Психоанализ и проблема человечества

 

Птицы и козы все находились где-то в другом месте, и было удивительно тихо и уединенно под широко раскинувшимся деревом, стоявшим одиноко в просторе полей, хорошо ухоженных, и сочной зелени. Холмы виднелись на некотором расстоянии, суровые и непривлекательные в полуденном солнце, но под деревом было темно, прохладно и приятно. Это дерево, огромное и внушительное, содержало большую силу и симметрию в своем одиночестве. Оно было живым организмом, уединенным, и в то же время казалось, оно возвышалось над всем окружающим, даже над отдаленными холмами. Сельские жители поклонялись ему, напротив его широкого ствола лежал высеченный камень, на который кто-то положил яркие желтые цветы. Вечером никто не подходил к дереву, его одиночество было слишком одолевающим, и было лучше поклоняться ему в течение дня, когда была густая тень, чирикающие птицы и звуки человеческих голосов. Но в этот час все сельские жители были рядом с их хижинами, и под деревом было очень тихо. Солнце никогда не проникало к основанию дерева, и цветы держались до следующего дня, когда будут сделаны новые жертвоприношения. К дереву вела узкая тропинка и затем уходила в зеленые поля. По этой тропинке осторожно вели стадо коз, пока они не достигли холмов, затем они дико разбежались, поедая все в пределах досягаемости. К вечеру дерево было в полном своем величии. Когда солнце село за холмами, поля стали более насыщенно-зелеными, и лишь вершина дерева ловила последние лучи, золотые и прозрачные. С приходом темноты дерево, казалось, отдалялось от всего окружающего и на ночь замыкалось в себе, его тайна, казалось, увеличивалась, проникая в тайну всех вещей.

 

Психолог и аналитик, он практиковал в течение многих лет и имел на счету много выздоровлений. Он работал как в больнице, так и в своем личном офисе. Многие преуспевающие пациенты сделали его таким же преуспевающим, с дорогими автомобилями, загородным домом и всем прочим. Он серьезно относился к своей работе, это не было просто прибыльным делом, и он использовал различные методы анализа в зависимости от пациента. Изучал гипноз и экспериментально практиковал его на некоторых из своих пациентов.

 

«Это очень любопытно, — сказал он, — как во время гипнотического состояния люди свободно и легко говорят о своих скрытых принуждениях и реакциях, и каждый раз, когда пациент подвергается гипнозу, я чувствую необычность этого. Я сам был добросовестен и честен, но полностью осознаю серьезную опасность гипноза, особенно в руках недобросовестных людей, медиков или других. Гипноз может или не может быть кратчайшим путем, но я не думаю, что он оправдан, кроме как в некоторых трудных случаях. Требуется длительный период, чтобы вылечить пациента, обычно несколько месяцев, и это довольно-таки утомляющее мероприятие». «Некоторое время назад, — продолжал он, — пациентка, которую я лечил в течение множества месяцев, пришла навестить меня. Совсем не глупая женщина, она была начитана и имела широкий круг интересов. Со значительным волнением и улыбкой, которую я не видел долгое время, она сказала мне, что подруга убедила ее посетить некоторые из ваших бесед. Оказалось, что во время бесед она чувствовала, как освобождалась от депрессий, которые были довольно серьезными. Она сказала, что первая беседа совершенно сбила ее с толку. Мысли и слова были ей плохо знакомы и казались противоречивыми, и она не хотела посещать вторую беседу, но ее подруга объяснила, что это часто случалось, и что она должна послушать несколько бесед, перед тем как делать свои выводы. В итоге она побывала на всех из них, и, как я говорю, она почувствовала облегчение. То, что вы сказали, казалось, задело некоторые точки в ее сознании и без приложения каких-либо усилий освободили от расстройств и депрессий, она обнаружила, что они прошли, просто прекратили существовать. Это было несколько месяцев назад. Я видел ее снова на днях, и, конечно же, мы выяснили те депрессии. Она нормальна и счастлива, особенно в ее взаимоотношениях с семьей, и, кажется, все в порядке».

 

«Это все только начало, — продолжил он. — Понимаете, благодаря этой пациентке, я прочитал некоторые из ваших учений, и о чем я действительно хочу поговорить с вами, это вот что. Существует ли способ или метод, с помощью которого мы сможем быстро добраться до корня всего человеческого страдания? Наши существующие методики занимают время и требуют значительного исследования пациента».

 

Сэр, если позволите спросить, что вы пытаетесь сделать с вашими пациентами?

 

«Говоря просто, без психоаналитических терминов, мы пробуем помочь им преодолевать их трудности, депрессии и так далее, чтобы они могли вливаться в общество».

 

Вы думаете, что очень важно помочь людям вливаться в это испорченное общество?

 

«Оно может быть испорченным, но преобразование общества — не наше дело. Наше дело — помочь пациенту приспособиться к окружающей среде и быть более счастливым и полезным гражданином. Мы имеем дело с неординарными случаями и не пытаемся создавать супернормальных людей. Я не считаю это нашей функцией».

 

Вы думаете, что вы можете отделить себя от вашей функции? Если можно спросить, это не также ваша функция создать полностью новый порядок, мир, в котором не будет никаких войн, никакого антагонизма, никакого убеждения конкурировать и так далее? Разве не все эти побуждения и принуждения вызывают социальную окружающую среду, которая порождает ненормальных людей? Если беспокоиться только о помощи индивидууму соответствовать существующему социальному образцу, здесь или в другом месте, разве это не значит поддерживать те самые причины, которые приводят к расстройству, нищете и разрушению?

 

«Конечно кое-что есть в том, что вы говорите, но как аналитики я не думаю, что мы подготовлены, чтобы вникнуть столь глубоко во всю причинную обусловленность человеческого страдания».

 

Тогда, сэр, вы заинтересованы не в полном развитии человека, а только в одной специфической части его полного сознания. Исцеление некоторой части может быть необходимо, но без понимания целостного процесса в человеке мы можем вызвать другие формы болезни. Конечно, это не вопрос спора или предположения, очевидный факт, который должен быть учтен не просто специалистами, но каждым из нас.

 

«Вы затрагиваете очень серьезные темы, к которым я не привык, и обнаруживаю, что мне это не по зубам. Я думал как-то неопределенно об этих вещах и о том, что мы фактически пытаемся проделать с нашими пациентами помимо обычной процедуры. Понимаете, большинство из нас не имеет ни склонности, ни необходимого времени, чтобы изучить все это. Но я предполагаю, что нам действительно следует делать это, если мы хотим освободить себя и помогать нашим пациентам освобождаться от замешательства и страдания нынешней западной цивилизации».

 

Замешательство и страдание существуют не только на западе, потому что люди во всем мире находятся в таком же тяжелом положении. Проблема индивидуума — это также всемирная проблема, они не являются двумя отдельными и отличными процессами. Мы, конечно, обеспокоены человеческой проблемой, неважно, находится ли человек на востоке или на западе, что является произвольным географическим разделением.

 

Целое сознание человечества озабочено Богом, смертью, правильными и счастливыми средствами к существованию, детьми и их образованием, войной и миром. Без понимания всего этого не может быть никакого исцеления человечества.

 

«Вы правы, сэр, но я думаю, очень немногие из нас способны на такое обширное и глубокое исследование. Большинство из нас неправильно образованы. Мы становимся специалистами, техниками, в чем есть польза, но, к сожалению, это цель для нас. Является ли его специализацией душа или комплекс, каждый специалист строит собственный маленький рай, как делает священник, и хотя он может иногда прочитать кое-что на стороне, он остается там, пока он не умирает. Вы правы, но это так.

 

Теперь же, сэр, я хотел бы возвратиться к моему вопросу: есть ли метод или техника, с помощью которой мы можем проникнуть непосредственно к корню наших страданий, особенно страданий пациента, и таким образом их быстро устранить? »

 

И снова, если позволите спросить, почему вы всегда мыслите понятиями методов и техник? Могут ли метод или техника освободить человека или же они просто сформируют его для желаемой цели? А желаемая цель, являющаяся противоположностью человеческих неприятностей, страхов, расстройств, давлений, сама и является их результатом. Реакция противоположности — это не истинное действие, как в экономическом, так и в психологическом мире. Помимо техники или метода может быть фактор, который по-настоящему поможет человеку.

 

«Что же это? »

 

Возможно, это любовь.

 

Очищение от прошлого

 

Ухоженная дорога вела к подножию холма, а оттуда продолжалась в виде тропинки. На вершине холма находились руины очень древней цитадели. Тысячи лет назад это было труднопреодолимое место, крепость из гигантских камней, из гордых колонных залов с мозаичными полами, мраморными ваннами и палатами. Чем ближе приближаешься к этой цитадели, тем выше и толще ее стены становились, и более отчаянно ее, должно быть, защищали. Все же она была захвачена, разрушена и построена заново. Внешние стены были сделаны из огромных кусков скалы, помещенные один поверх другого без какого-либо раствора для их скрепления. За стенами был древний колодец, с глубиной множество футов, со ступеньками, ведущими вниз. Ступеньки были гладкими и скользкими, и стороны колодца блестели из-за влаги. Все это превратилось теперь в руины, но вид с вершины холма оставался изумительным. Вдалеке слева было искрящееся море, ограничивавшее широкие открытые равнины с холмами позади них. Чуть ближе было два меньших холма, которые в те далекие дни также были крепостями, но ничто нельзя было сравнить с этой высокой цитаделью, которая смотрела свысока на соседние холмы и на равнины. Было прекрасное утро, ветер дул от моря, колебля яркие цветы среди руин. Они были очень красивы, их цвета богаты и насыщенны, и росли они в необычных местах, на камнях, в щелях сломанных стен и во внутренних дворах. Они росли там, дикими и свободными, в течение неисчислимых столетий, и казалось кощунством наступать на них, поскольку они заполонили тропинку. Это был их мир, а мы были незнакомцами, но они не заставляли нас так себя чувствовать.

 

Вид с этой вершины не был поразительным, подобно тем, которые иногда можно видеть, и которые вводят в забвение из-за великолепия и тишины. Здесь было не так. Здесь упоительное очарование, нежное и всеохватывающее, здесь вы могли жить бесконечно, без прошлого и будущего, так как вы были едины с этим всем восторженным миром. Вы не были человеком, незнакомцем из другой страны, а вы были теми холмами, теми козами и всем стадом коз. Вы были небом и цветущей землей, вы не были отделены от этого, вы принадлежали этому. Но вы не осознавали, что принадлежали этому, так же как и те цветы. Вы были теми улыбающимися полями, синим морем и далеким поездом с его пассажирами. Вы не существовали, вы тот, кто выбирает, сравнивает, действует и ищет, вы были со всем.

 

Кто-то сказал, что уже поздно и нам пора, поэтому мы спустились по тропе с другой стороны холма, и затем пошли по дороге, ведущей к морю.

 

Мы сидели под деревом, и он рассказывал, как будучи молодым и средних лет человеком, он работал в разных частях Европы на протяжении двух мировых войн. Во время последней мировой у него не было дома, он часто ходил голодным и чуть не был застрелен из-за чего-то то одной, то другой побеждающей армией. Он провел бессонные и мучительные ночи в тюрьме, поскольку в блужданиях потерял паспорт, и ни один не стал верить его голословному утверждению относительно того, где он был рожден и какой стране принадлежал. Он говорил на нескольких языках, был инженером, затем участвовал в некотором виде бизнеса, а теперь рисовал. Сейчас у него был паспорт, сказал он с улыбкой, и местом где жить.

 

«Есть много таких, как я, людей, которые были истреблены и возвратились к жизни снова, — продолжал он. — Я не сожалею об этом, но так или иначе я потерял близкий контакт с жизнью, по крайней мере с тем, что называют жизнью. Я сыт по горло армиями и королями, флагами и политикой. Они причинили так много вреда и горя, так же, как и наша официальная религия, которая пролила больше крови, чем любая другая. Даже мусульманский мир не может сравниться с нами в насилии и ужасе, и теперь все мы снова погрязли в этом. Раньше я был очень циничным, но это также прошло. Я живу один, поскольку моя жена и ребенок умерли во время войны, и любая страна, если там тепло, достаточно хороша для меня. Так или иначе, я не сильно переживаю, продаю мои картины время от времени, что поддерживает меня. Временами довольно-таки трудно сводить концы с концами, но кое-что всегда появляется, и так как мои нужды очень просты, я не очень-то беспокоюсь о деньгах. Я — монах в душе, но вне пределов заточения в монастыре. Я рассказываю вам все это, не только чтобы молоть вздор о себе самом, но и чтобы описать вам условия моего воспитания и обучения, потому что в ходе разговора с вами я смогу понять кое-что, что стало жизненно важным для меня. Ничто иное не интересует меня, даже моя живопись.

 

Однажды я отправился к тем холмам с моими принадлежностями для живописи, поскольку я увидел там кое-что такое, что я хотел нарисовать. Было довольно раннее утро, когда я добрался кместу, и в небе было несколько облаков. Оттуда, где я был, я мог видеть расстояние от долины до яркого моря. Я был очарован тем, что был один, и начал рисовать. Я, должно быть, рисовал в течение некоторого времени, и выходило красиво. Я был так поглощен своей живописью, что некоторое время не замечал, что происходило со мной, а затем внезапно я осознал это. Я не мог продолжать рисовать и сидел очень спокойно».

 

После секундной паузы он продолжил.

 

«Не посчитайте меня сумасшедшим, я не такой, но, сидя там, я осознавал необычно творческую энергию. Это не было творческим настроением, но кое-что было во мне, кое-что, что было также в тех муравьях и в той суетливой белке. Возможно, что я объясняю не очень хорошо, но наверняка вы понимаете то, что я имею в виду. Это не было творческим порывом некоего Тома, Дика или Гарри, пишущих поэму, или мое рисование глупой картины, это было просто творчество, чистое и простое, а вещи, сотворенные умом или рукой, были всего лишь на внешних краях этого творчества и имели небольшое значение. Казалось, я купался в нем, в нем была священность, благословение. Если бы мне надо было выразить это религиозными словами, я бы сказал…нет, не буду. Религиозные слова застревают у меня в горле, они больше не имеют никакого значения. Это был центр Творения, сам Бог… Снова эти слова! Но говорю вам, это было что-то святое, не искусственно созданная святость церквей, ладана и песнопений, которые являются всей незрелой бессмыслицей. Это было что-то неоскверненное, немыслимое, и слезы покатились по моим щекам. Я очищался от всего моего прошлого. Белка прекратила суетиться о своем следующем обеде, и возникла удивительная тишина, не тишина ночи, когда все спит, а тишина, в которой все бодрствовало.

 

Я, должно быть, просидел там неподвижно очень длительное время, так как солнце оказалось на западе. Я немного одеревенел, одна нога отекла, и я мог вставать только с трудом. Я не преувеличиваю, сэр, но время, казалось, остановилось, или, скорее, времени не было. У меня не было часов, но, должно быть, прошло несколько часов с момента, когда я отложил свою кисть, до момента, когда я встал. У меня не было истерики, и я не был без сознания, как некоторые могли бы сделать вывод, напротив, я был полностью начеку, осознавая все, что происходило вокруг меня. Собрав все свои вещи и тщательно сложив их в рюкзак, я ушел, и в том необычном состоянии я пошел домой. Все шумы маленького города никоим образом не нарушали то состояние, и это продолжалось несколько часов после того, как я добрался домой. Когда я проснулся следующим утром, оно полностью прошло. Я посмотрел на мой рисунок, он был хорош, но ничего выдающегося.

 

Простите, что говорил так долго, — закончил он, — но я сдерживал это в себе, и я не мог поговорить с кем-то еще. Если бы я рассказал, они вызвали бы священника или предложили сходить к психологу. Теперь я не прошу объяснений, на вопрос как это возникает? Какие обстоятельства необходимы для его возникновения? »

 

Вы задаете этот вопрос, потому что хотите испытать это снова, не так ли?

 

«Кажется, что это скрытый мотив моего вопроса, но…»

 

Пожалуйста, давайте продолжим оттуда. Что является важным — не то, что случилось, а что вам не надо искать это. Жадность порождает высокомерие, а что является необходимым — так это смирение. Вы не можете искусственно взрастить смирение, если вы так сделаете, это больше не смирение, а еще одно приобретение. Важно, не то, что вам не следует иметь другой такой же опыт, а что должна быть невинность, свобода от памяти об опыте, хорошем или плохом, приятном или болезненном.

 

«О, господи, вы просите меня забыть то, что стало иметь для меня всеобъемлющее значение. Вы просите невозможного. Я не могу забыть это и не хочу».

 

Да, сэр, это трудно. Пожалуйста, послушайте с терпением и пониманием. Что у вас теперь? Мертвая память. В то время, как это происходило, это было живым существом и не было «меня», которое переживало бы то живое существо, никакая память не цеплялась за то, что было. Ваш ум был тогда в состоянии чистоты, без поиска, выяснения или удержания, он был свободен. Но сейчас вы ищете и цепляетесь за мертвое прошлое. О, да, оно мертво, ваше воспоминание разрушило его и создает противоречие дуальности, противоречие между тем, что было, и тем, на что вы надеетесь. Конфликт смертелен, а вы живете с темнотой. Это по-настоящему случается, когда эго отсутствует, но память об этом, жаждущая большего, усиливает эго и мешает живой действительности.

 

«Тогда, как мне стереть это захватывающее воспоминание? »

 

Снова, ваш вопрос указывает на желание возвратить то состояние, не так ли? Вы хотите стереть память о том состоянии, чтобы испытать его в дальнейшем, так что жажда все еще остается, хотя вы и хотите забыть то, что было. Ваша жажда того необычайного состояния похожа на ту, когда человек находится в зависимости от выпивки или от наркотиков. Что на самом деле важно, это не дальнейшее переживание той действительности, а то, что эту жажду необходимо понять и она должна добровольно раствориться, без сопротивления, без воздействия воли.

 

«Вы имеете в виду, что само запоминание того состояния и мое страстное побуждение испытывать его снова, мешает произойти чему-то подобному или, возможно, иной природы? Неужели я не должен ничего делать, сознательно или подсознательно, чтобы вызвать его? »

 

Если вы действительно понимаете, то это так.

 

«Вы просите почти невозможного, но никто этого не знает».

 

Авторитет и сотрудничество

 

Она была секретарем крупного представителя деловых кругов, объяснила она, и работала с ним много лет. Она, должно быть, была трудоспособной, так как это проявлялось в ее отношении и в ее словах. Собрав немного денег, она оставила ту работу пару лет назад, потому что желала помогать миру. Все еще весьма молодая и энергичная, она хотела посвятить остальную часть своей жизни чему-то разумному, так что подумывала о различных духовных организациях. Перед поступлением в институт она обучалась в женском монастыре, но то, что ей там преподавали, теперь казалось ограниченным, догматическим и авторитарным, и, естественно, она не могла принадлежать такому религиозному учреждению. После изучения нескольких других она наконец-то остановилась на том, который, казалось, был более углубленным и имел большую важность, чем большинство, и теперь она активно действовала в самом центре той организации, помогая одному из ее главных рабочих.

 

«Наконец-то я нашла то, что дает удовлетворительное объяснение целой проблемы существования, — продолжала она. — Конечно, они имеют свои авторитеты в лице Мастеров, но не стоит верить в них. Я, бывало, верила, но это ни здесь, ни там. Я принадлежу внутренней группе, и, как вам известно, мы занимаемся некоторыми видами медитации. Очень немногим теперь рассказывают об их инициировании Мастерами, не столь много как прежде. В эти времена они более осторожны».

 

Если можно спросить, почему вы все это объясняете?

 

«Я присутствовала на вашем обсуждении недавно, когда было заявлено, что всякое следование — это зло. С тех пор я посетила еще несколько обсуждений, и, естественно, встревожена всем, о чем говорилось. Видите ли, работать на Мастеров не обязательно означает следовать им. Существуют авторитеты, но именно мы нуждаемся в авторитетах. Они не требуют от нас повиновения, но мы отдаем его им или их представителям».

 

Если, как вы говорите, вы принимали участие в обсуждениях, разве вы не думаете, что то, что вы говорите сейчас, довольно незрело? Искать защиты в Мастерах или их представителях, чей авторитет основан на их собственной ими выбранной обязанности и удовольствии, является по существу тем же самым, что искать защиту в авторитете церкви, не так ли? Одно можно рассматривать как узкое, а другое как обширное, но оба очевидно обязывающие.

 

Когда кто-то сбит с толку, он ищет руководства, но то, что он найдет, будет неизменно результатом собственного замешательства. Лидер так же сбит с толку, как и последователь, который из-за собственного противоречия и страдания выбрал лидера. Следовать за другим, будь то Лидер, Спаситель или Мастер, не вызывает ясности и счастья. Только понимание замешательства и его породителя — вот что является освобождением от противоречия и страдания. Это кажется довольно очевидным, верно?

 

«Возможно, для вас, сэр, но я все еще не понимаю. Мы должны работать по правильным направлениям, и те, кто знает, могут и действительно устанавливают некоторые планы ради нашего руководства. Это не подразумевает слепое следование».

 

Нет никакого поучающего следования, всякое следование есть зло. Авторитет развращает, в высоких ли кругах или среди бездумных. Бездумные не станут вдумчивыми следуя за другим, каким бы великим и благородным он ни был.

 

«Мне нравится сотрудничать с моими друзьями в работе ради чего-то, что имеет всемирное значение. Чтобы работать вместе, мы нуждаемся в некотором авторитете над нами».

 

Разве это сотрудничество, когда существует вынуждающее влияние, приятное или неприятное, авторитета? Разве это сотрудничество, когда вы работаете ради плана, установленного другим? Разве тогда вы не сознательно или подсознательно приспосабливаетесь из-за страха, надежды на награду и так далее? И соответствие является сотрудничеством? Когда над вами авторитет, доброжелательный или тиранический, может ли быть сотрудничество? Несомненно, сотрудничество возникает только тогда, когда есть любовь к вещи самой по себе, без страха наказания или неудачи и без жажды успеха или признания. Сотрудничество возможно только, когда имеется свобода от зависти, жадности и от стремления личного или коллективного господства, власти.

 

«Не слишком ли вы радикальны в этих вопросах? Ничего никогда не было бы достигнуто, если бы нам пришлось ждать, пока мы не освободились бы от всех тех внутренних причин, которые являются очевидно злом».

 

Но чего вы достигаете теперь? Должна быть глубокая честность и внутренняя революция, если суждено быть иному миру, должны быть по крайней мере некоторые, кто сознательно или подсознательно не увековечивают противоречия и страдания. Личная амбиция и амбиция по отношению к коллективному должна исчезнуть, поскольку амбиция в любой ее форме мешает любви.

 

«Я слишком расстроена всем, что вы сказали, и я надеюсь, что смогу вернуться в другой день, когда я немного успокоюсь».

 

Она возвратилась многими днями спустя.

 

«После того, как я вас навестила, я ушла одна, чтобы объективно и ясно обдумать все это, и провела несколько бессонных ночей. Мои подруги предупредили меня не слишком тревожиться из-за того, что вы сказали, но я была встревожена, и мне самой пришлось разобраться с некоторыми вещами. Я прочитала некоторые из ваших бесед более вдумчиво, без сопротивления, и многое прояснилось. Никакого возвращения не будет, и я не драматизирую. Я ушла из организации на совсем, со всеми вытекающими последствиями. Мои подруги, естественно, расстроены и думают, что я вернусь, но боюсь, что нет. Я сделала это, потому что понимаю суть сказанного. Посмотрим, что теперь произойдет».

 

Посредственность

 

Шторм продолжался в течение нескольких дней, с сильными ветрами и обильными дождями. Земля впитывала воду, и с деревьев смывалась пыль многих лет. В этой части страны не было настоящего дождя в течение нескольких лет, но этот дождь теперь восполнил это, по крайней мере каждый надеялся, и радость сопутствовала шуму дождя и водных потоков. Дождь все еще шел, когда мы ложились спать, очень сильно барабаня по крыше. Он создавал ритм, танец, и слышалось журчание множества ручьев. Что это было за прекрасное утро! Тучи развеялись, все холмы вокруг сияли в раннем утреннем солнце, они все были омытыми и чистыми, и в воздухе витала благодать. Еще ничто не шевелилось, и только высокие вершины сверкали. Через несколько минут начнется повседневный шум, но сейчас в долине стояло глубокое умиротворение, хотя ручьи бурлили, и вдалеке закукарекал петух. Все краски оживились, все было настолько ярким, молодая трава и то огромное дерево, которое, казалось, возвышалось над долиной. Новая жизнь была в изобилии, и теперь боги получат жертвоприношения, отданные с удовольствием и свободно. Теперь поля станут урожайными из-за прорастающего риса, и не будет никакой нехватки корма для коров и коз, теперь колодцы будут полны, и свадьбы будут сыграны с радостью. Земля будет рыжей, и будет празднование.

 

«Я хорошо осознаю состояние моего ума, — объяснил он. — Я учился в колледже и получил так называемое образование, довольно много читал. Политически я принадлежал к крайне левым, и мне весьма знакома их литература. Партия стала подобна любой организованной религии, она такая же, чем был и продолжает быть католицизм, с отлучениями от церкви, угрозами и лишениями. Какое-то время я честолюбиво работал в политике, надеясь на улучшение мира, но увидел насквозь фальшивую игру, хотя мог бы быть впереди всего этого. Еще раньше я понял, что реальное преобразование не происходит через политику, политика и религия не смешиваются. Я знаю, что это нужно сказать, что мы должны привнести религию в политику, но в тот момент, когда мы так сделаем, это больше не будет религией, это станет просто ерундой. Бог не говорит с нами политическими терминами, но мы творим нашего собственного бога в терминах наших политических или экономических условий.

 

Но я не пришел, чтобы поговорить с вами о политике, и вы совершенно правы, что отказываетесь обсуждать это. Я пришел, чтобы обговорить кое-что, что действительно снедает меня. Недавно вечером вы сказали что-то относительно посредственности. Я слушал, но не мог принять это, так как был слишком встревожен, но когда вы говорили, то слово «посредственность» очень сильно действовало на меня. Я никогда не думал о себе как о посредственности. Я не использую это слово в социальном смысле, и, как вы заметили, оно не имеет никакого отношения к классовым и экономическим различиям или к рождению».

 

Естественно. Посредственность находится полностью вне пределов сферы произвольных социальных разногласий.

 

«Понимаю, что это так. Вы также сказали, если я правильно помню, что по-настоящему религиозный человек — это единственный революционер, и такой человек не посредственен. Я говорю о посредственности ума, а не работы или положения. Те, кто находится в самых высоких и наиболее властных позициях, и тех, кто имеет удивительно интересные занятия, могут все еще быть посредственны. У меня нет ни возвеличенного положения, ни особо интересного увлечения, и я осознаю состояние моего собственного ума. он просто посредственен. Я студент западной и восточной философии и заинтересован во многих других вещах, но несмотря на это мой ум совершенно обыкновенный. У него есть некоторая способность к скоординированному мышлению, но он все еще посредственен и не способен к творчеству».

 

Тогда, в чем же проблема, сэр?

 

«Во-первых, я по-настоящему сильно стыжусь состояния, в котором нахожусь, моей собственной чрезвычайной глупости, и говорю это без какой-либо жалости к себе. Глубоко внутри меня, несмотря на все мое обучение, я нахожу, что не склонен к творчеству в самом глубоком смысле этого слова. Должно быть, возможно получить ту творческую способность, о которой вы говорили на днях, но как пробудить ее? Не слишком ли это прямолинейный вопрос? »

 

Можем ли мы подумать над этой проблемой чуть попроще? Что же это, что делает посредственными ваше сердце и ум? Можно иметь энциклопедические знания, огромные способности и так далее, но за пределами всех этих поверхностных приобретений и талантов что делает ум совершенно глупым? Может ли ум быть, в какое-либо время другим, чем каким он всегда был?

 

«Я начинаю понимать, что ум, как бы умен, способен он ни был, может к тому же быть глупым. Его нельзя переделать во что-то другое, потому что он всегда будет таким, какой он есть. Он может быть безгранично способен к рассуждению, предположению, разработке, вычислению, но как бы он ни расширялся, он всегда будет оставаться в той же самой области. Я только что уловил значение вашего вопроса. Вы спрашиваете, может ли ум, который способен на такие удивительные подвиги, превзойти себя в его собственной воле и усилии».

 

Это один из вопросов, которые возникают. Каким бы ни был он умным и способным, если ум все еще посредственен, может ли он через его собственную волю когда-либо выйти за пределы себя? Простое осуждение посредственности с ее широкими набором оригинальностей никоим образом не изменит факт. А когда осуждение, со всеми его последствиями, прекратилось, возможно ли выяснить, что же вызывает состояние посредственности? Мы теперь понимаем значение этого слова, так что давайте придерживаться его. Не является ли одним из факторов посредственности побуждение достичь, получить результат, преуспеть? И когда мы хотим стать творческими, мы все еще поверхностно имеем дело с вопросом, не так ли? Я есть это, которое я хочу заменить на то, поэтому я спрашиваю как, но когда способность к творчеству — это что-то, за что надо бороться, результат, который надо достичь, ум уменьшает ее до его собственного условия. Это процесс, который мы должны понять, а не пытаться заменять посредственность на что-либо другое.

 

«Вы имеете в виду, что любое усилие со стороны ума, чтобы изменить то, чем он является, просто ведет к продолжению его самого в другой форме, и таким образом никакого изменения вообще нет? »

 

Это так, верно? Ум породил его существующее состояние через его собственное усилие, через его желания и страхи, через его надежды, радости и боли, и любая попытка с его стороны изменять то состояние совершается все еще в том же самом направлении. Мелочный ум, пытающийся не быть им, является все еще мелочным. Конечно же, проблема в прекращении всякого усилия со стороны ума быть чем-то в любом из направлений.

 

«Конечно. Но это не подразумевает отрицание, состояние пустоты, не так ли? »

 

Если просто слышать слова без того, чтобы улавливать их значение, без того, чтобы экспериментировать и переживать, то умозаключения не имеют никакого основания под собой.

 

«Так что за способностью к творчеству нельзя гнаться. Ее нельзя изучить, практиковать или вызвать с помощью какого-либо действия, какой-либо формы принуждения. Я понимаю суть этого. Если можно, я буду размышлять вслух и медленно прорабатывать это с вами. Мой ум, который стыдился своей посредственности, теперь осознает значение осуждения. Это обвинительное отношение вызвано желанием измениться, но само это желание изменяться — результат мелочности, так что ум все еще остается тем, чем он был, и никакого изменения вообще не произошло. Насколько я понял».

 

Что это за состояние ума, когда он не пытается изменить себя, стать кем-то?

 

«Он принимает себя таким, какой он есть».

 

Принятие подразумевает, что существует личность, которая принимает, верно? И не является ли это принятие также формой усилия, чтобы получить, испытать еще? Таким образом, запускается конфликт дуальности, который является снова той же самой проблемой, поскольку это конфликт, который порождает посредственность ума и сердца. Свобода от посредственности — это то состояние, которое возникает, когда прекращается всякий конфликт, но принятие — это просто смирение. Или же это слово «принятие» имеет иное для вас значение?

 

«Я вижу последствия принятия, так как вы дали мне понимание его значения. Но что это за состояние ума, которое больше не принимает и не осуждает? »

 

Почему вы спрашиваете, сэр? Это то, что можно обнаружить, а не просто объяснить.

 

«Я не ищу объяснения и не размышляю, но не является ли это невозможным для ума быть спокойным, без всякого движения, и в то же самое время не осознавать свое собственное спокойствие? »

 

Осознавать это означает порождать конфликт дуальности, не так ли?

 

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: