловушке. Облако запутывающего отчаяния нависло надо мной и страдание увеличивается».
Мы сидели на берегу широкой реки, близко к воде. Город был вверх по реке, немного дальше. На другом берегу пел юноша. Солнце садилось позади нас, и на воду ложились тяжелые тени. Это был прекрасный, тихий вечер, со сгустками облаков на востоке, а глубокая река, казалось, едва текла. Ко всей этой распространенной всюду красоте он был совсем равнодушен, полностью поглощен своей проблемой. Мы умолкли, и он закрыл глаза, его строгое лицо было спокойно, но внутри шла интенсивная борьба. Стайка птиц умостилась на краю воды, их крики, должно быть, доносились через реку, поскольку теперь прилетела еще одна стая с другого берега и присоединилась к ним. Была бесконечная тишина, охватывающая землю.
В течение всех этих лет вы когда-либо прекращали бороться за окончательный результат? Не порождают ли воля и усилие «я», и может ли процесс времени вести к вечному?
«Я никогда сознательно не прекращал бороться за то, к чему страстно стремится мое сердце, все мое бытие. Я не осмеливался остановиться, если бы я сделал это, я отстал бы, мое состояние ухудшилось бы. Это в самой природе всех вещей заложено стремиться вечно вверх, и без воли и усилия возник бы застой, без этой целеустремленной борьбы я никогда не смог бы выйти за пределы себя и подняться над самим собой».
Способно ли когда-либо «я» освободить себя от его собственной неволи и иллюзий? Не должно ли «я» прекратить быть, чтобы возникло безымянное? Разве эта постоянное стремление к конечной цели только не усиливает эго, каким бы сконцентрированным ни было его желание? Вы боретесь за конечную цель, а другой стремится к мирским вещам, ваше усилие может быть более облагораживающим, но это все еще желание получить, не так ли?
«Я преодолел всякую страсть, всякое желание, кроме этого одного, что больше, чем желание, это — единственная вещь, ради которой я живу».
Тогда вы должны тоже умереть для нее, как вы мертвы для других страстных стремлений и желаний. Все эти годы борьбы и постоянного избавления от чего-то вы укрепляли себя в этой цели, но она все еще в пределах сферы «я». А вы хотите пережить не имеющее названия, что является для вас тоской, не так ли?
«Конечно. Без тени сомнения я хочу познать окончательный результат, я хочу испытать бога».
Переживающий вечно обусловлен собственным опытом. Если переживающий знает, что он испытывает, то переживание — это результат его самоспроецированных желаний. Если вы осознаете, что испытываете бога, то тот бог — это проекция ваших надежд и иллюзий. Нет никакой свободы для переживающего, он навсегда пойман в ловушку его собственных опытов, он — породитель времени, и ему никогда не удастся испытать вечное.
«Вы хотите сказать, что то, что я старательно выпестовал со значительным усилием и через мудрый выбор, нужно разрушить? И должен ли я быть инструментом для его разрушения? »
Может ли «я» активно приступить к отречению от себя? Если оно так делает, его мотив, его намерение состоит в том, чтобы получить то, чем нельзя обладать. Какой бы ни была его деятельность, как бы благородна ни была его цель, любое усилие со стороны «я» все еще в пределах области его собственных воспоминаний, характерных особенностей и проекций, сознательных или подсознательных. «Я» может делить себя в органическое «я», и «не-я» или трансцендентальное эго. Но это дуалистическое разделение — иллюзия, на которую поймался ум. Каким бы ни было движение ума, «я», оно никогда не сможет освободить себя, это может переходить от уровня к уровню, от глупого до более интеллектуального выбора, но его движение будет всегда в пределах сферы его собственного творчества.
«Вы, кажется, отнимаете всякую надежду. Что же делать? »
Вы должны быть полностью лишены всего, должны остаться без груза прошлого или искушения обнадеживающего будущего, что вовсе не означает отчаяние. Если вы находитесь в отчаянии, нет никакой пустоты, никакой наготы. Вы не можете «делать» что-нибудь. Вы можете и должны быть спокойным, безо всякой надежды, тоски или желания, но вы не можете решиться быть спокойным, подавляя всю суету, поскольку в том самом усилии присутствует суета. Спокойствие — это не противоположность суеты.
«Но в моем нынешнем состоянии, что нужно сделать? »
Если можно так сказать, вы так стремитесь преуспеть, настолько нетерпеливы получить некое положительное руководство, что вы в действительности не слушаете.
Вечерняя звезда отразилась в умиротворенной реке.
//- * * * — //
Рано следующим утром он возвратился. Солнце только что показывалось над верхушками деревьев, и над рекой стоял туман. Судно с широкими парусами, тяжело нагруженное дровами, лениво плыло вниз по реке, и, кроме того, кто был у штурвала, все мужчины спали в разных частях судна. Оно было очень тихим, и ежедневные человеческие заботы на реке еще не начались.
«Несмотря на мое внешнее нетерпение и беспокойство, внутри я, должно быть, был внимателен к тому, что вы вчера говорили, поскольку, когда я проснулся этим утром, появилось некоторое чувство свободы и ясности, которая приходит с пониманием. Я проделал в течение часа свою обычную утреннюю медитацию перед восходом солнца, и я совсем не уверен, что мой ум не поймался на многочисленные разрастающиеся иллюзии. Можем мы продолжить, где мы остановились? »
Мы не можем начать точно с того, где закончили, но мы можем заново взглянуть на нашу проблему. И внутренний, и внешний ум непрерывно активен, получая впечатления. Оказавшись в ловушке своих воспоминаний и реакций, он являет собой совокупность многих желаний и конфликтов. Он функционирует только в пределах области времени, а в этой области существует противоречие, противостояние воли или желания, что является усилием. Эта психологическая деятельность «я», «меня» и «мой» должна прекратиться, поскольку такая деятельность вызывает проблемы и различные формы волнения и беспокойства. Но любое усилие остановить эту деятельность только приводит к усилению деятельности и волнения.
«Это правда, я заметил это. Чем больше пытаешься усмирить ум, тем больше сопротивления возникает, и ваше усилие тратится на преодоление этого сопротивления, так что это становится порочным и нерушимым кругом».
Если вы осознаете зло от этого круга и понимаете, что вам не удастся сломать его, тогда с этим осознанием надсмотрщик, наблюдатель прекращает быть.
«Это, кажется, наиболее трудновыполнимая вещь: подавить наблюдателя. Я пробовал, но пока мне это никогда не удавалось. Как сделать это? »
Разве вы все еще не мыслите понятиями «я» и «не-я», не поддерживаете ли вы словом эту двойственность в пределах ума, постоянным повторением опыта и привычки? В конце концов, мыслитель и его мысль — это не два различных процесса, но мы делаем их такими, чтобы достичь желаемого результата. Надсмотрщик возникает с желанием. Наша проблема — не как подавить надсмотрщика, а понять желание.
«Должно быть, сущность, которая является способной к пониманию, состояние, которое отлично от невежества».
Сущность, которая говорит «я понимаю», является все еще в пределах области ума, это — все еще наблюдатель, надсмотрщик, не так ли?
«Конечно, так. Но я не вижу, как можно избавиться от этого наблюдателя. И возможно ли это? »
Давайте посмотрим. Мы говорили, что необходимо понять желание. Желание, может, и действительно делит себя на удовольствие и боль, мудрость и невежество, одно желание выступает, противопоставляется другому, более выгодные конфликты менее выгодным и так далее. Хотя по различным причинам оно может разделить себя, фактически желание — это неделимый процесс, не так ли?
«Это трудно уловить. Я так привык противопоставлять одно желание другим, привык к подавлению и преобразованию желания, что я не могу пока еще полностью осознать желание как единый, объединенный процесс. Но теперь, когда вы указали мне это, я начинаю чувствовать, что это так».
Желание может разбить себя в многочисленные противопоставленные и противоречивые убеждения, но это все еще желание. Эти многочисленные убеждения будут составлять «я» с его воспоминаниями, тревогами, опасениями и так далее, и вся деятельность этого «я» — в пределах области желания, у него нет никакой другой сферы деятельности. Это так, верно?
«Пожалуйста, продолжайте. Я слушаю всем своим существом, пробуя проникнуть за пределы слов, глубоко и без усилия».
Тогда наша проблема вот в чем: действительно ли возможно для деятельности желания добровольно завершиться, свободно, без всякой формы принуждения? Именно только когда это происходит, ум может быть тихим. Если вы осознаете это как факт, приходит ли конец деятельности желания?
«Только на очень короткий период, тогда снова начинается обычная деятельность. Как ее можно остановить?.. Но как только я спрашиваю, я вижу нелепость выяснения! »
Вы видите, насколько жадны мы, мы вечно хотим все больше и больше. Требование прекращения «я» становится новой деятельностью «я», но это не новое, это просто другая форма желания. Только когда ум спонтанно успокаивается, может возникнуть другое, то, что не от ума.
Природа желания
Это был спокойный вечер, но на озере было много белых парусников. На далеком расстоянии заснеженная горная вершина повисла, как если бы временно отстраненная от небес. Вечерний бриз с северо-востока еще не дул, но к северу на воде возникла рябь, и большее количество судов выходило в плаванье. Вода была очень синей, а небо было очень ясным. Это было широкое озеро, но в солнечные дни можно было видеть город на другой стороне. В этом небольшом заливе, изолированном и забытом, было очень умиротворенно, не было никаких туристов, и пароходы, которые ходили по озеру, никогда не прибывали сюда. Поблизости была деревня рыбаков, и поскольку погода обещала быть ясной, маленькие лодки с фонарями занимались рыбной ловлей до поздней ночи. В очаровании вечера готовились сети и лодки. Долины были в глубокой тени, но горы все еще провожали солнце.
Мы шли пешком некоторое время и сели у тропинки, так как он пришел, чтобы поговорить.
«Насколько я могу помнить, у меня был бесконечный конфликт, главным образом внутри меня самого, хотя иногда он и проявляется внешне. Меня не очень-то волнует внешний конфликт, поскольку я научился приспосабливаться к обстоятельствам. Это приспосабливание все же было болезненно, поскольку меня не просто убедить или довлеть надо мной. Жизнь была трудной, но я достаточно успешен, чтобы хорошо зарабатывать. Все это не проблема для меня. Чего мне не удается понять, так это внутренний конфликт, который я не способен контролировать. Я часто просыпаюсь в середине ночи из-за страшных снов, и кажется, нет минуты покоя от моего конфликта. Он происходит даже во время ежедневных дел и часто разрастается при более близких взаимоотношениях».
Что вы подразумеваете под конфликтом? Какова его природа?
«Внешне я довольно-таки деловой человек, и моя работа требует концентрации и внимание. Когда мой ум таким образом занят, мои внутренние конфликты забываются, но как только появляется затишье в работе, я вновь оказываюсь в своих конфликтах. Эти конфликты имеют свойство изменяться и на различных уровнях. Я хочу добиться успеха в своей работе, быть на вершине своей профессии, иметь много денег и всего остального, и я знаю, что могу быть таким. На другом уровне, я осознаю глупость моей амбиции. Мне нравятся все хорошие вещи в этой жизни, и в противовес этому, я хочу вести простое, почти аскетическое существование. Я ненавижу несколько человек, и все же я хочу забыть и простить. Я могу продолжать приводить вам примеры, но уверен, что вы можете понять природу моих конфликтов. Инстинктивно я мирный человек, все же легко вхожу в ярость. Я очень здоров, что может быть неудачей, по крайней мере в моем случае. Внешне я создаю вид, будто спокоен и стабилен, но я взволнован и сбит с толку моими внутренними конфликтами. Мне уже далеко за тридцать, и я по-настоящему хочу прорваться сквозь неразбериху из-за собственных желаний. Понимаете, другой моей трудностью является то, что я нахожу почти невозможным с кем-либо поговорить об этом. Это первый раз за много лет, когда я немного открылся. Я не скрытен, но испытываю крайне неприятное чувство, когда говорю обо мне самом, и так же я совершенно не могу поговорить с любым психологом. Зная все это, можете ли вы сказать мне, возможно ли для меня обрести некоторую внутреннюю ясность? »
Вместо попытки покончить с конфликтом, давайте посмотрим, можем ли мы понять это скопление желаний. Наша проблема состоит в том, чтобы понять природу желания, а не просто, чтобы преодолеть конфликт, поскольку именно желание вызывает конфликт. Желание стимулируется ассоциацией и воспоминанием, память — это часть желания. Воспоминание о приятном и неприятном лелеет желание и разбивает его на противопоставленные и противоречащие желания. Ум отождествляет себя с приятным в противоположность неприятному, через выбор боли и удовольствия ум разделяет желание, подразделяя его на разные категории стремлений и ценностей.
«Хотя существует много противоречащих и противопоставленных желаний, все желания — это одно целое. Так ли это? »
Это так, а разве нет? И, действительно, важно понять это, иначе конфликт между противостоящими желаниями бесконечен. Двойственность желания, которую породил ум, является иллюзией. Нет никакой двойственности в желании, а лишь различные типы желания. Двойственность есть только между временем и вечностью. Наша задача в том, чтобы увидеть нереальность двойственности желания. Желание действительно делит себя на «хочу» и «не хочу», но предотвращение одного и преследования другого — это все еще желание. Нет никакого спасения от конфликта с помощью любой из противоположностей желания, так как само желание порождает его собственную противоположность.
«Я довольно-таки неясно понимаю, что то, о чем вы говорите, — это факт, но факт в том, что я все еще разрываюсь между многочисленными желаниями».
Да, все желания являются одним и тем же, и мы не можем изменить этот факт, манипулировать им, чтобы он подходил для нашего удобства и удовольствия, или же использовать его как инструмент для освобождения себя от конфликтов желания. Но если же мы поймем, что это истинно, тогда во власти этого будет освободить ум от порождения иллюзий. Так что нам надо осознать желание, распадающееся на отдельные и противоречивые части. Мы есть эти противопоставленные и противоречивые желания, мы — целая связка из них, каждое тянет нас в разном направлении.
«Да, но что мы можем поделать с этим? »
Не поймав в первую очередь проблеск желания как единого явления, что бы мы делали или не делали, все будет иметь очень небольшое значение, поскольку желания только умножают желание, и ум оказывается в ловушке этого противоречия. Свобода от конфликта возникает только тогда, когда желание, которое составляет «я» с его воспоминаниями и узнаваниями, приходит к концу.
«Когда вы говорите, что конфликт прекращается только с прекращением желания, это подразумевает конец активной жизни».
Может, да, а, может, нет. Это глупо с нашей стороны размышлять относительно того, какой будет жизнь без желания.
«Вы, конечно, не имеете в виду, что естественные потребности должны прекратиться».
Естественные потребности принимают форму и разрастаются благодаря психологическим желаниям, мы и говорим об этих желаниях.
«Можно ли глубже вникнуть в функционирование этих внутренних стремлений? »
Желания являются и открытыми, и скрытыми, сознательными и тайными. Скрытые имеют намного большее значение, чем явные, но мы не можем ознакомиться с более глубокими, если не понять и не приручить поверхностные. Не то, чтобы сознательные желания нужно подавлять, возвеличивать или придавать форму согласно любому образцу, но их необходимо наблюдать и усмирять. С усмирением поверхностного возбуждения возникает возможность для более глубоких желаний, мотивов и намерений выплыть на поверхность.
«Как же утихомирить поверхностное возбуждение? Я понимаю важность того, что вы говорите, но я не совсем понимаю, как подойти к этой проблеме, как поэкспериментировать с ней».
Экспериментатор неотделим от того, с чем он экспериментирует. Нужно понять суть этого. Вы, экспериментирующий с вашими желаниями, не являетесь сущностью, отделенной от этих желаний, не так ли? «Я», которое говорит: «Я подавлю это желание и получу удовольствие от этого», само есть результат всякого желания, не так ли?
«Чувствую, что это так, но по-настоящему осознать это, весьма другое дело».
Если, как только возникает любое желание, происходит понимание его сути, то наступает освобождение от иллюзии экспериментатора как отделенной сущности, не связанной с желанием. Пока «я» из кожи вон лезет, чтобы освободиться от желания, оно только лишь усиливает желание в другом направлении, таким образом увековечивая конфликт. Если происходит понимание этого факта от мгновения до мгновения, воля надсмотрщика прекращает быть. И когда переживающий есть переживаемое, тогда вы обнаружите, что желанию с его многочисленными варьирующимися противоречиями приходит конец.
«Поможет ли все это обрести более спокойную и более полную жизнь? »
Конечно же, не по началу. Это, наверняка, пробудит больше тревог, и вероятно, придется сделать более глубокое приспосабливание, но чем глубже и шире ыв проникните в эту сложную проблему желания и конфликта, тем проще она станет.
Смысл жизни
Дорога перед домом спускалась к морю, прокладывая свой путь мимо множество маленьких магазинов, многоквартирных домов, гаражей, храмов и мимо пыльного, заброшенного сада. Когда она достигала моря, то превращалась в большую проезжую часть, с такси, грохочущими автобусами и всем тем шумом современного города. Уходя прочь с этой проезжей части, вы попадали на мирную, укрытую авеню с нависавшими огромными тропическими деревьями, но утром и вечером она была заполнена автомобилями, направлявшимися к шикарному клубу, с полем для гольфа и прекрасными садами. Когда я шел по этой авеню, мне встречались различные типы нищих, которые лежали на тротуаре, они не шумели и даже не протягивали свои руки прохожим. Девочка приблизительно десяти лет лежала головой на консервной банке, отдыхая с широко открытыми глазами. Она была грязной, со спутанными волосами, но улыбнулась, когда я улыбнулся ей. Чуть дальше с протянутой рукой и очаровывающей улыбкой подошла трехлетняя девочка. Мать наблюдала из-за близлежащего дерева. Я взял ее протянутую руку, и мы прошли вместе несколько шагов, и я вернул ее матери. Так как у меня не было монеты, на следующий день я возвратился с одной, но маленькая девочка не стала ее брать, она хотела поиграть, так что мы играли, и монета досталась матери. Всякий раз, когда я шел по той авеню, маленькая девочка была всегда там, с застенчивой улыбкой и блестящими глазами.
Напротив входа в фешенебельный клуб на земле сидел нищий. Он был укрыт грязным мешком из рогожи, и его спутанные волосы были полны пыли. В некоторые дни, когда я проходил мимо, он, было, лежал головой в пыли, его голое тело прикрывал мешок из рогожи, а в другие дни он сидел, совершенно спокойный, приподнявшись, смотрел, не видя, а над ним нависали массивные тропические деревья. Одним вечером в клубе состоялось веселье, он был весь освещен, и блестящие автомобили, полные смеющихся людей, подъезжали к нему, сигналя. Из клуба доносилась быстрая музыка, громкая и заполняющая воздух. Было много полицейских у входа, где собралась большая толпа, чтобы наблюдать, как шикарно одетые и хорошо питающиеся люди проезжали в своих автомобилях. Нищий повернулся спиной ко всему этому. Какой-то мужчина предложил ему что-то съестное, а другой сигарету, но он молча отказался от того и другого, не пошевелившись. Он медленно умирал, день ото дня, а мимо проходили люди.
Те тропические деревья казались массивными и фантастической формы на фоне темнеющего неба. У них были очень маленькие листья, но их ветви казались огромными, и им было присуще удивительное величие и отчужденность в том переполненном городе из шума и боли. Но там было море, постоянно движущееся, беспокойное и бесконечное. Виднелись белые паруса, простые пятнышки в той бесконечности, и на танцующих водах луна сделала дорожку из серебра. Насыщенная красота земли, отдаленных звезд и бессмертного человечества. Неизмеримая необъятность, казалось, охватывала все вещи.
Он был моложавым человеком и приехал из другой части страны, утомительную поездку. Он дал клятву не жениться, пока не найдет значение и смысл жизни. Решительный и агрессивный, он работал в каком-то офисе. Взяв отпуск на некоторый период, чтобы попытаться найти ответ на свой вопрос. Его ум был постоянно занят и спорил, и был так охвачен его собственными ответами и ответами других людей, которых он вряд ли послушается. Ему не удавалось быстро подобрать слова, и он бесконечно цитировал то, что сказали философы и учителя о смысле жизни. Он был измучен и глубоко обеспокоен.
«Без знания смысла жизни все мое существование не имеет никакого значения, и всякое мое действие разрушительно. Я зарабатываю на жизнь только, чтобы продержаться, я страдаю, и меня ждет смерть. Это способ жизни, но каков смысл этого всего? Я не знаю. Я побывал у ученых и различных гуру, некоторые говорят одно, некоторые другое. Что скажете вы? »
Вы спрашиваете, чтобы сравнить то, что скажется здесь, с тем, что сказано в другом месте?
«Да. Тогда я смогу выбрать, и мой выбор будет зависеть от того, что я посчитаю истинным».
Вы думаете, что понимание того, что является истинным, — это вопрос личного мнения и зависит от выбора? С помощью выбора обнаружите ли вы то, что истинно?
«Как же еще можно обнаружить реальное, если не через умение разбираться, через выбор? Я буду слушать вас очень внимательно, и если то, что вы скажете, будет импонировать мне, я отклоню все то, что другие сказали, и построю свою жизнь согласно цели, которую вы установили. Я совершенно искренен в своем желании выяснить то, в чем истинный смысл жизни».
Сэр, перед продвижением дальше, не важно ли спросить себя, способны ли вы к поиску истинного? Это предложено с уважением, а не в духе уничижения. Действительно ли истина — это дело мнения, удовольствия, удовлетворения? Вы говорите, что вы примете то, что вам будет импонировать, что означает, что вы не заинтересованы в истине, а в том, что, вы считаете, принесет больше удовлетворения. Вы готовы пройти через боль, через принуждение, чтобы получить то, что в конце доставит удовольствие. Вы ищете удовольствие, не истину. Истина — это должно быть что-то вне «нравится» и «не нравится», разве не так? Смирение должно быть началом всякого поиска.
«Именно поэтому я приехал к вам, сэр. Я действительно ищу, я обращаюсь к учителям, чтобы узнать, что является истинным, и я буду следовать за ними в духе смирения и покаяния».
Следовать означает отрицать смирение. Вы следуете, потому что желаете преуспеть, получить результат. Амбициозный человек, какой бы тонкой и скрытой не была бы его амбиция, никогда не является смирившимся. Устремиться за авторитетом и установить его для себя в качестве руководящего принципа означает уничтожить озарение, понимание. Преследование идеала мешает смирению, поскольку идеал — это прославление «я», эго. Как может тот, кто различными способами придает важность «я», когда-либо быть смиренным? Без смирения никогда не может быть действительности.
«Но вся моя забота по прибытию сюда в том, чтобы выяснить, каков же истинный смысл жизни».
Если позволите так сказать, вы просто в ловушке идеи, и вы становитесь зациклены на ней. Это то, к чему нужно быть постоянно внимательным. Желая знать истинной смысл жизни, вы прочли многих философов и разыскали многих учителей. Одни говорят это, другие говорят то, а вам хочется знать истину. Теперь же, вы хотите знать истину того, что они говорят, или истину вашего собственного исследования?
«Когда вы задаете прямой вопрос подобно этому, я немного колеблюсь в своем ответе. Есть люди, которые изучили и испытали больше, чем я когда-либо смогу, и это было бы абсурдным самообманом с моей стороны — отбросить, что они говорят, что может помочь мне раскрыть значение жизни. Но каждый говорит согласно его собственному опыту и пониманию, и иногда они противоречат друг другу. Марксисты говорят одну вещь, а религиозные люди говорят совершенно другое. Пожалуйста, помогите мне найти суть всего этого».
|
Последнее изменение этой страницы: 2017-05-05; Просмотров: 415; Нарушение авторского права страницы